Володя Забродин, невысокий, плотный розовощекий юноша, в военной гимнастерке с двумя "кубарями" в петлицах, долго стоял у раскрытого окна. Курил. О чем-то думал. Может быть, о Московском университете, который он должен был по призыву комсомола не так давно оставить? Или о своей трудной работе в НКВД, где он теперь служил?
Забродин промерз, закрыл окно и собирался уже идти домой, но его потребовал к себе начальник, майор государственной безопасности Крылов.
За те несколько дней, что Забродин его не видел, Крылов осунулся и выглядел нездоровым.
- Садитесь, - коротко бросил он и углубился в лежавшие перед ним бумаги, лишь изредка поглядывая на Владимира. Так прошло несколько минут. Молчал Крылов, молчал и Забродин. Наконец Крылов резким движением отодвинул от себя бумаги:
- Что вы знаете об эмигрантской организации "Пахари"?
На мгновение Забродин почувствовал себя студентом на экзамене. Итак, вопрос о "Пахарях" - антисоветской организации с центром в Белграде. Сразу вспомнилась зеленая папка, которую внимательно штудировал.
- Прочитал все, что у нас есть.
Потом вопросительно посмотрел на Крылова, надо ли продолжать.
- Хорошо. Теперь будете помогать Михайлову. Вы с ним знакомы?
- Немного.
Крылов вызвал Михайлова и представил Забродина:
- Вот вам новый помощник. Введите его в курс дела и дайте поручение.
- Есть! - Михайлов повернулся так же стремительно, как и вошел, но Крылов остановил его.
- Как дела с Пронским?
- Все идет нормально.
- Когда поедете в Ростов?
- Думаю, на следующей неделе.
Забродин слушал этот разговор, ничего не понимая. Кто такой Пронский и при чем тут "Пахари"? Забродин решил при случае подробно расспросить Михайлова, но последний его опередил.
Утром, передавая Забродину толстую папку, Михайлов предупредил:
- Вот вам дело на Пронского. Читайте внимательно и побольше спрашивайте. Чтоб все было ясно!
Не успел Забродин дочитать страницу до конца, как вопросительно вскинул глаза на Михайлова. "Как можно шпиона, диверсанта, участника организации "Пахари", нелегально заброшенного в Советский Союз и схваченного в засаде, выпускать на свободу и ехать с ним в Ростов?" И спросил:
- Простите, кто поедет в Ростов?
Михайлов оторвался от дела и спокойно ответил:
- Вы, я и Пронский.
В прошлом сельский учитель, Петр Васильевич Михайлов говорил неторопливо. Его мягкая речь сразу располагала к нему собеседника. Работать с ним было легко и просто. Закончив писать, Михайлов позвонил по телефону:
- Приведите арестованного Пронского!
Забродин уставился на дверь.
Через несколько минут в кабинет постучали. Вслед за конвоиром в двери показался высокий молодой человек. Арестантские штаны и куртка сидели на нем несколько мешковато. Но, несмотря на эту одежду, чувствовалась сила и спортивная тренировка. Темные волосы, крупный с горбинкой нос и большие задумчивые глаза…
Позади Пронского стоял второй конвоир; ведь преступник опасен и силен. "Такой двинет - и с места не встанешь! А Михайлов почему-то расспрашивает его о самочувствии. Словно это его хороший знакомый или друг. Принимает, как гостя, а не арестанта".
Между тем Михайлов заказал по телефону чай с бутербродами, и, когда принесли, они втроем чаевничали, говорили о том о сем. И никакого допроса! Потом Михайлов достал из шкафа обычную почтовую открытку, флакончик с жидкостью и, передавая Пронскому, сказал:
- Располагайтесь за столом поудобнее, Николай Александрович. Вот текст для тайнописи.
Только теперь до Забродина дошло: "Пронский выполняет задания Михайлова. Вот это здорово!"
Огрубевшим то ли от простуды, то ли от табачного дыма голосом Пронский зачитал: "Посетил Ростсельмаш. Набор рабочей силы производится. Нужны заявление, паспорт и еще справка с прежнего места работы. Постараюсь устроиться". И, не поднимая головы, спросил:
- Писать?
- Да.
Вскоре открытка была готова. Михайлов поднес ее к свету, повертел из стороны в сторону и сказал:
- Молодчина… Никаких следов… Теперь явный текст, и на этом закончим.
Пронский написал быстро, прочел вслух:
"Дорогая Седка!
Вот и лето на исходе. Я весело провела в Крыму время и только недавно возвратилась в свою маленькую комнату. Дома все хорошо, мама здорова и шлет тебе сердечный привет. На днях уже пойду на работу и увижу своих милых подруг. Пиши мне чаще.
Целую. Клара".
- Стиль, конечно, не совсем женский. Вероятно, женской психологии вас не обучили? - пошутил Михайлов. - А почерк от женского не отличишь!
Забродину поручили готовить документы для поездки в Ростов. Михайлов должен был разработать план командировки, продумать, как и где поселить Пронского в Ростове: в гостинице, в комнате, снятой у владельца частного дома, или в коммунальной квартире? Куда устроить на работу: в небольшую артель, или на Ростсельмаш, как он только что писал "Пахарям"? Что для нас наиболее выгодно? Как организовать встречу Пронского с матерью? Где? В Ростове или в Новочеркасске? И другие "мелочи", которые в своей совокупности могут оказать на Пронского нужное влияние.
Михайлов вызывал Пронского с утра. Он приходил все более оживленный. Его усаживали за отдельный столик, давали газеты, книги… Пронский читал запоем. И много спрашивал.
Наконец наступило время отъезда: разрешение получено, документы оформлены.
К вечеру, пообедав и переодевшись в гражданский костюм, Забродин приехал на службу и зашел в кабинет Крылова. Там уже находился Михайлов.
- Будьте бдительны! - Крылов говорил доброжелательно и в то же время строго. - Вам поручается ответственное задание. Когда Пронского брали, он стрелял. Человек он решительный. Хотел бросить гранату. К счастью, не успел… Так что смотрите… Пока мы знаем его только в условиях заключения. Какие новые качества в нем проявятся? Никто предугадать не может. И ни в коем случае даже малейших признаков недоверия! Надеюсь, вы меня понимаете…
Михайлов кивнул головой, а Забродин ответил:
- Все ясно, товарищ майор государственной безопасности!
- Желаю успеха!
Забродин отправился за Пронским в кабинет начальника тюрьмы.
Ввели Пронского, и Забродин его не узнал. Теперь он был одет в темно-синий бостоновый костюм, светлую рубашку с галстуком, черные полуботинки. Можно было принять его за молодого инженера или врача. Однако несколько месяцев, проведенные в заключении, наложили на Пронского отпечаток: кожа стала светлой с прозрачным оттенком.
Как ни старался Пронский держать себя непринужденно, чувствовалось, что он волнуется.
На улице моросил мелкий дождь, асфальт блестел, в лужах тускло отражались фонари. Владимир усадил Пронского в автомашину, а сам остался у парадного.
Начальник тюрьмы, прощаясь с Владимиром, кивнул в сторону их спутника и сказал:
- Не завидую я вам, товарищи! Очень не завидую!
Подошел Михайлов, и они отправились на вокзал. До отхода поезда оставалось полчаса. Ехали не торопясь. В открытое окно машины врывался прохладный воздух ночной Москвы.
Михайлов взял места в мягком вагоне. Забродин и Пронский заняли верхние полки, Михайлов - нижнюю.
Мягкий толчок. Все быстрее побежали яркие огоньки фонарей. Скоро городские огни скрылись, и за окнами все погрузилось во тьму. Потянуло ко сну.
Забродин влез на полку и с наслаждением вытянулся. Пронский забрался на свою, и по выражению его лица Владимир понял, что он тоже доволен. Выключили свет. Только под потолком остался гореть ночник. Он не мешал спать. Забродин быстро уснул. Спал он час или два. Только среди ночи неожиданно почувствовал, что кто-то надавил на край его постели. Открыл глаза - все так же тускло падал синий свет сверху, вагон слегка подпрыгивал на стыках рельс и мягко поскрипывал. Забродин не сразу разобрался, где он находится, а когда, через секунду, опомнился, увидел, что постель Пронского пуста. Посмотрел вниз. Пронский надевал пиджак, видимо, готовясь выйти из купе. Тут же тихо приоткрыл дверь, вышел в коридор и снова задвинул ее.
"Куда он?" Окликнуть, позвать его, но вспомнил слова Крылова: "Ни малейших признаков недоверия!" И затих. Пронский вышел по своим делам, неуместный вопрос может создать впечатление, что за ним следят, ему не доверяют!.. Разве окликнул бы он Михайлова? И в голову не пришло.
Где-то вдали щелкнул замок: дверь в тамбур… Забродин снова посмотрел на полку Пронского, затем - выше, на сетчатую полку: рубашка лежала на своем месте.
И все же тревога закрадывалась в душу: "Выпрыгнет на ходу и убежит!"
Посмотрел вниз. Михайлов, заметив его смятение, подал знак рукой, чтобы он не поднимался. Забродин повернулся на спину. "Михайлов опытный работник и знает, как нужно поступать".
Дождь равномерно постукивал по крыше вагона.
Поезд стал притормаживать. Пронский все не появлялся. И беспокойство возвращалось, как зубная боль..
Забродин снова посмотрел на Михайлова. Лежит, не шевелится. "Крутой поворот, где поезд должен сбавить ход? А может быть, полустанок?"
Забродин прислушался. В коридоре тихо.
"Неужели выпрыгнул? Если Пронский захочет, то и на такой скорости соскочит. Он натренирован. А там - шагай до рассвета в любую сторону. Где искать? Будет бродить по просторам Родины диверсант, шпион!"
Поезд идет и идет. Владимиру кажется, что прошло полчаса, если не больше. И в этот момент он вспомнил сочувствующий взгляд и слова начальника тюрьмы, которым тогда не придал значения:
- Не завидую я вам, товарищи!
Владимиру стало не по себе.
"Да, в чем, собственно, мы виноваты? Преступная халатность! Вероятно, так… Хотели нанести удар врагу и просчитались. Не рисковать? Жить спокойной жизнью? Нет! Только не это! Разумный риск нужен! Неужели Пронский все эти дни прикидывался? Ему поверили. Поверил он, Владимир. Его провести еще не трудно, он новичок в этом деле. Но Крылов, Михайлов! Как же Пронский обвел их? Выходит, он тонкий артист!"
Владимир злился на Михайлова: "Как можно сейчас оставаться спокойным. Нужно действовать! Догонять! Организовать поиски! Принимать решительные меры, чтобы Пронский не ушел далеко!"
Забродин приподнялся.
Михайлов тоже откинул одеяло, сел, посмотрел на часы и сказал:
- Что-то долго…
Где-то вдали глухо стукнула дверная створка. "Пронский или нет?" Оба легли, прислушиваясь. Шаги все ближе. Тихо приоткрылась дверь, и сквозь щель в купе проник свет.
Владимир лежал с закрытыми глазами, по лицу скользнул свет. Пронский забрался на полку, и через несколько минут раздалось его спокойное дыхание. Забродин потянулся, отвернулся к стенке и заснул.
В Ростов приехали рано утром. Было по-осеннему свежо, день обещал быть солнечным.
На вокзале их встретил работник областного управления, лейтенант государственной безопасности Постников, усадил в машину и повез в гостиницу "Деловой двор".
Они поднялись на третий этаж, администратор открыл номер и передал ключ Михайлову.
Вошли в комнату. Большая стеклянная дверь, завешанная ажурной гардиной, вела на балкон. Высокий тополь, прислонившись к ограде балкона, прикрывал комнату от зноя. Посреди комнаты - круглый стол с пестрой скатертью. Над ним - большая хрустальная люстра.
У стены никелированная кровать с белоснежным покрывалом, на письменном столе телефон - чисто, уютно.
Вторая комната, вход в которую завешен тяжелой портьерой, выглядела поскромней: две кровати, два стула. Небольшое окно в переулок.
Осмотрев "аппартаменты", Михайлов предложил:
- Николай Александрович, вам, очевидно, будет удобнее в первой комнате, а нам с Володей - во второй.
Пронский не возражал. Привели себя в порядок после дороги и стали обсуждать, что делать дальше.
- Прежде всего поесть, - предложил Постников.
После завтрака Михайлов и Постников отправились в областное управление, а Забродин и Пронский решили погулять по городу.
Они прошли по холмистому Буденновскому проспекту, забрели в городской парк, еще зеленый, со множеством ярких южных цветов. Издали рассматривали здание нового ростовского театра, построенное в виде большого трактора.
- Жить в таком городе приятно, - сказал Пронский, когда они возвращались в гостиницу. И совершенно неожиданно, показывая на спешащих людей, с какой-то горечью спросил: - А вот куда они все торопятся? Зачем? Что им нужно в жизни?
В его словах Владимир Забродин уловил какое-то недовольство…
- Каждый человек к чему-то стремится… - ответил он неопределенно.
- Какая цель у вас? - неожиданно спросил Пронский.
- У меня? Что вы имеете в виду?
- Не обыденная, каждодневная. А высокая…
- Вон вы о чем! - Забродин улыбнулся. - Если хотите знать - сделать что-то полезное для народа, для Родины.
- А что понимать под полезным?
- То, что создает условия для хорошей жизни. Когда я поступал в Московский университет, то хотел стать ученым и сделать открытие, которое двинуло бы вперед нашу технику, ускорило бы развитие науки, промышленности и тем самым принесло бы пользу народу… Не знаю, поймете ли вы, но это действительно так!
- А у меня нет никакой цели! - с раздражением сказал Пронский. - У меня ее не было и раньше. И если я оказался здесь, то под влиянием других. А зачем, почему, что будет дальше? Не знаю…
Когда Забродин и Пронский вернулись в гостиницу, Михайлов уже ждал их.
- Какие впечатления? - спросил он.
- Красивый город, - односложно ответил Пронский; казалось, он устал от длительной прогулки.
- Готовьтесь и мужайтесь! - видимо, не замечая перемены в его настроении, с какой-то торжественностью объявил Михайлов. - Свою мать вы увидите послезавтра!
- Откровенно говоря, я очень волнуюсь, - Пронский провел ладонью по своей пышной шевелюре. - Никогда так не волновался. Даже во время перехода через границу! Может быть, не надо видеться? - нерешительно закончил он и, торопливо докурив, предложил: - Давайте спать.
Он резко поднялся со стула и ушел в ванную комнату.
Забродин и Михайлов переглянулись: Пронский сам не свой.
Они договорились спать по очереди - чем черт не шутит. Первую половину ночи должен был бодрствовать Забродин. Ему уже приходилось стоять часовым на посту. Два-три часа - не трудно. Там можно двигаться, разминаться, разгонять сон. И ждать, когда придет смена…
Ночью же в гостинице, в одном номере, не устроишь дежурство в несколько смен. Забродин не представлял, как трудно лежать в постели, когда нельзя шелохнуться, когда потушен свет и нужно создавать видимость сна.
Рядом с кроватью Забродин поставил стул и на него сложил одежду. Маузер и часы сунул под подушку.
Свет погасили. Шторы на окне умышленно не задвинули, чтобы в комнату падал хотя бы отраженный свет уличных фонарей. Но освещение было настолько слабым, что Владимир не мог разглядеть даже свой костюм на спинке стула.
Забродин передумал обо всем, что было сделано за эти дни. "Пока все складывается благоприятно, Михайлов - молодец, тогда в поезде, не встал и удержал меня… Пронский и не помышлял о плохом… Напрасно я горячился: "Сорвать стоп-кран! Начать поиски!" От этих воспоминаний Забродину стало неловко, и он чуть было не заворочался в кровати. "Но все же с Пронским происходит что-то непонятное".
Затем мысли его перенеслись в Москву… "Что сейчас делают дома? Вероятно, еще не спят. Для Москвы десять часов не позднее время".
Становилось все труднее лежать неподвижно, поза казалась неудобной, ноги стали затекать. Владимир осторожно посмотрел на светящийся циферблат часов: прошел всего час. Медленно повернулся на правый бок и на минуту затих. Посмотрел в сторону окна. Кроме сероватого прямоугольника проема, ничего не видно.
"А что означают его слова о цели жизни? Почему произошла перемена в настроении? Странно… А может быть, пустяки?"
Все сильнее хотелось спать. Забродин помассировал пальцами веки. Стало немного легче. Когда глаза стали снова закрываться, тихо повернулся и лег на спину. Опять потер веки, лоб. Поднес к глазам часы: только двенадцать! Михайлова нужно будить в половине четвертого. Еще три с половиной часа!
Вдруг он услышал скрип, Забродин притих… Показалось? По-прежнему темно, даже стало темнее, видно на улице погасили фонари. Он мог различить лишь проем окна. Михайлов лежал на кровати рядом, Владимир слышал его ровное дыхание, какое бывает только во сне.
Скрип не повторился, но Забродин лежал в напряжении. И вдруг снова, едва слышно. Теперь половица! Он затаил дыхание. Дом старый, массивный. Пол, хотя и собран из добротного дубового паркета, но от времени рассохся и кое-где поскрипывал.
Забродин различил мягкие шаги. Осторожные шаги босого человека. Они делались отчетливее, приближались к двери в их спальню. Владимир уже отчетливо их различал: шаг - остановка, шаг - остановка… Потом еще шаг медленно, размеренно… Все ближе к проходу, где висит портьера.
"Что задумал Пронский? Как поступить? Разбудить Михайлова?.. Нельзя. Пронский услышит. Если он что-либо задумал, это вынудит его на крайние действия. Потребуются решительные меры и с их стороны. Тогда бесславно закончится дело, на которое затрачено столько усилий и возлагались большие надежды! Нет, нет. Нужно тихо лежать. Михайлов часто говорил о выдержке. Нужна выдержка во что бы то ни стало! Но где тот предел, до которого нужно проявлять выдержку и за которым будет непоправимое ротозейство?!"
Тем временем Пронский подошел вплотную к проходу в их комнату. "Стоит, что-то выжидает. Может быть, слушает, спят ли?" Забродин замер. Он никогда в жизни не был на охоте, но, вероятно, в таком же состоянии находится охотник, выжидающий в засаде хищного зверя. "Еще немного подождать! Еще рано! Вот переступит порог, сделает один шаг! А что делать, если Пронский нападет? Стрелять нельзя… Пронский должен предстать перед судом… Значит, он остался в душе таким же преступником, каким был заброшен в СССР…"
Владимир готов был в любое мгновение вскочить. Пронский стоял у порога.
Сколько времени продолжалось это, Владимир не знал. Внезапно шаги стали удаляться. Куда? Тише, тише, почти неслышно… "А-а, у входной двери!" Забродин напрягал слух, но в ушах звенела тишина…
"Если вышел в коридор, было бы слышно щелканье замка.
Нет. Стоит. В любую минуту может вернуться!" Владимир осторожно посмотрел на часы: два часа…
Паркет вдруг затрещал громко, шаги стали уверенными. Заскрипела кровать, и все замерло.
Разрядка наступала медленно. О сне Забродин теперь уже не думал. "Что хотел Пронский?"
В половине четвертого Забродин разбудил Михайлова, наклонившись к его уху, шепотом предупредил о ночном хождении в соседней комнате и сразу же уснул.
Когда Забродин проснулся, было светло. Через приоткрытые створки окна с улицы доносились дребезжание трамвая, гудки автомашин. Он оделся и вышел. Михайлов умывался, а Пронский стоял возле балконной двери и смотрел на улицу.
Забродина поразило его лицо: казалось, он постарел за ночь. "Какая буря пронеслась в его душе?" На приветствие Владимира Пронский ответил сухо и неохотно.