- Я не знаю. Мне сказали: здесь. Еще сказали: вали отсюда, да языком не трепли, а то укоротят язык-то… А больше я ничего не знаю.
Трактористу задали еще полтора десятка вопросов, но ничего конкретного не добились… Мукусеев все чаще спрашивал себя: а может, прав Зимин?
Он снова сходил в церковь. Батюшку на этот раз застал в церковном облачении. Выглядел святой отец гораздо более солидно. Встретил приветливо:
- Здравствуй, сын мой.
- Здравствуйте, батюшка.
- Что привело тебя в храм нынче?
- Я пришел напомнить о нашем разговоре…
- Я помню его.
- Вы обратились к прихожанам с просьбой помочь нам?
- Нет, я не обращался к пастве с этой просьбой.
- Но почему, батюшка?
- Не дело церкви вмешиваться в дела мирские, сын мой. Любовь выше ненависти, прощение выше мести. И каждому еще воздается по делам его.
Горели несколько лампад и свечей перед алтарем, смотрели с икон большие глаза святых. Золотились оклады. На одной из икон был изображен старец в шитых золотом ризах. В руках он держал раскрытую книгу. Красными буквами там было начертано:
Претерпвый же до конца, той спасенъ будеть.
Вот так! "Претерпвый же до конца?…"
- Спасибо, батюшка, - сказал Мукусеев. - Спасибо вам огромное за помощь. Аминь!
- Ступай з Богом, сын мой. Не ожесточай сердце свое.
Владимир вышел из храма - больше здесь делать нечего… Аминь!
***
Вечером Мукусеев рассказал Джинну про беседу со священником. Джинн выругался, ответил:
- Вот святоша! Молится он за души грешные, видите ли… Терпеть попов не могу - лицемеры.
- Всех-то под одну гребенку не надо.
- Надо. Я ведь и в Афгане с муллами немало пообщался. Намаз пять раз в день совершают, а взятки берут вообще безостановочно. За хороший бакшиш четки свои сожрут… Ты вот спрашивал, что со мной случилось тогда, в Афгане. Хочешь узнать?
- Конечно, хочу, - живо отозвался Мукусеев.
- В общем, добыл я информацию, что из Пакистана идет караван со "стингерами". Через муллу, кстати, добыл. Дефицитом расплачивался - лекарством от желтухи… Ну, добыл я информацию. "Стингеры"! Они тогда в новинку были. Первый "стингер" наши ребята взяли в январе восемьдесят седьмого. В бою. Всех сначала сгоряча хотели к Героям представить, но потом, конечно, все Герои достались генералам. А тут мне мулла на ушко: "идет караван, везет сотню "стингеров"…" Что-то мне сразу не понравилось, но я Фаридову доложил: "Так, мол, и так". Он сразу: "Берем". Я говорю: "Сомнения у меня". - "Какие, Джинн?" - "А хрен его знает, какие. Но чувствую - что-то не то". "Ладно, - говорит Батя, - если у тебя сомнения - не ходи. А караван со "стингерами" упустить никак нельзя"… Но я не пойти не могу, не имею такого права. Пошли. И напоролись на засаду. Потом уже выяснилось, что весь сыр-бор как раз из-за меня. За мою голову, оказывается, награду объявили. Вот мулла и решил "приподняться" - и с меня получить, и за меня. В общем, подловили нас хорошо. В таком месте, где мы были, как мишени в тире. Пять минут огня, и взвода нет… И ведь знали, что в ловушку лезем, но "стингеры" перевесили. Решили рискнуть… Ушел только я и старший сержант Морозов. Уйти-то мы ушли, но не к нашим. Ходу назад не было, отрезали нас, погнали к Пакистану. В общем, месяц мы по горам шлялись, потом все-таки вышли. Вот тебе и все кино. А к тому мулле я в гости наведался. Сказал "спасибо" за караван… Да что толку?
Джинн умолк. Закурил. Впалые щеки при затяжках западали еще глубже. Мукусеев понял, что Джинн сейчас там, в Афганистане…
Джинн в несколько затяжек добил сигарету, криво улыбнулся и сказал:
- Не люблю я попов, Володя. Ни хрена им не верю. И вот этого попищу взять бы да прижать как следует… Ведь наверняка что-то знает, наверняка кто-нибудь на исповеди язык распустил. В Афгане я бы его…
- Здесь не Афган, Олег.
- Точно, не Афган. В Афгане было легче.
***
- Мне, - сказал Зимин, - в Узбекистане было легче работать, чем здесь. Этот депутат народный с своим упрямством меня достал.
- Да уж, - согласился Широков. - Характер у Владимира Викторовича тот еще.
- Куда там. Я же с ним уже дважды пытался по-хорошему поговорить: Володя, говорю, это же все мудовые страдания. Не найдем ни хера.
- А он?
- А он: Илья Дмитрич, я вас здесь не держу. Вот оно как… Он меня, видите ли, не держит. Я, извините, следователь по особо важным. А с кем он работать будет?
Широков усмехнулся и сказал:
- Да он и один работать будет. Кремень!
***
Утром пошли к Здановичу - с телефона, установленного в Скупщине, можно было через Глину связаться с Белградом. С остальных - нет. Линии связи были разрушены, коммутатор в Глине взорван и только сейчас восстанавливался. Телефон был привилегией.
Зданович как будто обрадовался, сразу выставил бутылку с ракией, стал живо интересоваться делами… Постучал в стену, пригласив таким образом "Анискина". Пока ждали, когда телефонистка в Глине даст связь, прошло около часа. За это время выпили вшестером литр ракии. Гостеприимство!
Связь была плохой, из трубки доносился треск и шипение. Мукусееву приходилось напрягать слух, чтобы услышать собеседника, и напрягать голос, чтобы в посольстве услышали его. Вокруг Мукусеева сидели пятеро мужчин и жадно слушали разговор. На лице Здановича было очень значительное выражение - из ЕГО кабинета депутат "Русской Скупщины" говорит с русским посольством!
- Никаких новостей, Сергей Сергеевич, у нас нет, - докладывал Мукусеев. - Все живы, здоровы, с местной властью отлично ладим, но больше похвастаться нечем… Але, слышите меня?
- Слышу. Слышу вас, Владимир Викторович… У нас новости есть, но скверные, - пробивался сквозь треск голос Сергея Сергеевича. - Мы получили ответы на наши запросы. Взвод Бороевича действительно стоял в районе Костайницы в период с двадцать пятого августа девяносто первого вплоть до начала наступления. Конкретные позиции, которые занимал взвод, указать они не могут. Нет таких данных, не сохранилось.
- Плохо.
- Это не самое плохое, Владимир Викторович. Хуже другое. В живых из взвода почти никого не осталось. Половина погибла во время боевых действий. Еще несколько человек убиты или пропали позже. Троих, как и сообщил Бороевич, расстреляли в декабре девяносто второго в Баня Лука. Преступники не установлены. В живых из двадцати человек осталось в лучшем случае двое. Но один эмигрировал в Австралию, а местонахождение другого неизвестно.
- Худо. А тот человек, с которым Стеван встретился в тюрьме - Драган Титович? Удалось выяснить, где он и что с ним?
- Удалось. Его зарезали прямо в тюрьме. В результате разборки уголовников между собой.
- Понятно, - устало сказал Владимир, но в Белграде его не услышали.
- Не слышу вас. Не слышу, повторите.
- Понятно. Все, говорю, понятно. Зачистили все хвосты.
- Мы говорим по открытой связи, - сказал Сергей Сергеевич, - будьте осторожны в оценках, Владимир Викторович.
- Я постараюсь.
- Каковы ваши дальнейшие планы? - спросил издалека секретарь посольства.
"А действительно, - подумал Мукусеев, - каковы наши дальнейшие планы? Пить каждый день ракию и заниматься опросом "свидетелей"? А может, прав Зимин?"
- Я не готов дать конкретный ответ, Сергей Сергеевич, - сказал в шипящую трубку Мукусеев. - Посоветуемся на месте с коллегами. Возможно, примем решение о свертывании расследования.
Зимин ухмыльнулся и покосился на почти пустую бутылку с ракией.
- Но два-три дня мы еще здесь пробудем, - закончил Мукусеев.
- Хорошо, понял вас… Какие-то задания для нас есть?
- Заданий, Сергей Сергеевич, нет. Но есть просьба.
- Да, слушаю вас.
- Позвоните в Москву, нашим семьям. Сообщите, что все у нас в порядке, скоро вернемся.
- Это не проблема, Владимир Викторович. Сделаю сегодня же лично. Я, кстати, сделал бы это и без вашей просьбы.
- Тогда конец связи.
- Ждем вас. Желаем удачи.
Мукусеев положил трубку на аппарат. Зданович подмигнул и достал из сейфа третью бутылку ракии.
Потом продолжили в бильярдной. Хорошо продолжили - по-славянски. Широков и Зимин сразились на бильярде. Оба играли хорошо, но Зимин, значительно более нетрезвый, чем полковник СВР, все равно лучше. Загоняя шар, он приговаривал: "Хорошо яйцо к христову дню…" Потом пели песни. Русские и сербские. И все отлично понимали друг друга… Потом перебрались на природу. Ехали на милицейской "заставе". Как уместились внутри вшестером - непонятно. У реки жарили шашлыки и опять пили. Марко предложил пострелять по пивным бутылкам из его табельного пистолета. Пистолет, как и автомобиль, назывался "застава" и по габаритам был близок к ПМ.
Шериф Марко расставил пять пустых бутылок на бревне, отошел на пятнадцать шагов, взвел курок и подергал себя за ус.
- Сейчас, - сказал солидно, - посмотрите, как пуцают сербы.
Ствол "заставы" ходил вверх-вниз. Бабахнул выстрел… второй, третий, четвертый… седьмой. Затвор пистолета замер в заднем положении. Все бутылки стояли на бревне.
- Иди сюда, друже Марко, - позвал его Зданович. - Тебе нужно еще выпить, чтобы стала тверда твоя рука.
Шериф сменил обойму и протянул пистолет Мукусееву. Владимир отказался. Отказались Зимин и Широков, а Джинн взял "заставу". Он встал с земли, взвел курок и несколько раз вскинул пушку, прицеливаясь… Потом открыл огонь. Он тоже расстрелял весь магазин - семь патронов - но две бутылки все-таки снял. Третьей засадил под донышко.
- Иди сюда, друже Олег, - позвал его Зданович. - Твоя рука тверда. За это обязательно надо выпить.
- Давно не стрелял, - сказал Джинн, принимая стопку с ракией. Банкет продолжился.
***
Владимир проснулся ночью. В первый момент он не понял, где находится и как тут оказался. Он приподнялся на кровати, понял, что ночь, что он лежит одетый, а в окно льется лунный свет и надсадно, звеняще поют цикады… Он снова рухнул в подушку и закрыл глаза. И вдруг вспомнил все. Вернее, не совсем все. Например, как вернулся в пансионат, он не помнил. Но начало пьянки с мэром и шерифом он вспомнил. Игру на бильярде. И совместное хоровое пение. И шашлыки на пленэре. И Джинна с пистолетом в руке, и брызги разлетающихся бутылок… Дальше - провал… Да-а, товарищ депутат Верховного Совета, вы достойно представили свою страну! Куда как здорово! Бр-р-р…
Болела голова, во рту дышала зноем Сахара. Хорошо бы принять таблетку анальгина, но где его взять посреди ночи?… Который, кстати, час? Он посмотрел на левую руку и не увидел часов. Посмотрел на стол, куда обычно клал часы… и увидел бутылку пива. В дурном свете она выглядела айсбергом. Не веря себе до конца, Владимир протянул руку. "Айсберг" никуда не делся и даже оказался холодным на ощупь. Он взял эту лунно-ледяную бутылку, зажигалкой сорвал пробку и припал к горлышку. Вспомнил старушку в Псковской области: как боженька босичком по горлышку… Вот это, мать, верно. Это правильно.
Через несколько минут стало легче. Он закурил сигарету и подошел к окну. Луна заливала светом округу: виноградники, поле подсолнухов, казавшихся в ее свете не желтыми, а зелеными, реку… В реке происходило какое-то движение. Сначала он не понял, какое. Потом присмотрелся и все понял.
Он стоял и смотрел как завороженный, не в силах отвести взгляд. Он смотрел до тех пор пока сигарета не обожгла пальцы. Он выронил сигарету, матюгнулся и нагнулся поднять ее. А когда выпрямился, они уже выходили из воды. Они шли, взявшись за руки, и обнаженные тела сверкали в лунном свете.
- Ай, Джинн! - пробормотал Владимир. - Ай, везунчик!
Он допил пиво и пошел в душ, включил воду и распахнул окно. Оно выходило в торец здания, и реки отсюда не было видно. Были видны виноградники и спящие за ними дома Костайницы. Владимир глубоко вдохнул теплый ночной воздух, наполненный ароматом садов.
В вольере закричал павлин, а на дворе метнулась какая-то длинная тень. Владимир присмотрелся, но ничего не увидел. Он зевнул и решил: показалось. Он быстро разделся и встал под холодный душ.
Через пять минут он лежал под одеялом, согревался умиротворенный. Звенели, звенели, звенели цикады. Но он не обращал внимания на их предупреждающий голос.
***
Проснулся Владимир на удивление свежим и отдохнувшим. В первый момент он даже подумал: а не приснилось ли ему ночное пробуждение с пивом, случайно подсмотренной сценой в реке и лунным светом?… Нет, не приснилось. Вот и бутылка пустая на столе… Но что же дальше? Похоже, что все концы отрублены. Нужно признать правоту Зимина и "бери шинель - пошли домой". Он подошел к окну и (не поминай черта - он не явится) увидел Зимина, моющего машины у реки.
Серьезный важняк Генпрокуратуры курил сигарету и кое-как возил мыльной тряпкой по капоту… Не, ночью вид из окна был интересней. Обнаженное тело Сабины в лунном свете смотрится несколько лучше, чем Зимин с тряпкой в руке.
Зимин увидел Мукусеева в окне и приветственно поднял руку. Мукусеев помахал в ответ, крикнул:
- Помочь, Илья Дмитрич?
- Без вас, Владимир Викторович, полно помощников… Сам управлюсь.
А что это, подумал Мукусеев, я так его недолюбливаю? Нормальный, в сущности, мужик. Всю жизнь пахал, изобличал сволочей самых разных рангов. И неплохо, видно, изобличал, коли стал важняком в Генпрокуратуре… Выпивает? Ну да все мы не без греха. Главное, дело свое знает… А настроился я против него потому, что он резко поставил под сомнение показания Бороевича. А зря я на него ополчился - работа у него такая: во всем сомневаться… Зря, зря. Мужик с характером. Наверняка ему сейчас тяжело с похмелья, да и старше он меня на десять лет, но от помощи отказался. Раз его очередь мыть тачки - он и моет. Молодец!
Мукусеев отошел от окна и приступил к бритью. Бутылка из-под пива больше не казалась айсбергом в лунном океане.
***
За завтраком посмеялись над вчерашними "подвигами".
- А как мы в пансионат приехали? - спросил Мукусеев. - Анискин-то наш тоже был изрядно пьян… Как же он машину вел?
- Машину вел я, - ответил Широков. - Анискин спекся раньше всех. Все кричал, что потренируется в стрельбе и утрет нос Олегу.
Джинн усмехнулся, отхлебнул кофе и сказал:
- Стрельба и прочее - это, друзья мои, все ерунда. Самое сложное было погрузить вас в эту "заставу". Но вдвоем с Игорем мы кое-как с этим справились.
Мукусееву снова стало неловко… Хорошо, подумал, я вчера выглядел… Чтобы сгладить неловкость, он перевел разговор на другую тему:
- Нужно решить, коллеги, что мы будем делать дальше. Ситуация такова: надежды найти кого-либо из взвода Бороевича практически нет. Надежда найти свидетеля здесь, в Костайнице, есть. Но шансы не очень высоки.
После короткого обсуждения решили, что Костайницу нужно отработать до конца. На это уйдет еще три - максимум четыре - дня. Мукусеев чувствовал горечь поражения.
***
И снова они пошли по домам. Как хвост таскался за ними Анискин… Соглядатай несомненный, но ведь не прогонишь.
Ходили, беседовали, уставали. Слышали однотипные ответы: не знаю, не видел, не слышал… Выпьем ракии, друже! Конечно, друже, выпьем!
Вернувшись вечером в комнату, Владимир сразу увидел разбитое зеркало. Почему-то испугался вдруг странным, иррациональным страхом. Сжало сердце. И непонятно - почему? Разбитое зеркало?… Худая примета. Но всего лишь примета и не более того.
На полу возле зеркала он увидел маленький бумажный катышек. Он лежал посреди зеркальных осколков, расположившихся архипелагом и невольно притягивал взгляд. Машинально Владимир взял в руки катышек. И удивился - комочек бумаги оказался тяжелым. Очевидно, внутри что-то завернуто. Он быстро развернул бумагу… и увидел камень. Обычный серый круглый, обкатанный водой камень. На берегу реки таких полно.
Владимир отшвырнул бумагу и внимательно, включив свет, еще раз осмотрел камень… Что за ерунда? Шутка? Идиотская шутка - завернуть в бумагу камень и зашвырнуть в окно… Совершенно идиотская, мальчишеская выходка. Кому нужно забрасывать в окно камень в бумаге?
…И вдруг он понял. Он схватил смятую бумажку, развернул и увидел на внутренней поверхности буквы. Слова. Строчки.
***
Он пошел к Джинну. Положил перед ним разглаженный кусок бумаги в четверть листа:
- Посмотри, Олег, правильно ли я перевел… Тут по-сербски.
Джинн прочитал, молчал несколько секунд, потом спросил:
- Откуда это?
- Все объясню. Сначала ты скажи, правильно ли я понял?
Джинн бросил взгляд на бумажонку, прочитал вслух:
- Почему не пришли ночью? Записку не получили или вам наплевать? Сегодня в час ночи опять жду на кладбище. Не придете - дело ваше. - Джинн поднял глаза, сказал:
- Ну? Откуда это письмецо?
- В своей комнате нашел. Видно, в окно забросили.
Джинн закурил, посмотрел на часы:
- Двадцать один-семнадцать. Время еще есть. А первая записка?
- Не было никакой первой.
- Пошли, - сказал Джинн.
- Куда? - удивился Мукусеев.
- К тебе. Если эту в окно подбросили, то, значит, и ту, первую, тоже, скорее всего, кинули в окно. Она должна быть в комнате.
- Верно, - сказал Мукусеев. - Верно. Как же я сам не въехал?
В комнате Владимира Джинн спросил:
- Почему зеркало разбито?
- Да вот этой корреспонденцией и разбили.
- Листочком бумаги весом один грамм?
- Забыл сказать: внутрь "корреспонденции" был завернут камень.
- А ну покажи.
Мукусеев подал камушек. Джинн подбросил его на руке, осмотрел и сказал.
- Речная галька. Взяли на берегу. Их там россыпи… А "корреспонденцию" выстрелили из рогатки. Если метнуть рукой - зеркало не разобьешь. Ну, давай искать первую "пулю".
Они осмотрели весь номер. Перетряхнули постель, заглянули за картину с изображением церкви, в шкаф и ящики письменного стола. Осмотрели ванную комнату. Джинн даже заглянул в унитаз. Ничего не нашли.
- Может, - сказал Мукусеев, - Сабина ее выбросила, когда убирала комнату?
- Сейчас узнаем, - ответил Джинн. Он вышел, вернулся через пять минут и сказал:
- Нет, не видела она ничего похожего.
- И что это значит?
- А хрен его знает, что это значит, - Джинн вытащил из нагрудного кармана рубашки сложенную вчетверо записку, прочитал еще раз и сказал:
- Писал человек не особо грамотный - на четыре фразы две ошибки. Впрочем, возможно, что это маскировка. Бумага из школьной тетрадки. Ручка шариковая… м-да… Я не Шерлок Холмс, вычислить по таким приметам корреспондента не могу.
- Может, Зимину показать?
- Не спеши, Володя. Показать всегда успеем. - Джинн встал, прошел взад-вперед и остановился перед зеркалом. Потом развернулся к окну и некоторое время присматривался к пейзажу за окном, что-то прикидывал. Потом сделал вывод:
- Стрелять из рогатки на дистанцию больше чем метров пятнадцать - дело малоперспективное. Навыков требует.
- Окно большое, - возразил Мукусеев. Он подошел и встал рядом с Джинном, тоже стал осматривать "местность".