- Мы заканчиваем. Вы не знакомы? Это наш консул - Нечаев. Послушайте, что он рассказывает. - Черноволосый, спортивного вида мужчина слегка привстал и протянул Забродину руку.
- Ну, что же Дилл? - продолжал Гриценко прерванный разговор.
- Он сказал, что русские "ди-пи", содержащиеся в лагере "перемещенных лиц", не хотят встречаться с советским консулом.
- Нужно же так врать!
- Что такое "ди-пи"? - спросил Забродин.
- Так окрестили немцы и американцы бывших военнопленных и угнанных фашистами лиц. Сейчас эти люди не имеют гражданства и им выданы временные удостоверения "ди-пи". Эти несчастные лишены всяких человеческих прав. Живут в бараках, едят что придется. Им предоставляют только черную работу, которая плохо оплачивается: убирать мусор, подметать улицы. Все эти тонкости западной "цивилизации" вы скоро познаете.
- О вашем разговоре с Диллом Верховный знает? - снова спросил Гриценко.
- Да.
- И что же он?
- Сказал, чтобы я объездил все лагеря и сам поговорил с бывшими советскими гражданами. Вот как раз сейчас я должен ехать туда. Дилл ждет меня в лагере.
Нечаев собрался было уходить, но потом повернулся к Забродину и сказал:
- Хорошо, что с вами встретился. Я хотел как раз зайти к вам.
- Что-нибудь случилось?
- Несколько раз мы с женой замечали, что кто-то роется в наших вещах. Хотя ничего секретного дома я не держу, но это начинает нас беспокоить. Одно письмо в Москву к родственникам, которое я забыл отправить в тот же день, пропало.
- В нем было что-нибудь особенное?
- Да нет. Просто я описывал Вену, Бельведер, магазины. Больше ничего. Все это неприятно. Как нам быть?
- Гм! - Забродин нахмурился. - Вы знаете, сразу мне трудно дать совет… Было бы хорошо установить, кто этим занимается, и найти этого человека. Если вы сможете, загляните ко мне, мы вместе что-нибудь придумаем…
- Хорошо. Я зайду.
Нечаев попрощался и ушел. Гриценко сказал:
- Не позавидуешь нашему консулу. Американцы угрозами заставляют военнопленных отказываться от репатриации на Родину, чинят консулу всяческие препятствия. Фашиствующие молодчики устраивают ему обструкции. И надо иметь крепкие нервы, чтобы сохранять спокойствие. Но здесь томится еще много невинных людей, которых нужно выручать. И он разъезжает… Ну, а как ваши дела?
- Вот, как видите, прибыл. Все нормально.
- Как устроились в Вене?
- Хорошо. Опанас Никифорович, я хочу посоветоваться с вами.
Забродин рассказал о магазине на Ландштрассе.
- Может быть ловушкой для неопытных. Это серьезно, - сказал Гриценко, выслушав сообщение. - Надо бы провести беседы с работниками советских учреждений. Рассказать, что может скрываться за этой щедростью. Что вы знаете о владельце магазина?
- Пока очень мало.
- Тогда проводить беседы рано. Нас могут не понять. Почему мы не рекомендуем посещать этот магазин? Только потому, что там продают вещи дешевле? Не убедительно.
- Через несколько дней нам, может быть, удастся узнать что-нибудь более существенное.
- Сейчас я могу в беседах с посещающими меня руководителями предприятий обращать их внимание на этот магазин. А вообще-то вам следовало бы выделить специального работника, которого знали бы в лицо все советские люди и к которому могли бы обращаться за выяснением трудных и неясных вопросов.
- Я подберу такого человека и скажу вам.
- Вот этому человеку мы сможем затем поручить проведение бесед.
Разговором с Гриценко Забродин остался доволен. Он ушел от него с уверенностью, что в случае необходимости на помощь придет не только сам Гриценко, но сумеет поднять и весь коллектив советской колонии.
Выйдя из "Империала", Нечаев забежал домой предупредить жену, чтобы не волновалась, если он не вернется в тот же день. Ехать далеко и, может быть, придется заночевать в гостинице.
Машина проехала по Рингу, свернула в американский сектор и оттуда выехала за город. Дорога узкой змейкой вилась среди полей, пробивалась сквозь тенистые рощи. Вдали зеленели альпийские луга. "Согласился бы я всю жизнь прожить здесь, в этом райском уголке, отрекшись от всего: от родных полей, от густых лесов, от полноводных рек, от всего, чем богата земля русская? - подумал Нечаев. - Сменил бы родную речь на язык другого народа, чтобы говорить на нем везде и всюду, постепенно забывая родной? - Эта мысль показалась Нечаеву нелепой. - Обсыпь меня золотом и алмазами, я ни на что не променяю Родину! Так почему же эти люди не хотят возвращаться домой? Ведь здесь никто им даже сносной жизни не даст. Чего они боятся? Тюрьмы? Ссылки? Способен ли этот страх, основанный на обмане, довести человека до такого состояния? Как убедить их, что амнистия не обман, что Родина простила всех, кто совершил ошибки?.."
К лагерю подъехали, когда солнце клонилось к западу. У массивных железных ворот стояла группа американцев в военной форме. Все та же колючая проволока, те же бетонные казематы. Мало что изменилось здесь со времен фашистской оккупации. Только немецких автоматчиков сменили американские солдаты.
Среди военных выделялся один в гражданской одежде. Нечаев узнал третьего секретаря американского посольства в Вене Дилла.
- Как доехали, мистер Нечаев?
- Благодарю вас, мистер Дилл. Хорошо.
- Может быть, хотите принять душ?
- Нет, спасибо.
- Господин Нечаев хочет куш-ать, - мило улыбнувшись, сказала на ломаном русском языке переводчица, которая в этот момент вышла из помещения лагерной комендатуры. - А у нас как раз все готово. - Розовое шелковое платье в широкую белую полоску с большим белым воротником и светлые туфли на высоком тонком каблуке подчеркивали стройность фигуры. Необычное сочетание светлых волос и темных больших глаз делали ее очень привлекательной.
Дилл не говорил ни по-русски, ни по-немецки. Он не пытался утруждать себя изучением немецкого, а русский язык оказался для него слишком трудным. И хотя он знал, что Нечаев говорит по-английски, все же взял с собой переводчицу.
- Пожалуйста, сюда, мистер Нечаев, - указывая путь, Дилл прошел вперед.
В служебном помещении все было подготовлено для небольшого приема. На низком столике, сверкающем полировкой, Стояли тарелки с маленькими бутербродами и бутылки с различными напитками. Нечаев сел в низкое кресло. Переводчица куда-то ушла.
По предложению Дилла выпили виски. Потом Дилл неожиданно сказал:
- Жаль, что вы не американец!
- Почему, мистер Дилл?
- Я вижу, вам нравится наш комфорт.
- А-а… Умеете вы устраиваться!
- Вам, господин Нечаев, с вашими способностями в Америке была бы обеспечена блестящая карьера.
- Что бы я у вас делал?
- Имели бы капитал.
- Быть капиталистом я не способен. Не смешите меня, мистер Дилл! А чем еще мог бы я заниматься? Гнул бы спину на конвейере или, в лучшем случае, был бы учителем и еле сводил концы с концами?
Нечаев выпил кофе и предложил:
- Может быть, пройдем в лагерь?
Они вышли из служебного помещения и по нагретой за день бетонной дорожке прошли в барак. Там их уже ждали.
- Здравствуйте! - поздоровался Нечаев.
- Добрый день, господин консул, - ответил нестройный хор голосов.
"По крайней мере, не грубят - это уже хорошо", - подумал Нечаев и громко сказал:
- Для вас я не господин, а гражданин. У нас одно отечество. Как вы здесь живете?
- Не жалуемся…
- У вас есть какие-нибудь просьбы, претензии?
Ответы толпившихся в бараке людей были односложны и очень сдержанны. Как говорится, контакта с аудиторией не получалось. И он решил перейти к делу.
- Кто хочет выехать на Родину?
Молчание. Нечаев переводил взгляд с одного лица на другое. Все стояли насупившись, опустив глаза к полу.
Нечаев выждал и повторил вопрос. Так и не дождавшись ответа, он спросил:
- Значит, не хотите? Насильно никто заставлять не собирается…
- А зачем нам ехать? Чтобы сидеть в тюрьме? - вперед выступил молодой, интеллигентного вида человек.
- Кто это вам сказал?
- Сами знаем…
- Лично вам тюрьма и не могла бы грозить, ведь вам немного лет. По-видимому, угнали вас ребенком… Других же Родина простила…
Молодого поддерживали стоявшие за его спиной, постарше:
- Нас не проведешь!..
Нечаев понял, что и здесь все подготовлено, точно так же, как случалось не раз: по указанию разведки на встречу с ним администрация лагеря пустила не тех людей, которые ждут выезда на Родину, а специально подобранных предателей и отщепенцев.
Неожиданно со двора раздался крик:
- Пустите! Отпустите меня! Господин консул, помогите! Господин консул, они не хотят к вам пускать!
Нечаев подошел к двери. К бараку рвалась женщина. Она держала за руку мальчика лет пяти, бледного и худенького.
- Помогите! - Женщина, воспользовавшись тем, что солдат отступил в сторону, подбежала к двери и, споткнувшись, упала на колени. - Я хочу домой! - ее крик был полон отчаяния.
- Кто вас не пускает? - Нечаев помог ей подняться.
- Нет, нет. Сейчас же, с вами! - не отвечая на вопрос, кричала женщина.
- Кто вы? Что случилось?
- Они хотят отобрать у меня сына! Я - русская… Говорят, что могу ехать домой только одна! Они не пускали меня к вам!
- Кто не пускал?
- Эти, ами! Вон они стоят, - женщина указала рукой на двух американских солдат. - Начальник лагеря сказал, что если я и поеду домой, то одна. Они хотят отнять у меня сына! - Женщина залилась слезами. Нечаев повернулся к американскому дипломату:
- Господин Дилл, прошу объяснить, что происходит?
- Это какое-то недоразумение, мистер Нечаев… Эта женщина, вероятно, не в своем уме! Если хочет ехать, пусть едет!..
- Как ваша фамилия?
Женщина склонилась над мальчиком. Потом, вытирая слезы, повернулась к Нечаеву:
- Синельникова, Ольга Синельникова.
- Ребенок ваш?
- Мой. Это мой сын, но родился он здесь… Вот они и говорят, что мальчик является австрийским гражданином и должен здесь остаться. Это чудовищно!
- Успокойтесь. Через три дня вы вместе с вашим сыном поедете домой. Я за вами приеду. Так, господин Дилл?
- Да. Это какое-то недоразумение…
- А вы, граждане? Может быть, с кем-нибудь тоже произошло недоразумение?.. А теперь кто-нибудь надумал? - Нечаев окинул взглядом собравшихся в бараке.
- Мы еще подумаем, - сказал один. Как видно, эта сцена произвела на них впечатление. На лицах собравшихся была написана явная растерянность.
Когда совсем стемнело, Нечаев приехал в гостиницу. Он уже готовился лечь спать, как неожиданно раздался телефонный звонок. "Вероятно, ошибка", - подумал Нечаев, но все же поднял телефонную трубку.
- Господин Неча-аев? - услышал он женский голос.
- Да.
- Извините. Я вас потревожила?
- Пожалуйста…
- Это говорит Элизе, переводчица господина Дилла.
- Слушаю вас.
- Вы еще не спите?
- Да как вам сказать…
- Я дума-ала, что еще не так поздно… Я тоже остановилась в этой гостинице…
- Очень приятно.
Наступила пауза. Элизе молчала. Нечаев считал невежливым первым повесить телефонную трубку.
- Господин Неча-аев, вы забыли свои перчатки. Я позвонила, чтобы вы не беспокоились… Если хотите, я занесу вам…
Нечаев вспомнил, что перед уходом из лагеря никак не мог найти перчатки. Подумал, что сунул их в саквояж.
- Спасибо. Не беспокойтесь. Я зайду завтра.
- Вы, наверно, очень устали?
- Да. Сегодня был трудный день…
- Тогда извините. Спокойной ночи.
- До свиданья.
…В конце рабочего дня, когда десятки телефонных звонков то и дело отвлекали и не давали сосредоточиться, Забродин решил, наконец, отключить телефонный аппарат: "Если возникнет что-нибудь неотложное, разыщут через секретаря. Нужно обдумать, что же все-таки происходит". Пока в руках у полковника были только разрозненные эпизоды.
"Союзнички" явно готовят сюрприз. Где он? В каком облике предстанет?" Мелочей множество: то тут, то там словно какой-то таинственный кукольник дернет за ниточку. Многие стали замечать за собой слежку. Да и с магазином на Ландштрассе…
Забродин думал, сопоставлял, сравнивал… А длинный весенний день пролетел незаметно, и уже над домами вспыхивали световые рекламы. Ночная жизнь европейского города врывалась в тишину кабинета, нарушала строй мыслей, манила на улицу. У полковника оставалось все меньше надежды придумать что-нибудь путное…
Забродин вышел из "Империала". Постоял возле памятника советскому воину. У подножия памятника лежали свежие цветы: благодарные австрийцы каждый день их меняли. Полковник направился к Штадтгартену. Днем в этом сквере было много любопытных. Они собирались возле прудов, смотрели на плавающих лебедей и уток. Взрослые и малыши бросали им хлебные крошки, доверчивые птицы хватали пищу прямо из рук. Сейчас здесь было пусто.
Выйдя из сквера, Забродин пошел по тихим улицам. Гулял долго и порядком устал. Возвратившись в гостиницу, он зашел за ключами к портье. Дежурила фрау Кюглер, полная круглолицая австрийка. Она всегда была приветлива и доброжелательна, и, когда у него выдавалась свободная минута, он с удовольствием с ней беседовал.
Так и сейчас. Фрау Кюглер спросила!
- Были в кино, господин Забродин?
- Нет, фрау Кюглер, гулял.
Хотя Забродин довольно прилично понимал по-немецки, но сам говорил односложными фразами.
- Когда же приедет ваша семья? Вам одному здесь надоело?
- Скоро, фрау Кюглер. Дети еще учатся. А у вас есть дети?
- О, господин Забродин, не спрашивайте!.. Сначала была война. Потом не было средств, чтобы содержать детей. Ведь дети требуют больших расходов! Ах, извините, я вас задерживаю пустыми разговорами. Спокойной ночи.
Она передала ему ключ от номера.
- Я привык ложиться поздно, фрау Кюглер. Только вот устал сегодня, долго гулял. Правильно я говорю по-немецки?
- Аусгецайхнет! - Фрау Кюглер улыбнулась и, пододвинув стул, сказала: - Может быть, присядете? Как вам нравится Вена?
- Красивый город. Хороший народ австрийцы. Приветливый…
- Это очень приятно, господин Забродин. Вена действительно хороша. А вот люди есть разные…
- Везде есть разные люди, фрау Кюглер.
- Есть плохие в "Гранд-отеле".
- Русские?
- Нет. Русских я не знаю. Русские ко мне хорошо относятся. А вот фрау Диблер… Мне кажется, что она плохой человек.
- Почему вы так думаете?
- Я хочу рассказать русскому коменданту, но у меня нет доказательств… Она роется в чемоданах.
- Но я не слышал, чтобы у кого-нибудь пропали вещи.
- Я тоже не понимаю, зачем ей нужно рыться в чужих чемоданах. Я сама видела в номере господина Нечаева… Но не это главное. Я хочу рассказать вам более загадочную историю. Хотя вы, может быть, посчитаете меня слишком мнительной. Я уже столько вам наговорила! - она нерешительно посмотрела на Забродина.
- Что вы, фрау Кюглер! Я внимательно вас слушаю…
- Я отношусь к вам с большим доверием, господин Забродин.
- Спасибо, фрау Кюглер, - Забродин улыбнулся.
- Знаете, я живу в доме недалеко от вашего посольства. Утром просыпаюсь очень рано. Привыкла с детства. Иногда подхожу к окну и смотрю на улицу. Тишина. Потом появляются дворники. Потом идут хозяйки на рынок, в магазины.
Уже несколько дней, как на рассвете стал приезжать в наш дом какой-то господин. Зайдет в дом на несколько минут и уходит. Высокий, с вытянутым худым лицом. Вроде бы и на австрийца не похож. Мне это показалось странным, господин Забродин. Оставит машину за углом, а сам идет в наш дом… Почему он не подъезжает к дому?
- К кому же он ходит, фрау Кюглер?
- Вчера, как только он появился, я приоткрыла дверь. Он зашел в квартиру номер девять. Я живу на третьем этаже, и эта квартира рядом с моей. У нас общий балкон.
- Кто же там живет?
- В том-то и дело, что фрау Кокрофт и ее муж две недели тому назад куда-то выехали. И квартира пуста…
- Действительно странно, фрау Кюглер. Спасибо вам. Мы попробуем разобраться. Могу я надеяться, что если понадобится ваша помощь, вы не откажете?
- Конечно, господин Забродин.
…Через два дня Пронский был у Грегга.
- Лопнуло ваше дело с магазином на Ландштрассе. - Голос у Грегга был раздраженный. - Когда, господин Пронский, наконец, вы будете давать мне настоящие дела, а не мыльные пузыри?
- Я делаю все, что могу, господин Грегг. Почему лопнуло?
- Потому, что вы опоздали! Там уже работают англичане. Мы не можем мешать друг другу.
- Но ведь я не знал!
- Мистер Грегг, вас просят к телефону, - вмешалась в разговор секретарша.
- Извините. Курите. - Грегг протянул Пронскому пачку сигарет. - Алло… Да… Я… Все нормально. Люстра… Да… Все в порядке, мистер Роклэнд. В магазине… Ковры… Да, да… Занят… Пожалуйста… - Грегг повесил трубку и, обращаясь к Пронскому, продолжал: - Нужно работать оперативней, господин Пронский. Я хочу платить за ценную информацию, а не за пустые разговоры.
- Вы напрасно меня обижаете, мистер Грегг. Я стараюсь, как могу. В этом виновата сложная обстановка в Вене. Но я ищу. В этом вы могли убедиться на примере с магазином…
- Плохо стараетесь! - все еще недовольно бросил Грегг, но он не хотел обострять отношений. - Вот недавно один мой агент дал информацию! Учитесь! Этой информацией заинтересовались в Вашингтоне! Вот как нужно зарабатывать деньги, господин Пронский! Скоро мы будем знать очень многое!..
Пронскому надоело брюзжание Грегга, и он только делал вид, что слушает. Но последняя фраза его насторожила. "Что затевает Грегг?" - Пронский лихорадочно думал, каким путем это выяснить. Спрашивать нельзя. Но того, что сказал Грегг, слишком мало! Не за что уцепиться. А они готовят что-то серьезное!
Пронский ушел от Грегга, так ничего и не узнав.
Отдушиной для Пронского были встречи с Забродиным. Отношения с полковником установились товарищеские, непринужденные. С ним он делился всеми своими сомнениями. К сожалению, часто видеться было опасно.
Через несколько дней, сидя рядом с Забродиным на скамейке в тихом углу Пратера, большого венского парка, Пронский сказал:
- Я для вас кое-что узнал! Владелец магазина на Ландштрассе, о котором вы меня спрашивали, связан с английской разведкой, - и Пронский передал содержание разговора с Греггом.
- Теперь ясно. Будем принимать меры, - сказал Забродин. - Вы это прекрасно придумали! А что затевает американская разведка, какую информацию она получила? Ничего больше узнать не удалось?
- Ума не приложу. Задавать Греггу вопросы я не рискнул.
- Может быть, Грегг еще вернется к этому разговору?
- Маловероятно…
- Не проверяет ли он вас?
- Не думаю…
Расставшись с Пронским, Забродин ломал себе голову: "С магазином все ясно. Можно объяснить, и наши люди все поймут. Перестанут туда ходить. Но какие сведения мог получить Грегг? От кого? Что делают американцы? Как в китайской сказке о непобедимом тесте: чем сильнее месишь тесто, тем оно становится пышнее… Вместо одной проблемы выросло несколько более сложных и опасных".