Директор и функционеры уже живенько бегут в укрытие. Впервые Пиао чувствует запах дождя, не похожий на слёзы… он пропитан порохом. Ещё он пахнет тёплой кровью на опилках. Следователь идёт вперёд в полуденный свет, глаза косятся. Рядом идёт старик.
- Пойдём, доктор. Смерть ждёт нас.
- Не говорите, просто повторяйте всё за мной.
Пиао опускается на колени в опилки. Повсюду кровь. Впитывается в халат, в штаны, в колени. Он уже представляет себе малиновые пятна, которые будет отмывать дома с кожи. Следит за каждым движением доктора Ву.
Смотрит, какие инструменты тот берёт. Стетоскоп. Маленький фонарик. Изображает все движения по поиску признаков жизни. Пульс. Сужение зрачков. Но всё указывает на то, что жизнь покинула тело в тот момент, когда разрядилась винтовка. Доктор Ву достаёт иглу из стерильной упаковки. Без промедления… втыкает её глубоко в висок заключённого. Пиао чувствует, как давление злобно стискивает его череп. Против желания тоже вытаскивает иголку из пачки. Сталь в свете прожекторов чиста, как стекло. Он медлит.
- Повторяйте всё за мной.
Медлит. В глазах Ву появляется тревога. Он смотрит через плечо на охранников, следящих за ними. Яростно шепчет.
- Давайте. Давайте.
- Сами втыкайте, доктор. Смерть зовёт вас.
Охранники придвигаются. Ву неуютно ёрзает на артритных коленях… шипит.
- Господи боже, да воткните её. Это же просто игла. Он ничего не чувствует, он мёртв. Давайте, или мы сейчас присоединимся к нему.
Ещё несколько секунд, и старший следователь втыкает иглу. Сначала кожа натягивается, потом морщится, вздувается… и из-под неё выкатывается единственная виноградина крови. Желчь подступает к горлу Пиао. Он светит фонариком в глаза заключённому. Ничего. Их цвет, жёлто-коричневый, потихоньку блекнет… как песок просыпается сквозь пальцы.
- Он мёртв.
Старший следователь ловит отражение собственных глаз в блеске очков старика.
- Конечно он мёртв. Ему прострелили череп.
Ву закрывает чемоданчик, кивает охранникам. Их руки рывком поднимают трупы и утаскивают через дворик. Тонкие дорожки крови ведут в новый блок.
Кожа на стали. Сталь на коже.
Они не теряют времени. Две команды в зелёных халатах составлены из пустоглазых пассажиров скорой помощи, теперь превратившихся в совершенных профессионалов. Они срезают одежду с трупов.
Омывают их. Обрабатывают антисептиком, жёлтым от йода, поверхность от грудины до лобка. От лба до щёк. Команда работает над глазами одного из мёртвых заключённых. Крючки для мышц. Изогнутые ножницы для энуклеации. Стальные лезвия проникают вдоль боковой стенки глазного яблока. Плотный, резиновый оптический нерв зажат между ними… и отрезается вплотную к поверхности глаза. Глазные яблоки вынуты. Их кладут в стерильные контейнеры, в клеточный питательный раствор Маккерри-Кауфмана. Теперь им не страшен всеобщий эндотериальный некроз клеток. Стерильные контейнеры закрывают и упаковывают для транспортировки. Вторая команда работает над оставшимся телом; скальпель делает вертикальный разрез от солнечного сплетения до лобка. Крестообразный брюшной разрез, глубокий, прямо над пупком, позволяет обнажить внутренности. На каждый лепесток наложены операционные зажимы, складки плоти свисают по бокам тела; кожа на коже. Работают люди быстро… аккуратно, но быстро. Методом Кохера рассекают восходящую часть двенадцатиперстной кишки. Вместе вынимают обе почки. Вместе с ними цилиндр полой вены и мочеточник длиной сантиметров пятнадцать. Почки разделяются, упаковываются… укладываются в холодильную установку.
Задачи выполнены, будто они были цементом между кирпичами… команда распадается, возвращается в раздевалку. Открываются шкафчики. Халаты исчезают внутри. Кто-то уходит назад во двор, унося с собой упакованные органы. Чжишэнцзи оживает. Винты перемешивают воздух и свет фонарей. Ветер, пыль, грохот… вырываются из хватки залитого светом двора. Ветер, пыль, грохот… слабеют. Теряются в ночи, темнота смыкает на них свой тугой кулак. Вертолёт летит на север, над городом. От всего происшедшего не остаётся следов, зелёные хвостовые огни тают с каждой секундой.
В операционной никого нет, только Пиао, только Ву. И на столах, дырявый мусор… два белых трупа. Впервые Пиао замечает их лица. Молодые, едва за двадцать. Слишком молодые, чтобы жизнь вытравила на лице морщины. Чтобы поседели волосы. На мгновение, всего на мгновение старший следователь закрывает глаза. Черно-белые кадры мелькают в сине-белой фотолампе, наполняя его мысленный взор. Восемь лиц, измазанных в грязи. Восемь тел, измазанных в грязи. Увечья, дыры в плоти, безглазые впадины… когда грязь цвета говна смыли с них. Пиао открывает глаза, ветер из кондиционера оставляет на зубах тошнотворный приступ йода, мыла и дыма от вертолётного топлива.
- Вот это произошло с теми восемью, что мы нашли в Хуанпу, так?
Ву медленно стягивает хирургические перчатки.
- У них похитили органы, и ты сразу это понял, так, доктор?
Тот поднимает голову, линзы отсвечивают белым в свете операционных ламп.
- "Собран урожай". Мы называем это "собирать урожай" органов.
- Собирать урожай? Нет, доктор. Нет. Можно собирать урожай пшеницы, летним днём выйти в поле, всей деревней, вместе работать, поглядывать украдкой на пышных девушек. Это - собирать урожай.
Пиао машет в сторону трупов.
- …а это не собирать урожай. Это убивать людей. Насиловать их.
Ву снимает колпак, очки, протирает шапочкой линзы. Ничего не говорит. Старший следователь берёт очки из рук Ву, подносит их к глазам. Мир заполняется грязными, расплывчатыми цветами. И тела расплываются в розовые капли. Рельефные красные взмахи скальпелей рассеиваются, рассыпаются. Пиао стирает пятнышко с одной линзы краем рубашки, и отдаёт очки старику; голос его низок, спокоен, но в нём прорезается беспощадное лезвие решимости.
- А теперь рассказывай всё, что знаешь про эту хуйню с урожаем, или мы доведём поездку по мосту через Янпу до закономерного финала.
Ву прислоняется к нержавеющей стали операционного стола, его рукава елозят по мёртвой коже. Дырявое, разрезанное тело, брошенное за ненадобностью… сколько субпродуктов придётся выбрасывать.
Чей-то ребёнок. Чей-то сын.
- Такие люди, как ты.
Старик отводит взгляд от Пиао, надевает очки.
- Что такие люди как я, доктор?
- Такие люди, как ты, вечно любуются собой. Ты здоров, молод. Ты не обращаешь внимания на тех, кто не таков. Можешь представить себе, каково это - страдать от почечной недостаточности… когда тебе говорят, мол, иди домой, жди, когда зазвонит телефон и тебе сообщат, что найдены почки для пересадки? И в то же время ты знаешь, что телефон никогда не зазвонит. Или твоё зрение медленно затуманивается, ты постепенно слепнешь. И знаешь, что пересаженная роговица позволит тебе ещё раз увидеть жену. Лица внуков…
Старик озлобленно машет рукой на трупы.
- …вот о чём мы говорим. О жизни. О надежде.
- Нет, доктор. Мы говорим не о жизни. Мы говорим о том, как её отнимают. Не оставляя надежды…
Он подходит вплотную к Ву, так, чтобы старик ни с чем не спутал выражение его глаз.
- …да блядь, посмотри на них, и объясни мне, как тут можно говорить о жизни и о надежде?
Ву смотрит в другую сторону.
- А что мы должны сделать, потерять нужные органы, сжечь их в крематории… ты этого требуешь? Будь же благоразумен, подумай трезво. Мы казним больше десяти тысяч заключённых в год, их тела принадлежат государству, мы можем делать с ними всё, что хотим. А мы хотим использовать их в ответственном деле, так, чтобы из их злодеяний выросло хоть что-нибудь хорошее. Я спрашиваю тебя, старший следователь, разве неразумно, что благодаря необходимым смертям мы можем подарить людям жизнь?
- Объясни тогда, как это всё работает. Как на смерти можно брать и спасать жизни?
Глаза Пиао не отрываются от бледного лица заключённого, он едва способен смириться с тем, что вот человека вытаскивают из тюремного блока и прямо перед ним расстреливают. Лицо без глаз. Как много человеческого исчезло вместе с ними. Как сложно поверить, что это лицо тоже кто-то любил, кто-то целовал.
- Не понимаю, старший следователь, чего ты требуешь?
Он придвигается ещё ближе. Так близко, что доктор чувствует запах его дыхания; запах злости, зажатой, скованной цепями. Запах тоски, которую не опишут никакие слова.
- Я требую подробностей. Я хочу знать всё, что ты знаешь об этой торговле. Не твою точку зрения. Не лекцию по её этичности. Подробности. Только подробности.
Ву снимает очки, нервно крутит в руках. Подробности… в подробностях как раз много неприятного. Так обдирают шпон с голых досок правды.
- Ты должен понимать, всё, что я расскажу, это государственная тайна. Это сведения, доступные очень ограниченному кругу лиц. Сведения, неизвестные за пределами страны. Комитеты по этике за пределами Народной Республики точно нас не поймут. Они не смогут отделить действия после казни от самого процесса казни. В нашей стране ситуация другая.
- В чём другая?
Палец старика скользит по краю стального операционного стола.
- Заключённых, которых казнят, не просят подписывать согласие на донорство органов, и к родственникам тоже не обращаются. Семьи заключённых содержатся под домашним арестом, пока не происходит сама казнь, а потом им разрешают придти и забрать урну с прахом. Им не говорят, что у покойных удаляли органы. В редких случаях, когда родственников просят подписать согласие, в случае отказа им угрожают громадными счетами за питание заключённого, за стоимость пули, которую используют во время казни, и прочие расходы…
Старик замолкает, ждёт язвительных комментариев Пиао. Тот молчит.
- …когда заключённого расстреливают, с точки зрения закона он перестаёт быть человеческим существом. Это просто объект, который стал собственностью государства. Власти уже определили его группу крови. Уже расписано, какие органы и кому будут пересажены.
- Но такие вещи нельзя планировать заранее. Во время казни повреждаются разные органы. Пуле ведь не прикажешь.
Взгляд Пиао скользит по столу. Тело. Выстрел в основание черепа вышел там, где была прежде левая щека. Кратер ужасающих размеров. Глаз, нос, половина рта, зубы, челюсть… пожрал яростный голод пули. Неровный укус цвета стоп-сигналов машины обрывается в чёрный тоннель.
- Некоторым пулям вполне можно приказать.
Понимание бьёт Пиао в солнечное сплетение. Удар исподтишка обрывает дыхание. Он едва может облечь его в слова.
- Заключённых стреляют по указанию, так? Если хирургам нужны глаза, стреляют в спину. Если хотят вырезать почки, стреляют в голову.
Ву отходит через комнату.
- Потребность в органах крайне значительна. В данный момент в стране есть две тысячи провинциальных центров с тюрьмами, где проходят казни. После каждой появляются органы, которые можно использовать, но для этого мы должны быть организованными, профессиональными. Необходимо планировать всё заранее.
- Значит, это планируется заранее?
- Ты не так понял, старший следователь. Если тебе нужна почка, мы можем организовать её в течение четырёх часов, подобрать её по твоим медицинским показателям. Заключённый застрелен в 11 утра… а почка приедет к тебе в 2 часа дня. В любой другой стране мира придётся ждать дни, недели, месяцы, иногда даже годы. Чаще всего органа не будет слишком долго, и ты умрёшь.
Старик снова протирает очки; пятен на них давно уже нет.
- Со всего мира больные люди прилетают к нам. Прилетают в Китай. Едут из Европы, Америки, Азии. За одну-единственную почку платят сто тысяч долларов наличными. Представь, Пиао, это помогает возродить больницы. Приносит много, много миллионов долларов нашей экономике от людей, которые у себя на родине просто умерли бы.
Он пытается улыбнуться, получается жалко.
- Те восемь человек, что мы выловили из реки, ты их узнал, доктор, так?
- Я узнал то, что с ними сделали. Узнал то, что кто-то пытался скрыть, изувечив их.
- Ты узнал их, правда?
- Только четверых.
- Которых четверых?
Тишина. Доктор аккуратно водружает очки на переносицу.
- Что, доктор, мне ответить за тебя? Ты узнал четверых китайцев, которых казнили в Гундэлинь. Юншэ. Фэн. Дэцай. Цзыян.
- Да, я узнал их. Это я засвидетельствовал их смерть после казни в "Лесу Добродетели". В последний раз я видел их, когда их оттаскивали в грузовик крематория.
- Из них не вырезали органы для донорства?
- Нет. Они не подходили для сбора урожая.
Со стороны двора в комнату врывается вихрь, поднятый лопастями вертолёта; дрожь резонанса проносится по нержавеющей стали операционных столов и стеклянным дверцам шкафов с инструментами.
- Загубленный урожай, а, доктор? Должно быть нелегко было отказываться от пары сотен тысяч долларов, которые продажа их органов дала бы нашей экономике.
- Нам приходится сталкиваться со множеством проблем. Отсев. Совместимость тканей. Пришлось усилить контроль качества, потому что многие заключённые осуждаются за наркоманию и могут быть больны гепатитом или другими вирусными инфекциями.
Контроль качества, так сказал бы репортёр, экономист. Они говорят о чьём-то ребёнке, чьём-то сыне. И теперь у Пиао из головы не лезут заводы, машины, холодильники… велосипеды.
- И что ваш контроль качества сказал об этих четверых?
- Наркомания.
- И?
- Гепатит…
Ву чуть медлит, подбирает слова, которые сейчас сорвутся с губ.
- …у одного был ВИЧ.
Старший следователь присвистывает. Протяжно, глухо…
- Но доктор, ВИЧ не существует в Китайской Народной Республике. Это заболевание капиталистической системы.
- Официально ты прав, конечно, старший следователь.
- А неофициально?
- А неофициально ВИЧ не обращает внимания на политический строй. На границе его не задерживают. Он становится проблемой, как говорится, "неудобной".
- Неудобной? Интересное описание ВИЧ, доктор Ву. Но это же не единственная "неудобная" проблема, правда?
Пиао подходит к двери, открывает её… грохочущий шум, всеобъемлющий, обрушивается на них. Он гасит хирургическую лампу; громадные рефлекторы блекнут от белого до жёлтого, оранжевого, чёрного. Ву пойман темнотой, на ощупь он идёт в коридор следом за старшим следователем, вслушиваясь в его слова.
- Ты видел, как четверых казнили и отправили в крематорий. Они были слишком больны, чтобы использовать их органы для пересадки. А потом их находят на побережье Хуанпу, и из них вырезаны органы. Тела изувечены, чтобы скрыть их отсутствие. Неподходящие доноры. Повреждённый товар.
Они стоят во дворике, но Пиао думает исключительно об открытых рынках, о всех сотнях открытых рынков. Перезрелые фрукты. Мятые овощи. Сплетение резких голосов. Мальчик снова идёт за руку с мамой. Она отсчитывает из кошелька мелкие монетки за мятые, повреждённые банки, выложенные в больших ящиках. Мятые банки, повреждённые банки… их всегда кто-нибудь готов купить. По сниженным ценам. Не задавая вопросов.
Пиао складывает ладони рупором, прижимает к уху доктора, говорит в них.
- А у вас появился чёрный рынок, доктор. Кто-то крадёт у вас награбленные органы. Кто-то, кому по хую все ваши контроли качества. Кто-то, кто берёт органы, которые брать нельзя. Но там на берегу лежало ещё четыре трупа, и у них тоже вырезали органы. Если помнишь, трое были иностранцами. Они вообще выпадают из нашей судебной системы, и государство не могло их казнить. Это ты тоже сразу понял. Ещё одна причина, почему ты не хотел иметь ничего общего с этим делом, старший консультант полицейского департамента, и даже трогать их отказывался.
- Я о таких делах ничего не знаю, старший следователь. Ни про какие чёрные рынки. Ничего не знаю про тех, кого ты нашёл там на берегу реки. Я знаю лишь про государственную политику по оказанию помощи тем, кто не может помочь себе сам.
Ещё один Чжисэнцзи медленно взлетает, неторопливо, будто боится высоты. От него по двору разлетается стробирующий сине-зелёный, оранжево-красный свет.
- Что происходит, когда спрос превышает предложение, а, доктор, вы казните больше заключённых, чтобы снять дефицит органов? Правите законы так, чтобы к смерти приговаривали за менее тяжёлые преступления? Или просто убиваете того, кто попадётся под руку?
Ву указывает на Чжишэнцзи, летящий над крышей дальнего тюремного блока. Ночное небо всасывает его блевотные цвета, размачивает их.
- В Народной больнице № 7 в Чжэнчжоу сейчас ждут три пациента. Двое - высокопоставленные армейские чины. Третий - бизнесмен из Гонконга. К утру они получат органы. У них начнётся новая жизнь. Представляешь, старший следователь, что они почувствуют? Представь, что почувствовал бы ты. Как найти новые карманные часы на золотой цепочке.
На мгновение всё замирает, нет звуков, нет цветов. Старший следователь заглядывает сквозь очки старика глубоко в глаза. Тот действительно верит в свои слова.
- Да, доктор Ву, - шепчет Пиао, - карманные часы на золотой цепочке, и с каждого звена свисает разбитое сердце.
Фары прорезают темноту. Разворот. Задние фонари высвечивают кирпичную стену, когда вторая скорая помощь задом въезжает во внутренний дворик, вплотную прижимается к открытым двойным дверям. Внутрь аккуратно заезжают носилки; кокон из хрома и белых простыней. Открыто только лицо заключённого. Бледное. Ёжик бритых волос. Он накачан успокоительным… во сне движутся только закатившиеся глаза под веками. Доктор неуютно ёрзает рядом с Пиао, ждёт вопроса, как стебель пшеницы ждёт косы.
- Это кто? И что мы делаем?
- Мы едем назад в больницу, там ты всё узнаешь.
- Узнаю что, доктор?
Ву поднимает руку ко рту, прикрывает губы.
- Приглушите голос, старший следователь. Я уже сказал слишком много. Больше я ничего не скажу. Ничего.
- А я хочу ещё многое услышать, Ву. Имена. Громкие слова. Громкие имена.
- Нет. Нет.
Глаза старика горят под очками.
- Больше ничего, я уже ничего тебе не должен.
Скорая помощь выезжает из южных ворот на улицу. Новый год. Толпы, свет, голоса… смеющиеся рты, набитые пищей. И тут он вспоминает каждый Новый год, который провёл с ней. Каждый-каждый. Как они всегда занимались в эту ночь любовью, будто это ритуал, будто в последний раз. А потом ели апельсины, смотрели, как сок капает ей на груди. Апельсины. Будто больше никогда не удастся их попробовать.
Снова насладиться этим вкусом… однажды получится.
Тело подготовлено, анестезия проведена. Тело зажато в тиски слепяще-белой хирургической лампы. Пиао смотрит на него из обзорной галереи. Шар плоти, белый, лишённый черт. Кожа кажется плоской, твёрдой и бесплодной, как айсберг.
Ву со старшим следователем втиснулись на задний ряд, приткнулись с краю. Все остальные места на галерее заняты молодыми, ясноглазыми врачами. Кто-то сидит с блокнотом и ручкой наизготовку. У других на коленях открыты книги. Внизу приглушается свет. Люди в халатах двигаются в танце чётко отмеренных шагов и скупых движений. Отрепетированная процедура. На столе рядом с телом разложены безупречным балетом разложены инструменты.
- Заключённый, которого мы привезли, что они от него хотят?
Ответа нет. Старик только кашляет. Отмеренная реакция, ставни, за которыми прячется страх и тайны.
- Почему он?
Снова кашель.