Трое мужчин в вестибюле немедленно встали и направились к входной двери. Лайм и Чэд Хилл стояли в стороне, пока они не вышли.
Внутри осталось двое пожилых мужчин, сидевших с журналами в креслах. Портье из-за стойки удивленно смотрел на Лайма, но не стал протестовать, когда тот направился прямо к лестнице.
Чэд Хилл держался рядом. Лайм спросил:
– Инструменты с собой?
– Да, сэр.
– Постарайтесь производить как можно меньше шума, – предупредил он.
Они поднялись по лестнице тихо, как два грабителя. Лайм быстро оглядел коридор. Над дверью номера Мецетти в потолке горела яркая лампочка. Лайм поднялся на цыпочки и вывернул лампу из гнезда. Ему не хотелось, чтобы за его спиной горел свет: никто не знал, есть ли у Мецетти оружие.
Он осмотрел дверь снаружи, потом опустился на одно колено и заглянул в замочную скважину. Дверь была закрыта вставленным изнутри ключом.
Чэд Хилл держал ящик с инструментами открытым, и Лайм выбрал пару узких остроносых щипцов.
За спиной наверху лестницы появились четверо мужчин и бесшумно рассредоточились по коридору.
Проще всего было постучать в дверь, придумав тот или иной предлог. Но Мецетти мог занервничать – зачем зря его тревожить? Лайм представил себе пули, расщепляющие дверную панель…
Это был старый замок с большим заржавленным отверстием, в котором хватало места для щипцов. Он ухватился их концами за ключ и правой рукой вытащил из-под мышки револьвер.
Чэд Хилл кусал губы. Костяшки его пальцев побелели на рукоятке пистолета.
Лайм кивнул. Потом крепко сжал щипцы и повернул ключ.
Ничего. Он повернул его не в ту сторону. Всегда так и бывает. Он повернул ключ в обратном направлении, и, когда замок громко щелкнул, крутанул дверную ручку и ввалился в комнату.
Мецетти не успел сообразить, что происходит.
– Лицом к стене, руки на стену.
Они вшестером окружили Мецетти. Лайм обыскал его, нащупал толстый пояс, обернутый вокруг талии, и скорчил гримасу.
– Деньги все время были с ним. Снимите с него рубашку.
Он отложил револьвер в сторону и бегло осмотрел номер. Из крана умывальника непрерывно капала вода; рядом на четырех растопыренных ногах стояла старомодная ванна. Надо отдать должное Мецетти – во всем отеле это был, наверно, единственный номер с собственной ванной. Революционеры тоже используют комфорт, когда у них появляется такая возможность.
Агенты вывалили деньги на пол, Мецетти стоял, быстро моргая глазами и пытаясь смотреть на всех сразу. Лайм сделал своим людям знак отойти и приблизился к Мецетти вплотную.
– С кем ты должен встретиться?
– Ни с кем.
– Где записка, которую тебе оставили в машине?
Мецетти взглянул на него с удивлением. Лайм бросил через плечо:
– Двое, займитесь запиской. Он не успел ее выбросить.
Мецетти стоял в одних кальсонах и дрожал, но явно не от холода. Лайм подошел к небольшому столу и отодвинул кресло. Оно шаталось – из-за сломанной ножки или неровного пола. Он закурил сигарету.
– Стой на месте.
– Какого черта вы тут делаете? Вы знаете, кто я…
– Молчать. Ты будешь говорить, когда тебе скажут.
– Эти деньги принадлежат "Мецетти индастриз". Если вы попытаетесь их украсть…
– Заткнись!
Лайм сел и закурил, глядя на Мецетти. Один из агентов обшарил карманы пальто, висевшего в гардеробе.
– Вот она.
Чэд Хилл взял у него записку и отнес Лайму.
Лайм взглянул на бумажку. "Марио, жди нас в привокзальном отеле в Хейноле". Хилл держал листок пинцетом, и Лайм кивнул; Хилл положил его в конверт.
– Подойди сюда.
Мецетти не двинулся с места, пока один из агентов грубо не толкнул его в спину.
По знаку Лайма агенты подтащили от окна высокий деревянный стул с прямой спинкой. Они пододвинули его к столу, и Лайм сказал:
– Сядь.
Мецетти осторожно опустился на стул.
Лайм перегнулся через стол, схватил Мецетти за волосы и ударил его лицом об крышку стола. Зубы Мецетти клацнули, челюсть перекосилась, глаза выкатились из орбит.
Лайм сел на место, ожидая результата. Мецетти медленно выпрямился с искаженным от боли лицом.
Лайм ждал.
– Фашистский ублюдок, – произнес Мецетти.
Лайм никак не реагировал, продолжая пыхтеть своей сигаретой. Через мгновение носок его ботинка вонзился в голень Мецетти.
Мецетти согнулся пополам, ухватившись за ногу, и Лайм с размаху ударил его в лицо. Удар отшвырнул его назад, стул опрокинулся, и Мецетти рухнул на пол.
Агенты подобрали стул, подняли Мецетти с пола и посадили его на место. Мецетти чуть не застонал, увидев, как Лайм вытащил из кармана узкие щипцы и поднес их к верхушке его правого уха. Сильно сдавил, потом дернул вверх; Мецетти взвился следом, но агенты прижали его обратно к стулу.
Лайм отпустил ухо и ткнул острыми концами щипцов под подбородок Мецетти. Голова его откинулась, как у пациента в зубоврачебном кресле.
Чэд Хилл смотрел на все это с тревогой и неодобрением.
Лайм вдавливал щипцы в кожу, пока под челюстью Мецетти не появилось несколько красных капель. Когда Лайм убрал щипцы, Мецетти ощупал подбородок и увидел на пальцах кровь. Последние остатки напускной храбрости улетучились из него, как вода из ванной, в которой выдернули затычку.
– Хорошо. Так с кем ты должен был встретиться? Со Стуркой? С Элвином Корби? С Сезаром Ринальдо?
Мецетти облизал губы. Лайм продолжал:
– У тебя есть выбор. Ты можешь говорить или строить из себя героя. Тогда тебя ждет боль, которую ты не в силах будешь вынести, но попробовать все-таки можно. Правда, даже если ты ничего не скажешь, я все равно дам им знать, что ты раскололся. А вот если поведешь себя по-умному, то мы забудем про тебя до тех пор, пока не поймаем всех остальных.
Внезапно он вонзил щипцы в тыльную сторону его ладони. Кровь хлынула ручьем; Мецетти судорожно сжал руку. Лайм повернулся к Чэду Хиллу:
– Неплохая идея – надо сообщить Стурке, что он заговорил. Тогда Стурка забеспокоится и начнет менять места.
Фраза была рассчитана только на Мецетти; Лайм не сомневался, что Мецетти не имеет понятия о том, где находится Стурка. Разумеется, сам Стурка об этом знал. Заговорит Мецетти или нет, это не заставит его волноваться.
– Я не знаю, где они. Правда, не знаю.
Мецетти говорил безжизненно и монотонно. Он сидел, опустив глаза и глядя в стол. Лайм сказал:
– Я хочу, чтобы ты был очень осторожен, отвечая на мой следующий вопрос. Сколько людей осталось в группе?
Лайм точно рассчитал интонацию вопроса. Он прозвучал так, словно Лайм уже знал ответ и только хотел убедиться, что Мецетти говорит правду. В ожидании ответа он постукивал щипцами по столу.
Мецетти медленно и неохотно пробормотал:
– Четверо. Те, что вы назвали, и Пегги Остин.
– Напрасно ты решил мне лгать.
Он приставил острый кончик щипцов к ямке на груди Мецетти и стал ввинчивать его в тело.
– Господи, это правда!
Лайм продолжал вкручивать щипцы.
– Послушайте, не надо, ради Бога, уберите это от меня!
Мецетти пытался отодвинуться назад, но два агента крепко прижали его к стулу. От страха он покрылся потом. Лайм неожиданно убрал щипцы:
– Говори.
– Если вы знаете так много, то знаете и то, что я сказал правду. Господи.
– Но кто помогает ему извне?
– Стурка знает многих людей. У него большие связи.
– Назови имена.
– Я не…
– Рауль Рива, – бросил Лайм и взглянул на него. Марио выглядел сбитым с толку. Лайм не стал настаивать.
– Когда вы оставили лодку на мели, вы убили ее хозяина. Что вы сделали потом?
Это звучало как еще один тест. Мецетти сказал:
– Я тут ни при чем. Я его не убивал.
– Ты так же виновен, как все остальные, и сам это знаешь.
– Нет-нет. Боже мой, я никого не убивал.
– Ты угрожал смертью пилоту, с которым прилетел сюда из Гибралтара.
– Только для того, чтобы он со мной сотрудничал. Но ведь я его не убил, правда?
– Что вы сделали после того, как зарезали хозяина лодки?
Лайм стал опять поигрывать щипцами, и Мецетти глубже вжался в стул:
– Нас ждала другая лодка.
– Вы все время держали Фэрли в гробу?
Глаза Мецетти округлились. Он сглотнул слюну.
– Не всегда. То так, то эдак. Мы вытаскивали его, когда были в море.
– Куда вы поплыли потом?
– Вдоль побережья.
– В Альмерию?
– Да, на другой лодке. Но до этого мы проехали пару сотен миль на грузовике, половину пути вдоль берега. Мы не могли все время плыть на лодке – слишком большое расстояние.
– Хорошо, вы ехали на грузовике. Кто вам его доставил?
– Стурка.
– Нет. Стурка давал распоряжения, но он не был человеком, который доставил вам грузовик. Кто это был?
– Я его никогда не видел.
– Это был Рива, верно?
– Я никогда не слышал ни о каком Риве.
– Держите его, – сказал Лайм. Он встал, наклонился ближе к Мецетти и мягко ввел кончики щипцов ему в ухо. Когда он почувствовал, что уперся в барабанную перепонку, то слегка надавил на рукоятки; в то же время левой рукой он придерживал Мецетти голову.
– Так кто это был, Марио?
Мецетти начал кричать.
Лайм ослабил нажим, но продолжал держать щипцы у него в ухе, пока Мецетти не перевел дыхание и не смог заговорить.
– Прошу вас, поверьте мне… Я никогда его не встречал.
– Но ты его видел?
– Да…
– Как его имя?
– Стурка несколько раз называл его Бениузеф.
– Бениузеф? – переспросил Чэд Хилл.
– Бениузеф, – машинально повторил Лайм, нахмурившись. Он убрал щипцы. – Толстяк, и слегка прихрамывает.
– Да, это он, – выдохнул Мецетти.
Лайм сел в кресло, глядя на него через стол:
– Вернемся к гаражу в Паламосе, где вы сделали запись.
– Господи, вы и это знаете?
– Итак, вы собрали вещи. Фэрли уложили в гроб. Гроб погрузили в катафалк. За рулем сидел Корби. Остальные уничтожали следы – стирали отпечатки пальцев, подбирали все, что привезли с собой. Потом все пошли к катафалку. Но кто-то должен был выключить свет и закрыть дверь гаража. Это сделал ты.
– Боже милосердный. Вы что, снимали все это на камеру?
– Стурка сказал тебе, чтобы ты выходил и выключил свет.
– Да.
– Ты вышел и закрыл гаражную дверь. Потом стер с двери отпечатки пальцев и залез в катафалк.
– Да, да, – кивал Мецетти.
– Стурка видел, как ты выключал свет, верно?
Мецетти нахмурился:
– Кажется, да.
– А потом, когда ты подошел к двери, он протянул тебе тряпку, чтобы стер отпечатки?
– Да, так и было. Господи.
Лайм в задумчивости откинулся на спинку кресла. Это было то, что он хотел услышать. После паузы он сменил тему:
– Вы подплыли к побережью у Альмерии. На берег сошли все?
– Нет, только я. Я доплыл на плоту.
– А остальные остались на лодке? Что они собирались делать дальше?
Мецетти посмотрел на щипцы:
– Вы ведь все равно меня убьете, верно?
– Мы отошлем тебя в Вашингтон. Ты будешь убит, но не мной.
– Правосудие свиней. Фашистская газовая камера.
– У газовой камеры нет идеологии, – сухо сказал Лайм. – Твой друг Стурка однажды уморил газом целую деревню.
Но он допустил ошибку, позволив ему думать. У Мецетти появилось время, чтобы вспомнить о своем безнадежном положении. Теперь из него будет трудней что-нибудь выбить; щипцы развяжут ему язык, но он начнет лгать. На более продолжительных допросах это можно выявить; там на него будут давить до тех пор, пока он не станет каждый раз давать одни и те же ответы.
Но у Лайма для этого не было времени. Он встал и протянул щипцы одному из агентов:
– Отвезите его в Лахти.
Было около девяти часов. Чэд Хилл повез его в полицейский участок. Пальто Лайма отяжелело и курилось паром; он снял его и перекинул через спинку сиденья.
– Я думаю, что Бениузеф Бен Крим должен быть где-то здесь. Надо объявить его в розыск. Разошлем фото и описание внешности, в первую очередь в аэропорт, – он наверняка пытается сейчас уехать, если уже этого не сделал.
Чэд Хилл спросил:
– Но ведь Бениузеф – этот тот, кто доставил им грузовик?
– Верно.
– Однако это случилось в Испании. Почему вы думаете, что он теперь здесь?
– Кто-то оставил машину и записку для Мецетти.
– Но почему именно Бениузеф?
– Он у Стурки на посылках. Это работа как раз для него.
Чэд Хилл все еще сомневался, и Лайм пояснил:
– Отпечатки пальцев Мецетти в гараже оставили намеренно – это была идея Стурки. Стурка видел, как Мецетти выключал свет, но не сказал ему, чтобы он стер отпечатки на выключателе.
– И что это значит?
– Он хотел, чтобы мы нашли Мецетти, – ответил Лайм.
Он все время боролся со сном – мягкое сиденье располагало к дреме. Но он не мог позволить себе заснуть. Восемьдесят семь часов до инаугурации. Он выпрямил спину, упершись кулаками в поясницу; позвонки слегка хрустнули.
– "Конкорд" в нашем распоряжении?
– Да, он стоит в Хельсинки, – ответил Хилл.
– Хорошо. Едем туда.
– Вам надо бы поспать. У вас вид, как у покойника.
– Я посплю в самолете.
– Куда полетим?
– В Алжир, – сказал Лайм. – Начнем оттуда.
С этого места и надо было начинать. Саттертуэйт был прав. Стурка профессионал, а профессионал не делает глупых ошибок. Отпечатки пальцев, оставленные в гараже, были бы глупостью в том случае, если бы они действительно были ошибкой.
Стурка сделал отвлекающий маневр, отправив их в Финляндию, а сам тем временем обосновался в Западной пустыне. Бениузеф служил этому лишним подтверждением. Если Стурка использовал людей из своей старой алжирской команды, значит, он и сам находился в Алжире.
Все те же знакомые места. Места, где Стурка каждый раз переигрывал Лайма.
Понедельник, 17 января
03.20, восточное стандартное время.
Подготовка была закончена, и Рива перешел к оперативной части плана.
Он узнал прогноз погоды и рассчитал все так, чтобы "время икс" совпадало с приходом циклона в Вашингтон.
При температуре два градуса пошел мокрый снег, хлопья сцеплялись в комья и лепились на все, что попадалось по пути. Снежный шквал сильно снижал видимость, и Риве это было на руку.
Они работали в двух автомобилях: Каванах и Харрисон в "шевроле", а Рива – в "додже". В "шевроле" лежало десять прессованных зарядов. Рива изготовил бомбу в виде шланга и положил ее рядом на сиденье, прикрыв сверху газетой.
Ключевым моментом была атака против Милтона Люка; однако по сравнению с другими он являлся самой трудной мишенью, потому что ни у кого не было и половины такой охраны, как у него.
Люк жил на верхнем этаже большого дома на Висконсин-авеню. Попасть в сами апартаменты было практически невозможно; люди из Секретной службы занимали все здание.
Поэтому они решили действовать в обход. Бессмысленно атаковать противника в самом укрепленном месте. Люк являлся ключевой фигурой, но существовали и другие, тоже очень важные; можно было нанести удар по одной из второстепенных целей, чтобы отвлечь внимание врага и сбить его с толку.
Для начала они выбрали дом сенатора Холландера. Идея заключалась в том, чтобы разворошить гнездо старого фашиста, не причиняя ему особого вреда. Рива поехал первым. Большие дома в георгианском стиле стояли довольно далеко от дороги; фонари мигали сквозь густой снег, и при их свете он разглядел стоявший на обочине большой фургон, принадлежавший Секретной службе. Возможно, это была та же самая машина, в которой они охраняли Декстера Этриджа до его смерти.
Он проехал мимо них на скорости двадцать пять миль в час и включил переносную рацию. Он сказал только одно слово:
– Копасетик.
Ожидая ответа, он повел "додж" дальше, на Массачусетс-авеню. Прошло несколько минут. "Шевроле" медленно подъехал к дому Холландера, и Каванах швырнул ранец в темноту. Они заранее выбрали место. Взрыв не мог причинить большого ущерба – возможно, вырвет только несколько кустов и заденет осколками дом и фургон охраны. Зато он поднимет много шума и пригонит сюда целую толпу полицейских. Бомба в ранце должна была сработать через полчаса, что оставляло им запас времени для маневра.
– Копасетик.
Он взглянул на портативный приемопередатчик, стоявший рядом на сиденье. Рация снова замолчала. Он проехал три квартала вверх по улице, миновал большой дом, в котором жили два конгрессмена, один сенатор и министр финансов. Припарковав машину на обочине, он отключил в кабине свет, открыл дверцу и вышел под снегопад.
Здание стояло на углу, и в нем было два подъезда, по одному с каждой улицы. Имелся также служебный вход – наклонный пандус, уводивший к подземному гаражу. Все три входа охранялись: по одному человеку на каждую дверь и еще по два вооруженных охранника у главных подъездов.
Рива медленно направился к служебному входу – неясный и бесшумный силуэт в темноте ночи. Он приготовил оружие – револьвер 32-го калибра с навинченным на дуло глушителем. Он взвел курок и прижал пистолет к телу, так, чтобы его скрывали складки развевающегося пальто.
Коп заметил его приближение. Он выпрямился и вышел на свет, держа оружие на изготовку:
– Доброй ночи.
Вид у него был дружелюбный, но внимательный.
– Доброй ночи, – сказал Рива и выстрелил два раза.
Раздались два легких хлопка; коп откинулся к кирпичной стене и сполз на землю. На стене от него остался влажный след. Рива оттащил копа в темноту и надел на себя его фуражку. Он встал на пост у двери с ключами, которые вытащил из кармана копа.
У американцев просто детские представления о безопасности.
В конце улицы появился автомобиль. Подъехав, он помигал фарами. Рива поднял левую руку высоко над головой. "Шевроле" развернулся на дороге и задом подъехал к служебному входу.
Фары погасли, дверцы отворились.
– Все в порядке?
– Да, нормально.
Со стороны это выглядело так, будто коп разговаривал со своим сменщиком.
Рива открыл ключом служебную дверь:
– Не торопитесь.
– Ладно.
Каванах и Харрисон вошли внутрь, захватив с собой пять зарядов.
Рива проверил дверь, убедившись, что ее можно открыть изнутри без помощи ключа. Все, что им понадобится, это отодвинуть засов. Он бросил ключи на труп полицейского и пошел вверх по пандусу мимо "шевроле". Мотор в машине работал почти бесшумно. Он сгреб с крыши горсть снега и неторопливо двинулся на улицу, за угол дома и через весь квартал к стоявшему у дороги "доджу".
Он сел в машину и приготовился ждать тридцать пять минут – столько, по их расчетам, должна была занять вся операция. Не было никаких причин опасаться каких-то неприятностей. Во внутренних коридорах охраны не было, а у дверей высокопоставленных лиц часовых не ставили. Американцы не могут жить при слишком жестком режиме охраны. Поэтому все, что нужно, это проникнуть внутрь здания, а дальше вас уже никто не побеспокоит.