- Барбара, мне очень жаль. Девушка в реке была беременна, на пятом месяце. Девушка в реке была любовницей Бобби.
- Мир?
Пиао тыльной стороной ладони трёт глаза, прежде чем сфокусировать взгляд на часах. 3:05 утра.
- Барбара Хейес, вы в курсе, который сейчас час?
- Барбара и на ты.
- Не понял.
- Барбара. Ты зовёшь меня по фамилии и на вы. Ты заработал право звать меня просто Барбара.
Машины, фонари, мосты, тонированное стекло, тело, куклой летящее по воздуху. Пиао видит всё это. Остатки снов вонзились в память, вцепились изо всех сил.
- Ты звонишь мне в такую рань, чтобы обсудить, как нам друг к другу обращаться. У вас в Америке так принято?
- "Мир". Студент сказал мне это слово, когда его сбила машина. Трижды.
- Мир, значит. И всё?
- И всё. Звучит, конечно, нелепо, но я почему-то уверена, что это важно.
- Всё, что человек из последних сил говорит за минуту перед смертью - важно. А уж если повторяет три раза…
Пиао садится на край постели, отхлёбывает воды. На вкус - хлорка и пыль.
- …чтобы понять, что он сказал, надо прикинуть, что же такое важное он мог бы захотеть тебе сообщить…
Он заматывается в одеяло.
- …что бы ты спросила у него при встрече первым делом?
- Наверно, про Бобби. Когда он видел того в последний раз. Чем он занимался. Что говорил. Как выглядел.
Пауза.
- …нет, неправда. Я бы спросила его про девушку Бобби. Как её зовут. Как она выглядит. Где живёт.
- Парень лежит у тебя на руках. Ты говоришь ему, что всё будет в порядке. Но смерть уже рядом, и он это понимает…
Старший следователь вскакивает на ноги, бродит вокруг телефона. Одеяло наброшено на плечи.
- …мир. Какой там к шутам мир, когда тебя убивают, и тем более зачем повторять это слово трижды? А оно ведь прочно сидело у него в голове. Он хотел успеть перед смертью что-то сказать о девушке. Имя? Где она…
Одеяло летит на пол. Пиао уже натягивает штаны, не успев даже вымолвить своё озарение.
- Ты что-то понял? Знаешь, почему он сказал "мир"… и потом повторял?
Старший следователь нашаривает на столе ключи. Телефонный провод натянулся. Пальцы застёгивают пуговицы вчерашней рубашки.
- Я подъеду к Цзин Цзян через двадцать минут.
И не дожидаясь ответа, вешает трубку.
170 Наньцзинсилу. Отель стоит на углу. Фойе, кричаще жёлтое, похоже на полон рот золотых зубов у высокопоставленного чиновника.
Пиао никогда прежде не входил в эти двери. Здание это стало частью его, и каждого шанхайца, как речь с явственным акцентом, из-за которого шанхайский диалект кажется остальным китайцам чуть ли не иностранным языком. Как еда с излишком рапсового масла, кулинарный вывих, отличающий шанхайскую кухню. И полное убеждение, которое разделяет каждый шанхаец, что за городской чертой существует лишь тьма.
Стойка администратора яркая, кричащая. Вздрогнув, старший следователь поправляет галстук. Сейчас 3:45 утра. Громадное пространство опустело, лишь ночной портье никуда не делся. Ногти обгрызены до мяса. В кармане плоская фляга, едва початая. Маотай, ферментированное вино из пшеницы и сорго… на губах налип его острый запах. Барбара отстаёт на два шага… дотягивается до руки Пиао, тянет его назад.
- Что мы здесь делаем?
Она почти шепчет. Пиао продолжает идти к стойке. Пачка отельной бумаги лежит рядом с регистрационной книгой. Старший следователь разворачивает её так, чтобы Барбара увидела шапку. Плавные буквы золотой краской, теряющиеся в жёлтом свете.
ХЭПИН… ОТЕЛЬ МИРА.
- Ты бы правда сделал так, чтобы его выгнали с работы за пьянство, если бы он не помог нам?
- Я бы сообщил в его Даньвай. Они бы с ним разобрались. А чего ты ожидаешь от законопослушного гражданина?
Пиао жмёт на кнопку лифта, верхний этаж. Двери со стоном закрываются. Лифт передёргивает, прежде чем он начнёт своё неторопливое восхождение.
- Чего ты ожидаешь от хорошего следователя по убийствам?
Барбара разглядывает себя в большом зеркале, отражение Пиао смотрит из-за плеча.
- Повезло тебе, что он пил. А то как бы ты стал выбивать из него информацию?
- Ночные портье пьют все, это так же гарантировано, как то, что коридорный роется в твоём нижнем белье. А если бы не сработало, я бы сначала переломал ему руки, потом ноги…
Она замирает посреди движения, пальцы будто увязли в волосах.
- …а если бы не помогло и это, я бы взялся за его флягу маотай.
Лифт тормозит, останавливается, двери распахиваются. Барбара поворачивается к Пиао лицом. В уголках его рта остались отблески улыбки.
- А могло просто совпасть, что парень сказал "мир"… и название этого отеля? Девушка на верхнем этаже, портье мог сказать наверняка, что она была беременна.
Двери лифта начинают закрываться. Старший следователь рукой заставляет их открыться снова.
- Это не совпадение. Совпадения не живут в комнате с окнами на восток, с видом на посадочную зону парка Хуанпу. С видом, о котором столько писал твой сын в открытках.
Она проскальзывает в щель между его рукой и дверью. Отблеск его лица, лифт захлопывается и проваливается вниз. Он прав, конечно. Она знала и сама, что совпадения не живут в комнате с видом на парк Хуанпу.
Видишь ли ты воды Жёлтой реки, спускающиеся с небес, неотвратимо стремящиеся к морю?
Аварийное освещение гоняет по коридору мохнатые тени. Тяжёлый ковёр упрятан под молочный целлофан. Повсюду натыканы малярные стремянки. Обои полусодраны, висят потрёпанными кисточками. Запах краски, скипидара, лака… и Цзяоцзы, рыхлых треугольников из мяса и овощей, пожираемых во время торопливых перерывов на обед. Почти осязаемый пожар несварения.
Коридор тянется далеко, редкие двери тёмного дерева с ручками из полированной латуни делят его на равные отрезки. Щедрая глазурная штукатурка ар деко обновляется. Замершие побеги плюща. Пожары ричардий. Женские фигурки вцепились в горящие факелы. Ремонт, волна перемен.
- То ещё местечко; ничего подобного сроду не видела. Ну, не считая Плазы в Нью-Йорке или Дювиля в Майами.
Она поворачивается, чтобы взглянуть на Пиао, света почти нет, глаза его теряются в полутенях. Пальцами он ведёт по стене, по двери, снова по стене.
- На деньги от мерзостной торговли наркотиками можно купить много прекрасных вещей.
- Это здание построено на грязные деньги?
- Торговля опиумом. Его построили Сасуны в начале века. Они были громадным торговым домом, как Жардин…
Он останавливается рядом с дверью комнаты 315. Ключ в одной руке, другая вцепилась в настенную завитушку.
- …до войны здесь можно было снять комнату. Отель "Китай". С собственной водопроводной системой, которую питал источник на окраине города. Здесь были мраморные ванны, серебряные пробки, глазированные фарфоровые толчки в туалетах, их везли из Великобритании. Самый изысканный и красивый ар деко в Китае…
Он втыкает ключ.
- …Ноэль Ковард останавливался здесь. В этом отеле он дописывал "Частную жизнь". Слышала про такую книгу?
- Это где бывшая жена стала призраком?
Он распахивает дверь.
- Мне кажется, англичане понимают толк в стиле. Ноэль Ковард. Глазированные фарфоровые толчки…
- …и шоколад Cadbury…
Даже в этой темени Барбара видит, как он улыбается.
- …такая самоуверенность, такой стиль. Сегодня в Китае сложно найти что-то подобное. А Сасуны, построившие это здание, знали в этом толк. Они были евреями. "Единственная вещь в мире превыше евреев, и это дерби".
- Кто это сказал, Ноэль Ковард?
- Сасуны.
- Неправильно сказали.
- А что, разве евреи не великая нация?
- Конечно, великая. Но самое великое в мире - совсем не евреи и не дерби… Это Кентукки.
Лампы в комнате вспыхивают… лужи тепла. Потоп мрамора с розовыми прожилками, сильно скошенное зеркало глядит с дальней стены. Старший следователь идёт в комнату вслед за Барбарой, смотрит, как свет играет на её плечах, её щеках. Кентукки, он знает, это не в Китае. Наверно, в Америке или Англии. И ему интересно, есть ли там фарфоровые толчки.
Комната находится в организованном беспорядке. Мебель покрывают дюны чехлов. Целлофан. Стремянки, доски, банки с краской, кисти… аккуратно сложены в дальнем углу под двойными венецианскими окнами. Внизу раскинулся город, только артериальный свет дорог, пронзающих Пудун в сторону Бэйлай, нарушает воронью черноту. У девушки, жившей в номере 315, должно быть, водились деньги. За такую роскошь придётся выкладывать не меньше двух сотен юаней за ночь. Такую сумму могут себе позволить дипломаты, руководители компаний, политики… богатеи. Таких людей обычно прослушивают. Старший следователь знает, где искать. Как пёс находит кость, так Пиао находит то, что ищет. Внутри электророзеток в двух комнатах УВЧ-передатчики на чипе. Запитанные от сети, непрерывно работающие. Устойчивые к "подавителям жучков". Передают в очень узкой полосе для определённых приёмников. В телефонной распределительной коробке стоит перехватчик. Запитан от линии. Не нуждается в уходе. Невидим для электроники. Передаёт обе стороны телефонного разговора, стоит поднять трубку. Современная техника. Аккуратная, надёжная… бесшумная. Только шестое бюро имеет доступ к такому оборудованию. Остальные тридцать министерских бюро зависят от человеческих разведданных. Это дешевле… тут наехать, там дать в зубы. Нет, здесь поработало шестое бюро. Пиао ставит на место крышку коробки и завинчивает шуруп. Такая технология - хороший знак. На конце каждого передатчика, пусть и через пару километров отсюда, находится приёмник. За приёмником сидят сонные, скучающие оперативники. Думают о еде, пиве, постели. Но рядом с каждым оперативником, не знающий усталости… магнитофон медленно крутит бобины. Его внимание бездонно. Каждое слово ложится на плёнку. Каждый разговор откладывается на диоксиде хрома. Девушка, а может и Бобби, оба живут на плёнках. Пронумерованных, надписанных чёрным маркером, сданных в каталог. Стоящих там, в рядах других плёнок.
Барбара смотрит из окна. Нити фонарей на горизонте впутываются в её волосы нимбом холодного белого света.
- Как, сказал портье, её зовут?
- Е Ян.
Она повторяет имя себе под нос, отодвигая картины грязи, выдавленных глаз, крашеных в красный ногтей… всего, что с ней связано. Думает только о беременности, о ребёнке. Слова, которые Бобби ни разу не произнёс. Ни разу не написал. Глазами она ведёт по очертаниям Бунда далеко внизу. Чёрный надрез на боку парка Хуанпу. Где зелень перетекает в шиферно-серый.
- Это вид, который Бобби описывал в открытках?
Пиао стоит у неё за плечом, дышит её ароматными волосами.
- Он самый. Тут он и жил. Здесь была его девушка, она ждала от него ребёнка. Ты знаешь, что так всё и было. Если хочешь, я могу разобрать ванну, показать тебе его волосы в трубе. Может, мы снова найдём обрезки красных ногтей.
- Спасибо, Пиао, это ни к чему.
- Не надо благодарить за такие вести. Каждое слово в них пропитано болью. Знать, что Е Ян была девушкой Бобби - понимать, что именно её мы вытащили из Хуанпу.
Глаза её уже затуманились. Фонари превращаются в звёзды. Река, Бунд, неотделимая грязь. Сдерживая поток слёз, она в последний раз смотрит из окна. Отсюда смотрел Бобби. Она хочет стать его глазами, его чувствами. Сохранить этот вид из окна… навсегда. Она отворачивается и идёт к дверям. Старший следователь - за ней.
Они не говорят друг другу ни слова, пока отель не остаётся далеко позади; его окна теряются во множестве других. Разливается утренняя прохлада. Холод раком впивается в каждую кость. Душит решимость. Гложет душу. В небе появляется свет, ленты облаков пеленают его, и это похоже на подставку с широкими мясницкими ножами.
- Ты же следователь отдела убийств, скажи мне, как можно убить молодую беременную женщину?
Старший следователь запускает двигатель, ошалелый астматический кашель выражает его чувства.
- Профессиональные убийцы не брезгливы и безжалостны. Они не задают вопросов. Ты - профессиональный политик, ты задаёшь все вопросы, какие стоило бы, перед тем, как подписать приказ или заключить сделку?
- Но это же совсем другое дело. Это же беременная девушка, это совсем другое дело.
Пиао выруливает на Бунд, едет по пальцу парка Хуанпу, воткнутому в реку, ту самую реку. Фонари мелькают меж деревьев. Мимо проплывает грузовоз, исчезает во тьме. Старший следователь опускает стекло, сворачивает на Фучжоулу, прочь от парка. Прочь от реки. Есть ли грехи полегче и грехи потяжелее? Он вдавливает ногу в педаль газа, и горький ветер бьёт в лицо, выжимая слёзы, мир становится серым.
- Политики всегда думают, что это совсем другое дело, - говорит он.
Глава 13
Пиао так и не лёг. В окна лился свет, слишком резкий, чтобы дать уснуть. Суровый. Свет-альбинос. Начались шевеления далеко внизу. И звуки. Машины, велосипеды, мандаринский диалект. Всё шло к тому, что про сон можно забыть, здравствуй, новый день. Он садится писать отчёты. За каждым словом виднеется внушительная тень шефа Липинга. В восемь он идёт в душ. Холодная вода, неласковая. Зеркало показывает ему печальное зрелище; вид у него постаревший. Усталый. Вокруг глаз борозды морщин. Они так прочно обосновались на своём месте, что теперь их нельзя считать морщинками от смеха.
Кажусь ли я ей хоть чуть-чуть привлекательным?
Он одевается и нагибается к нижнему ящику высокого шкафа. Узел аккуратно спрятан за постельным бельём. Мягкая ткань. Торчащие нитки. Кислый запах машинного масла. Пиао аккуратно разворачивает пакет, будто там хранится хрустальная ваза или хрупкая реликвия, которая может развалиться только от того, что её вытащили на воздух. Пистолет ощущается более лёгким, чем он помнит, но при том неудобным. Модель 59. Грубая копия советского пистолета Макарова. Система блоубэк. Принцип двойного действия скопирован с Вальтера ПП. Пиао медленно, осторожно суёт холодное, чёрное дуло в рот. Железо касается зубов… железо касается плоти. Отодвигает рычажок предохранителя. Звонкий лязг, когда он нажимает на спусковой крючок. Отдаётся в голове. Проносится через годы. Он вынимает дуло и задвигает обойму на место. Восемь патронов, сменный магазин. Девять миллиметров. С приятной ловкостью оседает в кожаной наплечной кобуре. Запасную обойму он суёт во внутренний карман кителя. Перед тем, как выйти в дверь, массирует себе шею и плечи. Напряжённые, застывшие, они воспринимаются якорной цепью, туго натянутой приливом.
Пиао смотрит на фотографию на стене, открывая дверь. Её волосы касаются его щеки. Один локон достаёт до рта. Пальцем соболиного меха касается губ, прося не врать. Он закрывает дверь, запирает воспоминания. По лестнице спускается на улицу.
Мы все здесь пропитаны горечью… так уж мы устроены.
Встреча длится десять минут. Десять минут кажутся десятью часами.
- Войдите!
Пиао вышагивает до белой черты на полу, ровно в полутора метрах перед столом Шефа Липинга, и отдаёт честь. Он не ждёт, что ему предложат сесть, и в этом неожидании его не обманывают. Несколько секунд тишины, глаза Шефа смотрят вниз, на лист бумаги, испещрённый буквами.
- Двести семьдесят пять тысяч юаней, старший следователь. Внушительная сумма. Ущерб, причинённый тобой. Ты неаккуратный водитель.
Снова тишина, буквально льётся через край. Липинг поднимает глаза. Они пронзают Пиао… будто дальний свет - озеро тумана.
- Ты там случаем не охуел?
Горячие слова, холодный тон. Пиао сроду не слышал, чтобы мат был настолько лишён эмоций.
- Я обо всём написал в рапортах, товарищ офицер Липинг.
Указывает на аккуратную пачку бумаг на обитом кожей столе и вытягивается по стойке смирно. Чёрные ботинки носками касаются девственно белой черты.
- Рапорты я читал. Я просил отчитываться ежедневно, старший следователь. День прошёл - рапорт сдан. А не приносить мне стопку рапортов за полторы недели. Меня это совсем не устраивает…
Липинг пальцем стучит по бумагам, где выстроились колонки цифр.
- …и это тоже ни разу не устраивает, старший следователь.
- Я преследовал нарушителей, совершивших спланированный наезд… убийство, товарищ офицер Липинг. Я так же уверен, что пассажиры автомобиля так же ответственны за убийство брата сотрудника Яобаня, нашего товарища офицера Вэньбяо… моего собственного двоюродного брата и возможно восьми жертв, найденных в реке. Всё написано в моих рапортах, товарищ офицер Шеф Липинг.
- Да, старший следователь, всё ты написал… - Руки его лежат на исписанных листах. Сильные пальцы. Жестокие, - …одного у тебя в рапортах нет - описания хоть кого-нибудь из трёх пассажиров чёрного седана Шанхай…
На лице Липинга появляется похожая на пилу улыбка. Он встаёт, обходит стол, разглядывая свой кабинет. Тёмное дерево. Латунь. Мраморный бюст Мао. Ни звука, не считая его шагов по отполированным деревянным полам.
- …я не в восторге, Пиао. Ты до сих пор веришь в теорию заговора? Я знаю, ты упрямый человек. Но я не думал, что упрямство выродится в тупость.
Он медленно идёт к столу, снова обходит его; спокойствие большой кошки, которая только что убила жертву. Руки ложатся на спинку кресла, принимая на себя вес тела. Всё в нём безукоризненно, вычищено. Форма стандартного образца, не считая покроя, качества материала, ручного пошива. Её шили в ателье Парамаунт на улице Нанцзин. Дорогое место. Липингу вроде тоже не по карману. Качество ни с чем не спутаешь. Качество как для высших функционеров. Пиао чувствует себя потасканным, грязным. Ботинки у него в грязи. Дырка в кармане штанов. Вкус дерьма во рту.
- Следователь Пиао, ты отстранён от этого дела. У тебя появился личный мотив. Необоснованный. У тебя нет ни одного доказательства истинности твоих утверждений…