- Хорошо, я согласен, - произнес Полковник и почему - то побледнел. - Но я могу тебе верить?
- В чем?
- В том, что все будет именно так, как ты мне сейчас рассказал? В том, что меня не расстреляют, чтобы удовлетворить жажду крови? Равно как и во всем остальном…
- А я тебя когда - нибудь обманывал? - в свою очередь весело поинтересовался Телохранитель, весело, потому что вое так удачно закончилось, для него, конечно, - честное слово коммуниста!..
* * *
В городе сумерки наступают незаметно: "серый час", "время волка". Небо над Москвой становится мертвенно - бледным, а потом сразу же начинает темнеть - быстро, буквально на глазах. Кремлевские стены сочатся сукровицей, и только телефонные плоскости привычно поблескивают, как хирургические инструменты в абортарии. В такое время лучше всего думается, такое время мысли скорей, чем в какое - нибудь иное время, склоняются к аллегориям и ассоциациям.
Да, любое сравнение хромает, но "врач - гинеколог" - лучше и не придумаешь. Потому что опытный врач должен не только грамотно избавить от нежелательного шюда, не только уметь быть интеллигентным и предельно обходительным но, как и всякий врач, уметь сокрыть от больного его участь, знать, какое слово тот хочет услышать - особенно, если такой больной приговорен и ему уже ничего не поможет…
"Суперигра!.. На барабан выставляются: информационное пространство, деньги, акции… политическая власть в стране!.."
…неприметная в московской автомобильной толпе желтая "волга", покружив по центру Города, пересекла сперва Бульварное, затем Садовое и выехала на Ленинградский проспект.
Сырой весенний ветер надул на ртутное небо рваные комки облаков, лужи и грязь немного подсохли; было только слышно, как в салоне ровно и зловеще гудит отопитель, да в днище машины иногда попадают мелкие камешки.
По соседним рядам проспекта проносились автомобили, сигналили, толкались перед перекрестками, суетливо перестраиваясь из ряда в ряд; по грязным, мокрым обочинам муравьинно бежали чем - то перепуганные, озабоченные прохожие - тоже, наверное, боялись опоздать…
Скоро и тут, в Russia, будет точно также, как и в New York; все эти злые хмурые people, сломя голову, куда - то спешат, торопятся, всем надо было успеть, угнаться, никто не хочет оставаться последним…
Быть последним в очереди, в жизни, быть аутсайдером - нет ничего хуже. Писатель понял эту прописную истину в United States of America. Можно быть предпоследним, предпредпоследним, но - не в самом хвосте. Остаться последним, признать себя неудачником, - нет ничего страшней, позорней, ужасней, безобразней, бездарней. кошмарней, чем это. Наверное, еще хуже, чем быть импотентом…
Hавернoe, самое страшное ощущение - это когда никто не подталкивает тебя в спину, когда ты не ощущаешь чьего - то горячего дыхания в затылок…
Но теперь ему дышали в затылок, но это была уже не очередь; это было что - то страшное, ужасное, непонятное, совершенно необъяснимое - не только рационально, конкретно, но и абстрактно - умозрительно.
Кто они, эти страшные люди с зелеными туберкулезными клевками глаз, с жуткими электронными голосами - автоответчиками, так нагло и бесцеремонно затолкавшие его в машину, будто бы гнусные black наркоманы a New York, но не где - нибудь в South Bronks, а в центре столицы мировой державы?
Конкуренты из другого издательства?
Страшное и до сих пор вездесущее КГБ?
Люди Телохранителя, куда более страшные, чем все спецслужбы мира, вместе взятые?
Профсоюз киллеров - кто - то из тех самых, которые отравили на тот свет его героя?
Бандиты, которые теперь будут вымогать мзду, выкуп с Издателя?
Может быть… может быть это просто какая - нибудь ошибка, досадное, как говорится, недоразумение, и он, Писатель, когда выйдет из этой желтой "волги" целым и невредимым, обязательно опишет забавное приключение в последней главе будущего бестселлера?
Если, конечно, выйдет…
Вряд ли недоразумение: голос - то - будто бы электронный, аэмоциональный такой голос - тот самый, из трубки…
Автоответчик: "не. надо. тебе. этим. заниматься."
А чем таким он занимался?..
Просто выполнял свой гражданский, понимаете ли долг - распутывал хитросплетения жизни и смерти известного и любимого всеми журналиста, замечательного человека, профессионала высшей пробы, доброго гения Останкино Влада Листьева… Которого любили все. Гражданский и, если на то пошло - коммерческий долг перед Издателем, который вложил в него деньги…
Что тут такого?
Писатель, немного осмелев, повертел головой - и куда это его везут?
В Шереметьево, что ли? Что, сейчас на самолет посадят и - из страны?
Насилуя мышцы лица, чтобы изобразить хоть какое- то подобие улыбки, он со скрытым, почти безотчетным подобострастием спросил:
- А куда мы едем?
Спутники промолчали будто бы не расслышав вопроса. А может быть, и действительно не расслышали, может быть, они глухие, может быть, запрограммированные роботы с немигающими лампочками блевотного цвета?
Писатель попытался высвободить руку - она по- прежнему была заломана, но тут же ойкнул от боли.
- Не делай лишних движений, - ледяным голосом посоветовал тот, что сидел слева.
Ой, как больно - зачем же они ему руки - то ломают?
Не знают, что ли, что он - писатель, который тут, в Russia, больше чем писатель, и что ему над руками работать - писать, писать, писать, писать, издавать свои детективы - мелодрамы - триллеры как минимум стотысячными тиражами и писать, писать, писать, чтобы вновь издавать и…
И на хрена он в эту литературу полез?
Сидел бы лучше на Брайтоне, среди таких же, как и он, работал бы таксистом спокойненько… Ведь таксист в New York - не больше, чем таксист…
* * *
Уже темно, и улицы, которыми катит желтая "волга", совершенно незнакомы Писателю. Какие - то плавающие в черно - чернильной, как гематома, темноте окраинные микрорайоны, заводские трубы, бетонные коробки…
Боковые стекла запотели ничего не видно. И дождь начался, как назло.
Желтая "волга" движется плавно, с трудом преодолевая сопротивление заводненного пространства; точно подводная лодка среди донных ущелий, подсвечивая себе путь фарами - прожекторами, иногда освещая ближним светом встречно проплывающие субмарины с красными и оранжевыми хвостовыми огнями. Коралловые безлистные деревца, робко тычащие вверх, на поверхность поломанными пальцами, фосфоресцирующие прямоугольники в стенах ущелий, дождь только угадывается - по шуму над головой…
Еще минут десять - и автомобиль подъезжает к металлическим воротам; они тут же отодвигаются.
А впереди уже маячит какое - то здание - то ли ангар, то ли пакгауз, то ли небольшой завод. Еще одни ворота - прямо в стене, и тоже открываются сразу же, как по незримой команде…
* * *
Писателя вывели из машины и повели какими - то темными коридорами, бесчисленными переходами, лестницами.
Никак нельзя понять направление: вправо, влево, наверх, вниз? Коридор, налево, направо, лестница, два пролета вверх, три - вниз, еще один коридор, налево, прямо, еще одна лестница, переход на другую площадку, вверх на четыре пролета, вниз…
Все, судя по тому, что сопровождающие остановились как вкопанные - пришли.
Небольшая комната, похожая скорей, на камеру - окон нет, и синий, как в операционной люминисцентный свет безжалостно высвечивает каждый угол. Две табуретки, письменный стол - и все.
- Садись…
Писатель, робко взглянув на спутников, уселся за стол.
- Не сюда…
- К стене?
- Да.
Ну, спорить не приходится: Куда бедному аиду спорить с такими…
- Лицом к стене…
Ой, мамочка…
- Ты знаешь, кто мы?
Писатель заискивающе улыбнулся:
Федеральная Служба Контрразведки?
- Нет.
- Охрана издательства… - он назвал конкурирующее издательство, в которой, по слухам, создавался аналогичный товарец - тоже книга про павшего смертью храбрых.
- Нет.
- Охрана Президента?
- Нет.
- Банд… извините, бизнесмены?
- Нет.
- Кто вы?
Молчание.
Скрипнула металлическая дверь, тонкий и зловещий скрип, будто писк попавшей в капкан канализационной крысы. Водятся такие крысы под Москвой, в бесконечных подземных коммуникациях - огромные, бурорыжие, с голыми, тошнотворными хвостами, с острыми умными мордами…
Писатель оглянулся - никого.
Ушли.
Поднялся, сделал несколько робких шагов к выходу. Потрогал дверь - железная, толстенная, непроницаемая, будто бы в хранилище американского золотого запаса Форт - Нокс, тонну динамита заложи - ничего не случится… Сколупнул сухую краску, растер между пальцами…
Ну, и что теперь?
Долго его будут тут держать?
Очень хотелось курить, но сигарет как назло не было. Наверное, в кабинете Издателя забыл. Похлопал себя по карманам, зачем - то поставил ногу на табуретку, подтянул носок, послюнявил ладонь, стер с туфель комочки засохшей грязи…
Что делать?
Непонятно…
Сел на прежнее место, опасливо озирнувшись по сторонам: а вдруг его сейчас изучают, рассматривают через какие - нибудь подглядывающие устройства, сортируют, анализируют информацию…
Надо выглядеть на все сто - чтобы спокойствие на лице было, чтобы носки были подтянуты, чтобы обувь блестела, чтобы…
Ведь он - Писатель, а писатель in Russia больше, чем writer in USA…
Вновь скрипнула дверь, и тут же команда бесстрастно - электронным голосом:
Не оборачиваться.
Да, вот и все.
Пришли.
Они.
Кто они?
Какая разница: они - это просто Они. Они - понятие неперсонифицированное, только во множественном числе. Те, кто надо всеми, те, кто на самом верху.
Они, короче.
И все - таки:
- Кто вы?
- Теперь вопросы будем задавать мы.
Ну, хорошо… Неужели вы схватали меня на улице и привезли сюда только для того, чтобы задавать вопросы?
- Задавайте…
Голоса вошедших были спокойны и бесстрастны, настолько бесстрастны и так удивительно спокойны, аэмоциональны, что вопросы и ответы невольно выстраивались в сознании с книжно - графической точностью, как на заправленном в печатную машинку листе бумаги; у любого Писателя это - подсознательное, профессиональное.
Он - им:
Кто вы?
Они - ему:
А разве ты не знаешь? - Пауза. - Мы храним истину в последней инстанции, мы наказываем графоманов и суесловов. Нам известно все - что было, что есть и что будет… Ты хочешь узнать главное?
Он - им:
- Да.
Они - ему:
- Что?
Он- им:
- Кто его убил.
Пауза.
- Ты неправильно ставишь вопрос: тут, в России принято сперва спрашивать "кто виноват?", а затем - что делать?", хотя если бы эти вопросы догадались поменять местами, второй бы отпал за ненадобностью.
Он - им:
- А как?
Они - ему:
- При такой последовательности логичны третий и четвертый вопросы: "кто?" и "почему?" Если поменять местами и их, "кто?" отпадает. Зная "почему?", всегда можно узнать "кто?".
- Но кто?
- Ты уже написал об этом.
- Я не верю в написанное - ни в Аналитика, ни в Маньяка, ни в Нее, ни в Бандита, ни в Банкира ни, тем более, в Телохранителя…
- Тогда - зачем писал?
- Потому что… Потому что… Вы сами знаете, почему…
Пауза.
Они - ему:
- Ты десять раз крутил барабан, ты набрал много очков, и теперь можешь сыграть в суперигру. Как он.
Он - им:
- Он выиграл?
Они - ему:
- Проиграл. Иначе бы ты тут не сидел. Но его суперпризы были иные - информационное пространство, деньги, акции и главный суперприз: политическая власть. Ему надо было угадать слово, но он не угадал его. У тебя иные призы, ты сам знаешь, какие… Если ты угадаешь, "почему?", будешь знать ответы на все остальные вопросы - "кто?", "что делать?" и даже "кто виноват?". В случае неправильного ответа ты лишаешься уже выигранных призов, и никогда уже не выйдешь отсюда. Ты согласен?..
- Да. - ответил Писатель, - да, я согласен…
* * *
Отложив рукопись, Издатель закурил и, протянув сигареты Писателю, поинтересовался:
- Так ты что - действительно знаешь, "почему?" и "кто?" его убил?
- Я даже знаю "кто виноват?" и "что делать?", - скромно улыбнулся Писатель.
Не зря же он сразу после того разговора отправился пить кофе, долго думал, что будет говорить в неприметном одноэтажном доме где и получил не только "закрытые источники информации", но и больше, чем даже мог рассчитывать, а потом уселся за машинку и, как Владимир Ильич Ленин в эмиграции - работать, работать, работать…
Издатель недоверчиво посмотрел на него.
- Ты что - угадал слово в суперигре? Ну, с этими, на желтой "волге"… Которую они тебе предложили?
Закурив и с наслажденением затянувшись, будто бы действительно долго не курил, Писатель ответил:
- Не было никаких их…
- Как это?
- Мы ведь договорились, что факты я возьму из открытых, полуоткрыто - полузакрытых и вовсе закрытых источников. И облеку их в художественную форму.
- Так ты что - и эту желтую "волгу", и их - тех самых, и суперигру - придумал?
- Равно как и все остальное.
- Хм - м–м… Но ведь ты знаешь, "кто?" и "почему?" - спросил Издатель.
- Да, - ответил тот, - знаю, знаю, я теперь много что знаю… Но писать об этом не буду.
- Как?
- Потому что мне моя жизнь дорога как память, - улыбнулся Писатель. - Да и вашу, кстати говоря, я тоже ценю…
Докурив сигарету почти до фильтра, Издатель печально вздохнул.
- Читатель не поймет.
- Как?
- Ну, возмутится: как это - читал, читал, и на самой последней странице убедился, что… Так и не узнал главного. Может быть - вообще выбросим эту суперигру с суперпризами - а?
- А что - он это с первой страницы должен был понять?
Издатель неопределенно повертел пальцами.
- Ну, все - таки…
- А почему игру выбросим?
- Ну, случается же и такое: набрал человек призы, а в суперигру не захотел… И так вроде все нормально: десять новеллок, каждый увидит то, что захочет увидеть… А потом, - он вновь потянулся к сигаретной пачке, - потом не нравится мне все это… Знаешь, наверное правильно по "ящику" говорят: "Мир будет таким, каким мы его создаем"…
- Конечно правильно, - улыбнулся Писатель. - А к чему это?
- Ну, представь: помнишь какая очередь к Останкино стояла - желающих попрощаться? Допустим, что каждый второй купит по твоей книжечке, - в Издателе заговорил профессиональный издатель, - и каждый второй из тех, что купит - поверит…
Писатель отмахнулся.
- В них и так каждый первый вериг.
- Вот и создастся "новая реальность", - довольно мрачно подытожил Издатель, - такая вот новая русская реальность… Неутешительная такая, короче говоря, реальность.
- Хотите сказать, что она… ну, материализуется? - уточнил Писатель. - Это только в дебильных голливудских фильмах материализуется. Тут - не United States of America. Тут Russia.
Издатель ничего не сказал - аккуратно сложив листки рукописи, он запер её в сейф и вздохнул…