- Зачем?
- Потому что, как и у Макса, у меня нет страховки, и если я буду и дальше выяснять, что к чему, то, как и Макс, могу узнать, что действительно произошло с Миксом. А потом кто-то решит перерезать мне горло, и моя жена останется очень бедной вдовой.
- Перестань, Харви.
- Я говорю серьезно.
- Хорошо, я посоветуюсь с Валло.
- Отлично.
Мурфин вновь отхлебнул кофе, поставил чашку на стол, зажег еще одну сигарету, почесался, вновь уставился в потолок.
- Ты говоришь, Гэллопс нанял двести человек, - сказал он. - И что из этого следует?
- Из этого следует, что нам пора прогуляться в Сент-Луис.
Мурфин перевел взгляд на меня. И довольно кивнул, одарив меня одной из своих отвратительных улыбок.
- Знаешь, я подумал о том же.
Роджер Валло слушал меня с неослабным вниманием. Он даже забыл о ногтях. Однако, когда я закончил, вернее, решил, что закончил, ему понадобилось даже больше подробностей, чем Мурфину, хотя Валло и не удивился тому, что я смог узнать серебряную ложку моей матери. Но Роджер Валло с детства привык пользоваться серебряными ложками.
Особенно интересовало его, как выглядел Макс Квейн, когда выполз из ванной в гостиную, чтобы умереть на дешевом зеленом ковре.
- Он ничего не сказал перед тем, как умер? - спросил Валло.
- Нет. Он уже не мог говорить.
- Ни единого слова?
- Нет.
- Бедный Квейн, - вздохнул Валло, и я подумал, что это первое слово симпатии или сожаления, сказанное о Максе Квейне.
Тут же Мурфин сообщил о моем желании получить вперед половину десятитысячного гонорара. Валло внимательно выслушал мои соображения, хотя и начал покусывать ногти. Особенно его донимал мизинец левой руки. Когда я замолчал, Валло снял трубку, сказал несколько слов, положил трубку и посмотрел на меня.
- Чек скоро принесут, мистер Лонгмайр.
- Спасибо.
- Вы действительно чувствуете, что вам грозит опасность?
- Надеюсь, что нет, но нельзя исключать такую возможность.
- И в чем выражается это чувство? - спросил он. Вопрос показался мне странным, но, взглянув на Валло, я не увидел ничего, кроме неподдельного интереса.
- Я нервничаю, - ответил я. - Проявляю большую осмотрительность. Живу в тревоге. Возможно, даже боюсь.
Валло задумчиво кивнул.
- Видите ли, мне никогда не грозила реальная опасность. Должно быть, это интересно.
- Да, - ответил я. - Чрезвычайно.
- А теперь о вашей поездке в Сент-Луис, - Валло резко перешел к делу. - Когда вы сможете поехать туда?
Я взглянул на Мурфина.
- Завтра?
- Да, завтра. Старину Макса будут хоронить не раньше послезавтра. Мы должны успеть вернуться, - Мурфин повернулся к Валло и добавил тоном человека, которого осенила потрясающая идея: - Не хотите ли вы нести на похоронах гроб Макса?
От этого вопроса Валло яростно набросился на ноготь большого пальца правой руки. Покончив с ним, он посмотрел на Мурфина и сказал без тени сожаления:
- Мне очень жаль, но мои отношения с Квейном не были настолько близки.
- В этом-то вся загвоздка, - Мурфин печально вздохнул. - Я не могу найти ни одного человека, который назвал бы себя другом Макса.
- А мистер Лонгмайр?
- Харви? - переспросил Мурфин. - Харви не ходит на похороны.
Валло впервые услышал об этом и, как всегда в таких случаях, потребовал дополнительной информации.
- Почему?
- Я уже не делаю того, что мне не хочется, если могу этого избежать. Я могу не ходить на похороны. И не хожу.
Валло обдумывал мои слова и, помогая ходу мыслей, глодал ноготь правого указательного пальца.
- Мне кажется, это довольно безответственная позиция.
- Мне тоже, - согласился я, - но теперь я как раз и избегаю ответственности перед кем-либо, кроме себя самого и своей семьи, тем более что и раньше такое бремя не доставляло мне особой радости.
- Вы очень откровенны.
- У меня нет причин скрывать свои взгляды.
- Вероятно, вы правы. Все это очень интересно, но у нас возникли определенные трудности, и я рассчитываю на вашу помощь. Я полагаю, вы не откажетесь поделиться с нами своими мыслями?
- Отнюдь.
- Мы должны найти замену Квейну. Я думаю, вы согласитесь со мной, что он обладал некоторыми достоинствами, не свойственными многим и многим.
Если Валло и не скорбел по Квейну, ему недоставало такого сотрудника или, по меньшей мере, некоторых его достоинств, таких, как быстрый, цепкий ум, умение манипулировать людьми, абсолютная безжалостность и безошибочное чутье на человеческие слабости. Стоило Максу захотеть, он наверняка стал бы преуспевающим бизнесменом или, если бы это занятие показалось ему чересчур пресным, агентом голливудских кинозвезд.
Я задумался над тем, где Валло может найти другого Макса Квейна, и память услужливо подсказала нужный ответ. Но прежде чем я открыл рот, секретарша принесла чек. Она отдала его Валло, который нацарапал свое имя и передал чек Мурфину. Тот расписался и передал его мне. Я посмотрел на чек, убедился, что смогу получить по нему пять тысяч долларов, и сунул его в карман.
Валло отпустил секретаршу коротким кивком, и, как только она ушла, я сказал:
- Я знаю человека, который сможет найти замену Квейну. Его специальность - подбирать достойных кандидатов на должности, где требуются особые достоинства. Кстати, именно он нашел профсоюзу двести новых сотрудников. Его зовут Дуглас Чэнсон, хотя он называет себя Дуглас Чэнсон Ассошиитс.
Валло кусанул большой палец правой руки.
- Однако это весьма забавно. Я имею в виду ваше предложение обратиться к Чэнсону.
- Почему?
- Он - мой друг, и, приступая к созданию фонда, я не раз консультировался с ним. Именно он рекомендовал мне Мурфина, - он взглянул на Мурфина. - Кажется, я не говорил тебе об этом.
- Нет, - ответил Мурфин. - Не говорил.
- Пожалуй, я воспользуюсь советом мистера Лонгмайра и свяжусь с Дугласом. Твое мнение, Мурфин?
- Поступайте, как сочтете нужным, - ответил тот.
Я почувствовал, что наша беседа подошла к концу, и начал подниматься из кресла, чтобы Валло не пришлось выгонять нас, когда зазвонил телефон.
Валло нахмурился, снял трубку, послушал, сказал:
- Понятно, - все еще хмурясь, посмотрел на меня. - Это вас. Если вам не трудно, поговорите из кабинета Мурфина.
- Хорошо, - кивнул я и направился к выходу. Мурфин шел следом за мной. В его кабинете я взял трубку. Звонила моя сестра, и по ее голосу я понял, что она на грани истерики.
- Спокойнее, - сказал я. - В чем дело?
- Звонила Салли.
- И?
- Она хочет приехать домой.
- Пусть едет.
- У нее был ужасный голос.
- Что значит ужасный голос?
- Откуда мне знать, что это значит? Она страшно напугана, просто в панике. Она хотела, чтобы я приехала за ней.
- Почему бы ей не взять такси?
- Черт побери, Харви, говорю тебе, что она напугана до смерти. Она просила меня приехать за ней, но я не могу оставить детей и мне не хотелось брать их с собой, поэтому я сказала, что за ней приедешь ты.
- Где она сейчас?
- В юго-восточной части Двенадцатой улицы, - Одри назвала номер дома. Этот район Вашингтона не считался респектабельным. Скорее наоборот. - Я не хотела везти туда детей.
- Детям там делать нечего, - согласился я. - Когда она звонила?
- Минут десять назад. Может, пятнадцать. Я перезвонила Ловкачу, и он сказал, что я, возможно, застану тебя у Валло.
- Салли сказала что-нибудь еще?
- О чем?
- Не знаю. Просто что-нибудь.
- Она сказала, что хочет домой. Разве этого недостаточно?
- Достаточно, достаточно. Я съезжу за ней.
- Прямо сейчас?
- Прямо сейчас.
Я попрощался с сестрой, положил трубку и повернулся к Мурфину.
- Не хочешь ли прогуляться со мной?
- Куда? - спросил он.
- На Двенадцатую улицу, там подружка Макса. Она хочет вернуться домой к моей сестре, но боится сесть в такси.
Мурфин посмотрел на меня.
- Та самая негритянка?
- Совершенно верно.
- Думаешь, она скажет нам что-нибудь о Максе?
- Мы можем спросить.
- Да, мы можем, почему бы и нет. Хорошо, поехали, - он двинулся к двери, потом остановился и оглянулся: - У меня идея.
- Какая?
- Не стоит ли нам после возвращения из Сент-Луиса навестить этого типа из "Дуглас Чэнсон Ассошиитс"? Как ты на это смотришь?
- Положительно, - ответил я.
Глава 12
Мы поехали в служебной машине Мурфина, большом коричневом "Мерседесе 450 SEL". Машину Мурфин вел спокойно, даже беззаботно, уверенный в том, что не ему придется платить за ободранную краску или помятый бампер.
- Знаешь, что я тебе скажу?
- Что? - поинтересовался я.
- Эта машина нравится мне больше, чем те, что были у меня раньше, за исключением одной. Знаешь, какой именно?
- "Кадиллака" с открытым верхом модели пятьдесят седьмого года, который ты купил в девятнадцать лет, - ответил я. - Желтого цвета.
- Я уже говорил тебе о нем? - разочарованно протянул Мурфин.
- Да, говорил.
Но он все равно рассказал мне о "кадиллаке". После окончания школы в 1956 году Мурфин не стал поступать в колледж. Во-первых, у него не было денег на обучение. Во-вторых, он не видел смысла в дальнейшей учебе. Вместо этого он начал работать в питтсбургской "Экм Новелти Компани", строившей кегельбаны и снабжавшей город игральными автоматами, любовно прозванными "однорукими бандитами".
Владелец "Экм Новелти Компани", некто Франциско Саллео, которого в питтсбургских газетах называли не иначе как Грязный Френки, поддерживал обширные связи с востоком (Нью-Йорк) и с дальним западом (Лас-Вегас). Грязный Френки быстро оценил деловые качества Мурфина, и тот буквально запрыгал по ступенькам иерархической лестницы "Экм Новелти Компани". Вскоре он руководил установкой и обслуживанием игральных автоматов в многочисленных танцевальных залах, загородных и ночных клубах и публичных домах Питтсбурга.
В награду за трудолюбие, способности и абсолютную преданность интересам фирмы Грязный Френки назначил Мурфину жалованье 500 долларов в неделю, немалую сумму для девятнадцатилетнего юноши не только в 1957 году, но и в наши дни.
И Мурфин купил новенький желтый "кадиллак" модели пятьдесят седьмого года, знаменитой огромными задними крыльями. Тогда же он начал ухаживать за мисс Марджери Бзоуски, дочерью Большого Майка Бзоуски, функционера двенадцатого комитета объединенного профсоюза сталелитейщиков (АФТ-КПП).
В свидетели на свадьбу с Марджери Мурфин пригласил Грязного Френки, но в день свадьбы того выловили из Мононгахела-ривер с пулей в затылке.
Коллеги Френки с востока (Нью-Йорк) и с дальнего запада (Лас-Вегас) не поделили прибылей, в результате чего в Питтсбурге разразилась маленькая война, кое для кого закончившаяся весьма плачевно. Мурфин, вынужденный примкнуть к одному из враждующих лагерей, ошибся в выборе и оказался на скамье подсудимых. И хотя с помощью хорошего адвоката ему удалось избежать тюрьмы, он лишился работы, накоплений и любимого желтого "кадиллака" модели пятьдесят седьмого года.
Марджери ждала ребенка, и Мурфину не оставалось ничего другого, как соглашаться на любую работу. Тесть устроил его на сталеплавильный завод. Работа была тяжелой и грязной, к тому же Мурфину приходилось рано вставать. Но вскоре он обратил внимание, что профсоюзные чиновники не перетруждают себя и ходят с чистыми руками. Не прошло и года, как Мурфин стал секретарем-казначеем местного отделения профсоюза.
Его способности и тут не остались незамеченными. В двадцать два года Мурфина переманит профсоюз государственных работников, а к двадцати шести он стал организационным директором ПГР.
- Но больше всего, - закончил он, - мне нравилось работать у Френки.
- Ты должен радоваться, что тебя не убили, - заметил я.
- Если бы Френки остался в живых, - мечтательно сказал Мурфин, - кто знает, кем бы я был сегодня.
- Боссом преступного мира Питтсбурга? - предположил я.
Он искоса посмотрел на меня.
- А что в этом плохого?
- Разумеется, ничего.
На перекрестке Пенсильвания-авеню и Двенадцатой улицы мы повернули направо и начали искать свободное место у тротуара. Дом с номером, названным мне Одри, находился посреди квартала, не желающего участвовать в возрождении Капитолийского холма и его превращении во второй Джорджтаун. Возрождение означало, что спекулянт, купивший тут дом в семидесятом году за пятнадцать тысяч долларов, теперь мог требовать за него, после незначительного косметического ремонта, не меньше восьмидесяти.
Квартал состоял из обшарпанных кирпичных домов, в основном трехэтажных. Большинство из них нуждалось в покраске. Жили в них главным образом негры. Мы с трудом втиснулись между двумя старыми машинами. Среди других машин, стоящих вдоль тротуара, некоторые были без колес, другие без дверей, и почти во всех, лишившихся колеса или двери, не было стекол. В двух или трех машинах играли дети.
Мы вылезли из кабины, и Мурфин проверил, закрыты ли двери. На нас сразу же обрушилась жара августовского вашингтонского полдня. Мурфин ослабил узел галстука, и я решил, что сегодня утром он одевался, еще не проснувшись. Иначе я не мог объяснить сочетания этой крикливой широкой оранжево-зеленой тряпки с голубой рубашкой, рыжеватым твидовым пиджаком и лиловыми брюками. Мне даже пришла в голову мысль о том, что Мурфин не различает цветов. Впрочем, я и раньше не раз задумывался над этим.
Нужный нам дом выглядел чуть лучше своих соседей. Его трехэтажный фасад белел свежей краской, и кто-то позаботился о том, чтобы заменить на окнах сетки от насекомых. Дом кичился также крытой верандой с деревянным ограждением. На веранде в шезлонге сидел негр лет шестидесяти с седыми, коротко стриженными курчавыми волосами, в пижамных штанах и футболке, с банкой пива в руке. Его ноги покоились на деревянном ограждении. За спиной висел щит с объявлениями о сдаче квартир.
Мурфин и я направились к бетонной дорожке, рассекавшей лужайку перед домом и ведущей к двери. От травы на лужайке осталось лишь несколько желто-бурых островков, изнывающих под августовским солнцем. Островки окружала твердая как камень земля, на которой уже ничего не могло расти. Украшали лужайку несколько пустых бутылок, которые еще не успели собрать.
Мы услышали вопль, когда до дорожки осталось двадцать футов. Обратил на него внимание и мужчина на веранде. Он опустил ноги на пол и повернулся к двери, словно мог заглянуть за нее и узнать, кто кричит.
Дверь распахнулась, и она выскочила на веранду, светло-шоколадная и темно-красная от крови, льющейся из ее носа и рта на подбородок, шею и грудь. Она помчалась по ступенькам на дорожку и остановилась. Посмотрела на себя и потрогала кровь на голой груди. Какое-то мгновение она смотрела на кровь, а потом рассеянно вытерла руку о бедро. Бедро также было голым. Салли Рейнс выбежала из дому в чем мать родила.
- Салли! - закричал я, и она взглянула в мою сторону, но, как мне показалось, не увидела меня. Ее глаза метнулись к дому. Она откинула голову, и вновь раздался тот же пронзительный вопль, полный страха и ужаса.
Он еще не затих, когда открылась дверь и на веранду вышли двое мужчин с пистолетами в руках. В лыжных масках. Голубой и красной. Помнится, я подумал, что в августе в лыжной маске душно и потеет голова.
Мужчина в красной маске небрежно махнул пистолетом в сторону седоволосого негра, сжимавшего банку с пивом. Тот попятился и вжался в стену.
Мужчина в голубой маске спустился со ступенек, чуть согнул ноги, сжал левой рукой запястье правой для большей устойчивости и прицелился. Дуло его пистолета смотрело на Салли.
Она перестала кричать, повернулась и побежала по бетонной дорожке. Я подхватил пустую бутылку, в которой когда-то было отличное виски "Олд Оверхоудд", и изо всей силы бросил ее. Она летела, сверкая в солнечных лучах, приближаясь к мужчине в голубой маске, целящемуся в Салли Рейнс. Бутылка попала ему в предплечье левой руки. Бросок оказался весьма удачным. Он не выронил пистолета, но посмотрел на меня. И тут же прыжком изменил позицию, вновь полуприсел, но теперь его пистолет нацелился то ли мне в сердце, то ли в голову. Точно я сказать не мог. Но застыл на месте.
Второй мужчина, в красной маске, нехотя посмотрел на нас и медленно поднял пистолет. Никто не мог помешать ему прицелиться. Он выстрелил дважды в спину Салли и один раз в голову. Первая пуля попала в поясницу, и она вскинула руки, словно хотела схватиться за небо. Вторая угодила в левое плечо, как в пируэте развернув Салли на сто восемьдесят градусов. Третья ударила в лицо, чуть ниже левого глаза, и Салли умерла еще до того, как рухнула на землю.
Мужчина, застреливший Салли Рейнс, вновь взглянул на нас с Мурфином. Затем спустился по ступенькам и тронул за плечо своего сообщника. Тот кивнул и начал отступать к дому, не сводя с меня пистолета. Наконец они скрылись за дверью, закрыв ее за собой.
Не сразу обрел я способность двигаться. Так же, как и Мурфин. Негр на веранде поднес ко рту банку с пивом. Хлопнула какая-то дверь. Вероятно, в доме был черный ход. Заурчал двигатель. Послышался звук отъезжающей машины.
Из домов начали выходить люди. По одному, по двое, по трое, чтобы поглазеть на мертвую молодую женщину, лежавшую на бетонной дорожке. Сначала они что-то бормотали, затем голоса зазвучали громче. Они рассказывали друг другу, как это случилось. Одна женщина лет пятидесяти зарыдала.
Я повернулся к Мурфину.
- Мне надо позвонить.
Тот кивнул.
- Это она?
- Да, - ответил я. - Салли Рейнс.
Я направился к веранде, на которой все еще стоял седой негр с банкой пива.
- У вас есть телефон? - повторил я.
- Этот чуть не застрелил вас, - сказал негр. - Когда вы бросили в него бутылку.
- У вас есть телефон? - повторил я.
- Да, у меня есть телефон, - он глотнул пива и прошел в дом. Я и Мурфин последовали за ним. - Надо быть сумасшедшим, чтобы бросать бутылку в человека с пистолетом, - он остановился, оглянулся и пристально посмотрел на меня. - Бросок, однако, у вас очень точный.
В гостиной переливался красками экран цветного телевизора. Звук был выключен.
- Телефон там, - показал негр.
Первым делом я позвонил сестре.
- У меня плохие новости. Очень плохие. Салли застрелили. Она мертва.
После долгого молчания она прошептала:
- О, мой бог, нет.
- Ты ей уже ничем не поможешь.
- Когда это произошло?
- Несколько минут назад.
- О господи, это моя вина. Только моя.
- Одри! - рявкнул я.
- Да, - едва слышно ответила она.
- Ты ни в чем не виновата. Абсолютно ни в чем. Послушай, я хочу, чтобы ты кое-что сделала. И немедленно.
- Что?
- Собери одежду себе и детям, садись в машину и поезжай на ферму. Там тебя встретит Рут.
- Рут меня встретит? - тупо повторила она, еще не отойдя от шока.
- Она будет ждать тебя и детей, - сказал я.
- Ты хочешь, чтобы мы поехали на ферму?
- Да.
- И ты приедешь туда?
- Приеду, но попозже.
- Хорошо.
- Рут тебя встретит.