IV
Лиза не плакала. Она попросту одеревенела. Совершенно безучастная ко всему, что происходит вокруг, она сидела в дежурной комнате Управления, не шевелясь и не произнося ни слова.
Дежурный, пожилой мужчина, раза два-три пытался заговорить с ней - она не ответила.
Так прошло почти два часа. Потом в комнату вошел инспектор полиции - тот самый, что арестовал ее на Тауенциенплац.
- Фрау Хойзер, попрошу пройти ко мне. - Эрих старался говорить как можно спокойнее и вежливее, глядя на эту вконец перепугавшуюся женщину.
Они прошли по длинному коридору, поднялись на лифте, опять прошли по коридору и наконец остановились перед дверью, на которой висела стеклянная табличка с номером сто тринадцать.
"Какое несчастливое число", - шевельнулась мысль у Лизы.
И в первые минуты допроса она никак не могла решить казавшийся ей очень важным вопрос: почему этот симпатичный, вежливый полицейский работает в сто тринадцатом кабинете.
А Эрих думал: как сделать так, чтобы Лиза Хойзер поняла, что самое лучшее для нее - это рассказать правду.
- Фрау Хойзер, я был бы вам весьма признателен, если бы вы рассказали мне, что заставило вас уехать в Берлин. - Зрачки женщины медленно расширились, безучастное, отсутствующее выражение лица исчезло, она явно насторожилась, но продолжала молчать.
Эрих повторил вопрос.
Несколько мгновений помедлив, Лиза наконец осмелилась:
- Господин инспектор, за что вы меня арестовали?
Эрих улыбнулся:
- Вы ошибаетесь. Мне просто нужно выяснить некоторые обстоятельства.
- Ах, эти обстоятельства, эти вопросы! - Лиза горько усмехнулась. - Сначала они там, в Западном Берлине, хотят "просто выяснить некоторые вопросы", а потом вы говорите, что это шпионаж, и тоже что-то выясняете. А после этого людей судят. Скоро ли нас перестанут раздирать на две половины?
- Я могу только посочувствовать вам, если то, чем вы занимались, придется обозначить словом "шпионаж". - Эрих, поняв из показаний Макса Хойзера, что Лиза не была причастна к его шпионской работе, удивился, услыхав от нее такие признания.
- Ах, при чем здесь я? - Лиза, подвинув ближе стул к столу, положила на него руки и крепко, до хруста в суставах, сцепила пальцы. - При чем здесь я? Какой из меня шпион? Я вообще понятия не имела... Это все Гетлин...
- Его, кажется, зовут Вилли?
- Да, Вилли. Это благовоспитанный мерзавец - вот кто должен сидеть в тюрьме, а не мой муж. А он к вам не попадется - о, нет, он гуляет сейчас по Западному Берлину, ему теперь ни до чего дела нет. И этот, его подручный - Кульман - он тоже...
- Что тоже?
- Он тоже сегодня убежит, или уже убежал. Один Макс...
- Извините, откуда вы знаете, что Кульман может убежать?
- Но, боже мой, ведь я сама должна была предупредить его.
- Разве? Как же быть тогда с вашей непричастностью ко всей этой истории?
Лиза, не поняв еще, что произошло, удивилась:
- Моя непричастность? Я к их делам никакого отношения не имела.
- Почему же вы должны были предупредить Кульмана о побеге?
И, неожиданно для самой себя, глядя прямо в глаза инспектора и думая о том, что человек с такими глазами не может ни бить, ни мучить, Лиза рассказала все - и о своем побеге в Западный Берлин, и о том, как она просила Макса бросить все эти спекуляции сигарами и порвать с Гетлином, и о словах Гетлина, что Макс ему что-то сообщил о русских, и о многом, многом другом. Ах, зачем не этот симпатичный инспектор приходил арестовывать Макса, а другой! Тогда не было бы этой глупой, ненужной поездки в Берлин, не было бы той ночи.
Она была очень удивлена, когда инспектор положил вдруг перед ней на столик исписанные листы бумаги.
- Прочтите, внимательно.
- Что здесь? - Лиза с недоверием взглянула на Эриха.
- Протокол. Пожалуйста, прочтите.
- Я имею право? - Лиза искренне удивилась.
- Вы обязаны это сделать.
В протоколе очень коротко и четко был изложен ее рассказ - только лишенный личного чувства ненависти, симпатии или антипатии к тем лицам, о которых шла речь.
Лиза подписалась под каждой страницей протокола.
- Вы будете вести следствие по моему делу?
- По вашему делу? - переспросил Эрих. - Но никто не собирается вас арестовывать. Вот вам пропуск, и до свиданья. Только не снимайте пломб в магазине - до суда он будет опечатан.
Все еще почти не веря происходящему, она взяла пропуск и дружески кивнула инспектору на прощание.
Какой-то полицейский попался ей навстречу в коридоре и, удивленный ее сияющими огромными глазами, даже оглянулся вслед.
Лиза очутилась на улице.
Солнце уже спряталось за высокие дома, но теплый июньский воздух показался очень приятным после прохладной комнаты инспектора.
Откуда-то донесся звон трамвая, потом Лиза услыхала веселый ребячий гомон и стук мяча - где-то играли в футбол. Кошка мяукнула в окне второго этажа напротив Управления.
Лиза, не шелохнувшись, наслаждалась этими обыденными, мирными звуками.
Потом счастливая улыбка появилась на ее лице - так вот вы какие, в Народной полиции.
И она с решительным видом зашагала к Гретхен - за запиской.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
I
Кульман и Вилли сидели в том же ресторане, где они впервые встретились в ноябре прошлого года.
С видом героя поглядывая на Гетлина, Кульман рассказывал:
- Все вышло неожиданно: они пришли ко мне, предъявили ордер и обыскали меня, всю квартиру и магазин. Я как раз накануне пистолет положил в тайник - как предчувствовал! В общем, фопосы ничего не нашли, и я думал, что они вытряхнутся. Но двое остались. Этот Вальтер - знаете его? Ну, такой высокий, плечистый парень ("Вальтер? Уж не сын ли того коммуниста - из лагеря?" - промелькнуло в голове Гетлина). С ним надо будет разделаться. Честное слово, он мне все настроение испортил. Словом, остался Вальтер и с ним еще один, сидят в задней комнате, ждут, кто ко мне явится. Я в магазине за прилавком стою, как ни в чем не бывало: тот, второй, меня предупредил, чтобы я не пытался бежать - на вокзале, мол, все равно поймают. И вы знаете, кто в это самое время пришел? Ни за что не догадаетесь. Лиза! Ну да, Лизхен, жена Макса.
- Вот как! И что же?
- Я написал ей на листочке, что у меня полиция, она прочитала - и из магазина, а Вальтер за ней. Вот это случай! Тот ведь в задней комнате один остался. Я взял кочергу, тяжеленная она у меня, захожу в комнату и говорю полицейскому - он как раз "Штерн" читал: - Милый, клади пистолет на стол и ложись на диван ничком, только быстро! Ну, он вскочил, я вижу - пистолета не отдает. Я его тут же кочергой по голове - он на диван и повалился. Я взял у него пистолет, забрал из кассы деньги, остальное бросил, вскочил на мотоцикл - и на шоссе. Пусть это дурачье ищет меня на вокзале сколько угодно! В общем - с утра я в Берлине, но ума не приложу, что будет дальше.
Вилли исподлобья посмотрел на Кульмана. Слишком уж самодоволен. Но тут даже он сам не сделал бы лучше.
- Поедешь обратно в Шварценфельз, - спокойно произнес Гетлин.
- Я? Обратно?
- Что ж тут особенного? Сам сказал, что с Вальтером надо рассчитаться. Вот и займешься этим, да и другим заодно.
- Когда ехать?
- Не сразу, конечно. Немного здесь поживешь.
- Где? У меня здесь никого нет.
- Что за беда! Иди в РИАС. У них специальный лагерь для таких, как ты. Там получишь и деньги, и питание, и жилье. Через неделю приходи сюда, скажу, что делать дальше.
Кульман с шумом отодвинул стул, чуть покачиваясь встал (выпил он все-таки порядочно), кивком попрощался и вышел из кабины.
Вилли остался один. Снизу, из зала, доносились мелодии джаза. Потягивая коньяк, Гетлин размышлял.
Да, Боб заметно переменился к нему с зимней поры. Видно, Гетлин ему здорово нужен.
Что-то назревает, что-то надвигается. Это ясно.
Еще в феврале американские офицеры проверяли все подходы к границе восточного сектора Берлина. Специальные инспекторы лазили по складам с продовольствием - учитывали запасы. А вчера в Берлин прилетел главный американский стратег - сам министр обороны Вильсон.
Да, что-то должно случиться.
Но когда? И каков масштаб? Может, Боб что-нибудь скажет?
Откинув портьеру, в кабину вошел официант. Гетлин бросил на стол бумажку, встал.
Выпил он не меньше Кульмана, но внешне это никак не проявлялось - он умел держать себя в руках.
II
Глядя на сидящего в кресле шефа, Вилли принялся гадать, что тот сейчас сделает: погладит волосы у виска или притронется к усам? Если погладит волосы, то провал резидентуры воспримет спокойно, если усы... Боб, глядя в темное окно, медленно провел ладонью по волосам у виска, - Гетлин с облегчением вздохнул, как будто то, что он загадал, обязательно должно было исполниться.
- Каково ваше мнение о положении в русской зоне? - Боб наконец повернулся лицом к Гетлину.
- Ворчат.
- Правильно! И это ворчанье скоро перейдет в настоящий визг. Но нам надо, чтобы после визга началась драка. Мы их натравим друг на друга, а потом...
- Итак - труба играет сбор? Наконец-то!
- Вам не терпится? - Боб не ожидал от своего резидента такого порыва. Давно исчезли у Гетлина напористость и самоуверенность, все чаще стала проявляться боязнь рискованных операций и даже простых поездок в русскую зону. Но если он опять воспрянул духом - что же, пусть идет! Надо же кому-то лазить в огонь за каштанами.
- Какова готовность вашей резидентуры в Шварценфельзе, - я имею в виду готовность ко дню "икс"?
Гетлин внутренне сжался - ну, сейчас начнется! - и медленно ответил:
- Оружие в тайниках на вчерашний день было в порядке, но резидентуры в Шварценфельзе больше не существует. Кульман сегодня прибыл в Берлин, он единственный, кто уцелел. Хойзер и все остальные арестованы.
- Когда это стало известно?
- Кульман прибыл сегодня утром, я только что с ним говорил.
- Но я не спрашиваю, когда прибыл Кульман! Вы никогда не были гением, Гетлин, но не такой уж вы дурак, чтобы не понять, о чем я говорю. Разве после первых арестов никто не приехал к вам из Шварценфельза?
Глядя со злорадством, как бесится Боб, Гетлин думал: "Ну погоди, дай только управиться с красными. Я тебе припомню твою гениальность. Подумаешь - нашел из-за чего горланить, - из-за бывшего социал-демократа и пары сопляков!" А вслух спокойно и рассудительно доложил:
- На второй день после ареста Хойзера ко мне прибыла его жена. Она сообщила только об аресте мужа. Больше ей ничего не было известно. Я тут же отправил ее обратно с поручением к Кульману...
- Где сейчас фрау Хойзер?
- Видимо, дома, в Шварценфельзе.
- Поручение к Кульману было в письменном виде?
- Да, записка.
- Чтоб тебя черт побрал! - выругался Боб. - А если у нее найдут эту записку? Ведь вы имели чин майора, - как понять такую глупость?
"И это я тебе припомню..." Гетлин, чуть прищурив глаза, с ненавистью посмотрел на сытого, полного американца. Потом все так же спокойно разъяснил.
- Предположим, - хотя это исключается, - предположим, что Лиза Хойзер сама пойдет в полицию и передаст мою записку. Кроме совета Кульману бежать немедленно из Шварценфельза, там ничего нет, - а Кульман уже здесь.
- Допустим. Куда вы определили его?
- В РИАС. Пусть побудет там в лагере до поры до времени. Потом он пригодится.
- Согласен. И велите ему подобрать человек десять из тех, что с ним в лагере.
- Этого я не хотел бы. Людей я подберу сам.
- Как угодно. На этом закончим.
- Да, но у меня есть вопрос - такой, знаете, - необычный.
- А именно?
- Вот вы любите пословицы. А есть в английском языке такая поговорка - в гостях хорошо, а дома лучше? - И с самым невинным видом уставился на Боба в ожидании ответа.
- Да, есть, у нас говорят: East or West - home is best, - тут только до Боба дошел смысл поговорки. Чувствуя, что краснеет от унижения. Боб глядел в деланно-наивные глаза эсэсовца.
"Наглец! Что это за намеки? Ну, я тебе покажу после дня "икс".
III
И этот допрос можно было считать вполне успешным. Хойзер рассказал о своей связи с "Восточным бюро", фактически являвшимся шпионским центром, о чем раньше умалчивал. Эрих Вальтер был доволен, но домой, несмотря на позднее время, идти не собирался - он готовился к завтрашнему допросу.
- Эрих, а ты не думаешь, что твоя будущая жена через месяц начнет подыскивать себе дружка, если ты изо дня в день будешь являться домой затемно?
- Фелльнер, я тебя очень прошу никогда не шутить на эту тему.
Фелльнер, вставая из-за машинки, рассмеялся:
- Ого, как торжественно. А на свадьбу ты меня позовешь?
- Пока что свадьбы не предвидится.- Эрих, не поднимая головы, листал тетрадь с материалами.
- Что же мешает бедным влюбленным соединиться навечно?
- Я же просил тебя бросить эти шутки.
- Ну, ладно, ладно, романтик. Я бы на твоем месте...
Эрих, не закрывая тетради, бросил на нее карандаш и встал:
- Да уж ты бы... Слушай, я давно хотел тебя спросить,- ты был на фронте?
- Ну да, танкистом, у Роммеля в Африке.
Эрих свистнул:
- Вон тебя куда занесло. А на восточном фронте?
- Тоже был, но я там и дня не провел.
- Как же так?
- Да уж так вышло. Когда русские в нюне сорок четвертого прорвались в Белоруссии, нас срочно перебросили из Африки туда. Так спешно, что даже танки перекрасить не успели - представляешь, наши стальные коробки грязного желтого цвета на ярко-зеленом фоне белорусских топей? Ну вот, и в первый же день наш танк пошел в разведку - русские с ходу перебрались через Друть - есть там такая река, вроде нашей Заале. А там кругом болота, и мы засели. Командир танка у меня был хороший парень, мы с ним давно сдружились, хоть он и был старше чином. Он тоже из Рура. И до тридцать третьего, как и я, пионером был. В общем - сам понимаешь: нам раздумывать не о чем было. А вот стрелок у нас сволочной попался - его только-только прислали взамен старого, тот от африканского солнца одурел. Этот новый такой ярый наци оказался, куда против него годился сам Адольф. Он как раз и говорит - надо снять с танка пулемет и пробираться к своим. Я говорю - или тебе война не надоела? Ну, понимаешь, хотел с ним по-хорошему. А он, сопляк этакий, выхватывает вдруг пистолет и на меня. "С изменниками, - кричит, - надо, как с бешеной собакой: бить!" - И глаза у самого побелели, слюной брызжет. Но я-то этого не ожидал, и был бы мне тут конец, если бы не командир танка. Он как прыгнет сверху на мальчишку, так они в грязь и кувыркнулись. - Фелльнер изобразил руками, как они катились в грязь. Потом, помолчав, добавил: - Тут я подскочил, ну и... В общем, ушли мы не на запад, а на восток...
- И как тебе в плену пришлось? - Эрих, раньше несколько раз пытавшийся расспросить друга, решил не упускать такой случай. Еще бы, Фелльнер разговорился!
- Как сказать... Не рай, конечно. Но, по совести говоря, - разве могли русские каждому из нас в душу заглянуть? Почему мне должны были верить больше, чем остальным? Да и мне самому этого не надо было. Я - как все: работал, спал в бараке. Кормили нас хоть и не жареными гусями с яблоками да портвейна с рислингом нам хоть и не давали, но с голоду никто не умер, можешь поверить.
- А население как?
Фелльнер задумчиво погладил волосы на затылке.
- А что население? - Русские - народ на редкость добродушный. Я-то сам хоть им плохого ничего не сделал, но что им наша война принесла - сказать просто невозможно. Я до сорок седьмого в Воронеже работал - уж на что Шварценфельз в Старом городе побит - а там вообще одни холмы из битого кирпича. В глаза русским, конечно, стыдно было смотреть.
...Прощаясь в подъезде Управления, Эрих задержал руку Фелльнера в своей:
- А на свадьбу я тебя приглашу. С женой, конечно.
- Ты думаешь, я в этом сомневался? Я же хоть и плохой, но все же друг. Меня интересует только дата.
- Не бойся - подарок купить успеешь.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
I
Просторный зал американского клуба был залит светом. Заполнившие его шумной толпой молодые люди щеголяли замысловатыми прическами, пестрыми галстуками с изображением скачущих ковбоев и голых женщин, и укороченными брючками, которые берлинцы презрительно окрестили "драй фиртель" - "три четверти".
- Хэлло, Карли! Что ты здесь делаешь? Твоя Барбара ждет тебя в постельке!
- Пусть подождет, потом крепче любить будет...
- Говорят, нам за это здорово заплатят?
- Да, ами денег не пожалеют, чтобы выбросить красных, и те из нас, кто вернется...
- Ерунда! Как только мы явимся, фопосы разбегутся, а русские не посмеют вмешиваться. Мы им зададим перцу! Так, что ты...
- Да я ничего, я говорю лишь, что и нам могут задать перцу...
- Проваливай отсюда, без тр у сов справимся!
Кульман бесцельно толкался в горланящей толпе. Вдруг он увидел Гетлина, который энергично расчищал себе дорогу. Его, видимо, боялись, расступались молча, тесня друг друга. За Гетлином шел какой-то мужчина с усиками. "Уж не Боб ли это? - подумал Кульман. - Полный и с усиками, как описывал Гетлин". - Он хотел пробраться им навстречу, но его так стиснули со всех сторон, что он не мог пошевелиться.
Наконец Гетлин и следовавший за ним мужчина выбрались на небольшую сцену, украшенную американским флагом и портретами Эйзенхауэра и Аденауэра.
- Эй, там, у двери, - крикнул Гетлин. - Заткните глотки! - Подождав, когда гомон утихнет, он стал говорить медленно и веско: - Настал час, которого мы давно ждали. Завтра в Восточном Берлине и в других городах русской зоны часть рабочих начнет забастовку. Эту забастовку мы используем для того, чтобы вооруженным путем положить конец господству красных!
Эти слова были встречены торжествующим ревом и свистом. Подняв руку, Гетлин дождался тишины.