"В 1933 году д-р Эберхард Тауберт стал руководителем отдела во вновь созданном министерстве народного образования и пропаганды; отдел ведал вопросами общей внутренней политики, делами церкви, борьбы с вражеским мировоззрением, с большевизмом внутри страны и за границей, в Советском Союзе. В последующие годы д-р Тауберт был ответственным за деятельность "Антикоминтерна" - пропагандистского центра третьей империи по борьбе с международным большевизмом - и за так называемую "активную пропаганду против евреев", под которой подразумевалась организованная травля евреев с целью их окончательного уничтожения.
С 1942 года д-р Тауберт руководил Главным опекунским управлением по Востоку; ему подчинялись 450 чиновников высоких и высших рангов, а также все службы пропаганды в оккупированных восточных областях. Наряду с этим д-р Тауберт был с 1938 года также ещё и судьей в 1-м сенате пресловутого Фольксгерихтсхофа и в качестве такового участвовал в вынесении многих смертных приговоров борцам Сопротивления внутри и вне страны".
К послужному списку министерского советника д-ра Эберхарда Тауберта Фретш присовокупил светокопию одного документа. Это был снабженный штемпелем "Секретно!", датированный "27 мая 1942, Берлин" протокол "касательно введения оккультистской радиопередачи на США". Автор, занимавшийся в министерстве вопросами радиопропаганды на заграницу, направленной преимущественно против евреев и - после решений так называемой Ванзейской конференции от 20 января 1942 года - имевшей целью психологическую подготовку запланированного массового уничтожения целого народа, излагал свое намерение влиять на население США при помощи тайного передатчика с направленными волнами, проводя передачи "оккультистско-суеверного содержания" в национал-социалистском духе; он надеялся достичь подобным образом "благоприятного пропагандистского воздействия". В протоколе записано, что это "само по себе дельное предложение исходит от д-ра Трауберта", генерального референта по "Антикоминтерну" и травле евреев. "Д-р Тауберт располагает, по-видимому, множеством соответствующих материалов…" А под этим протоколом из радиополитического отдела, подотдел "В", стояла ясная собственоручная подпись автора: д-р Курт Георг Кизингер.
- Он еще недавно был канцлером ФРГ, - сухо заметила Криста, и Дональд Хартнел, которого этот документ очень заинтересовал, всполошился.
- Д-р Тауберт, кажется, заранее позаботился о полезных послевоенных связях, - сказал он затем. Криста в это время листала документы и выудила из папки следующую страницу.
- Где он только смог все это разыскать?! Слушайте, Дон!
Письмо, которое она затем перевела Хартнелу, имело дату 12 декабря 1971 года и было направлено одному из живущих в Мадриде старых знакомых д-ра Тауберта. Бывший шеф "Активной пропаганды против евреев" сообщал уныло, что после краха нацистского режима он был вынужден жить "сначала многие годы вне Европы, в Южной Африке и в Персии". Потому что дома, прокомментировала это место письма Криста, его судили бы как военного преступника и, чего доброго, повесили бы… Но затем, когда началась "холодная война" и связанное с ней возвращение даже и сильно отягощенных виной нацистских фюреров в свои стойла, он начал искать "связи с национальными кругами в Федеративной Республике" и нашел их. В настоящее время, то есть в конце 1971 года, он работает в качестве юрисконсульта в одной фирме концерна "Пегулан", поблизости от Мангейма.
Свой обратный адрес д-р Эберхард Тауберт написал так: "671, Франкенталь/Пфальц, на Канале, 3", "06233/81/513(404)", причем, как пометил на документе Фретш, эти номера совпадают с номерами телефонов в конторе "Пегулан-верке АГ" и в жилых домах концерна, принадлежащего господину консулу, д-ру Фрицу Ризу.
- Теперь мы знаем, стало быть, - сказала Криста, поправляя свою прическу, - где искать троих из интересующих нас лиц, а именно д-ра Риза, Дору Апитч и д-ра Тауберта… В районе действия нового концерна во Франкеитале.
- Имеете ли вы какое-либо представление, Криста, об этом концерне?.. Большое это предприятие?
Чтобы ответить на вопрос Хартнела, Криста извлекла подготовленную Фретшем специальную справку:
"Пегулан-верке АГ", 6710 Франкенталь (Пфальц), ул. Фольтринг, 35, более 2000 работающих, многочисленные дочерние предприятия. Оборот в 1972/73 хозяйственном году - около 400 миллионов немецких марок, а с учетом группы д-ра Риза, к которой принадлежат заводы "Бадише пластик" в Бетцингене и "Ропласто-интернациональ Дина-пластик", - свыше 500 миллионов немецких марок. Дивиденды: 14 процентов на 28 миллионов марок акций основного капитала и 16 процентов на 7 миллионов марок привилегированных акций. Держатель контрольного пакета акций и председатель правления - консул, д-р Фриц Риз; председатель наблюдательного совета - Эрнст Рихе, член правления Коммерческого банка во Франкфурте-на-Майне; заместитель председателя наблюдательного совета - д-р Ганс Мартин Шлейер, член правления концерна "Даймлер-Бенц, Штутгарт…"
- Эге!.. - воскликнул Хартнел. - Это имя я уже где-то слышал… и даже совсем недавно… Но где?
В глубине бара, за стойкой, зазвонил телефон. Бармен снял трубку. Хартнел совершенно отчетливо услышал, что он произносит его имя и удивленно повернулся к нему.
Бармен подошел к ним.
- Мистер Хартнел?.. Вас просят подойти к телефону, сэр… Кабина 2 в холле, здесь, сразу же за углом направо…
Дональд и Криста взглянули друг на друга. Затем Хартнел сказал:
- Пожалуй, лучше вам подойти, Криста… Это могут быть, собственно, либо мой "коллега", либо наш прилежный Фретш.
Это был Фретш, звонивший из мотеля на автомобильной дороге поблизости от границы ГДР, пограничного пункта Хиршберг, и очень обрадовавшийся тому, что подошла Криста, а не сам Хартнел, что освобождало от необходимости говорить по-английски.
- Я возвращаюсь как раз со свидания с моим "фронтовым товарищем", - сообщил он. - И думаю, что знаю теперь, куда девалась картина!.. Мы нашли важные указания в старых бумагах…
- Чудесно!.. Почет и уважение, господин Фретш, - живо откликнулась Криста.
- Ну, да, нам посчастливилось, - скромно заметил Фретш. - Но я не поэтому звоню вам так поздно. Скорее мне хотелось бы… настоятельно попросить мистера Хартнела ничего не предпринимать, пока он не поговорит со мной! Я боюсь, что иначе он, чего доброго, совершит какую-нибудь непоправимую ошибку и ввяжется в такое дело, об опасности которого не подозревает.
Так что, прошу вас, предостерегите его, фрейлейн доктор!
- О Фретш, не преувеличиваете ли вы немножко? - сказала Криста, но тот заверил ее, что ни в коей мере ничего не преувеличивает.
- Прочли ли вы до конца мои документы? - осведомился он затем.
- Нет, нам еще осталось страниц десять-двенадцать… Связано это в какой-то степени с вашим предостережением?
Фретш вздохнул.
- Я не могу больше ничего уточнять по телефону…
Криста слышала, что Фретш что-то сказал кому-то. По-видимому, он вел разговор из телефонной будки и кто-то из ожидающих напирал, требуя, чтобы он говорил покороче.
- Слышите вы меня? - сказал он уже снова ей. - Прошу вас, передайте мистеру Хартнелу, что я сказал! И прочтите ему остальные документы. Тогда он, может быть, поймет, что я имею в виду. Я позвоню вам еще раз через полчаса, из района Байрейта. У меня все.
И прежде чем Криста успела еще что-то спросить, Фретш положил трубку.
- В высшей степени странно! - комментировал Дональд Хартнел подробное сообщение Кристы об этом телефонном разговоре. Затем он посмотрел на часы. Было десять минут одиннадцатого. Он вопросительно посмотрел на Кристу.
- Нет, - сказала она с улыбкой, - я не слишком устала; конечно же, я переведу вам остаток документов, Дон, и я охотно подожду до следующего звонка Фретша, чтобы поговорить с ним. Я сгораю от любопытства, что означают его мрачные намеки. Я переименовала его в наш Фретхен. Он похож на неутомимого, красноглазого хорька, - сказала она.
Дональд Хартнел нашел такое сравнение вполне подходящим. Потом он спросил Кристу, не желает ли она что-либо выпить.
- Да, пожалуйста, - ответила она, - я бы выпила джин с тоником, а то у меня прямо горло пересохло от страха.
Это должно было прозвучать, как шутка, но Хартнелу послышались вполне серьезные нотки в ее голосе. И он подумал, что Криста придает предостережениям Фретша гораздо больше значения и что-то ее взволновало.
Криста распахнула папку с документами, изучая очередной лист - это был написанный от руки, очевидно, самим Фретшем длинный список имен.
Хартнел наблюдал за ней и увидел, как все выше и выше поднимались у нее от удивления брови. Ее умные, серые, порой чуть смешливые глаза стали строгими.
- Вот, значит, как, - сказала она, взглянув на Хартнела. - Я думаю, наш Фретхен знает уже совершенно точно, почему он вас призывает к осторожности, И я начинаю понимать также, отчего ваш коллега, господин адвокат д-р Штейгльгерингер, так разнервничался.
- Что это за список? - осведомился Хартнел.
- Это главные тогдашние, а некоторые из них и нынешние друзья, сотрудники и покровители д-ра Риза, который в свое время столь прилежно "ариизировал", "грабил" и "перебазировал", будучи наряду с этим так-же "доверенным человеком" гестапо, - ответила Криста. - Здесь названы лица, которые в те годы занимались "перебазированием"… Вы будете поражены, Дон, тем, какие посты занимают они сейчас!..
4. О, славный старый Гейдельберг…
В баре отеля было очень тихо. Криста и Дональд оказались здесь единственными посетителями. Бармен, приготовивший Кристе заказанный джин с тоником, а Хартнелу шотландское виски, лениво протирал бокалы. Он включил свой маленький телевизор и слушал вполуха последние известия. Хотя звук, чтобы не беспокоить гостей, был установлен на низшем делении шкалы, Криста смогла отчетливо услышать то, что как раз сообщал диктор:
"Президент Федерального объединения немецких Союзов работодателей, д-р Ганс Мартин Шлейер, заявил по поводу правительственного законопроекта, что он не может быть одобрен ни одним сознательным, преисполненным чувства ответственности немецким предпринимателем. Очевидное стремление социал-либеральной коалиции к дальнейшему урезыванию свободы предпринимательства и усилению влияния профсоюзов натолкнется, так заявил Шлейер, на решительное сопротивление работодателей. Всеми имеющимися в распоряжении средствами, как заверил д-р Шлейер…"
Звук неожиданна исчез. Бармен, явно не интересующийся борьбой профсоюзов за паритетное участие в управлении экономикой, выключил телевизор.
- Да, - сказала Криста, которая тут же заметила, что и Дональд Хартнел прислушался, когда было повторно названо имя Шлейера, - вы не ошиблись. Речь идет о д-ре Гансе Мартине Шлейере, весьма энергичном и напористом предводителе немецких работодателей, который старается досаждать правительству Брандта и, как я прочла об этом совсем недавно, принадлежит к узкому кругу друзей фюрера оппозиции Франца Йозефа Штрауса. Этот самый д-р Шлейер упоминается в списке, составленном для нас Фретшем.
Она перевела: "Ганс Мартин Шлейер, родился 1 мая 1915 года в Оффенбурге (Баден), в семье председателя ландсгерихта, учился в гимназии в Раштатте; шестнадцатилетним школьником вступил в 1931 году, то есть еще в так называемые "времена борьбы за власть", в Союз гитлеровской молодежи, а вскоре после того и в СС…"
- Извините, - перебил ее Хартнел, - я не очень-то разбираюсь в этих делах. Ио мне припоминается, что специальным решением Международного военного трибунала в Нюрнберге все эти СС были объявлены преступной организацией. Из этого следует, что все добровольные члены СС должны безусловно рассматриваться как преступники и понести наказание - или я ошибаюсь?
- Вовсе нет, - сказала Криста, обрадованная такой реакцией Хартнела. Новейшая история была, в конце концов, ее специальностью, и теперь ей представлялся случай проявить свои познания. - Организация СС (так называлась лейб-гвардия Гитлера и его личная полиция), согласно Лондонскому Соглашению от августа года и постановлению Контрольного Совета № 10, предана за свои преступления перед человечеством суду Международного военного трибунала и наряду с гестапо, Службой безопасности (СД) и корпусом политических фюреров нацистской партии объявлена преступной организацией, а Судебное заключение от 1 октября года определило деятельность СС как заговор с преступными целями. Каждый, кто добровольно вступил в СС и, зная о ее преступных целях, оставался в ее рядах после 1 сентября 1939 года, подлежит наказанию.
- И этот самый господин Шлейер был тоже наказан? - осведомился Хартнел.
- Возможно, а возможно, и нет, - сказала Криста, - у нас тут не слишком-то усердствовали в уголовном преследовании нацистов. И в этом, между прочим, не так уж неповинны американцы.
- Да, я знаю, "холодная война"… Вдруг все антикоммунисты, а следовательно, и нацисты оказались желанными союзниками… Да-да… благодарю вас за исчерпывающий ответ. Правда, меня все-таки удивляет, что бывший член преступной организации смог оказаться президентом руководящего объединения работодателей. Но возможно, оп был лишь безобидным, опрометчивым по молодости лет, попутчиком - кто он, собственно, по образованию, этот Шлейер, что изучал?
- Юриспруденцию, - ответила Криста, усмехнувшись. Взяв из папки листок, касавшийся Ганса Мартина Шлейера, она продолжала переводить отчеркнутый красным карандашом текст:
"…молодой человек с золотым почетным значком гитлеровской молодежи и в мундире фюрера CG (членский помер СС-227014) был, по-видимому, весьма активным нацистом. Уже в начале своей учебы в Гейдельбергском университете…
- Как?.. И этот? - перебил ее Хартнел, рассердившись. Криста растерянно глянула на него.
- Простите, я просто вспомнил, - сказал он, сопровождая свои слова извиняющимся жестом. - Я вспомнил, как наш профессор в Гарварде, которого мы больше всех уважали, рассказывал о своих студенческих годах в Гейдельберге и о замечательных тамошних студентах. "Право Hie, славные ребята!" - говорил он всегда и показывал старые фотографии, снятые во время академических празднеств и веселых пирушек. "О ты славный, старый Гейдельберг!" - это было его постоянной присказкой, чем-то вроде нескончаемой хвалебной песни университету. Но читайте же, пожалуйста, дальше, Криста. Что делал этот Шлейер в Гейдельберге?
- То, что вы сейчас услышите, Дон, - сказала Криста, успевшая уже пробежать глазами текст, - это действительно старо, но, увы, нисколько не романтично и не "славно". С 1934 года - как раз в то же время, когда господин Риз, тоже на юридическом факультете, готовил свою докторскую диссертацию, Ганс Мартин Шлейер активно участвовал в превращении старого Рупрехт-Карлового университета в некое "исследовательское и воспитательное заведение по выработке национал-социалистского образа мышления…"
- Будучи студентом? - удивился Хартнел.
- Да, именно так, - пояснила Криста. - Ганс Мартин Шлейер был руководителем Гейдельбергского отделения национал-социалистского имперского студенческого общества взаимопомощи, и его влияние распространялось также и на соседние университеты. Фретш в качестве иллюстрации к тогдашней деятельности Шлейера приложил фотокопию одного протокола, найденного среди документов имперского и прусского министерства наук, воспитания и народного образования (Е 2334/37). Этот протокол отражает ход переговоров нацистских функционеров с тогдашним ректором университета во Фрейбурге, профессором д-ром Фридрихом Метцем, и датирован 29 мая 1937 года. Собеседники ректора сразу же после жестокого спора с ним сочинили этот протокол по памяти, подписали его и направили начальству, в министерство культуры и просвещения земли Баден, очевидно, лишь с той целью, чтобы очернить ректора как противника национал-социализма.
Так, в этом протоколе, пересланном министерством земли в соответствующую имперскую инстанцию в Берлине, указывалось, что "в ходе переговоров было обращено внимание ректора на тот факт, что часть университетского здания во Фрейбурге была украшена в день католического праздника. Ректор Метц ответил, что с этим он ничего не может поделать; кроме того, католические студенты и доценты являются-де такими же немцами, как и мы!.. В этой связи остается только заметить, что, по сообщениям разных людей, университет Фрейбурга 1 мая - в день национал-социалистского государственного праздника национального труда - не был украшен…". Затем в протоколе подчеркивалось, что ректор Метц в тот же день, после беседы, набрался наглости отказать находившемуся во Фрейбурге национал-социалистскому имперскому фюреру студентов в разрешении выступить с речью перед участниками спортивной встречи между Фрейбургским и Базельским университетами. По этому вопросу ректор Метц высказался следующим образом: "Национал-социалистский фюрер не должен ни в коем случае выступать перед студентами… - следует-де учитывать чувства гостей, прибывших к нам из нейтральной Швейцарии!..и что нам тоже было бы неприятно, если бы в Базеле нас принимали социал-демократы (!)…"
Подписали этот протокол-донос, в котором ректор Метц обвинялся во враждебном нацистскому государству образе мышления, три нацистских фюрера: д-р Оксе, Гернот Гатер и Ганс Мартин Шлейер.
Через год после этого, в 1938 году, вскоре после вступления немецких войск в Австрию, - продолжала Криста, прочитав следующий из собранных Фретшем документов, - зарекомендовавшему себя фюреру СС и национал-социалистскому амтслейтеру Гансу Мартину Шлейеру высшие инстанции доверили новую важную задачу, касавшуюся уже австрийского студенчества. А именно унификацию, приобщение австрийских студентов к господствующей идеологии и руководство национал-национал-социалистическимобществом студенческой взаимопомощи в Инсбрукском университете.
Шлейеру было поручено содействовать "национал-национал-социалисткойобработке" Инсбрукского университета, который до "присоединения" Австрии находился под сильным католическим влиянием. Для выполнения такой задачи фанатичный Шлейер был очень подходящей фигурой, и о том, как этот молодой человек и "старый борец" приступил к делу, свидетельствует его прошение, которое он направил тотчас же после своего назначения нацистским бонзой в Инсбруке на имя председателя земельного суда. Учитывая характер своей деятельности в университете, Шлейер просил, чтобы его "приписали к полицейской дирекции Инсбрука".