- …Гия лежал в ванне. Пел песни на грузинском и на украинском. Время остановилось… Потом он вышел, спросил: нет ли у меня выпить? У меня было немножко виски… с какого-то праздника осталось. Он выпил рюмку, выкурил сигарету и оделся. Пора было идти на встречу… На встречу с ЭТИМИ. Я сказала: "Хочешь, я пойду с тобой?" А он засмеялся, сказал: "Глупости". Он взял только одну кассету из тех трех, что у нас были… Сказал: "Скоро вернусь", - и ушел. Мне было очень страшно.
Она умолкла. В тишине было слышно, как стучат часы.
- Почему, Алена, - осторожно спросил Андрей, - он взял только одну кассету?
- Что? - спросила она.
- Почему он взял только одну кассету?
- Он страховался… Он хотел сначала посмотреть, что за люди придут от Отца? Привезут ли они деньги? Хотел записать номер машины.
- Крутая страховка, - буркнул Зверев. Алена не обратила на его реплику внимания. Она смотрела вниз, на свои тапочки - два плюшевых розовых бегемотика с синими глазами безмятежно улыбались. Они не знали, что такое отчаяние, боль и беда.
- Он ушел… а я стояла у окна и молилась… Я молиться не умею, я просто просила Бога, чтобы он помог нам. Я видела, как Гия пересек двор и поднялся на улицу. Там, у остановки, стояла машина - светлый "жигуленок". Гия сел в нее. Мне казалось, что сейчас машина сорвется с места, Георгия увезут, и я больше никогда его не увижу. Я не любила его. Он был эгоист, он был несправедлив к людям… но я очень боялась, что больше не увижу его. Но все обошлось. В ТОТ РАЗ все обошлось. Он вернулся. Вернулся сияющий, принес пачку долларов… Смеялся, говорил: "Я могу их строить как бойскаутов…" И мне тоже стало легче. Господи, какая я была дура!… Дура, дура! Девчонка. Я увидела сияющего Гию, доллары и поверила вдруг, что все будет хорошо, что Бог меня услышал. Мы выпили по глотку виски. Мы были возбуждены как дети, которым объявили, что уроки на сегодня отменяются. Георгий сложил в пакет видеокассету, две "кассеты Стужи" и копии с них. Сказал, что возвращаться уже не будет… что Мирослава, дети… Я не знала, что вижу его в последний раз.
Алена умолкла, на глаза навернулись слезы. Неслышно подошел и потерся о ее ногу кот… Андрей понял, что она сказала все, что могла сказать, выплеснула свои эмоции и вот-вот закроется, замкнется и понесет свою подлую беду дальше. В какой-то мере ему даже было жаль эту женщину - маленькую, беспомощную и беззащитную сейчас. Он не представлял, как же она будет жить дальше с этим чудовищным грузом… Одновременно он не испытывал к Алене никакого сочувствия. Вина ее в произошедшем была огромна.
- Алена, - сказал Обнорский, - ты говорила, что Георгий хотел записать номер машины… он записал?
- Да, конечно, - сказала она, вытирая глаза по-детски - кулачками. - Записал. Я потому и успокоилась тогда, потому что подумала: если есть номер машины… если известны люди… Значит, они не посмеют что-нибудь сделать с нами.
- Ты сохранила эту запись? - спросил Зверев.
- Да, - сказала она.
Обнорский и Зверев переглянулись. Они оба не верили в такую удачу.
- А где она? - спросил Обнорский.
- Там, - сказала Алена, никак не обозначив, где это "там".
- Где - там?
- Там, за портретом Георгия. - Она качнула головой на тот портрет в рамке, что стоял на столе.
Не спрашивая разрешения, Андрей встал, подошел к столу и взял в руки фотопортрет Георгия Горделадзе… Гия улыбался очень хорошей, открытой улыбкой. Андрей повернул портрет обратной стороной - пусто. Он отогнул четыре лепестка, вынул лист паспарту… на стол спланировал листок, вырванный из записной книжки.
Андрей прочитал: "8…9 КИЯ. Заец. Слепой".
- Отдай! - закричала Алена. - Отдай, сволочь!
***
Обнорский и Зверев сидели в салоне "пятерки" на бульваре Леси Украинки, возле той самой остановки, откуда Георгий Горделадзе уехал 16 сентября. Мимо проносились редкие автомобили. Отсюда были хорошо видны окна Алены. В окнах горел свет.
- Тварь, - сказал, глядя на окна, Зверев.
- Несчастная баба, - сказал Обнорский.
- А ты пожалей ее, - ответил Сашка неожиданно зло.
- Саша… - сказал Обнорский.
Зверев перебил:
- Не надо. Проповедей не надо… Она - тварь. Если бы она сразу сообщила номер тачки, на которой его увезли… он был бы сейчас жив.
- Саша, послушай меня. Она, конечно, тварь… Но она не верила в то, что Георгия убьют. Она ведь позвонила посреди ночи Эстеру. И тот, видимо, ее успокоил: все в порядке, играем спектакль "Жертва режима". Играем версию "похищение". Спи спокойно, днем Гия сам тебе позвонит. И ведь он позвонил - семнадцатого числа был звонок с Таращанского моторного на ее телефон. Какое-то время она сама верила в то, что ничего страшного не произойдет.
Зверев щелкнул зажигалкой, затянулся сильно и ответил:
- Брось! Брось, Андрюха… Она - прямая соучастница убийства Горделадзе. Если не в юридическом плане, то в моральном - бесспорно. И она сама это знает. А еще она знает поименно всех организаторов убийства… почему она до сих пор жива?
- Я думаю, что это ее бывший любовник Эстер отдал команду не трогать ее.
- А я думаю, что ее не убили только потому, что были уверены: она будет молчать. Они уже считали ее СВОЕЙ.
- Ты прав, - сказал Обнорский сухо.
Они вернулись в гостиницу на левобережье, поужинали и сели в номере Обнорского подводить итоги. Настроение после общения с Затулой было пакостное… ощущение осталось такое, как будто наступил на гадюку. Однако это не отменяло работы.
- Что будем делать, опер? - спросил Обнорский.
- Я бы попросту передал всю информацию в прокуратуру.
- Я бы тоже сделал это с удовольствием. Но… не вижу смысла. Неужели ты, Саня, считаешь, что они сами не смогли бы - будь на то желание - поднять эту тему? Если бы сразу закрыли Алену на десять суток, она бы "потекла".
- Это точно. Когда человек… особенно человек из "интеллигенции" оказывается в камере… среди уголовников… когда он впервые в жизни видит парашу, его взгляды на жизненные ценности сильно меняются. Если бы закрыли Алену, она бы "потекла" через сутки. Максимум - через двое.
- А они этого не сделали. Вместо этого они включили Затулу в состав следственной группы. Вывод? Никто и не хотел раскрывать исчезновение Горделадзе. А сейчас, после того, как Стужа вылез со своими записями, все и подавно шарахаются от этого дела, как от чумы.
- Что предлагаешь? - спросил Зверев.
- В принципе, картина ясна. Мы можем написать отчет, сдать его нашему заказчику и вернуться в Питер. Но я бы хотел разобраться до конца. Понять, почему убили Георгия и кто его убил?
Зверев открыл бутылку пива, сделал глоток прямо из горлышка. Потом сказал:
- Убивать его действительно не было никакого смысла. Ну взяли за жабры, вывезли в Таращу… отмудохали, отобрали кассеты и деньги… но убивать-то зачем? Проще и практичней заставить работать на себя. Однако ж убили. Не вяжется как-то, не вижу логики.
- Потому я и хочу разобраться, - ответил Андрей. - В машине были Заец и некто Слепой. С них и следовало бы начать, но Зайца уже не спросишь, а кто такой Слепой, мы пока не знаем. Скорее всего, это человек Отца.
- Нужно устанавливать. Если Георгий его знал - а он его знал, раз уж записал "Слепой" - то, скорее всего, этот Слепой из ближайшего окружения Отца. Тем более, что и сам Отец не послал бы на такую важную стрелку кого попало… Думаю, мы установим его легко. Давай поступим просто - я звоню моему лучшему другу Краюхе, а ты пану полковнику Перемежко.
Они взялись за телефоны. Обнорский разговаривал с Василием Васильевичем Перемежко около двух минут, Зверев с Краюхой - три. По окончании переговоров обменялись информацией.
- Перемежко сказал, что да - среди окружения Отца есть некто Слепой. Личность известная, имеет две судимости - за ношение оружия и за грабеж… подробней он сможет сказать завтра.
- Краюха, - усмехнулся Зверев, - ничего не сказал про судимости, но Слепого знает. Именно Слепой искал человека, который на вокзале увел "дипломат". Сказал, что Слепой - беспредельщик, приехал с Отцом из Симферополя…
- Вот оно и срослось. Слепой занимался розыском "дипломата", ему же поручили забрать пленки у Г.Г. Симферопольский, говоришь?
- Это не я говорю, это Краюха говорит. - Андрей тоже открыл себе бутылку пива, сделал глоток.
- Симферопольский, - сказал он, - это хорошо… Позвоню-ка я в Симферополь, есть у меня там один человек, который очень не любит Отца и его банду.
Андрей полистал записную книжку, нашел телефон "афганца" Сереги, набрал номер.
- Здравствуй, Сергей Иваныч, - сказал Обнорский, когда в трубке раздался голос Сереги. - Андрей Обнорский из Питера… не забыл такого?
- А, гражданин расследователь! Нашел голову Горделадзе?
- Ищу, Иваныч. Если ты поможешь, то глядишь, и найду.
- Всем, чем могу. Спрашивай.
- Значит, так, Иваныч… тебе знаком человечек с погонялом Слепой?
- А як же? Личность известная. Но он теперь больше в Киеве отирается… Хотя и у нас, в Симферополе, частенько бывает. А что тебя, Андрей Викторович, конкретно интересует?
- Все, - ответил Обнорский.
- Я тебе уже объяснял, что все знает только "Бизон" и "Скорпион". А я просто бывший мент.
- Да ладно, не прибедняйся. Охарактеризовать Слепого можешь?
- Почему нет? Могу… Итак: Макаров Геннадий Ефимыч. Год рождения по памяти не скажу, но что-то около тридцати. Образования - ноль, но зато здоров как бык. Боксер. Имеет две судимости. Одну в самом начале девяностых за ствол, вторую - в девяносто третьем за грабеж. Оба раза выходил досрочно. Беспределыцик, покуривает травку, ходит в подручных у Отца, что еще хочешь услышать?
- Спасибо, - сказал Обнорский. Они поговорили еще с минуту и попрощались. Обнорский передал Звереву то, что сообщил Сергей.
- По большому счету эта информация ничего нам не дает, - сказал Сашка.
- Встретиться со Слепым, конечно, стоит, но он человек опытный - пойдет в полный отказ, а предъявить ему нечего. Остаются Вайс, Отец и Эстер.
- Эстера можно исключить сразу. Тут Затула права - руки у нас коротки, чтобы до него дотянуться… Вайс? Тоже пустой номер. Скажет: знать ничего не знаю. И что ты ему сделаешь?
- Ничего.
- Остается Отец.
- Да, остается только Ленечка Матецкий.
***
- Ну что, Эстик? Думаешь, я тварь? - спросила Алена.
Кот молчал. Смотрел своими загадочными глазами и молчал. Алена налила себе виски. Из той самой бутылки, что так и не допили с Георгием. Выпила и зажмурила глаза. Из-под век выкатились две слезинки.
- И ты, Гия, думаешь, что я тварь? - спросила она у портрета на столе.
Георгий тоже ничего не ответил. Он улыбался - спокойно и безмятежно. Алена смахнула слезинки и прочитала:
Я уйду. И ничего не будет.
Лишь тоннель и свет в конце пути.
Божий Правый Суд меня рассудит
И определит, куда пойти.
Стихи Марины Макеевой.
Она посмотрела на портрет, на кота, на свое собственное отражение в зеркале… Потом упала лицом в подушку и зарыдала. На пол свалились розовые тапочки-бегемотики с голубыми глазами.
***
Визит к депутату Верховной Рады Леониду Матецкому был назначен на 16:30. Добиться согласия на встречу оказалось совсем просто: Обнорский представился секретарю, попросил передать господину депутату, что у него - журналиста Обнорского - есть новая информация о "деле Горделадзе". Она очень важна, затрагивает непосредственно господина Матецкого. Поэтому очень желательна личная встреча. Андрей оставил номер своего телефона и стал ждать.
Не было никаких сомнений, что Отец клюнет. Не может не клюнуть. Если он работает в связке с Хозяином, а он работает в связке с Хозяином, теперь это очевидный факт, - то должен знать, что Обнорский и компания свернули расследование и убрались восвояси… Причем спешно убрались, напуганные. И вдруг - Обнорский вернулся! Это неспроста. Это значит, что они что-то нарыли, что-то такое, что заставило Обнорского вернуться… Видимо, это действительно важно. И опасно.
Обнорский и Зверев считали, что после сообщения секретаря о звонке Андрея, Отец, если и не напугается, то насторожится. Формулировка "есть новая информация… очень важна… затрагивает непосредственно господина Матецкого" расплывчата, неконкретна, допускает разные толкования. Отец обязательно клюнет.
И он клюнул. Спустя минут сорок после звонка Андрея Матецкий позвонил сам, представился и поинтересовался, чем он может быть полезен господину Обнорскому. Андрей довольно сухо ответил, что разговор возможен только при личной встрече. Встречу назначили на 16:30. В офисе Отца.
За полчаса до встречи Обнорскому из Симферополя позвонил "афганец" Серега.
- Андрей Викторович, - сказал он, - потолковал я тут с людьми насчет Слепого… Ты ведь его к "делу Горделадзе" примеряешь?
- Точно так.
- Похоже, правильно примеряешь. Был тут у нас некто Грек. Отморозок, псих. Так вот этот Грек по-пьяни хлестался, что ездил по заданию Слепого в Киев. А там, под Киевом, они закопали какого-то жмурика… жмурик без головы. Как тебе такой расклад?
- Весьма. А когда это было?
- Когда он об этом трепался, или когда они жмурика закапывали?
- Когда закапывали, конечно.
- В октябре.
- А поточнее не скажешь?
- Извини…
- Понятно. А в контакт с этим Греком нельзя войти?
- Седьмого ноября Грек дал дуба от передозировки… как тебе такой расклад?
- Не очень, - кисло сказал Обнорский.
- Мне тоже, - ответил Сергей. - Но только вот что я тебе скажу: Грек-то героином не баловался. Анашу курил, пил, но никогда в жизни не ширялся. Не было такого… А за день до его смерти из Киева опять прилетел Слепой. И они тут на пару гуляли. Вот так, Андрей Викторович.
- Спасибо, Иваныч. Ты даже не представляешь, какой ты мне подарок сделал.
- С тебя пол-литра, - сказал Серега и засмеялся. - Если еще чего нарою - позвоню.
Андрей рассказал Звереву о странной смерти Грека. Сашка хмыкнул и ответил:
- Все в цвет: первого ноября они закопали Горделадзе. Потом Грек по пьяни трепанул языком, а уже седьмого "помер от передоза". Все сходится, Андрюха… Ладно, поехали к Отцу.
В приемной борца с оргпреступностью паслись братаны. "Почти наверняка, - подумал Андрей, - у каждого из них в кармане лежит удостоверение помощника депутата". В Питере в середине девяностых такими ксивами обзавелись все авторитетные пацаны. У одного депутата от очень либеральной и очень демократической партии было сразу четыре таких помощника.
Ровно в шестнадцать тридцать Обнорского и Зверева пригласили в кабинет народного избранника. Андрей уже слышал от Повзло о роскоши, с которой оборудован кабинет, но тем не менее был удивлен. Особенно впечатляли два огромных аквариума.
А хозяин кабинета уже внимательно изучал визитеров, сидя за огромным столом. Он был, кажется, слегка напряжен, но выглядел уверенно и внушительно.
Обнорский представился сам, представил Зверева. Матецкий буркнул нечто вроде: очень приятно. Взаимностью ему не ответили.
- Прошу присаживаться, - сказал он. Обнорский и Зверев опустились на стулья.
- Красивые у вас аквариумы, - сказал Зверев.
- Аквариумы? Да, красивые… Для релаксации, знаете, полезно. Приходишь, замотанный делами, включаешь свет… - Отец нажал невидимую кнопку, и аквариумы, подсвеченные изнутри, погасли, вода в них стала темной. Внутри ощущалось какое-то движение, какая-то тайная жизнь, но понять, что там, в темени, происходит, было нельзя. Колыхались массы водорослей и смутные мелькали тени… Отец снова нажал кнопку - вспыхнул свет. - Включишь свет и наслаждаешься… душой отдыхаешь.
- А что за рыбки-то у вас? - спросил Зверев.
- Рыбки-то? Рыбки называются пираньи. - В аквариуме серебрились пузырьки всплывающего воздуха, зеленели растения и ходили невзрачные на вид рыбешки… Отец снова щелкнул выключателем - аквариумы погрузились во мрак. - Пираньи, - повторил он, - пираньи… Хышники. Снова включил свет и спросил:
- Чай? Кофе? Минералочка?
- Спасибо, Леонид Семенович… мы пришли к вам по делу.
- Слушаю вас внимательно, - сказал Отец. Его посетители нисколько не сомневались, что борец с преступностью будет слушать их очень внимательно… По расчетам Обнорского и Зверева, Отец после звонка Андрея первым делом связался с Хозяином: опять питерские! Что делать? Вероятно, Хозяин ответил: встретиться, выслушать, понять, что им стало известно… Возможно, этого не было и все решения Леонид Матецкий принимает сам. Но навряд ли.
- Леонид Семенович, - сказал Обнорский, - нас привело к вам серьезнейшее дело. Мы получили информацию по "делу Горделадзе". Некоторым образом она касается и вас… Поэтому возникла потребность задать несколько вопросов. Вы не будете возражать, если мы запишем нашу беседу на диктофон?
- Не буду, пишите.
Андрей достал диктофон, проверил.
- Итак, Леонид Семенович, в процессе расследования обстоятельств исчезновения Георгия Горделадзе, сотрудники Агентства журналистских расследований получили информацию, что к этому может быть причастен некто Слепой… Вам знаком человек с таким прозвищем?
Услышав про Слепого, Отец опустил глаза, мгновенно напрягся. Он взял из деревянного стаканчика на столе карандаш, вложил его между указательным, средним и безымянным пальцами правой руки… Легко, движением пальцев, сломал его. Половинки карандаша бросил на столешницу. Потом поднял глаза, посмотрел на Обнорского, ответил:
- У меня много знакомых…
- В миру Слепого зовут Геннадий Ефимович Макаров.
- Да, мы знакомы… Геннадий Ефимович - мой помощник.
- Мы получили информацию, что Слепого видели шестнадцатого сентября вечером возле дома Алены Затулы.
- От кого вы получили такую информацию? - спросил Отец и взял из стаканчика второй карандаш.
- Извините, Леонид Семенович, но я не вправе раскрывать своего информатора.
Карандаш хрустнул, половинки его полетели на стол.
- Тогда, господин Обнорский, я вас не понимаю… Вы приходите ко мне, намекаете, что мой помощник может быть причастен к похищению Горделадзе, но раскрыть источник информации не желаете. Чего вы хотите?
- Хотим встретиться и поговорить со Слепым, - ответил Андрей.
Отец собрался что-то сказать, но у Андрея зазвонил телефон. Обнорский посмотрел на часы - 16:33. "Наверняка, - подумал он, - это звонит Повзло…" Так и оказалось. Обнорский произнес несколько фраз: "Да, господин полковник, да… мы со Зверевым сейчас у господина Матецкого. Как только выйдем из офиса - позвоним". Отец посмотрел исподлобья - явно догадался, что ему дают понять: некоему полковнику известно, где находятся питерские журналисты… страхуются, суки.
- Извините, - сказал Обнорский, убирая телефон. - Мы бы хотели встретиться и поговорить с вашим помощником.
- Запретить я вам не могу. Но навряд ли это возможно сейчас.