- Нормально, - ответил я. - Правда, он держится несколько отчужденно. Возможно, просто стесняется.
- Он не верит в социальные приличия, - пояснил Квейн. - И не желает терять на них время. Поэтому он обходится без "здравствуйте", "до свидания", "пожалуйста", "благодарю" и тому подобного. Вероятно, он сберегает на этом две минуты в год. Или чуть больше.
Мурфин вновь улыбнулся. С каждым разом его улыбка становилась все отвратительней.
- Кого он тебе напомнил?
На мгновение я задумался.
- Микса. Почему-то он очень напоминает мне Арча Микса.
- Да, - кивнул Мурфин. - Иного ответа я и не ждал.
Дом находился в одном из самых оживленных кварталов М-стрит в Джорджтауне, и я трижды проехал взад-вперед, прежде чем смог поставить машину. Трехэтажное здание, сложенное из красного кирпича, было полностью отреставрировано, так что остались лишь стены, а парадную дверь, окна и деревянную отделку заменили, изготовив в полном соответствии со старыми. Реставрация обошлась в кругленькую сумму, но владелец дома не испытывал недостатка в деньгах.
Я поднялся по шести металлическим ступеням, ведущим к двери, и позвонил. Прошла минута или две, дверь медленно приоткрылась. За ней стояла абсолютно голая молодая женщина.
- О, помещик, проходи.
Я вошел, бросил на ходу:
- Оденься.
- Кондиционер при последнем издыхании.
- Оденься и попотей.
- О господи, ну ты и ханжа.
Она подхватила висевший на стуле почти прозрачный зеленый халат и накинула его на себя. Впрочем, меня не особо смущал ее внешний вид, потому что женщину звали Одри Данлэп - тридцатидвухлетняя вдова, моя сестра, миллионерша, пристрастившаяся к наркотикам.
Однажды, в шестнадцать лет, я узнал, что такое героин, и он мне понравился. Настолько понравился, что с тех пор я обходил его за милю, следуя теории, что слишком хорошее должно таить в себе что-то очень плохое. Подобный образ мыслей я мог унаследовать только от немецкой половины моей семьи, то есть от отца. Французы думали иначе.
За долгие годы из любопытства я пробовал и другие наркотики, но от большинства из них лишь дурел. Марихуана совершенно не действовала на меня, если не считать того, что я много кашлял и смеялся. К ЛСД я не прикасался, чувствуя, что это не для меня. А для успокоения нервов обычно прибегал к помощи джина.
Моя сестра, наоборот, никогда не баловалась героином, приберегая его, как она говорила, напоследок. Я не спрашивал, что она под этим подразумевала, так как ее ответ мог мне не понравиться. Когда мы виделись в последний раз, она обходилась гашишем и марихуаной, модными в то время, а моя сестра всегда шагала в ногу с модой.
- Ну, - сказала она, - полагаю, ты хочешь выпить?
- У тебя есть что-нибудь поесть?
- Ты сам знаешь, где что лежит.
- Где Салли? - спросил я. Для моей сестры Салли Рейнс, негритянка, была подругой, духовником, секретарем и поставщиком наркотиков.
- Она повела детей в парк.
- Сколько им?
- Шесть и пять, - ответила она. - Ты помнишь меня в шесть лет?
- Слишком хорошо.
- Они точно такие же.
- С ними нет сладу?
- Никакого.
- А почему бы вам не приехать в субботу на ферму? - предложил я. - Я соорудил качели над прудом.
- Как в Опилаусе?
Я взглянул на сестру. Она улыбалась.
- Неужели ты помнишь?
- Я помню все, - ответила она. - Лето сорок восьмого. Тебе было пятнадцать, а мне - пять, и качели летели над рекой, или ручьем, или озером, или чем-то еще, и ты держал меня, и мы падали, падали в воду. Чудное было лето, не правда ли?
- Чудное, - согласился я. - Так почему бы тебе не привезти детей в субботу?
- Рут не будет возражать?
- Ты знаешь Рут.
- Рут хорошая женщина. Правда, в ее присутствии у меня все время возникает ощущение, что во мне чего-то не хватает. По сравнению с ней, естественно. Мне она нравится, очень нравится. Я говорила тебе об этом?
- Я и так знаю.
Мы все еще сидели в гостиной, обставленной с безупречным вкусом. Сочетание антикварной и современной мебели давало неожиданный эффект, и фотографии как гостиной, так и всего дома не раз появлялись в воскресных приложениях полдюжины газет. Частенько фотографировали и Одри, одну или с детьми.
Я последовал за ней на кухню.
- Ты будешь что-нибудь есть? - спросил я, открывая холодильник, достаточно вместительный, чтобы прокормить постояльцев небольшого отеля.
- Я недавно встала, - ответила она. - Разве что чашечку чая.
Я поставил чайник на плиту и вернулся к холодильнику. Выбор оказался довольно широким. Ростбиф, жареная курица, окорок, чуть ли не десяток сортов сыра. Я остановился на куриной ножке и сандвиче с ростбифом. Моя сестра наблюдала, как я режу мясо.
- Догадайся, кто на днях мне звонил?
- Кто же?
- Ловкач.
Чайник засвистел. Я положил в чашку пакетик чая, залил его кипятком и накрыл чашку блюдцем, чтобы он лучше заварился. Затем достал из холодильника банку пива.
- Понятно. И как он?
- Шустрик, - ответила Одри. - Веселый. Можно сказать, энергия бьет ключом.
- И, как всегда, набит дерьмом.
- Не знаю. Я только говорила с ним по телефону. Он спрашивал о тебе.
- И что же он спрашивал? - Я перенес сандвич и пиво на кухонный стол у окна, выходящего на сад с фонтаном. Сад также фигурировал в воскресных приложениях. Моя сестра села напротив с чашечкой чая.
- Он хотел знать, по-прежнему ли ты скрываешься от всех.
- И что ты ему сказала?
- Я ответила, что, по имеющимся у меня сведениям, в твоем образе жизни ничего не изменилось.
Я покачал головой.
- Я не скрываюсь. Теперь у нас есть телефон и все прочее. Номер тебе известен. Так же, как и Ловкачу.
- И он когда-нибудь звонит?
- На прошлой неделе, - ответил я. - Он звонил на прошлой неделе.
- Ты снял трубку?
- Я был в саду, и, пока подошел, им надоело ждать.
- У тебя есть сигареты?
- Могу свернуть тебе одну.
- Вечно ты со своими причудами. - Она встала, нашла в буфете блок сигарет, открыла пачку, зажгла от спички длинную коричневую сигарету и глубоко затянулась. - Что у тебя за костюм? Ты собрался на маскарад?
Я оглядел свой костюм.
- А что тебе не нравится?
- Ему десять лет. По меньшей мере.
- Одиннадцать.
- Так по какому случаю ты его нацепил? - спросила Одри. - В прошлый раз ты заявился в комбинезоне и сапогах.
- Мне собираются заплатить кучу денег за две недели работы. Я подумал, что должен принарядиться.
- Комбинезон мне понравился больше. Кто же платит тебе кучу денег?
- Роджер Валло.
Одри скорчила гримасу, показывая, что она не слишком высокого мнения о Валло.
- Ты его знаешь? - спросил я.
- Мы встречались. Странный тип. И что ты должен для него сделать?
- Высказать свои соображения о том, что произошло с Арчем Миксом.
Она выдержала этот удар. Лишь слегка задрожала левая рука, когда она подносила сигарету ко рту. И то я бы не заметил дрожи, будь менее внимательным.
- Ты все-таки сукин сын, не так ли?
- Возможно.
Одри встала, подошла к раковине, затушила сигарету под струей воды и бросила окурок в мусорное ведро. Затем обернулась.
- Однако это забавно.
- Что именно?
- Вы с Ловкачом очень схожи.
- Мне это говорили.
- Когда Ловкач позвонил на прошлой неделе, его интересовали только дети и я. Он расспрашивал меня не меньше пятнадцати минут. Я думала, он никогда не замолчит. Он даже предложил повести детей в зоопарк. Но я сказала, что они терпеть не могут это заведение. Тогда он переключился на меня. Как я себя чувствую? Что он может для меня сделать? Не пообедать ли нам в ближайшие дни? А затем, ненавязчиво, даже перейдя на французский, он спросил, что, по-моему, могло случиться с Миксом? Именно таким будет твой следующий вопрос, не правда ли, Харви?
- Ты совершенно права.
- Ну, я могу сказать тебе только то, что сказала Ловкачу перед тем, как положила трубку. Я не знаю, что произошло с Миксом. Мы порвали все отношения шесть недель назад. Он исчез, или его похитили месяц назад. Полагаю, сейчас он уже мертв. Иначе и быть не может.
- Это длилось довольно долго, не так ли?
Одри отвернулась от меня и начала открывать и закрывать дверцы буфета. Наконец она нашла бутылку шотландского виски. Плеснула немного в стакан, выпила, шумно выдохнула. Пила она редко. Снова налила виски в стакан, добавила воды и села за стол напротив меня.
- Ты знаешь, сколько это длилось, - сказала она. - Год. А когда он ушел, я побежала к моему старшему брату за… за чем? Утешением? Поддержкой? Поглаживанием по голове? Ну, пожалуй, я получила все, что ты мог мне дать. Но благодаря Рут поездка не пропала зря. Она позволила мне выговориться.
- Я тоже не мешал тебе говорить.
- Ты слушал меня пятнадцать минут, а потом заерзал.
- Я допустил ошибку. Я не представлял, насколько это серьезно. Ты же не впервые встречалась с женатым мужчиной.
- Я все время забываю, что являюсь главной проституткой восточного побережья.
- Я же сказал, что ошибся. Серьезно ошибся.
- Полагаю, другого извинения я от тебя не услышу.
Она отпила из стакана и вновь шумно выдохнула.
- И как только люди пьют эту гадость?
- Привыкают, - я пожал плечами. - И потом, лучше не начинать до завтрака.
- Они приходили ко мне.
- Кто?
- Полицейские.
- И как они себя вели?
- Были вежливы. Решительны. Дотошны. И в то же время чувствовалось, что они зашли в тупик. А может, они хотели, чтобы я видела их именно такими. Мне нечасто приходилось сталкиваться с полицией.
- А Микс?
- Что Микс?
- Каким показался он тебе при вашей последней встрече?
Одри зажгла следующую длинную коричневую сигарету.
- Честным. Честным, грустным и нервным.
- То есть сказал, что возвращается к жене и детям.
Она медленно кивнула.
- Странные вещи происходят с некоторыми мужчинами, когда им переваливает за сорок, иногда за пятьдесят, особенно если они рано женились. Они находят кого-нибудь помоложе и посимпатичнее, думают, что это их последний шанс, и хватаются за него. А потом у них возникает чувство вины или страха или того и другого, и они возвращаются туда, где безопаснее. Скучнее, но безопаснее.
- Ты сказала, он нервничал. Из-за ваших отношений или чего-то еще?
- Если что-то и было, мы об этом не говорили. Разговор шел о нас, искусстве, литературе, жизни, в конце концов, - она помолчала. - Он несколько раз упоминал и тебя.
- О? Надеюсь, он хорошо отзывался обо мне?
- Не очень.
- И что же он сказал?
- Он сказал, что ты человек с принципами, но без цели в жизни и ему тебя жаль.
- Ты, естественно, защищала меня.
- Я сказала, что не совсем уверена насчет принципов.
Глава 5
Черный седан, "плимут", все еще стоял на другой стороне улицы, неподалеку от дома моей сестры. Я видел его, когда час назад трижды проехал вдоль квартала в поисках свободного места. Хотя машина осталась прежней, за рулем сидел другой человек.
Я пересек мостовую и пошел к "плимуту". У переднего бампера я остановился, достал жестяную коробочку и начал сворачивать сигарету. Мужчина за рулем наблюдал за мной. Я кивнул и улыбнулся. Ответного кивка я не заметил. Так же, как и улыбки. Свернув сигарету, я сошел на мостовую и, обойдя "плимут" спереди, подошел к дверце водителя. Тот встретил меня холодным взглядом.
- У вас есть спички, мистер? - дружелюбно спросил я.
- Я не курю.
С широкой улыбкой, казалось, приклеившейся к моему лицу, я похлопал себя по карманам, достал спички, закурил. Затем оглядев "плимут" взглядом человека, разбирающегося в автомобилях.
- Отличная машина "плимут", - сказал я. - Это модель "фьюри", не так ли?
Мужчина коротко кивнул. Ему было лет двадцать восемь - двадцать девять. Круглое пухлое лицо с голубыми глазами и маленьким носиком не вязалось с жестким, бесчувственным ртом. Светлые волосы закрывали воротник рубашки.
- Держу пари, тут мощный двигатель, - продолжал я тоном всезнайки. - Наверное, жрет прорву бензина.
На лице мужчины отразилось легкое раздражение.
Я огляделся и наклонился к окну.
- Надеюсь, вы не похититель? - доверительно спросил я.
- Кто?
- Моя сестра живет в доме напротив, - я указал на ее дом. - Через десять минут ее дети придут домой из парка. У моей сестры есть немного денег, поэтому я подумал, а вдруг вы и ваш приятель, тот, что сидел в этой машине час назад, ну, я подумал, что, если вы решили их похитить, не следует ли мне вызвать полицию.
- Ну неужели тебе нечем заняться? - пробурчал мужчина, вытащил из нагрудного кармана бумажник и показал мне бляху и удостоверение.
- Вы не будете возражать, не так ли? - сказал я, протягивая руку. Удостоверение говорило, что я имею дело с детективом полиции Вашингтона Джеймсом Нестером. Там также указывалось, что ему тридцать лет. Внимательно изучив удостоверение, я вернул бумажник владельцу.
- Наблюдаете за ее домом? - я понимающе кивнул.
- Как тебя зовут, приятель?
- Лонгмайр, Харви Эй. Лонгмайр.
- Почему бы тебе не пойти своей дорогой, Лонгмайр?
- Вы сердитесь? - удивился я и, прежде чем он успел открыть рот, продолжил: - Вы знаете, что делает моя сестра, не так ли? Она сидит в модном халате, который просвечивает насквозь, и пьет шотландское, хотя до обеда еще далеко.
- Послушай, приятель…
- Полагаю, мне надо пойти к ней и рассказать, как вы разглядываете ее прелести. Слава богу, наши отец и мать не дожили до такого позора, - я печально покачал головой и похлопал по дверце. - Ну, детектив Нестер, благодарю вас за увлекательную беседу.
Я повернулся и пошел к дому Одри. Позади заурчал мотор "плимута". Я обернулся. "Плимут" медленно отъехал от тротуара и влился в поток машин. Нестер даже не взглянул на меня. Но я все равно помахал ему на прощание.
Как и Джорджтаун, вашингтонский район Фогги Боттом (Туманная долина) когда-то славился лишь трущобами, и жили там преимущественно негры. Потом туда перебрался Государственный департамент, и совсем не стало туманов, хотя все еще есть люди, утверждающие, что с появлением этого уважаемого учреждения туман над Фогги Боттом значительно сгустился.
Фогги Боттом теперь считается престижным районом, то есть земля там стоит дорого, и Жан-Жак Ле Гуи, мой дядя Ловкач, естественно, не мог поселиться в менее фешенебельной округе. Его дом находился на Квин Эннс Лейн, и найти место для машины там было еще сложнее, чем в Джорджтауне. Однако спустя пятнадцать минут мне удалось прибиться к тротуару.
Двухэтажный, пастельной голубизны дом отделял от улицы дворик размерами с ковер в гостиной. Хозяин дома приложил немало сил, чтобы превратить дворик в японский сад. Там был даже крохотный пруд с маленьким мостиком, который охранял миниатюрный каменный тролль.
Я дважды позвонил, с восхищением разглядывая толстую старинную деревянную дверь, вырезанную из той, что закрывала построенную в прошлом веке пресвитерианскую церковь. Ее снесли, чтобы построить закусочную "Макдональд". Мой дядя всегда осматривал подлежащие сносу дома в поисках изделий из дерева, витражей цветного стекла, мрамора, других интересных элементов отделки, которые он мог бы использовать у себя. Так у него появилась мраморная ванная комната с витражом, изображающим Моисея, выходящего из зарослей тростника.
Я уже собрался звонить в третий раз, когда услышал голос дяди: "Кто там?" Он не открывал дверь кому попадя. Жители Вашингтона вообще опасались сразу открывать дверь, за исключением разве что моей сестры. Но Ловкач стал особенно осмотрительным после того, как впустил в дом сладкоголосую молодую пару. Они назвались свидетелями Иеговы, тюкнули дядю по голове и смылись, унеся с собой денег и ценностей на две тысячи долларов.
- Кто там? - повторил он, и я ответил:
- Твой бедный племянник, дядя. Пришел к тебе с миром.
Тогда он открыл дверь.
- Дорогой мальчик.
- Мне уже сорок три, дядя.
- Все еще ребенок. Мне пятьдесят шесть.
- Не прикидывайся стариком, Харви.
В общем-то, я не погрешил против истины. Он сохранил густые волосы, поседевшие лишь на висках. Соблюдал диету и не толстел. А по загорелому лицу с чуть крючковатым носом никто не дал бы ему больше пятидесяти, а то и сорока девяти. А если б я не знал, что он ничего не видит в трех футах перед собой, то никогда бы не догадался о контактных линзах в его зеленых глазах.
Дядя обставил гостиную антикварной мебелью, которую подбирал годами, поэтому я осторожно опустился на кушетку, показавшуюся мне наиболее прочной.
- Ты уже поел? - спросил он.
- Одри покормила меня.
- Понятно. Как Одри?
- Нормально.
- Я как раз смешал себе "мартини", но ты-то поел, и я могу принести тебе что-нибудь другое.
- Если можно, пиво.
Дядя кивнул, прошел через столовую в кухню и вернулся с подносом, на котором стояли высокая пивная кружка, бутылка импортного пива, бокал и маленький серебряный шейкер, как я догадался, с уже приготовленным мартини. Он поставил поднос, налил мне пива, пару раз тряхнул шейкер, наполнил бокал и пригубил его содержимое.
Ритуал закончился довольным кивком, и я спросил:
- Почему ты заинтересовался тем, что произошло с Миксом?
- Мне нравятся твои усы. Когда ты их отрастил?
- Два года назад.
- С ними ты похож на Фредрика Марча. Разумеется, молодого Фредрика Марча.
Дядя сунул руку во внутренний карман синего блейзера, достал серебряный портсигар, предложил мне сигарету, от которой я отказался, закурил сам и улыбнулся.
- Одри, естественно, рассказала тебе о нашем разговоре.
- Совершенно верно.
- Ну, можешь считать, что у меня чисто профессиональный интерес.
- Я думал, что ты на заслуженном отдыхе.
- Я ушел из управления, милый мальчик, но не из жизни. Около года назад я открыл частную консультационную фирму. Да, ты не мог знать об этом, потому что мы не виделись почти два года, не так ли?
- Примерно.
- Я получил твою рождественскую открытку. Ты тоже? Она мне очень понравилась.
- Ее нарисовала Рут.
- Как поживает эта очаровательная женщина?
- Прекрасно.
- Удивительная женщина.
- Это точно.
- А как она переносит одиночество?
- У нее есть я.
- Да, у нее есть ты и, конечно, козы, - можно было подумать, что ее спасали именно козы.
- Давай вернемся к Миксу, - предложил я.
- Но, дорогой племянник, полагаю, я должен спросить, почему ты обратил внимание на мою заинтересованность в том, что случилось с мистером Миксом?
- Роджер Валло намерен заплатить мне кучу денег, чтобы услышать, что я думаю об этом происшествии.
- Только за твои мысли по этому поводу? - он сразу вникал в суть проблемы, так что Ловкачом его прозвали не зря.
- Только за мои мысли, - кивнул я.