- К сожалению, ничего поделать нельзя. Такой момент. В мире снова неспокойно. Милитаристы подняли головы: кричат, что мир на грани войны. И сваливают вину с больной головы на здоровую. В общем, срочно нужна публикация. Они и впрямь считают, что могут взять нас голыми руками. Нужно окунуть их в собственное творение…
- Может быть, с Ромашко еще повременить?
- Какой прок? Даже если он и сознается?
- На пятерых - дела в суд?
- Да. У нас останется Красков и та пара, что явилась с повинной.
- Есть.
Покидая кабинет генерала Шестова, Забродин так и не мог ответить на вопрос: какой прок? Он знал, что завязавшаяся "игра" Краскова только с участием Ромашко могла бы дать эффект… Но будет ли толк от Ромашко?
А Ромашко в который раз мучительно вспоминал свое прошлое. Слова полковника все глубже проникали в его сознание, ворошили забытые обиды, заставляли задумываться над тем, правильно ли он живет? Он заново переживал все, что с ним произошло на чужбине.
"Клятва! Он дал клятву и не может ее нарушить. Иначе покарает бог!.. Но ведь следователь и так все знает. Даже нашел снаряжение. Никакой клятвы он не нарушит.
А друзья! Хороши друзья! Чем они помогли тогда, в Кельне? Только помешали, паразиты, не дали отвести душу!" Это было в пивной, в просторном полуподвале напротив "Дома", как немцы называют Кельнский собор.
Едва Ромашко переступил порог пивной, как увидел Цванге. Ганс сидел за деревянным столом, широко расставив локти и держал в руке большую пивную кружку. Он смеялся… Ромашко охватила ярость.
- А-а, сволочь! Вот ты где! - с решительным видом Ромашко направился к нему.
- Herr Romaschko! - воскликнул Ганс и поднялся навстречу. Кончики его рыжих усов намокли от пива и свисали вниз.
- Ух ты гад! Фашист! Еще усы отрастил! - Ромашко замахнулся, чтобы одним ударом сбить с ног. Но за руку кто-то схватил сзади. Ромашко обернулся. Держал Чуркин. Тот самый дядя Вася, который свел его с "Пахарями" и уговорил не возвращаться на Родину.
- Это же Цванге!..
- Брось, Пантелей, пойдем.
Вошел Забродин.
- Надумали? - полковник прошелся по кабинету. - Голос его звучал глухо. - Вы скрываете правду. А завтра другой диверсант, из ваших же, выставит маяк там, где живет ваша мать. Ваши хозяева взорвут атомную бомбу. Этого вы хотите?
Ромашко вздрогнул, оторвал глаза от пола и спросил:
- Где моя мать?
- Люди, которые послали вас сюда, говорят, что верят в бога? - Забродин не расслышал вопроса или не захотел ответить.
Ромашко не сводил с Забродина глаз.
И полковник видел, что выражение его лица постепенно менялось: колебание, нерешительность…
- Отвечайте же, - настаивал Забродин.
- Верят…
Вместе с этим словом "верят" Забродин понял, что молчание кончилось.
- Но ведь они кощунствуют! Прикрываясь именем бога, и лгут, лгут без конца!
- Это неправда!
- Нет, правда! Вас всех снабдили оружием и ядом, чтобы вы убивали или покончили жизнь самоубийством. С точки зрения религии - это самый тяжкий грех. Они молятся богу, выдавая себя за добропорядочных людей, а вас заставляют предавать свой народ и толкают на преступления против той религии, которую якобы сами исповедуют. Разве это не кощунство? Не лицемерие?
Лицо Ромашко становилось все более растерянным.
- Ради шпионажа, ради того, чтобы выведать секреты народа, плотью которого вы являетесь, и ударить ему в спину, они послали вас сюда, вложили в ваши руки оружие! Вы же их прикрываете!..
- Я все время об этом думаю. Мне очень тяжело!
Ромашко неожиданно заплакал. Закрыл лицо руками и стал судорожно всхлипывать, как ребенок, которому нанесли тяжелую обиду. Забродин налил воды в стакан.
- Выпейте.
- Спасибо…
Ромашко пил, зубы стучали о край стакана.
- Успокойтесь.
- Я не знаю, где нужно ставить маяк…
- А кто знает?
- Указания об этом дадут по радио…
II
АТОМНЫЙ ОБЪЕКТ
В конце мая у газетных витрин на улицах Москвы толпились прохожие. Их внимание привлекло сообщение ТАСС о судебном процессе над четырьмя диверсантами-парашютистами, задержанными органами государственной безопасности. Решение суда гласило - для всех четверых: расстрел.
В тот же день Забродин вызвал Ромашко на допрос. В распахнутое окно кабинета врывалось солнце.
Слабые порывы ветра приносили в кабинет запах нагретой земли, веселое щебетанье воробьев.
Ромашко осунулся и сгорбился, словно под тяжестью невидимого груза. Но держался он спокойно, как человек, принявший окончательное решение.
- Вы больны? - спросил Забродин, который не видел его несколько дней.
- Ничего…
Забродин предложил Ромашко папиросу, взял в руки газету и, чуть-чуть прищурив правый глаз, спросил:
- Хотите почитать?
Ромашко удивленно оторвал глаза от пола, выпустил дым.
- Что там?
- О ваших друзьях… На третьей странице…
- Давайте.
Ромашко быстро пробежал глазами сообщение и перекрестился:
- Господи, - прошептал он едва слышно, - упокой души грешные! - Потом начал внимательно читать. Лицо его приобрело цвет вощеной бумаги.
Забродин взял газету. Ромашко, скрестив руки на груди, устремил взгляд в верхний угол комнаты, наверное, молился.
- Пантелеймон Васильевич, - вывел его из этого состояния Забродин, - когда центр должен начать передачи для вас?
Ромашко вздрогнул.
- В моем расписании указано…
- Может быть, разберемся вместе?
Полковник достал небольшую карточку с нанесенными на ней типографским шрифтом обозначениями. Ромашко взял карточку дрожащими пальцами, долго смотрел, словно бы ничего не понимая, потом ногтем большого пальца подчеркнул какую-то цифру.
- Вот… Завтра…
- А время?
- Восемнадцать часов.
- Это среднеевропейское? По-московскому в двадцать?
- Да.
Забродин спрятал расписание, подошел к окну и засмотрелся на дерущихся воробьев. Он прекрасно мог разобраться в расписании сам, но так было нужно… Сейчас наступала самая трудная часть беседы…
- Пантелеймон Васильевич, мы можем принять эту радиограмму и без вас… Вы это понимаете?
- Да.
- Но я хочу просить вас помочь нам… И вам, вероятно, будет интересно знать, что передаст центр?
Ромашко по-прежнему смотрел в угол комнаты. Потом перевел взгляд на окно и наконец тихо произнес:
- Послушаю…
- Только я хотел бы вас предупредить…
- Можете не беспокоиться…
На следующий день, взяв с собой двух оперативных работников и Ромашко, Забродин приехал в номер гостиницы. Лунцов уже доставил туда радиопринадлежности.
В номере было душно. Несмотря на это, Забродин решил окно пока не открывать. Над городом нависли черные тучи, раньше времени стемнело. Вдали вспыхивали зарницы. Видно, скоро начнется гроза.
Ромашко был сдержан. Грубыми и неуклюжими руками не спеша расставлял на столе маленькие алюминиевые шкатулки - аккумуляторы, прилаживал контакты, ощупывал наушники и ручки приемника.
За несколько минут до назначенного срока вдруг где-то, совсем рядом, ударил гром. Ромашко сдернул с головы наушники и перекрестился. Потом нацепил наушники и стал сосредоточенно вертеть регулятор настройки.
Начавшаяся было гроза внезапно прекратилась, небо посветлело. Забродин раскрыл окно. Воздух был чист и прозрачен. Внизу блестела влажная асфальтовая мостовая, по которой нескончаемой вереницей тянулся людской поток.
Забродину захотелось влиться в этот поток, хоть на миг отвлечься от дел и почувствовать себя свободным…
Он обернулся. Ромашко быстро что-то записывал.
Когда телеграмма была расшифрована, Ромашко громко выругался и тут же перекрестился.
- Дьяволы. Четверых отправили на смерть, а меня успокаивают.
В телеграмме было написано:
"Осужденные о тебе ничего не знали. Будь спокоен. Почему ничего не сообщаешь? Ждем известий. Храни тебя бог!
Друзья".
Забродин все время держал в памяти двадцать третье июля. Эта дата не выходила из головы и у Лунцова. Первый прямой контакт с американским разведывательным центром.
Чем ближе эта дата подходила, тем сильнее волновался Лунцов. "Как воспримет центр сообщение своего агента? Поверит ли ему?"
Сеанс радиосвязи нужно проводить обязательно из района Борисова, который назначен Краскову, как пункт постоянного проживания.
Прошло больше месяца с того дня, как Лунцов возвратился из Борисова, где помог Краскову поселиться на частной квартире и устроиться работать монтажником на завод. Уже был составлен текст радиограммы с указанием домашнего адреса и места работы, о чем неоднократно запрашивал разведцентр. Теперь предстояло ее "отстучать" на ключе.
Красков подыскал в лесу укромное место. Накануне сеанса Забродин и Лунцов выехали в Борисов. Остановились в небольшой гостинице. Вечером к ним в номер пришел Красков.
- На пользу вам здешний воздух! - шутливо заметил Забродин после взаимных приветствий. И, прочитав в тоскливом взгляде его вопрос, сказал:
- Потерпите, потерпите еще… Нельзя вам сейчас к родным…
Красков рассказал о своем житье-бытье, и втроем они обсудили предстоящую операцию. Несколько раз перечитали текст радиограммы.
- Все будет нормально, товарищ полковник, - уверял Красков.
Гость ушел, Лунцов сразу уснул, а Забродину долго не спалось. Он еще долго курил. В шесть часов утра Забродин был на ногах. В лес приехали, когда тени были еще длинные, а на траве мелкими алмазами сверкала роса, так что ботинки и брюки сразу намокли.
По краям поляны, которую облюбовал Красков, горделиво возвышались высокие сосны. Рядом с золотистым, пахнущим душистой смолой толстым стволом, постелили брезент. На него поставили черную коробку передатчика, разложили кассеты аккумуляторов. С севера на юг, словно веревку для сушки белья, растянули антенну. Красков орудовал с аппаратурой: что-то привинчивал, что-то выдергивал, снова привинчивал, соединял.
Наконец, Красков в последний раз внимательно осмотрел все соединения и, довольный своей работой, повернувшись к Забродину, с гордостью произнес:
- Готово! Сколько?
- Десять минут.
Красков взял в руки телеграфный ключ и уселся на брезент, рядом с аппаратом. Придвинул к себе бумагу с записями. Оставалась минута. Красков сосредоточенно смотрел на циферблат.
Стрелки достигли заветной черты. Забродин и Красков обменялись взглядами, и в то же мгновение он утопил кнопку на черной крышке аппарата. Раскаленным угольком вспыхнула лампочка. Решительно нажал ладонью на рукоятку ключа. Потом еще… и еще… Уверенно, спокойно. Тут же переключил на прием. Едва заметно кивнул головой, и Забродин понял: "Опознали, слушают!" Сразу стало легко и спокойно, словно вытащил счастливый билет на экзамене.
Радист отстучал весь текст, потом перешел на прием. Тут же дал короткий отбой и сбросил наушники.
- Все. Приняли! Уф-ф…
Забродин пожал ему руку.
С каждым днем все больше забот появлялось у полковника. Приближался срок выхода в эфир Ромашко, как Забродин продолжал его по привычке называть, хотя тот и сказал свою настоящую фамилию - Моргунов. Да и Ромашко привык к своей вымышленной фамилии. "Можно ли включать его в "игру"? Достаточно сделать один неправильный нажим на ключ и…" Забродин взвешивал все "за" и "против".
- Как бы нам его закрепить? - спросил генерал Шестов, когда Забродин докладывал об очередном мероприятии.
- Я об этом думал. И хочу предложить такой вариант: у него есть брат - Сергей Моргунов. Мы собрали о нем подробные сведения. Он - коммунист. Когда к их селу подходили немцы, он ушел вместе с отцом в партизанский отряд. После войны окончил педагогический институт, преподавал литературу и вот уже второй год работает директором средней школы в Миллерове. Предлагаю устроить свидание братьев…
Генерал дал "добро", и Сергея Моргунова вызвали в Москву. Едва Сергей Васильевич устроился в гостинице, в номер к нему зашел Забродин. Представившись, спросил:
- Сергей Васильевич, вам объяснили причину командировки?
- Мне сказали, что КГБ намерен обсудить со мной какой-то важный вопрос. Я ни о чем больше не расспрашивал… - Моргунов с любопытством рассматривал Забродина. Говорил он не спеша, четко разделяя каждое слово, и казался таким же медлительным, как Пантелеймон.
- Тогда я сейчас объясню вам, в чем дело… У вас есть брат?
- У меня был брат, Пантелеймон, - Моргунов отвечал спокойно, ничего не подозревая и ни о чем не догадываясь. - Его угнали немцы в 1942-м… С тех пор мы не имели о нем никаких известий… А что?
- Видите ли, - Забродин тщательно подбирал слова, стараясь говорить осторожно. - Видите ли… Ваш брат нашелся…
Моргунов от неожиданности вскочил. Если бы он получил от брата письмо или известие каким-либо другим путем, он, вероятно, реагировал бы на это более спокойно. Но когда ему сказали о брате в КГБ, он понял, что с этим связана какая-то большая неприятность.
- Где он?
- Это длинная история. Как вы сказали, немцы угнали его совсем мальчишкой… - Забродин медлил, чтобы дать возможность Моргунову-старшему прийти в себя.
- Разрешите курить?
- Да, да… Курите, пожалуйста.
Моргунов встал.
- Извините. Я совсем растерялся. Это так неожиданно… Мы считали, что он погиб…
- Я это знаю, - Забродин подсел к столу и, увидев, что Моргунов уже овладел собой, продолжал: - В Германии его прибрали к рукам предатели из числа эмигрантов и, к сожалению, он поддался их влиянию и поступил на службу в иностранную разведку. Сейчас он здесь.
- Выходит, он подлец?
- Мы хотим с вашей помощью сделать из него человека. Не все потеряно…
- Чем я могу быть полезен?
- Вы можете повлиять на него… У него наступил, так сказать, перелом. Ваш брат нам нужен… Сейчас особенно важно, чтобы он честно выполнял наши поручения.
- Понимаю… Я сделаю все, что в моих силах. Это мой долг.
В семь вечера Забродин вызвал Ромашко в кабинет. Не предлагая, как обычно, сесть, он сказал:
- Пантелеймон Васильевич, вы переоденетесь и поедете с нами.
- Сейчас?
- Да.
- Что я должен делать? - Ромашко удивленно посмотрел на Забродина.
- На месте узнаете, - Забродин улыбнулся.
Спустя час Забродин, Лунцов и Ромашко были в гостинице. Забродин постучал в дверь, легонько подталкивая Ромашко в спину, сказал:
- Входите смелее, Пантелеймон Васильевич.
Ромашко сделал шаг и остановился. Забродин увидел, как его уши наливаются пунцовым огнем. Потом Ромашко рванулся вперед.
- Сергей!
Братья стиснули друг друга, отошли в глубь комнаты.
- Эх, ты! - с горечью произнес Сергей, отпустив брата. - Что натворил?!
- Ты совсем седой! - не отвечая на вопрос брата, с удивлением говорил Ромашко. - Как наши?
- Извините, товарищи, - Моргунов повернулся к Забродину.
- Не обращайте на нас внимания, - Забродин подошел к окну и стал смотреть на улицу, в то же время прислушивался к разговору. Потом подал знак Лунцову, и они вышли в коридор.
Спустя час Забродин возвратился в номер. Ромашко провел ладонью по глазам, вздохнул, опустил голову, точно так же, как делал иногда на допросах, не желая показывать свою слабость.
Сергей Моргунов, душевное состояние которого выдавало покрасневшее лицо, замял папиросу и спросил:
- Уже пора?
- Да, Сергей Васильевич…
Братья встали.
После отъезда Сергея Моргунова Забродин стал более настойчиво втягивать Ромашко в работу против американского разведывательного центра. Тот без колебания выполнял все указания. Но ни разу не спросил, что с ним будет дальше. Будут ли его судить? Какое наказание он получит и где будет отбывать? Когда все это произойдет? Словно бы это его не волновало. И Забродин только удивлялся: "Ну и характер!" Насколько возможно полковник старался скрасить его жизнь: разрешил выдавать книги и журналы в тюремную камеру. Но тюрьма есть тюрьма!
Однажды Забродин вызвал Ромашко и сказал:
- Завтра летим в Орел. Что взять из вашего снаряжения?
- Передатчик, аккумуляторы, шифровальные блокноты… Они в отдельной коробочке. Телеграфный ключ, - Ромашко задумался и наморщил лоб, отчего успевшие подрасти волосы встали торчком. - Кажется, все…
- Работать на ключе вы еще не разучились?
- Потренироваться бы не мешало…
Забродин рассчитал: полет до Орла займет не больше часа. По расписанию нужно выйти в эфир в девять ноль-ноль. Площадку для радиосеанса работники областного управления подобрали. Можно вылететь в два часа ночи, и еще несколько часов будет в запасе.
На аэродром приехали во втором часу. Было ветрено. Начавший было накрапывать дождь, вскоре прекратился. Из-за туч время от времени проглядывала луна. Забродин оставил своих спутников в машине, а сам зашел к дежурному. Навстречу ему поднялся летчик и, приложив руку к козырьку, отрапортовал:
- Командир корабля, подполковник Светлов. К вылету все готово!
- Здравствуйте, товарищ подполковник. Можно погружаться?
- Одну минутку, - вмешался дежурный. - Я позвоню в Орел. Они просили.
Забродин посмотрел на часы.
- Вы торопитесь? - спросил Светлов.
- Время еще есть. Сколько лететь?
- Минут сорок.
Забродин кивнул и прислушался к разговору дежурного.
- Что там? - спросил Забродин.
- Понимаете, товарищ полковник, я справлялся в двадцать три ноль-ноль. Все было в порядке. А сейчас идет дождь. Там еще дежурный - какая-то сонная тетеря. Через десять минут позвонит.
Забродин вышел на крыльцо. Ветер крепчал. По небу неслись облака. К нему подошли Лунцов и Ромашко.
- Придется немного подождать, - сказал Забродин и закурил. - Замерзли?
- Нет. В машине тепло…
В ночной тишине громко зазвонил телефон. Дежурный поговорил, потом, прикрыв трубку ладонью и повернувшись к Забродину, с виноватым видом сказал:
- Вы понимаете, не могут принять…
- Почему? - Забродин насторожился.
- Говорит, что самолет не сможет сесть. На аэродроме много воды. При посадке может произойти авария.
- Нам необходимо быть в Орле, - твердо сказал Забродин. - Пусть доложит своему начальству.
- Доложите генералу! - крикнул дежурный в трубку и положил ее на рычаг.
Время шло. Переговоры затянулись. Теперь уж нужна было торопиться. Забродин ходил по комнате и курил. "Знать бы, поехали машиной!"
Снова зазвонил телефон. Дежурный выслушал в ответил:
- Минутку…
Поднял глаза на Забродина и сказал:
- Ничего не получается. Они подняли с постели командира части. Генерал лично ходил на летное поле…
- Скажите, что у нас важное задание!
Дежурный неожиданно, не успев договорить до конца, положил трубку.
- Что случилось? - удивился Забродин.