* * *
А время шло, шло неумолимо. И вот уже ей - двадцать шесть, и вот уже не ведет он больше "Поле чудес", потому что перешел на другую программу - "Тема" называется, а "Поле…" ведет немолодой уже такой дяденька, с усами, хорошо ведет, интересно, и над участниками не издевается, не подкалывает их зло ("Это делает честь вашему уму!"), но все равно - не то, не то…
А вот уже ей и двадцать восемь. И не ведет уже Листьев "Тему", потому что перешел на другую передачу
"Час Пик" называется. А на "Часе Пик" он ей еще больше нравится - чем - то таким теплым, домашним от него веет, так и хочется обнять, приласкать, к сердцу прижать…
Ну почему, почему так несправедливо устроен этот мир?
Почему он не её, почему они не вместе?
Она бы ему вкусненькое разное готовила, рубашечки бы стирала, подтяжечки бы широкие гладила, миндальные печенья - каждый день, и все такое…
И тут закралась в её голову самая дерзкая идея…
И вот, поплакав в подушку, решилась: к Лучшей Подруге пойти и во всем признаться.
А у Лучшей Подруги - то неприятности на неприятности: танкиста её военная прокуратура трясти начинает: генерал Бурлаков - знаете? Ну, которого судили недавно. Хищения в Западной группе войск - в курсе, конечно? Злоупотребления начальства - что скажете? О том, как на военно - транспортных самолетах угнанные "мерседесы" в СНГ переправляют - известно ль вам? А сколько генералитет российский с этого имеет? А хищение имущества? А коррупция? А все остальное? Международный скандал, понимаете. Немцы ведь и обидеться могут. В кредитах откажут. И вообще - журналиста того из "Московского комсомольца" убили, взорвали в кабинете редакции - кому было выгодно?
Отбивается танкист от военюрисгов, стоит насмерть, как двадцать восемь героев - панфиловцев на подступах к родной столице. Вроде, доказал свою непричастность, только в себя пришел, а тут - новая напасть: война, значит, с этими горцами, с чеченцами.
И его отправляют.
У Лучшей Подруги дома - вой, слезы, стенания:
- Что будет, что будет!?
Танкист храбриться:
- Да ничего не будет! Побьем мы извергов, которые там в Грозном, в детском садике целую группу среднего дошкольного возраста изнасиловали, побьем по закону добра и красоты, отстоим честь русского оружия, май либер мэтхэн{Моя любимая девочка (нем)}, и вернусь я на танковой броне с букетом цветов, и на груди будут сиять звезды и кресты, и будем жить с тобой долго и счастливо, и никакие военные прокуроры нас трогать не будут, так как вернемся из этих вражеских ущелий гордыми победителями незаконных бандформирований. Тем более, что наши, российские бандформирования - законные. А законных победителей не судят…
Успокоилась Лучшая Подруга, настолько успокоилась, что даже нашла в себе силы её выслушать…
* * *
Выслушав, вздохнула, пригорюнилась.
- Никак эти бредни из головы выбросить не можешь? Стыдись!
- Да разве любви можно стыдиться?
- Да, любви… Нет её, никакой любви…
- …?
- А что его касается (это о муже - танкисте), то я разочарована…
- …?
Пьет много, как говорится, жертвуя рассудком, цветом лица и военной карьерой. Весь спирт, что я с работы, из поликлиники ношу, с друзьями выпил.
- …?
- Но ни о чем не жалею: бабе, особенно теперь, без мужика очень трудно…
- А мне?
Тебе - еще трудней… Смотри, уже двадцать восемь лет, упустишь момент - и все. Сейчас такой возраст, что чем дальше, тем тяжелей…
- А что же мне делать?
- Не знаю… Мужика искать надо.
- Так ведь нашла я уже.
- …?
- А никого другого мне не надо.
- Что ж - съезди тогда, признайся: люблю, мол, жизни без тебя не представляю, души в тебе не чаю… Ну, и все такое. Мужики - они народ душевный, может, поймет…
* * *
И вновь - Москва, знакомый рейс с вокзала на Останкино.
Вовнутрь её, конечно, не пустили - там пропуск нужно показать, раз нет пропуска - до свидания.
Пришлось на улице дожидаться.
Снег пошел, пушистыq - пушистый, потом перестал, потом вновь пошел, ветер задувает, а Она все стоит, стоит, в снежную бабу превратилась.
Но где же?
Вот только появится, подойдет она к нему, смело так подойдет и скажет…
Люди какие - то все время бегают - из подъезда - в подъезд, из подъезда - в подъезд, суетятся, торопятся куда - то…
Темно уже.
Ну, скоро?
И … - Он!
Точно - он. Узнала. Из тысячи, из миллиона бы узнала. Идет быстро, на ходу с каким - то знакомым переговаривается, и - мимо, не узнает. И без шапки, разве можно зимой без шапки ходить, простудится ведь, и никто за ним не смотрит, некому, наверное…
Владислав Николаевич!
Обернулся.
О, Господи…
- Владислав Николаевич!
Обернулся и - учтиво так, улыбаясь:
- Слушаю.
- Вы меня не помните?
- Простите, но…
- Ну, три года назад… "Поле чудес", миндальное печенье… кроссворд на шеже… "Раймонда"… телевизор японский…
Простите, не понял.
- Я три года назад участвовала…
Не то надо говорить, не то!
- Девушка, извините, но я…
- Владислав Николаевич!
И почему же это Она к нему по имени - отчеству обращается?
- Девушка, извините, я очень спешу…
Комок застрял в горле, слова прилипают к гортани, а тут еще снег этот в рот набивается, ветер…
- Я вас люблю!
Нет, не расслышал, точно, ветер слова в сторону сносит.
Подошел к машине, уселся, спутника своего радом посадил, дверкой хлопнул.
Боже, что делать, Боже, научи, надоумь, Боже, ведь она жила ради этого момента!
Сама виновата: разве о таких вещах так говорят?! Кричать надо было, кричать, на всю Москву:
- Я! Вас! Лю! Блю!
Выбежала на дорогу, проголосовала, машину остановила…
- Вон, за той синей иномаркой - быстро!
Водитель недоуменно посмотрел на странную пассажирку, обсыпанную снегом.
-А там кто?
- г* Друг мой… Я ему должна кое - что передать! Сказать должна!
- А куда он едет?
- Не знаю…
- Так и будем по Москве кататься?
- Да, за ним, за ним, быстрей!
- Ну, быстрей так быстрей.
Водитель назвал сумму, от которой Она едва в обморок не свалилась: почти вся её зарплата!
Но разве теперь можно думать о таких мелочах, как деньги, тут ведь действительно судьба её решается, и теперь, теперь надо догнать, догнать надо его, во что бы то ни стало догнать, и признаться.
Точно - он ведь не расслышал, не мог он на таком ветру расслышать, но ведь надо, надо ему во всем признаться, ведь она все это время жила этим и ради этого, ведь не может она вернуться в свой райцентр Z. просто так!
* * *
Приехали скоро - ни пробок не было, ни заторов на дорогах.
Остановилась иномарка во дворе дома, вышел из нее он, а Она - следом.
Уже набрала воздуха в легкие, чтобы крикнуть: "Я! Вас! Лю!.."
И видит: подходит он к подъезду, а из него женщина выходит - миловидная, черненькая, с короткой стрижкой, тоже без шапки, вся хрупкая такая, и целует его. А он - её!!!
Перед глазами поплыли огромные фиолетовые пятна, больше того самого барабана из "Поля чудес", во сто крат больше…
Да, такая женщина не может быть сестрой, не может быть родственницей…
Ясно - жена.
Боже, Боже, Боже….
Это был удар, цунами, обвал, катастрофа - точно землетрясение, семь баллов по шкале Рихтера, как в Японии.
* * *
Вернулась из Москвы - и сразу же с горячкой слегла. Сумела только до телефона доползти, номер набрать:
- Приезжай…
И голос - страшный, скрипучий, надтреснутый, першит в горле, сама свой голос не узнает…
Лучшая Подруга приехала, температуру измерила, 39.8, рецепты выписала, и сама в аптеку за лекарствами сбегала.
Чаем отпоила, лекарств дала.
- Ну, легче?
- Да - а–а…
- Ты что - в Москву ездила?
- Ездила… - эхом ответила Она.
- Видела?
- Видела…
- Призналась?
- Да женат он, - вздохнула Она и горько - горько расплакалась.
Несмотря на весь драматизм момента, Лучшая Подруга не смогла сдержать укора:
- Дура ты, дура… Да разве такие мужики бывают свободные? Ты ведь сама об этом догадывалась, сама знала… Что же ты со свиным своим рылом да в калашный ряд?
Да.
Догадывалась.
И знала, наверное… Но конечно же, знала! Но - все равно: она не могла ожидать от него такого коварства, такого низкого коварства, такого вероломства…
* * *
Болела долго: почти месяц. Спасибо Лучшей друге - больничный взялась оформлять, в поликлинику не надо бегать.
Уже почти выздоровела, и тут - танкист пришел, попрощаться пред отправкой на войну.
Лицо черное - черное, будто бы в мазуте, и перегаром несет.
Знать, нелегко сборы в театр военных действий ему даются!
Сел.
Повздыхал сочувствующе.
- Ну, как ты?
- Да так…
- Болеешь все?
- Уже нет…
- Горло болит?
- Немножко…
- Хочешь - подлечу тебя?
Она - вяло:
- Как?
- Ну, как в армии все болезни лечат? Спиртом, конечно, - произнес танкист и полез за флягой.
- Да нет, не надо…
- Десять граммов…
- Да не надо.
- Ну, как хочешь: мне больше достанется…
Спрятал флягу, посмотрел понимающе - стало быть, обо всем уже знает. Подруга Лучшая, наверное, растрепалась. А - а–а, теперь все равно.
Чтобы не заводить разговор о нем, перехватила инициативу:
- Ну, когда вас там отправляют?
- Вроде бы завтра…
- Боишься?
- He - а. А чего их бояться? Я только одного вот никак понять не могу: там ведь говорят, что горстка каких - то бандитов, уголовников воюет… Почему тогда против них танки посылают?
У танкиста было такое выражение лица, словно он хотел о чем - то попросить, что - то сказать, но никак не мог этого сделать - боялся, наверное…
- Ну, что там у тебя?
Танкист полез в сумку, достал какой - то сверток.
- Вот что: пусть это у тебя побудет…
- А что там?
Развернул: батюшки, пистолет! Настоящий, черный, тяжелый… И маслом оружейным пахнет.
- Откуда?
Да вот, когда в Германии служил, купил по дешевке…
- А почему у себя оставить не можешь?
Да ведь если с обыском придут, все перероют и обязательно найдут.
- С обыском?
- Ну да… Времена такие, что всего бояться надо. За свою жизнь - бояться, за будущее - бояться…
- А зачем он тебе?
Улыбнулся.
- Ну, я ведь говорю: времена такие. Слухи ходят, что скоро война опять начнется. Ну, как в 1993 году, осенью, когда по Белому Дому из танков палили - помнишь?'
- Да…
- Только теперь мы в другую сторону палить будем. Развели, понимаешь бардак в стране, хозяина настоящего нет, козлы эти всем заправляют. Армию до ничтожества низвели. Все, больше у них на поводу не пойдем, хватит. Теперь - до последнего!
- А пистолет?
- Ну, может, и пострелять придется… Да бери, бери, не стрельнет, не бось…
Взяла, посмотрела, повертела в руках - тяжелый такой, страшный…
- А пользоваться им вот как надо…
Объяснил, как обойма достается, как затвор передергивается, для чего предохранитель…
- Если пострелять захочешь, в городе еще не стрнляй - рано. Иди в лес куда - нибудь, по птичкам…
- А если у меня найдут?
- Не найдут.
- Почему?
- А кто искать будет? Кто догадается? Так я ведь тебе его и не насовсем отдаю, так, пока не вернусь… Если вернусь, конечно, бери, бери… Ауфидерзейн!
* * *
Уехал танкист священный долг исполнять, отстаивать рубежи Отечества, и у Лучшей Подруги сразу же времени больше стало - теперь и звонить ей не надо, сама приходит…
Пришла, посидела, чаю попила, о здоровье болящей справилась.
Разговор - вялый, тяжелый, хочется о нем поговорить, а боязно.
- Ну, как там твой?
- Ой, я так за него боюсь! По телевизору показывают, эти чеченцы такие кровожадные! Что они с пленными нашими, с русскими парнями вытворяют: за ноги вешают, за руки, - Лучшая Подруга понизила голос до шепота, - говорят, что даже половые органы отрезают… Я так за своего боюсь… Ну, а у тебя что?
Вздохнула.
- По - прежнему…
- Любишь его?
- Конечно…
И тут Лучшая Подруга нанесла ей удар, последний удар, который и решил все.
Сознательно или неосознанно? У женщин это почти одно и то же - что касается удара близкому человеку:
- Да, чуть не забыла, я ведь тебе газетку принесла… - и полезла в сумочку.
- Что за газетка?
Протянула.
Развернула Она газетку - о Боже! Белоснежная кухня, он сидит, красивый такой, импозантный, а в ногах у него - та самая, черненькая, хрупкая, с короткой стрижкой, без шапки, короче, та, которую она во дворе видела…
И подпись внизу:
на снимке: с женой Альбиной
Боже, Боже, дай силы все это пережить!
Сунула газетку под подушку, дождалась, пока Лучшая Подруга наконец - то свалит, развернула трясущими, лихорадочными руками:
Свадьбу Листьевы справили 31 декабря - решили, пусть уж весь мир с ними порадуется.
Когда в Москве в прошлом году пополз слух, что популярный ведущий "Поля чудес" и "Темы" Влад Листьев женился, мало кто знал, что со своей женой Альбиной он жил уже более трех лет, но все это время скитался по гостиницам. Только недавно "бомж" Листьев справил новоселье; сейчас его супруга, по профессии - реставратор станковой живописи, "заведует" обстановкой квартиры и делает это с таким изысканным вкусом, что ей впору быть по совместительству уже и дизайнером. Хотя, конечно, основная работа её - быть женой Владислава Листьева. Ноша не из легких.
Неужели жизнь прожита зря?
Кто подскажет, кто?
Не телефон ведь: он только слушать умеет, но вот научить, как жить дальше…
Дальше:
- Вы ревнуете его?
- Я думаю, что люди, которые боятся потерять друг друга, в определенной степени ревнивы. Отчасти потому, что и я, и Влад прекрасно знаем, что все при- ходит, но все потом и уходит. Мы стараемся как можно больше времени проводить вместе… Даже в моих командировках он сопровождает меня, как, например, недавно в Петербург. Мне кажется так легче: у меня не болит голова, поспал ли он, прочитал ли на ночь книжку, как он одевается, что ест…
Она читала, перечитывала несколько раз - с каким- то мазохистским удовольствием:
- Для любого человека, имеющего телевизор (а у кого его нынче нет?), Владислав Листьев - символ трех передач: "Взгляда", "Поля Чудес" и "Темы". И естественно, что мне, например, кажется: со своей будущей женой Влад мог познакомиться только во время съемок. Эдакая встреча Принца и Золушки на балу. Насколько это представление далеко от истины?
- Более, чем далеко. Я работала, как и сейчас, реставратором в Музее искусств народов Востока, и в мою мастерскую приходили друзья - пообщаться. Я часто была завалена работой, поэтому, как правило, занималась своим делом, а они общались между собой.
Однажды друзья привели Влада. И - знакомство не состоялось: я поздоровалась, даже не поворачиваясь.
- Какое же впечатление он произвел на вас как мужчина, когда вы все - таки его увидели?
- Никакого. Да и я вряд ли ему понравилась… Да… Вместе с компанией Влад стал часто появляться у меня. И как - то получилось, что он прижился. Прижился и остался..
- То, что Влад большой импровизатор, видно из его передач. А как его выдумка работает в области подарков жене?
- Великолепно! Однажды он подарил мне магазин цветов. Зашел в цветочный и купил все цветы, имевшиеся там. Я сложила их на пол в мастерской и поняла, что присутствую на собственных похоронах - такое количество цветов бывает только после смерти…
Все, это уже слишком.
Собственные похороны?
Нет, дорогая, ты недостойна его… Но ведь и её, такой милой, такой умницы, такой хозяйственной, такой душевной, такой… ну, словом - такой, самой - самой, он никогда не будет.
Факт.
Перспективка, в общем - то нерадостная.
Но будет все по - другому: ты будешь жить, останешься жить, и будешь мучиться всю жизнь…
Потому что - без него.
Улыбнулась, достала из - под подушки пистолет, осмотрела, прицелилась в окно - на ветке птичка какая- то глупая, чирикать, наверное, собралась…
А - а–а…
Пошатываясь, поднялась с дивана, подошла к телефону, набрала номер справочной.
Алло, вокзал? Когда ближайшая электричка до Москвы? Спасибо…
* * *
Нет в мире ничего хуже, чем телефон: глупая выдумка, посторонний раздражитель. Звонок, возбуждение и - сразу же торможение. Зачем? Какой смысл?
Безусловный рефлекс, собаки Павлова.
Звонит себе, звонит, восьмой раз уже звонит. Конечно же, Лучшая Подруга диск у себя в кабинете накручивает, только что по телевизору увидела портрет и подпись внизу: Влад Листьев убит.
Поделиться новостью хочет. Впрочем, Она и так уже обо всем знает, для нее это - давно не новость…
И диск этот глупый - преглупый: точно барабан в "Поле чудес", и все время накручиваешь одни и те же сектора: "пять… семь… пять… семь… шесть…"
Она перережет провод, оборвет незримую пуповину, разобьет этот телефон, Она достанет свечу, купленную недавно в церкви, и будет Она плакать, плакать, и молить о прощении, и плакать, и вновь молить о прощении, и целовать портрет, и горючие слезы будут катиться по щекам, но Она не будет их вытирать, потому что нет в мире ничего сладостней покаяния и умиления, и жалости к самой себе…
Она все равно его любила - любила, любит и будет любить - всегда, наверное, также как и себя.
Все равно.