- На Талькауано, куда же еще! Я по тебе соскучился, Евдокия.
- Я тоже, но… - Дуняша вздохнула. - К тебе я не могу, ты же знаешь…
- Да почему не можешь?! - закричал Полунин. - Из-за Свенсона, что ли? Не валяй дурака, он только что ушел в рейс. Ты меня слышишь? Дуня!
- Слышу, слышу, пожалуйста, не нужно орать, как один слон. Дело в том… Ну, ты понимаешь, Мишель! Как это я вдруг поеду к тебе - все-таки замужняя женщина…
- Да побойся ты бога, при чем тут твое "замужество"! Дуня, - позвал он жалобно, - тут холод собачий, у меня уже ноги мерзнут, я сдуру в тонких туфлях поехал. При чем тут замужняя ты или незамужняя?
- Вот это мне нравится, "при чем"…
- Да ведь ты же не возражала, когда мы жили вместе На Сармьенто?
- Нет, ты все-таки ужасно какой-то не тонкий, прямо один варвар! Там ты был у меня, понимаешь, у меня! Потому что Колетт уступила квартиру мне, а не тебе. Одно дело, если женщина принимает у себя своего друга, и совсем другое - если она отправляется к нему. Ты знаешь, я никогда не была ипокриткой, но есть границы… Ну правда, Мишель, не сердись…
- Я не сержусь, я просто не понимаю, что за логика…
- Нет, сердишься, сердишься, я по голосу слышу. Хочешь, я тебе почитаю одни стихи?
- Что почитаешь?
- Стихи!
- Читай, - согласился он уныло и переступил с ноги на ногу - цементный пол кабины и в самом деле обжигал холодом сквозь тонкие подошвы.
- "Оттого и томит меня шорох травы, - нараспев произнесла Дуняша, - что трава пожелтеет, и роза увянет, и твое драгоценное тело, увы", - понимаешь, вообще-то это "он" обращается к "ней", а когда женщина читает это мужчине, слова о драгоценном теле несколько эпатируют, не правда ли?
- Ничего, я понял. Валяй дальше.
- "И твое драгоценное тело, увы, полевыми цветами и глиною станет. Даже память исчезнет о нас - и тогда оживет под искусными пальцами глина, и, звеня, ключевая польется вода в золотое, широкое горло кувшина. И другую, быть может, обнимет другой на закате, в условленный час, у колодца. И с плеча обнаженного прах дорогой соскользнет и, звеня, на куски разобьется". Хорошо, а?
- Главное, кстати, - сказал Полунин. - Ты, Евдокия, удивительно умеешь утешить. Чьи стихи?
- Не знаю, какой-то Г. Иванов, я нашла в старой тетрадке Ты завтра мне позвонишь? Мы сможем вместе пообедать.
- Нет, в обед у меня свидание с одним типом, я позвоню позже. Ну что ж, покойной ночи и извини, что разбудил…
На следующий день, когда Полунин пришел в "Шортхорн Грилл", Келли уже ждал его за столиком.
- Я думал, вы вообще не явитесь, - ворчливо сказал он и, обернувшись к официанту, сделал знак подавать. - Присаживайтесь, дон Мигель, давно вас не видел. Как жизнь?
- Веселого мало. У вас, кстати, тоже довольно усталый вид.
- Есть отчего…
Явно не в духе, он хмуро молчал, пока им накрывали на стол, потом так же молча принялся за еду. Полунин с аппетитом последовал его примеру - "Шортхорн" славился своим мясом, а он не ел с утра и успел порядком проголодаться.
- Да, - сказал он, разрезая толстый бифштекс, - во всей этой истории вы, скажем прямо, оказались не на высоте…
- При чем тут мы? - огрызнулся Келли.
- В том-то и дело, что ни при чем. А почему, собственно? Организация, подобная вашей, должна быть политической опорой режима.
- Кроме нас есть еще полицейский аппарат, есть федеральное бюро координации…
- Знаю, - перебил Полунин. - Налейте-ка мне еще этого "тинто".
Он подставил бокал, долил содовой из запотевшего сифона. Темное, почти черное вино вспенилось под шипящей струей и приобрело рубиновую прозрачность.
- Так вот, насчет полицейского аппарата. В Германии, в тридцать третьем году, все это хозяйство пришлось переделать сверху донизу… Переделать и приспособить к новым требованиям, а параллельно создать новый уже полностью свой аппарат Вам не кажется, тут можно провести некоторые аналогии?
- Они и были проведены, в общих чертах.
- Да, в слишком общих. А как быть с частностями? С тем, что вы вели слежку за студентами и профсоюзными делегатами и проморгали заговор в морском командовании? И вы, кстати, уверены, что дело ограничилось флотом?
Келли, продолжая жевать, пожал плечами.
- Трудно сказать. Армия пока сохраняет лояльность.
- Пока! - выразительно повторил Полунин и тоже занялся едой.
- Самое любопытное, - сказал он через минуту, - что именно ваш "враг номер один" - коммунисты - на этот раз оказались в стороне. Может, вы не за теми гонялись?
- Красные по обыкновению хитрят, - отозвался Келли. - Старый метод, дон Мигель, - заставить других таскать каштаны из огня.
- Не знаю, - Полунин с сомнением покачал головой. - Что-то это не очень на них похоже. Да и некоторые сведения, которыми мы располагаем, говорят о другом.
- Например?
- Коммунисты придерживаются строгого нейтралитета. Почему они сейчас не выступают за Перона, вы и сами понимаете. И почему они никогда не выступят против него - тоже понятно. Как бы там ни было, хустисиализм много дал аргентинскому рабочему, а Эвиту до сих пор боготворят в бедных кварталах. Это, разумеется, не может не приниматься в расчет партией, которая объявляет себя авангардом пролетариата.
- Хустисиализм как доктрина не имеет ничего общего с марксизмом, - возразил Келли.
- Дело не в доктринальных разногласиях… Когда правительство проводит какую-то реформу, народу важен практический результат, а вовсе не то, на какой теории она построена. И коммунисты - независимо от того, разделяют они или не разделяют идеи нашего лидера, - коммунисты, во всяком случае, никогда не противодействовали осуществлению его социальной программы… В отличие от других идейных противников перонизма.
- Они просто умнее, - возразил Келли. - И действуют исподтишка.
- Не знаю, - повторил Полунин. - Я боюсь, вы слишком уж механически переносите в аргентинские условия некоторые тезисы чисто европейского происхождения… Это все-таки не совсем одно и то же. Поймите, если гестапо беспощадно преследовало коммунистов, то это потому, что для нацистского режима они действительно были врагом номер один. Уж что-что, а чувствовать источник реальной опасности люди Гиммлера умели. В этом смысле вам действительно стоило бы внимательнее изучить опыт немецких коллег.
- Которые в конечном счете оказались в дерьме по самые уши, - желчно заметил Келли. - Вы говорите, мы проморгали Кальдерона. А они, ваши хваленые немцы, не проморгали Роммеля? Вицлебена? Клюге?
- Вы имеете в виду "генеральский заговор"? Э-э, дон Гийермо, вот тут вы ошибаетесь! - возразил Полунин. - Поверьте, гестапо с самого начала было в курсе всех деталей. Гиммлер выжидал, понимаете? Если бы после взрыва в Растенбурге власть перешла в руки путчистов, он немедленно объявил бы себя спасителем Германии: знал, дескать, обо всем, но ничего не предпринял, не препятствовал покушению, хотя и мог бы. Поэтому, выходит, фактически Гитлера убрал именно он, рейхсфюрер СС. Ну, а когда все повернулось по-другому, то и он по-другому объяснил свое бездействие: выжидал, мол, чтобы прихлопнуть всех заговорщиков разом.
Келли скептически усмехнулся.
- Вам, конечно, виднее, - сказал он, - я не столь подробно осведомлен об интригах покойного рейхсфюрера. Возможно, он был гениальным политиком. Но те немцы, с которыми приходилось - и, к сожалению, приходится - иметь дело мне, это в большинстве своем просто напыщенные болваны, которые склонны всех поучать, но страшно не любят, когда им указывают на их собственные промахи. А их обидчивость - это просто что-то патологическое. Я сам столкнулся с этим года два назад, когда речь зашла о проверке лояльности некоторых иммигрантов из Западной Германии. Местные встали на дыбы - увидели в этом чуть ли не оскорбление расы! Как это, мол, так - проверять истинных арийцев? Конечно, в принципе я готов согласиться, что немецкая колония - особенно та ее часть, что прибыла сюда после катастрофы сорок пятого года, - представляет собой как бы самоочищающуюся среду, однако…
- Тоже не совсем верно, - перебил Полунин. Он отодвинул тарелку, закурил, Келли смотрел на него выжидающе. - Что значит "самоочищающаяся среда"? Таких не бывает, строго говоря. История разведки достаточно убедительно доказывает, что опытного агента можно внедрить в любую среду… какой бы стерильной она ни казалась. А уж говорить о "стерильности" здешних иммигрантских колоний - сейчас, когда Аргентина стала проходным двором всего континента… Мы, помнится, касались уже с вами этой темы. А, кстати, тот парень, что я вам тогда сосватал, - как он, ничего?
- Позвольте… Ах да, русский, который служил в СС? Знаете, не сказал бы, что это такое уж приобретение.
- Правда? - Полунин горестно удивился. - Подумайте, а ведь мне его аттестовали с самой лучшей стороны. Я все больше убеждаюсь, что решительно никому нельзя верить. Что же он, недостаточно усерден?
- Да нет, усердия хоть отбавляй, - Келли оглянулся, подозвал официанта и велел подавать кофе. - Результатов пока не видно, сообщает всякую чушь. Вдруг, вообразите, приносит такой рапорт: "Вчера, там-то, в моем присутствии, такой-то произнес по адресу сеньора президента Республики русское национальное ругательство из трех слов". Можете себе представить подобный уровень информации! Что это еще, кстати, за "национальное ругательство"?
- Ну, есть такое. Перевести я затрудняюсь, - это скорее идиома, и довольно грубая.
- Нашел чем удивить, - сказал Келли. - Сеньора президента сейчас кроют все кому не лень… причем едва ли ограничиваясь тремя словами, уж в бранных-то эпитетах кастильский язык недостатка не испытывает. А что касается иммигрантских колоний, то вы правы - это наверняка рассадники всяческой инфекции, какая тут, к черту, стерильность. Вот чего не хотят понимать наши идиоты немцы.
- Сами они, к слову сказать, развели у себя такой бордель, что волосы дыбом встают. Скажу вам откровенно: я избегаю всяких контактов с немцами, просто боюсь, ну их к черту, с ними можно так нарваться… Да вот вам пример, не угодно ли? В сорок четвертом году, во Франции, в одной из партизанских банд подвизался на должности комиссара некто Густав Дитмар. Да, немец, как ни странно. Впрочем, "странность" эта объясняется довольно легко: Дитмар, как мне сказали, старый функционер КПГ, лично знал Тельмана, а карьеру военного комиссара начинал еще в Испании, в одной из Интернациональных бригад - помните, были такие?
- Помню, конечно. Вернее, знаю. И что же?
- А то, что этот Дитмар сейчас здесь. Вот вам, пожалуйста, немецкая "самоочищающаяся среда".
- Любопытно. Здесь - это значит в столице?
- Нет, он поселился в Кордове.
- Под каким же именем он там поселился?
- Под своим собственным, представьте. Хотите адрес его фирмы? "Консэлек лимитада", улица Доррего, восемьсот двадцать шесть.
- Очень любопытно, - повторил Келли. - Не совсем обычный прием, а?
- Как сказать, - Полунин усмехнулся. - Один из лучших советских разведчиков, Рикардо Зорге, тоже не утруждал себя придумыванием псевдонимов.
- Если не ошибаюсь, японцы его повесили? Уж лучше бы утруждал. А он действительно работал под своим настоящим именем?
- Да, все время. Понимаете, это особый психологический прием: когда от тебя ждут лжи, скажи правду - и ее пропустят мимо ушей. Я помню забавный случай: один террорист вез чемодан с брикетами ТНТ, на станции его остановили - проверка документов, дело было во время войны. Документы подозрения не вызвали, а потом полицейский спрашивает: "Что у вас в чемодане? " Тот отвечает: "Ничего, кроме взрывчатки". Полицейский рассмеялся и пропустил его на выход. Понимаете? Тут та же схема поведения.
- Так, так… - Келли протянул руку к сахарнице и задумчиво пощелкал клапаном на конической серебряной крышке. - Чем именно занимается в Кордове этот… Дитман, вы сказали? - Он опрокинул сахарницу над своей чашкой и вытряхнул в кофе струйку песка. - И зачем ему вообще понадобилось сюда приезжать?
- Ну знаете, - Полунин улыбнулся, - вы слишком многого от меня хотите! Осторожно, вы уже сыпали себе сахар…
Келли поставил сахарницу. Попробовав кофе, он поморщился и долил свежим из кофейника.
- О Дитмаре я знаю только то, что вы сейчас услышали, - продолжал Полунин. - Меня эта личность не особенно интересует… Тем более что я, как уже сказал, вообще предпочитаю держаться от тевтонов подальше. Я просто вспомнил про этого типа в связи с нашим разговором о вражеской агентуре. Что Дитмар может делать в Кордове? Да что угодно. Он там открыл электромонтажную фирму, причем с довольно специфическим, я бы сказал, уклоном. "Консэлек" интересуется главным образом промышленными объектами, а подряды на электрооборудование обычных жилых домов берет неохотно. Хотя всякий специалист вам скажет, что квартирная проводка куда выгоднее, чем промышленный монтаж. И если вспомнить, что именно в Кордове расположены заводы ИАМЕ… где, кстати, скоро будет запущен в серию первый в Латинской Америке реактивный боевой самолет отечественной конструкции…
- Вы это про наш пресловутый "Пульки-1"? Между нами говоря, до серийного выпуска еще далеко, пока проще и дешевле покупать у англичан их старые "глостеры"… Но вообще это интересно, вашего немца стоило бы прощупать. Безусловно. Но вот как это сделать… Если я опять скажу этим болванам, что у них не все благополучно…
- Ну и черт с ними, - сказал Полунин, посмотрев на часы. - В конце концов, есть соответствующие органы, пусть они им и занимаются. Уж они-то оказии не упустят, эта публика любит снимать сливки… и зарабатывать престиж на такого рода сенсационных разоблачениях.
Келли долго молчал.
- Вопрос приоритета меня не волнует, - сказал он наконец. - Плохо другое… Там ведь тоже сидят кретины, которые не переносят советов, а сами заваливают дело за делом. В этом случае нужна гибкость, - профессионалы, как правило, ею не отличаются.
- Ну уж, наверное, среди ваших… соратников, или как вы их там называете… найдется какой-нибудь немец, которому можно поручить подобраться к Дитмару? Я понимаю, аргентинец здесь не годится.
- Немцы есть, - кивнул Келли. - Куда больше, чем мне бы хотелось, и отношения у меня с ними весьма натянутые. Меня тут вообще некоторые считают чуть ли не антинацистом, представляете? Это меня, который еще до войны больше сделал для пропаганды гитлеровских идей в Южной Америке, чем любой из этих…
- Подумайте, - сочувственно сказал Полунин. - В самом деле, ведь ваша неприязнь к немцам на самого Гитлера не распространяется? У вас, помнится, в кабинете висит его портрет…
- Гитлер был действительно великий человек, а окружали его пигмеи, жалкие ничтожества, - именно в этом трагедия нацизма.
- Вот оно что, - сказал Полунин. - Теперь я понимаю, почему у вас такие натянутые отношения с местными немцами. Если вы так же откровенно высказываете перед ними свои взгляды…
- А почему я должен их скрывать? Я, кстати, не скрываю от немцев и своего кредо. А кредо у меня простое: Аргентина - для аргентинцев. Мы страна гостеприимная, но это вовсе не значит, что мы готовы позволить нашим гостям нами командовать. Немцы же даже здесь продолжают считать себя "расой господ" и соответствующим образом себя ведут. А меня это не устраивает! Какого черта, здесь им, в конце концов, не Европа…
- Да, сложный переплет… - Полунин опять глянул на часы. - Ну что ж, дон Гийермо… Приятно было с вами поговорить, а сейчас мне пора.
- Да, идемте.
Келли подозвал официанта и жестом остановил Полунина, который полез было за бумажником.
- Ну погодка, - с отвращением проворчал он, когда они вышли на улицу, в промозглую сырость зимних сумерек - Вам в какую сторону? Идемте, я вас провожу до метро, мне тоже туда. В Европе сейчас лето?
- Да, самый разгар…
- Как вы вообще переносите наш климат?
- Приспособился уже. Вначале все не мог привыкнуть к тому, что на Новый год - жара.
- Представляю. Это, наверное, трудно - все шиворот-навыворот. А мне вот странно думать, что в январе может быть холодно. Я читал записки одного испанца - был в России с дивизией Муньоса Гранде. Пишет, что зимой термометр показывал сорок ниже нуля. Неужели правда?
- Вполне. Впрочем, сорок - не совсем обычная температура даже для тех мест. "Голубая дивизия", если не ошибаюсь, дралась под Псковом? Но минус двадцать пять, тридцать - это сколько угодно.
- Чудовищно! - Келли поежился. - Да, не удивительно, что немцы проиграли русскую кампанию. С такими морозами…
- При чем тут морозы? Битва на Курском выступе шла летом, в самую жару. Кстати, о немцах, дон Гийермо… Мне сейчас пришло в голову: если вы все-таки захотите сами заняться делом Дитмара, подумайте об этом парне из СС… ну, который информирует вас, кто и как ругает сеньора президента. Здесь, видно, от этого дурака действительно мало толку, а в Кордове он мог бы пригодиться. Немцы обычно симпатизируют иностранцам, которые у них служили, и охотно приближают их к себе…
Келли ничего не ответил. Они дошли до станции метро, остановились у чугунного парапета, ограждающего спуск.
- В самом деле, подумайте над этим вариантом, - снова заговорил Полунин. - Я не к тому, конечно, чтобы поручить ему всю разработку Дитмара, для этого он, боюсь, глуповат. Но просто покрутиться рядом, понаблюдать, выяснить окружение, контакты… почему бы и нет?
- Это, пожалуй, мысль, - равнодушно согласился Келли. - Я подумаю…
Выждав несколько дней, Полунин позвонил Кривенко и назначил ему встречу. Тот послушно явился минута в минуту, со своей всегдашней улыбочкой и преданностью во взоре.
- Ну что, капитан, - небрежно спросил Полунин, - жизнью вы довольны? Чего еще не хватает вам для полного счастья?
- Хе-хе, - посмеялся тот. - А оно бывает, полное-то?
- Ты смотри, - Полунин покачал головой, - тебя, я вижу, на философию уже потянуло. Опасный признак, капитан. Пани Ирэна не будет по вас скучать?
- А чего ей скучать…
- Ну, не знаю… Генеральши иногда привязываются к адъютантам. Ты, кстати, когда едешь?
- Куда?
- В Кордову, куда еще ездят зимой порядочные люди.
- А-а, в Кордову…
- Слушай, Кривенко. Ты "Тараса Бульбу" читал?
- Ну… проходили в школе, - уклончиво отозвался тот.
- Ясно. Не помнишь, значит, ни хрена. И что однажды Тарас Андрию сказал, тоже не помнишь? А сказал он ему вот что: я, говорит, тебя породил, я же тебя и убью. Ты не боишься, что наша с тобой идиллия может в один прекрасный день завершиться именно таким образом?
- Зря ты так, Полунин, - с чувством сказал Кривенко. - Можно подумать, я и сам не понимаю…
- А понимаешь, так отвечай, когда тебя спрашивают, едрена мать! Ты виделся с Келли?
- Виделся, да, еще три дня назад.
- Про Густава Дитмара он тебе что-нибудь говорил?
- Так точно, говорил!
- Так. Теперь слушай, что скажу я. Разработку Дитмара будешь вести по двум линиям одновременно: для Келли и для меня. Келли об этом знать не должен. Если, не дай бог, узнает - запомни, Кривенко, я тебя и под землей достану…
- Ну вот еще, - обиделся тот, - ты уже думаешь, я совсем…