Завтракать отправились в знакомое уже кафе. Пронский молчал и становился все мрачнее. Когда выпили кофе и собирались уже выйти на улицу, чтобы приступить к намеченной на день программе, он резко поднялся и заявил:
- Идемте в гостиницу! - Это было сказано таким тоном, какого Забродин от него еще не слышал.
- Что случилось, Николай Александрович? - насторожился Михайлов.
- В номере объясню…
Они поднялись на третий этаж.
- Так, в чем же дело, Николай Александрович?
Пронский опустил глаза и решительным тоном сказал:
- Я не буду с вами работать. Везите меня обратно, сажайте в тюрьму! Судите. Делайте со мной, что хотите! Я не могу!
Забродин притих. Михайлов, видимо, тоже растерялся, но попытался перевести все в шутку:
- На вас, вероятно, плохо подействовала перемена климата? Чем объяснить такой поворот?
- Не шутите! Это серьезно, - Пронский говорил взволнованно и твердо. - Я над этим непрерывно думал. Еще из поезда хотел бежать… Сегодня ночью я мог бы убить вас или просто уйти из гостиницы. Наконец, повеситься на крюке, к которому подвешена люстра, или выпрыгнуть с балкона и таким образом покончить с собой. Но я не могу. Не в состоянии этого сделать! Я знаю, что вы правы. Будущее за вами. Разумом я с вами, с родиной, которую я уже не могу предавать. Вырос же я на Западе, там остались мои друзья. Я не хочу подводить их и не буду! Сажайте меня обратно в камеру!..
Пронский "выплеснул" все. Забродин видел, как покраснел Михайлов, напрягся. Он искал выхода: ведь одно неосторожное слово и трудно предвидеть последствия.
- Не горячитесь… Ведь так можно сделать непоправимую ошибку. - Михайлов осторожно подбирал слова. Рука его машинально двигала по столу пепельницу.
- Я решил твердо! - Пронский замял папиросу, как бы подчеркивая этим жестом, что решение окончательно.
- Как же быть с вашей матерью? Сегодня ей скажут, что вы в Ростове и завтра встретитесь с ней?
- Это свидание не должно состояться! Моя единственная просьба к вам: мать не должна ничего знать! Пусть считает, что я с отцом… Вы не можете мне в этом отказать…
- Ну, Николай Александрович! Задали вы нам задачу. Я должен посоветоваться.
Михайлов вызвал машину и, оставив Забродина с Пронским в гостинице, поехал в управление. Пронский сидел, понурив голову, и молчал. Забродин не решался заговорить с ним.
Вскоре Михайлов позвонил и попросил их приехать в управление.
Начальник, поздоровавшись за руку с Забродиным и Пронским, предложил сесть. Он был рассержен. Расхаживая вдоль просторного кабинета, он сразу, что называется, "напустился" на Пронского:
- Вы что же, как ветреная девица! Сегодня - одно, завтра - другое? Мы не намерены заниматься с вами детскими играми. Что у вас случилось?
- Я уже сказал! - сухо ответил Пронский. - Работать против своих не буду.
- Так, так… Они "свои", а мы "чужие"? - Начальник остановился рядом с Пронским и, перебирая рукой блестящие пуговицы на своей гимнастерке, смотрел на него сверху вниз. - Изменники Родины вам дороже своего народа? - голос его дрожал от негодования.
- Я все сказал. Прикажите меня увести! - Пронский сидел неподвижно, уставившись в одну точку.
- Я прикажу все, что найду нужным. Но прежде я хочу высказать то, что думаю… - Он взял со стола папиросу, закурил. - Вас испортила среда, в которой вы жили. Наши работники приложили много усилий и труда, чтобы очистить вас от гнили. Вы же обманули все наши надежды. Так справедливо получите все, что причитается! А пришли вы к нам не как сын Родины, а как самый опасный враг!.. Мне сказали, что вы умный человек. В этом случае вы сможете разобраться, кто истинный друг, а кто - случайный попутчик. Порывом ветра вас занесло на чужбину и, пробыв в изгнании много лет, вы стали петь с чужого голоса…
На лице Пронского не дрогнул ни один мускул. Он даже не изменил позы.
- Ваши друзья здесь. Вы обязаны быть вместе с народом. Я даю вам возможность подумать! Посидите в приемной!
Пронский вышел. Усаживаясь на свое место за столом, начальник сказал:
- С ним нужно построже. Он будет работать с нами!
Но Михайлов был другого мнения… Он не стал спорить, вышел к Пронскому и мягко сказал ему:
- Зачем вы так, Николай Александрович…
Эти простые слова, а может быть, сердечный тон, задели какую-то струну в душе Пронского…
Весь день Пронский ходил сумрачный, разговаривал неохотно. Михайлов и Забродин не оставляли его ни на минуту. Втроем гуляли по городу. Пронский мало интересовался окружающим, односложно отвечал на вопросы.
Спать легли рано. Забродин и Михайлов, как и в прошлую ночь, дежурили по очереди. Было слышно, как Пронский долго ворочался, пока не уснул. Однако ночь прошла спокойно.
Наутро Пронский встал с синими кругами под глазами, но прежней нервозности уже не было. Когда собрались идти завтракать, Пронский тихо спросил:
- Петр Васильевич, можно организовать поездку к матери?..
Мать Пронского, Ирина Петровна, была родом из разорившейся дворянской семьи. Во время отступления белых в 1918 году она бежала из Воронежа вместе с мужем - офицером - и сыном Николаем, которому тогда было три года. В Новочеркасске она тяжело заболела, и муж поместил ее на частной квартире у супружеской пары Перепеличко, а сам, забрав сына, выехал в часть, надеясь еще возвратиться…
Потеряв мужа и сына, Ирина Петровна пыталась отравиться. Перепеличко ее выходили. Потом она стала получать письма и узнала, что сын жив…
Сейчас это была седая женщина, с красивым, строгим лицом.
Вчера ей сказали, что сын здесь…
С утра она не отходила от окна. И хотя время встречи еще не подошло, ею овладело беспокойство: не случилось ли что-нибудь по дороге. Кроме того, ее не оставляла тревога: "Что будет с ним потом? Он прибыл нелегально и находится в серьезной опасности. Она должна ему помочь. Ей сказали, что она может это сделать. Да, она сделает все возможное. Сердцем матери она найдет правильный путь…"
Ирина Петровна услышала, как подъехала машина. С трудом переставляя отяжелевшие ноги, она подошла к двери и прислонилась к косяку. Шаги по небольшой деревянной террасе отзывались в ее сердце…
Дверь распахнулась, на пороге стоял ее сын! Сын, которого она оставила маленьким мальчиком…
- Ирина Петровна, выпейте, - Постников протянул ей рюмку с валерьянкой.
- Спасибо. Сейчас все пройдет! - Обняла сына, улыбнулась. - Ну, вот и все!
Несколько минут она молча вглядывалась в лицо Пронского, как бы изучая его заново, затем спросила:
- Коля, а как же дальше?
- Ничего, мама, я дома, а это - главное!
Кризис миновал… В этом Михайлов и Забродин убедились уже на следующий день, когда Пронский пошел самостоятельно устраиваться на завод.
Возвратившись к вечеру в гостиницу, где его с нетерпением поджидали чекисты, он рассказал:
- Все нормально, все хорошо. На работу меня возьмут, как только решится вопрос с пропиской. Даже моя вымышленная автобиография ни у кого не вызвала подозрений.
Последние слова вызвали у Михайлова улыбку, но он лишь сказал:
- В милиции мы можем замолвить за вас слово, так что беспокоиться не следует.
Поселив Пронского на квартире в Ростове и договорившись, что все вопросы он будет решать с Постниковым, Михайлов и Забродин тепло с ними попрощались и возвратились в Москву.
Крылов был в курсе всех перипетий и никакого отчета не потребовал. На следующий день он вызвал Забродина и сказал:
- С поручением вы справились хорошо. Дальше заниматься этим делом будем я и Михайлов. Вам я скоро дам другое задание…
Так закончился первый этап работы Забродина с Пронским.
Потом - война. Началась эвакуация правительственных учреждений и оборонных заводов из Москвы. Наркомат внутренних дел эвакуировался в Куйбышев. Вывозили семьи, отправляли многих работников. В Москве была оставлена небольшая группа, в которую вошел Крылов. В качестве помощника он взял Забродина.
За день до отъезда сотрудников Владимир, который помогал упаковывать документы, случайно встретил в коридоре Михайлова.
- Послушай, Володя, а Пронский-то наш каков! - сказал Михайлов. - На второй день войны срочно вызвал Постникова и запросился на фронт!
Так после долгого перерыва Забродин вновь услышал о Пронском и подумал, что не зря трудились.
- Что решил Крылов?
- Сказал, что нужно подождать. Используем его с наибольшей пользой… Такой ответ дали в Ростов. Ну, извини, я тороплюсь. Завтра уезжаю…
Огромный дом в Сокольниках, где жил Забродин, после отъезда семьи сделался чужим. Владимиру стало неприятно бывать в своей квартире. По совету Крылова он поселился в одной из комнат опустевшего здания НКВД, вблизи кабинета Николая Федоровича.
В узких длинных коридорах гулко раздавались одинокие шаги. Не было привычного стука пишущих машинок. На некоторых этажах располагались солдаты, которые несли комендантскую службу.
Однажды Крылов вызвал Забродина.
- Вот телеграмма из Ростова. Прочитайте и подготовьте ответ. Не уходите, прочтите здесь, я вам скажу, что нужно написать.
Телеграмма была короткой. В связи с приближением фронта к Ростову начальник Ростовского управления запрашивал, как быть с Пронским, следует ли его эвакуировать в тыл? Одного или вместе с матерью? Если эвакуировать, то куда?
- Напишите, что Пронский должен остаться в Ростове. Пусть детально отработают с ним условия связи на случай оккупации города противником… Ему нужно дать наши средства тайнописи и подыскать два-три тайника для обмена корреспонденцией.
В ноябре немцы захватили Ростов. Город притих, затаился, жил ожиданием.
В один из ветреных и холодных дней на квартиру к Пронскому пришел незнакомый человек. Он был узкоплеч, с длинным аскетическим лицом.
- Я от Смирницкого, - представился он. - Вересаев. Вы Алекс?
Он говорил с небольшим акцентом.
Вересаев раскрыл портфель, достал бутылку коньяку и повернул ее к Пронскому этикеткой, на которой буква "О" была перечеркнута синим карандашом. Пронский кивнул:
- Наконец-то! Я очень рад! Давно не получал от вас никаких известий. Начал было думать, что меня забыли!
- Я шел по адресу, который дал мне Смирницкий, и не надеялся вас увидеть. Полагал, что большевики угнали вас на восток.
Пронский накрыл на стол, и весь вечер они пили французский коньяк, который принес гость.
- Смирницкий просил вам объяснить, - говорил Вересаев, разомлев от тепла и спиртного. - За полгода до начала восточной кампании не было никакой возможности что-либо вам передать. Все контакты были нарушены. Затем через линию фронта тоже не удалось… Там довольны вашей работой, ценят мужественное поведение.
- Ценят! Нарушены!.. - голос Пронского дрожал от возмущения. - Они только болтают о большом деле. Их бы сюда, на мое место… Денег нет, связи нет… Вот-вот призовут в армию. Что я стал бы делать? Белый билет сам себе изготовил с помощью старых штампов. Когда шел в милицию на регистрацию, думал крышка.
- И как?
- Сошло, как видите…
- Да-а… Не хотел бы я быть на вашем месте. Теперь все ваши страхи кончились. Давайте выпьем. Вместе с великим фюрером мы будем строить в России новый порядок.
- Хорошо-то хорошо… А как относятся немцы к эмигрантам?
- Национал-социалистам нужна опора в русском народе. Этой опорой будем мы - "Пахари". В больших городах национал-социалисты назначают наших людей в магистраты.
- Надеюсь, мне тоже найдется применение?
- Безусловно. Я завтра же свяжусь со Смирницкий и все расскажу ему.
Но второй раз Вересаев не пришел.
Внезапно мощным контрударом советские войска выбили фашистов из Ростова. Вместе с ними бежал и Вересаев.
Все это узнал Забродин из письма начальника Ростовского управления.
- Что делать? - спросил Забродин Крылова, прочитав сообщение.
- Наберемся терпения!
У Забродина иногда мелькала мысль: может быть, перебросить Пронского через линию фронта? Но он понимал, что Пронский не сумеет объяснить свое исчезновение Смирницкому.
Летом 1942 года Ростов снова пал. В июле в Москву приехал Постников. Исхудавший, загорелый, с нездоровым блеском в глазах, он вошел в кабинет к Владимиру, когда тот, склонившись над столом, писал телеграмму в партизанский штаб.
- Рад приветствовать вас! Не помешаю? - проговорил Постников. Забродин оторвался от ярко освещенной бумаги, но в полумраке комнаты не сразу узнал вошедшего.
- Здравствуйте… - неуверенно ответил он.
- Постников! - представился вошедший.
Только теперь Владимир узнал в этом худом, поджаром человеке полного жизнерадостного лейтенанта государственной безопасности из Ростова. У него изменился даже голос.
- О, извините! Я вас сразу не узнал. Садитесь, пожалуйста. Откуда вы? - спохватился Забродин.
- Разрешите, я положу у вас вещи? - сказал Постников, стаскивая с плеч рюкзак. - Это длинная история… Когда у вас будет свободное время, расскажу. Мне пришлось дважды пережить отступление… Меня вызвал товарищ Крылов, а остановиться мне негде, - говорил он отрывисто, и было видно, что он очень устал.
- Пожалуйста. Вы можете отдохнуть на диване.
- Нет, спасибо. Я хотел бы доложить Крылову, а потом устроиться в гостинице… Можно от вас позвонить?
Вскоре Забродин и Постников сидели в кабинете Крылова.
- Как доехали? - поинтересовался Крылов.
- Хорошо. Поезда ходят, как до войны, - пытался пошутить Постников.
- Бомбили?
- Только два раза. И оба - для нас удачно.
- Где семья?
- На Урале. Едва удалось вывезти, когда немцы ворвались в первый раз.
- Сейчас все в порядке?
- Да, спасибо.
- Что с Пронским? О встрече Пронского с Вересаевым мы знаем, - помог ему Крылов. - Что было дальше?
- После того как немцы захватили город вторично, к Пронскому пришел другой представитель Смирницкого. Не застал его дома, оставил записку, чтобы Пронский явился в немецкую комендатуру. На следующий день Пронский посетил комендатуру, и там ему выдали документы для проезда в Гродно. Сообщили адрес Смирницкого. Все это он описал и записку вложил в тайник. Сам же уехал. Вот его письмо.
Постников достал из планшета свернутый лист бумаги и передал Крылову.
- В этом письме, как вы увидите, Пронский назначает встречу с нашим представителем в Гродно на 20 августа.
- Двадцатое? - Крылов перевернул листки настольного календаря. - Время еще есть… А место встречи?
- У входа в почтамт. В 20 часов.
Крылов пробежал глазами письмо и отложил его в сторону.
- А как вы посмотрите, если мы пошлем вас на встречу с Пронским в Гродно?.. В течение последнего времени вы были к Пронскому ближе всех.
- Это понятно. Я постараюсь выполнить…
- Самолетом вас перебросят в Белоруссию, в партизанский край. Партизаны проводят вас в город, дадут надежные документы. Ну, а там уж… Сами понимаете!
- Справлюсь, товарищ комиссар!
- Хорошо. Подготовка к отлету займет дня три-четыре. За это время прикиньте, что вам потребуется для работы в тылу противника. Обсудите с товарищем Забродиным.
…Спустя трое суток Постников улетел. В Москве стояла душная летняя ночь, а за городом, на аэродроме, было свежо. Длинный день задержал отлет, и только в полночь по обе стороны бетонной дорожки аэродрома на миг вспыхнул ряд красных лампочек. Самолет вздрогнул, разбежался, быстро набрал высоту и взял курс на запад. Провожая Постникова, Забродин долго тряс его руку. И, хотя он не знал, что это будет их последняя встреча, но на душе было почему-то неспокойно.
От Постникова поступило много сообщений. Были среди них краткие телеграммы, были и подробные письма. А потом неожиданно пришла телеграмма от партизан… Забродин вначале не поверил. Постников убит по дороге из Гродно… Это случилось, когда Красная Армия освобождала город за городом.
Вместе с отступающими немцами потянулись на запад и "Пахари", надеясь там найти убежище. Постников успел передать Пронскому указание Центра: следовать с немцами и без разрешения Центра не возвращаться.
Пронский вложил в тайник записку: "Уезжаю в Дрезден. Первый вторник каждого месяца выхожу на главный вокзал. В восемь часов вечера". Это была последняя весточка. С тех пор прошло около десяти лет. Никаких известий от него не поступало…
Все это промелькнуло перед Забродиным в одно мгновение. И вот перед ним Красков. Стоит и разминает в руках свою кепку.
- Где Пронский?
- Во Франкфурте-на-Майне.
- Почему он не писал?
- Потерял связь. Ожидал, что вы найдете. Потом болел… Просил передать, что выходил тогда… в Дрездене. Но никого не встретил.
- Да, я знаю. За день до назначенной встречи американская авиация разбомбила вокзал. Почему Пронский не возвратился домой с репатриантами?
- У него был приказ не возвращаться без разрешения. Потом за ним следили. Если бы что-нибудь заметили, он бы исчез бесследно.
- Об этом мы подробно поговорим. Вы что-нибудь ели?
- Мы ужинали в самолете. Я не голоден. Сейчас нужно бы ехать в Торжок.
- Зачем?
- Там мы договорились встретиться с Диком, моим напарником.
Ромашко приземлился в поле. Подмерзшие комья земли звенели под ударами каблуков. Светало. Где-то лаяли собаки. Ромашко прислушался. Все спокойно. Рывками отстегнул стропы и стал подтягивать к себе купол парашюта. Вскоре рыхлая белая груда пенилась у его ног. Он вытер рукавом телогрейки вспотевший лоб, сбросил с плеч рюкзак и принялся что-то искать.
- Вот он, черт! - выругался Ромашко. Приподнял с земли небольшой чемодан и отнес его к рюкзаку.
Достал саперную лопатку и принялся копать. Когда небольшая яма была готова, затолкал в нее парашют, засыпал землей, утрамбовал.
Взвалив на спину рюкзак и взяв в руки чемодан, зашагал к черневшему вдали лесу.
Поляна, которую он облюбовал на небольшом пригорке, была довольно сухая. С одного края росло несколько молоденьких елей, и среди них возвышалась высокая береза. Ромашко сложил вещи возле этой березы. Распечатал пачку "Беломорканала". Затянувшись сладковатым дымком, прошел дальше в лес, осторожно раздвигая ветки и пристально вглядываясь в стволы берез.
Вскоре возвратился, держа в руках два березовых нароста, словно две половинки большого гриба. Нашел в чемодане толстые иглы, насадил на них наросты и, слегка постукивая рукояткой лопаты, укрепил на стволе березы.
Вытащил поношенный костюм с маркой "Москвашвей", быстро переоделся. Взял толстую пачку денег, отсчитал несколько купюр, сунул в карман, а остальные уложил на дно чемодана. Постоял в раздумье. Из небольшой книги вынул топографическую карту.
Закончив курить, Ромашко вырыл яму побольше, сложил в нее оставшиеся вещи, засыпал землей и, нарезав лопатой дерна, прикрыл сверху: "Так-то надежней!"
Когда все было закончено, отошел в сторону, осмотрел метку на дереве и остался доволен. "Словно настоящие!"