– У нас в комнате лежали пачки номеров газеты "Державные ведомости". Потому что отец дружит с депутатом Госдумы Асланбеком Аслахановым. "Державные ведомости" выходят не без помощи Аслаханова, а также при содействии и поддержке Совета Федерации и Госдумы. Кредо издания – идеология партии и фракции "Единство", пропутинской. Аслаханов иногда дает нам номера "Державных ведомостей", и мы распространяем их среди знакомых. Так вот, когда "маски" увидели эти пачки, они как закричат: "Что?! Антироссийскую пропаганду тут ведете!" Совершенно неграмотные люди – ничего не знают, не понимают, не читают.
Анекдот оказался коротким. Когда доцент Дидигов от побоев потерял сознание, прямо на глазах у Тамерлана ему под подушку засунули пистолет. Потом спросили: "Где пальто отца?" Сын показал, и тогда в карман опустили глушитель от пистолета…
Обувь выбросили с балкона. Порвали все плакаты с изображением депутата Аслаханова. Забрали всю документацию студии "Нахи". 900 рублей. А также духи жены доцента. Сгребли в карманы все, что под руки попадалось: носки, ручки, мелочь с холодильника, остатки растворимого кофе, боксерские перчатки… Потому что так привыкли в Чечне. Зашел в дом – берешь, что захочешь. И никаких иных объяснений.
Так было до полудня. Потом бойцы стали собираться. Они выстроили всех чеченских студентов в затылок друг другу и покомнатно стали сводить вниз – к машинам. Там, конечно, места на всех не хватало. И потому опять их били и унижали. Допросы в РУБОПе длились до вечера. Впрочем, у студентов осталось впечатление, что спрашивать их было особенно не о чем. Вот примерный перечень вопросов: воюют ли родители? где гексоген? видел ли боевиков? как относишься к армии?…
Вывод студентов таков: рубоповцы с собровцами просто отводили душу, израненную на войне. А мой вывод другой: мы – уже за опасной чертой; не маргиналы-бар-кашовцы-лимоновцы, а представители правоохранительных органов – госслужащие по своему статусу, действую-
щие от имени закона и Конституции, – провели в Химках настоящий национальный погром. И никто их не остановил – никакие прокуроры не прибежали, чтобы восстановить законность.
Это значит, что люди в погонах, абсолютно безнаказанно и беспрепятственно, заняты не просто разжиганием межнациональной розни, что автоматически влечет за собой уголовную ответственность, – они инициируют моноэтничность в стране, а значит, дальнейший ее распад по национальным квартирам. Сепаратизм. Да, тот самый, с которым якобы борется президент Путин, на службе у которого рубоповцы состоят.
Напоследок – о творческой интеллигенции и творческой среде. Негромкая она у нас – в который уже раз. Тихая и смирная. На химкинский погром театральная корпорация отреагировала настолько апатично, будто в Москве и не проживает армия влиятельных актеров и режиссеров, исповедующих либеральные ценности.
А на помощь студентам пришли только их педагоги.
– Я работаю в Институте культуры 25 лет. Преподаю русский язык. Сейчас учу ребят из чеченской студии. Они очень трудолюбивые, стремление учиться – огромное. После всего случившегося с ними я просто заболела, – голос Светланы Николаевны Дымовой, преподавателя Московского госуниверситета культуры и искусства, дрожит. – Первое, что я сказала им: "Знайте, это были бандиты, они могут прийти и к вам, и ко мне. Не отчаивайтесь! Мы, педагоги, очень хотим, чтобы вы у нас учились!" Я понимаю, что бандитов не найдут, никого не привлекут к ответственности. Ведь самое страшное, что они им кричали тогда: "Мы вам не дадим учиться в России!" Отношение педагогов, которые работают с "Нахи", – прямо противоположное. Я хочу, чтобы об этом все знали.
Финал погрома оказался вполне в стиле самого погрома. Вечером весь мужской состав студии "Нахи" просто-напросто отпустили на все четыре стороны, не предъявив никакого обвинения. При этом некоторые рубоповцы, как рассказывают студенты, пытались даже
извиняться, уверяя, что это собровцы "плохие": "торпеды они – сначала бьют, потом думают".
– Мы их простили, – сказал Тимур Лалаев. – Потому что они – больные.
Прошло полгода, на экзамен в "Нахи" приехал Андрон Коталовский. Пригласил на роли в своем новом фильме. Они дебютировали. Их заметили.
А следователь подмосковного РУБОПа, особенно лютовавший над чеченскими студентами 28 марта 2001 года, вдрызг спился, был уволен со службы и сейчас работает грузчиком в химкинском универмаге. Как увидит, пьяный, чеченцев, так кричит: "Привет! Помните меня?…" И давай рассказывать собутыльникам, как он их тогда бил. "Видите, в люди вышли…" – добавляет.
А чеченцы молча проходят мимо.
500 рублей за жену
14 июня 2001 года в ингушской станице Орджоникидзевской на границе Чечни и Ингушетии прошел сход. В нем участвовали как беженцы из Чечни, живущие в Ингушетии, так и просто граждане нашей страны, имеющие в паспортах неприятную по нынешним временам строчку о регистрации в воюющей республике, действующую, как красная тряпка на быка, на любого российского милиционера и не дающую возможность иметь легальную работу, медицинскую страховку и место для детей в школе.
Нервная двухтысячная толпа приняла обращение к мировому сообществу следующего содержания: "Провести экспертизу и анализ ситуации в Чеченской Республике на основе международного права – с определением прав граждан ЧР на самооборону в случае бесправных действий военнослужащих и при отсутствии правовой защиты со стороны российского руководства".
И далее: "Обратиться к Президенту США Бушу как к руководителю государства, которое играет одну из ключевых ролей в мировой политике, с тем чтобы он призвал руководство России (Президента Путина)…" (Далее – по первому тексту.)
И еще: "Обратиться к главам "семерки" на предстоящем саммите повлиять на Президента Путина…" (Далее – тоже по первому тексту.)
Но при чем тут Буш? Если перевести с официального на обычный, воззвание к американскому президенту и ведущим мировым лидерам стоит читать так: "Помогите выжить! Утихомирьте армию и Путина! Станьте третейскими судьями! Мы не знаем, что противопоставить военному беспределу! Объясните, остались ли у нас хоть какие-то права! Или мы должны смириться с тем, что мы – никто…" Это вопль отчаяния людей, загнанных в угол.
Однако обращение схода в Орджоникидзевской вызвало самую дурную реакцию в российском обществе: чеченцев в который раз обвинили в антироссийских настроениях, сепаратизме и желании оболгать Путина перед лицом мирового сообщества.
Почему мы глухи? И злы. Не оттого ли, что война совершенно перестала быть персонифицированной, превратившись в несколько говорящих генеральских голов на телеэкране?
Вот несколько характерных чеченских историй для размышления. Быть может, ваши сердца оттаят.
В толпе схода – знакомые лица. Вон женщина со строгим лицом и холодными глазами – типичная чеченка времен войны. Она из горного селения Махкеты в Веденском районе. У нее трагедия: 14-летнего сына "замочили в сортире". Натурально так "замочили", без всяких иносказаний – прямым попаданием снаряда в деревенскую "дырку", когда парень отправился по нужде. Дом этой женщины – почти на краю села, вот федералы и видели с постов, кто куда по двору идет. Поняли, зачем мальчик двинулся по тропинке в дальний угол огорода, – и пальнули. С одной стороны, в собственное удовольствие. С другой – непосредственно исполняя волю своего президента, – просил же Путин, главковерх, "мочить".
А в сторонке – отец, незамужняя взрослая дочь которого прошла через фильтрационный лагерь в Урус-Мартане, где… Ох, в этом случае лучше уж не вслух… Лишь один штрих заточения: ее заставляли ползать по ступенькам вниз-вверх на четвереньках, по-собачьи, держа в зубах ведро с говном…
Ни той матери из Махкетов, ни этому отцу из Урус-Мартана уже не до политических игр. Им наплевать на сепаратизм – они сами по себе, один на один со своим горем. Им и Масхадов, и Путин – до гроба враги. И если уж они просят на сходе: "Помогите!" – обращаясь к мировым державам, – им можно верить.
И еще одна картинка с выставки под названием "Чечня". 5 июня 2001 года, Грозный. Театральная площадь – такая тут есть, несмотря на руины, – были же когда-то
и театры. Люди вышли на митинг протеста. В руках у них лозунги: "Верните мою маму!" Это от детей, чья мама, будучи арестована при "зачистке", исчезла в неизвестном направлении. И еще: "Верните трупы наших детей!" Это уже от матерей, чьи дети при "зачистках" пропали с концами. Мимо митинга по дороге пыхтит парочка БТРов. На броне – федералы. Среднего возраста мужики, контрактники, наверное, не солдаты, веселые, пассионарные и крепкозубые. В масках, косынках, с автоматами и гранатометами, наставленными на толпу. Хохочут до судорог, откидываясь в экстазе назад, на броню, и поэтому видны эти ряды мощных зубных клыков сквозь прорези в масках. Тычут пальцами в обрезанных перчатках – все больше на "Верните мою маму!". И в довершение неприличными жестами демонстрируют, как же они собираются возвращать и чужих мам, и трупы чужих сыновей.
Рядом – офицер, старший группы. Ведет себя так же.
Понятно, все это детали – "неприличный жест", "замочили в сортире". Но именно по деталям мы узнаем жизнь – не по генеральным линиям. Мало того, что у вас отняли маму, а у мам – детей, забыв вернуть трупы, так над этой вашей болью еще и измываются?! Кто может это остановить? Путин? Министр обороны? Генпрокурор? Нет. Эти господа не приучены думать о деталях. Лишь Запад их большой поклонник. Поэтому к нему и апелляция – ради выживания.
…Мы знакомы уже несколько недель, и мне стыдно смотреть в глаза измученному чеченцу по имени Шомсу. Я почти ничем не могу ему помочь – палачи были умные и совсем не оставили следов.
Начиная с 8 января везде и всюду Шомсу ищет своего племянника Умара Аслахаджиева и его друзей – Нур-Магомеда Бамбатгириева и Турпал-Али Наибова. Все трое ехали в тот день на машине по селению Курчалой. Ранним утром там началась "зачистка". А в 10 утра "зачистили" и их – и с концами. До сих пор. Вместе с темно-зеленой "восьмеркой".
За минувшие полгода Шомсу прочесал всю Чечню – вдоль и поперек, и много раз. И не знает сегодня, что же еще ему сделать. И я не знаю и не понимаю элементарного: а "восьмерка", например, где? В чем она-то виновата, даже если у кого-то были основания предполагать виновность хозяев? И кто конкретно ее экспроприировал? А своровав, почему не ответил за преступление? И почему до сих пор не выдвинуты обвинения в адрес "зачищенных" и так и не отпущенных? Сколько времени еще потребуется государству, чтобы их написать? Полвека? Как это уже однажды было с "незаконно репрессированными"? И почему исключена возможность передать им в тюрьму – если они, конечно, в какой-то тюрьме – ну хотя бы письмо? И почему запрещено иметь адвокатов и осуществлять переписку? И какой вообще смысл в том, чтобы шумно, с участием множества серьезных господ нашей страны обсуждать с подачи генералов возможность введения публичной смертной казни для главарей боевиков, если бессудная смертная казнь для обычных чеченцев – уже факт?…
Вопросов – тьма, бездонная пропасть. И ни единого ответа. Или: если ответ все-таки следует, он как будто рассчитан на идиотов. Вот как это обычно бывает в Чечне: приходит родственник исчезнувшего к важному военному чину, от которого что-то зависит. Офицеры вокруг обычно услужливо подсказывают: "Да, тебе – к нему". А "тот" говорит:
– Я – Саша.
– Как? Просто Саша?
– Да, просто Саша.
И начинается кишкомотание. Этот "Саша" без фамилии, звания и должности пару месяцев кормит обещаниями: вот-вот, завтра найду, не их, так могильник…
– Ну а пока процесс идет, – намекает "Саша", – костюм за 200 долларов на рынке в Хасавюрте я присмотрел.
– Да-да, – понимает намек семья похищенного человека, – костюм, конечно, костюм… В субботу едем в Хасавюрт.
Только не подумайте, что тут иносказание – реальные обстоятельства описаны. Не раз, не два, не три слышанные от тех, кто прошел путем Шомсу.
Сказано – сделано, и в воскресенье у "Саши" уже обновка. Но "Саша" просит баню хорошую устроить, для души и для тела… Сами понимаете, не маленькие, что это такое. И устраивают. А "Саша", в благодарность, сообщает, что трое разыскиваемых мужчин и машина – на территории 33-й бригады внутренних войск. Вскоре все, конечно, оказывается чистым враньем – нет в 33-й ни тех несчастных, ни "восьмерки". Да и "Саша" сам, не попрощавшись с теми, кого цинично "доил" два месяца, пропадает, выжав из пострадавших семей все, что ему надо. "Саша" просто готовился уезжать из Чечни – у него подходил к концу срок "боевой" командировки и следовало прибарахлиться…
Главная мерзость этой истории в том, что она – типичная, современная, времен второй чеченской войны.
Кто утихомирит этих "Саш"? Их Верховный Главнокомандующий по фамилии Путин? Нет, желания такого не выказывал – он все больше награды раздает.
Значит, что? Опять с мольбой о помощи к Западу? Точно так…
А Шомсу продолжает… Еще не конец истории поиска. Он показывает якобы официальные ответы на свои запросы об исчезнувших. И это другая нынешняя разновидность деятельности офицеров по поиску пропавших при "зачистках" людей – лживые ответы, под которыми подписи якобы конкретных ответственных лиц. Но на поверку – анонимов. У офицеров в Чечне, как у нелегалов-разведчиков, – по два-три-четыре комплекта документов на разные фамилии. Они все никто, и спросить не с кого – пиши в ответах, что хочешь, не привлекут.
Право скрывать свое истинное имя, предоставленное военнослужащим, "чтобы боевики не отомстили семьям", постепенно стало одной из главных причин безобразий и преступлений, творимых военнослужащими в Чечне.
А как же сориентироваться Шомсу и ему подобным в этом потоке лжи? Как выйти на правовой путь? Да никак. У Шомсу на руках бумаги за подписью полковника милиции Олега Мельника (который, наверное, и не Мельник вовсе), подполковника Юрия Соловья (который, быть может, совсем не Соловей), а также полковника Смолянинова. Последний, с одной стороны, вроде бы Николай Александрович, но, с другой – живее откликается на кличку "Михалыч"… Помимо этой группы, есть еще и "Юрич" – человек, называвший себя заместителем начальника Курчалоевского райотдела ФСБ. Многонедельное его участие в деле поиска Аслахаджие-ва, Бамбатгириева и Наибова состояло также в активном вождении семей за нос да в том, что Юрич наконец посоветовал "не лезть" и смириться, поскольку тут якобы замешано ГРУ – Главное разведывательное управление. Да какое там Главное разведывательное, если племянник у Шомсу был совсем простой человек – крестьянин!
Но, посоветовав, Юрич укатил в родной Белгород. А может, и не в Белгород. А может, и не Юрич. А может, и сам отправил на тот свет тех, кого искал Шомсу, да теперь следы заметает.
Позорная свистопляска круговой лжи и порока, организованная людьми, называющими себя офицерами, полностью распоясавшимися в своем неуемном безнаказанном вранье и разъезжающимися по всей стране – по домам. "Чечня" как образ мыслей, чувств и конкретных действий гангренозной тканью расползается повсюду и превращается в общенациональную трагедию с поражением всех слоев общества. Мы дружно и вместе озвереваем.
И снова – пример. Спустя два года после начала второй чеченской войны, превратившейся, среди прочего, и в поле для разнузданного мародерства, выяснилось, что чеченцы вокруг обчищены, и те, кто привык этим заниматься, взялись за своих. Женя Журавлев – солдат
мотострелковой роты 3-й бригады особого назначения внутренних войск МВД (в/ч 3724), дислоцирующейся в поселке Дачное под Владикавказом. Отсюда Женя попал в Чечню, где на какой-то горе отсидел восемь месяцев безвылазно. Письма не шли ни туда, ни оттуда. Женина мама – Валентина Ивановна Журавлева, вдова и воспитательница детского садика в деревне Луговой Тугулым-ского района Свердловской области – безуспешно ждала от него весточки и проплакала все глаза, отправляя заказные.
Наконец пришло письмо: Женя, срок службы которого закончился еще в апреле, умолял приехать и забрать его из Владикавказа. Деревня собрала деньги, и Валентина Ивановна в сопровождении Жениной тети – железнодорожницы на пенсии Вассы Никандровны Зубаревой – оказалась в Дачном. А там…
Там – ужас. Сначала Женю вообще не предъявляли – офицеры явно что-то скрывали. Потом солдаты шепнули, что только вчера Женю привезли из Чечни – и прямо в госпиталь. Они же, вечером, тайно провели маму в палату. Женя лежал там с гниющими по колено ногами. Говорит: не мылись на горе несколько месяцев, и все в сапогах. Вот и результат.
Мать пошла к офицерам, умоляла отдать ей сына – долечит в деревне как-нибудь. А те: давай разделим его "боевые" деньги, за участие в "антитеррористической операции" – 50 на 50, и получай сына.
Женя категорически запретил Валентине Ивановне делиться. И… не смог уехать домой. Он еще долго был в Дачном, а рядом была Валентина Ивановна вместе с другими такими же мамами, которым офицеры не отдают сыновей, требуя делиться – в обмен на демобилизацию. Вассу Никандровну, тетю, все эти несчастные жертвы второй чеченской войны отрядили в Москву, и она пошла по инстанциям. И только тогда дело сдвинулось. Солдат отпустили по домам, но и офицеров не посадили.
Вот тебе и Чечня. Вот и привычка к мздоимству.
Рассказ одного молодого москвича, умолявшего сохранить его имя в тайне – из-за боязни мести. В выходные, в полночь, ехал он с друзьями на дискотеку. Милиционеры, с закатанными выше локтя рукавами, с бан-данами на бритых лбах, остановили машину и сказали: "Заберем девчонку-то". А "девчонка" – жена одного из ехавших, впервые после рождения первенца выбравшаяся вместе с молодым мужем потанцевать. "Заберем – и не отдадим", – орали "правоохранители". Друзья держали молодого мужа за руки и убеждали ментов: "Ей скоро кормить…" – "А нам что?"
А всего-то вины юной мамы – забыла дома паспорт. Значит, беспаспортная и не может предъявить прописку. Сговорились на 500 рублях – что муж заплатит за жену полтысячи, и тогда можно двигаться дальше.
Оказалось, патрульные недавно из чеченской командировки. Покинув "зону", заступили на "боевую" вахту в "мирной жизни". И для них любая мелочь – повод к репрессиям, без участия в которых воины-"чеченцы" чувствуют себя не в своей тарелке.
"Хорошо, что не застрелили, раз "чеченцы", – парировали все, кому рассказывала эту историю. Серьезно так говорили, ничему не удивляясь – смирившись.
Спецмероприятие по имени "Чечня" совратило всю страну и продолжает ее дальнейшее озверение вперемешку с отуплением. Цена человеческой жизни и так была в России ниже всякого предела, а теперь и вовсе скатилась до тысячных долей. Именно поэтому прекращение войны – для всех нас жизни подобно. Мы все – как неспасенный "Курск" – на смертельной для нас глубине. Но так и нет приказа к спасению.