Глава 2. "Госпожа чужбина"
Малые тайны перерастают в большие, а большие - в величайшие.
Преп. Иустин (Попович). Философские пропасти
Холодным ноябрьским утром в мюнхенском аэропорту Машу встречал Антон Сергеевич, столь искусно устроивший ее побег и даже успевший "подарить" ей свою фамилию вместе с фиктивным свидетельством о браке. Объяснив дальнейший путь следования и проводив до поезда, Лаврин вручил ей конверт с дойчмарками и нужными адресами. Прощаясь на перроне, старался взбодрить беглянку шутками и обещал поддерживать с нею постоянную связь.
Очутившись на безлюдном перроне Ильштетта под сетью мелкого дождя, Маша Ивлева-Лаврина неуверенными шагами двинулась в сторону возвышавшегося невдалеке собора, очертания которого едва наметились в тумане. На одной из темных узких улочек, примыкавших к соборной площади, в старинном доме проживала Анита Эйман. Молодая доцентша крепко пожала машину ладонь, искренне улыбнувшись. Ее стрижка "под мальчика", массивные очки на простоватом, слегка курносом лице и открытый взгляд мгновенно вызвали симпатию Мимозы. И в просторной, заваленной книгами квартире Аниты она сразу обрела спокойствие. Фроляйн Эйман недавно защитила в местном католическом университете диссертацию по творчеству Льва Толстого, бывшего ее кумиром, и усердно старалась теперь говорить по-русски:
- Гаспадин Лаурин много сказаль мине о Вас, садис позалуста!
- Ich bedanke mich herzlich fьr ihre Sorge, Frau Eimann, - пролепетала в ответ Мими.
- Мозно просто Анита и на "ти", и лучче по-русски - хоцю тренировать, мозет в Москва поеду скоро. А тебе место есть, я узе гавариль с насым уни-президент Зобковиц. Ти соглясна русский язык преподавати? - бойко протараторила фроляйн.
И профессор Ивлева-Лаврина стала медленно погружаться в жизнь провинциального университетского городка, прижавшегося у подножия баварских Альп.
Кафедральный собор в центре Ильштетта периодически наполнял всю округу мощным органным звучанием Баха и Букстехуде, а внутреннее его убранство благодаря творениям Кранаха и Дюрера, вызывало у Маши благоговейный трепет. Строгий, не утерянный до сего времени, католический дух пронизывал средневековую атмосферу городка. Над притаившимися вблизи холма домиками четырнадцатого века возвышался старинный замок-музей, окутанный тонким романтическим ореолом. Вдоль окраин резво несла свои воды веселая речка Ильталь, по берегам которой росли дикие сливы и яблони, теснились кусты ежевики и малины.
Анита явно сочувствовала Ивлевой и даже из деликатности своей ни разу не полюбопытствовала, что за обстоятельства вынудили профессоршу бежать из СССР. Немецкую девушку сближали с Машей интерес к истории и литературе и, несмотря на ее молодость - нелегкий жизненный путь.
Анита родилась в простой семье, где родители пьянствовали беспробудно. И девочку вскоре определили в интернат при монастыре. Но в ее открытой детской душе постепенно созревало отвращение к церкви, порожденное лицемерием ее воспитательниц-монахинь. С их повседневной ложью прямодушная от природы Анита примириться так и не смогла. И оказавшись, наконец, за пределами монастырских стен, воспринимала разговоры о религии с глубокой иронией. Фроляйн Эйманн была твердо убеждена, что человек может быть нравственным и безо всякой веры. А главные жизненные ценности усматривала в справедливости, доброте и готовности помочь ближнему. Особенно взволновали Машу рассказы Аниты об Ирландии, где побывала она по линии Красного Креста в пору жестокой гражданской войны. Это как-то даже возвысило юную доцентшу в глазах Мимозы. К тому же ей импонировало целомудрие фроляйн, до сих пор сохранившей невинность, что в университетской среде, даже католической, вызывало немалое удивление.
Зарождению их дружбы способствовала не только любовь Аниты к русской культуре, но и ее особые интересы. Она собиралась выступить на советско-германском симпозиуме по теме "ненасилия", основанной на идеях Ганди и Толстого. Однако вникать в проблемы советской жизни Аниту заставляла более глубинная причина. Пребывая в Ирландии, сама того не ведая, она вызвала интерес к своей персоне со сторооны BND. Искусно воздействуя на патриотические чувства фроляйн Эйманн, сотрудники сей деликатной организации без особого труда вовлекли ее в свои сети. Отсюда и подготовка к поездке в Москву велась многосторонне: помимо курсов тхе-квон-до, Анита изучала азы разведдеятельности. Но об этом при всей своей честной натуре поведать Маше, конечно, не могла.
Что касается Марии, то ее статус "гостевого профессора" никто сомнению не подвергал, к тому же, положение супруги дипломата лишь укрепляло "законность" ее проживания в Германии. Мимозе оставалось лишь гадать, что за связи задействовал Антон Сергеевич для ее плавного водворения в баварскую провинцию.
Весьма неожиданно фрау Лаврина удостоилась внимания со стороны ее нового шефа - профессора Карла Бестрема, пригласившего их вместе с Анитой на семейный обед. Графы Бестремы обитали в старинном родовом поместье в пяти километрах от Ильштетта. На пороге трехэтажного особняка их встретила графиня Консуэло - высокая, элегантная, приветливая. Ее большие карие глаза излучали доброту и незаурядный ум.
Непринужденно улыбаясь, хозяйка познакомила Машу и Аниту с сидящим в глубоком кресле грузным стариком. Это был пастор Бохен - известный советолог. Казалось, что он покрыт вековой пылью, как и все кругом: и длинный рояль с пожелтевшими клавишами, и этажерки, и гобелены, и огромная люстра со свечами. В такой уютной обстановке Мимоза охотно вступила в беседу с человеком, весьма осведомленным о происходящем в СССР…
Вскоре графиня Конси предложила всем перейти в столовую, где граф-профессор ожидал их. Он был очень высок и "поджар", с высохшим породистым лицом арабского скакуна, с проседью в темных волосах, спадавших ему на плечи. Молниеносно в комнату вторглись двое мальчишек с огромной пушистой дворнягой, с шумом разместившейся под столом. Затем все дружно встали и хором пропели "Vater unser", и атеистка Эйманн в том числе. После того приступили к трапезе, оживленно нахваливая жаркое из дикого кабана с артишоками - кулинарный шедевр графини Конси.
"Как хорошо! - подумалось Маше в этот миг, - хотя верят ли эти люди в Бога - трудно сказать, но традиции - в них великая сила, она дает человеку высокий тонус бытия. А у нас…", - и она горько вздохнула.
Говорили за столом обо всем понемногу, но главной темой была предстоящая свадьба старшей дочери Моники. Сам Бестрем вовсе не испытывал восторга от того, что любимая Мони переедет скоро в Париж, но жениха - французского инженера Пьера Готье - очень даже одобрил, как человека чрезвычайно обаятельного. При этих словах отца глаза Моники заблестели от радости, и она весело защебетала со своей кузиной Софи, которой тоже предстояло вскоре выйти замуж… за принца - главу крошечной европейской страны.
Неожиданно в дверях появился длинный белобрысый парень и, скромно извинившись за опоздание, подсел к столу. Профессор Бестрем незамедлительно представил Маше своего незадачливого родственника - Фредди Рабсбурга. Удивленная Ивлева-Лаврина взглянула на Аниту, которая, уловив вопрос подруги, быстро прошептала:
- Да-да, тот самый Рабсбург, мой студент.
Странным образом Бестремов до сего дня связывали многочисленные узы с потомками императорской фамилии - такими как юная герцогиня Софи и Фредди Рабсбург. И если происхождение Софи сулило ей в будущем вступить в брак с главой карликового княжества, то дочь графа, Моника, могла позволить себе породниться с "простым смертным" французом. Тем не менее на ее свадьбу приглашены были более трехсот гостей-аристократов со всего света. При оживленном обсуждении подробностей предстоящей церемонии удостоились приглашения на свадебный пир и Анита с Марией.
После обеда все расположились в гостиной. Моника и Софи курили Мальборо, к ним присоединилась графиня Конси. Но Маша отклонила их призыв, поскольку давно бросила сию вредную привычку. Ее мысли невольно перенеслись в Вену, в памяти всплыл образ графа Корфа. Внезапно рядом с нею оказался Бестрем:
- Давно ли вы, фрау Лаурин, встречались с профессором Новьевым?
- Вам, господин Бестрем, известно о моем знакомстве с этим выдающимся человеком? - с едва уловимой иронией воскликнула Мими.
- Ну вы же работали с ним в одном Институте, не так ли?
- Да, но он уже лет семь, как эмигрировал. Кажется, он теперь в Германии?
- Да, я с ним не раз встречался в Мюнхене - потрясающе интересный человек. Гм… ведь он летчиком был - настоящий русский патриот. Вот уж поистине неисповедимы пути Господни! Ведь он против нас, немцев, воевал, а теперь именно у нас себе убежище нашел! А какие жуткие вещи про КГБ рассказывал: как его же боевые друзья-летчики доносили друг на друга - уму непостижимо! Гм… ну а вы-то сами как к нему относитесь?
- Я? С глубоким почтением, - ни секунды не задумавшись, ответила Мария.
- Так вы тоже диссидентка?
- Нет, господин профессор, я всего лишь беспартийная.
- Однако странно, как же вам карьеру-то сделать удалось?
- Сама удивляюсь, господин Бестрем. Ведь я действительно всегда в Институте "белой вороной" была. Но палки в колеса мне никто не вставлял.
Легко засмеявшись, граф поднялся со стула, уступая место пастору Бохену. Весь облик известного профессора-советолога - крупная голова, массивный подбородок, густые брови с проседью, низко нависшие над глубоко посаженными, молодо блестевшими глазами, - выдавал недюжинную силу старика.
- Так мы не договорили с вами, фрау профессор, как там у вас перестройка и гластност, а? - пробасил он, отчеканивая слова, давно набившие оскомину у Маши.
- У нас, господин пастор, очень многие думают, что это - очередная дешевая пропаганда, не более того.
- А вы, вы сами так не думаете?!
- Нет, господин Бохен, не думаю! За всей этой болтовней на сей раз что-то скрывается, ну, гм… готовится что-то непонятное. Мне кажется, что у нас действительно грядут перемены.
- Так радоваться надо, фрау Лаурин! Наконец-то во главе СССР появился настоящий демократ!
- Настоящий де-ма-гог! Простите, что не могу согласиться с вами, господин пастор. Я ведь знаю не только речи и "писания" нашего генсека. Но и некоторые его дела-делишки, - твердо произнесла Маша, удивив старика.
- Что ж, ваша открытость мне импонирует, фрау Лаурин. Вы ведь патриот своей страны, верно? - спросил Бохен, ехидно улыбнувшись.
- Ну такому громкому званию я не соответствую, господин пастор. Конечно, хочу скорее домой вернуться, но из-за командировки мужа не могу.
- Ах, так вот в чем причина вашего появления в Ильштетте! А я-то думал, вы от преследований КГБ из Москвы сбежали, - простодушно заявил старик, ужаснув Мимозу своим откровением.
- Что вы, господин Бохен! Кому я нужна? Я так далека от всякой политики, - промолвила беглянка с замиранием сердца.
- Но прекрасно разбираетесь в вопросах идеологии, не так ли? - не унимался лукавый старик.
- Вы просто льстите мне, господин пастор, - в ответ ему улыбнулась Маша, пожав плечами…
* * *
Повышенный интерес Бестрема и его окружения к профессору "Лаурин" озадачил ее. И Маша не преминула спросить Аниту - всех ли иностранных преподавателей приглашает ее шеф в свой дом? И получив отрицательный ответ, встревожилась.
А причин для беспокойства было немало. Ведь полгода тому назад, оказавшись в ближнем кругу члена Политбюро, Мария посвящена была в его некоторые тайные установки. Их разглашение грозило смертью. Но Маше чудом удалось ускользнуть из лап "серого кардинала". И даже здесь, в тихом Ильштетте, висевшая над ней угроза преследования не исчезла окончательно.
Страх Мимозы усугублялся и воспоминаниями о судьбе ее предшественника - профессора Степана Краснова, которому было предложено два года назад стать помощником того же самого Юрия Власовича, но он категорически отказался. И вскоре скончался в академической клинике во время операции. А через месяц в подмосковном пансионате была убита его аспирантка Нина Грекова, прибывшая туда на симпозиум. Преступника не нашли до сих пор… А странная смерть ученого секретаря Голоскова, случившаяся незадолго до гибели академика Игната Троянова в авиакатастрофе? - Это все - случайности? Их лица, всплывая в машиной памяти, вызывали содрогание в ее душе и неизбывный вопрос: почему погибли эти люди? Неужели все это - череда случайностей?!
Вращаясь в кругу рафинированных аристократов, профессор Ивлева-Лаврина старалась отвлечься от тревожных дум. Но интуиция подсказывала: граф Бестрем знает о ней гораздо больше, чем кажется на первый взгляд. Мимозе оставалось лишь тешить себя надеждой, что горячая "рука Москвы" со временем остынет. Она догадывалась и о том, что Антон Сергеевич, ее благодетель и фиктивный муж, - не простой советник нашего посольства в далекой Африке. Вероятно, он обладает особыми международными связями, что позволило ему вполне легально устроить Машу в столь уютном баварском гнезде.
В данный момент ее тревожила предстоящая свадьба графской дочери. Ведь появление "на публике" было рискованным для нее. Однако Мимозе хотелось взглянуть на это торжество. "Да и кого там можно встретить?" - думала она.
В огромном зале старинной ратуши, куда после венчания молодых съехался весь бомонд, Маша плавно двигалась по зеркально блестевшему паркету. Поздравляя молодоженов, она невольно почувствовала на себе пристальные взгляды окружающих. В этот день Мария Силантьевна выглядела просто замечательно в светло-сером длинном платье, на фоне которого иссиня-сиреневым блеском переливалось ее фамильное аметистовое ожерелье, унаследованное от бабушки Фаины. Среди гостей Мими хотела разыскать Аниту, но не успев сделать и трех шагов, услышала за спиной вкрадчивый голос:
- А вы прекрасно выглядите, браво, Мари!
От прозвучавшей русской фразы Маша оцепенела. Потом резко покачнулась на высоченных каблуках, но все же устояла. И снова застыла, не в силах обернуться. Однако этого и не требовалось - перед нею уже возвысилась монументальная фигура.
- Что ж не узнаете старых друзей, Мари? Какими здесь судьбами? - воскликнул Корф.
Да, это был именно он - тот самый русский аристократ. Рядом с ним стояла привлекательная девушка, в которой Маша не сразу признала племянницу графа Зину. Настолько та была искусно обработана лучшими визажистами Европы, что от скромной продавщицы сувенирной лавки не осталось и следа: ясно было, что девица - "на выданье".
- Рада вас видеть… гм… вот уж не ожидала, - еле выдавила из себя Мимоза, в замешательстве глядя на них.
- Чему ж тут удивляться? Мы все здесь оплетены родством, все мы - братья! А вот вас, Мари, встретить в Ильштетте действительно невероятно! - заметил он, обращая к Маше вызывающе-вопросительный взгляд.
- Ах, Вадим Ильич, ничего особенного в этом нет, я ведь здесь как "гостевой профессор", а граф Бестрем - мой здешний шеф.
- О, прекрасно! А знаете ли, мы с вами здесь - не единственные русские, - торопливо промолвил Корф и, слегка бесцеремонно взяв Машу под руку, потянул ее за собой. Сопротивляться было уже поздно, когда граф подвел Ивлеву к невысокой черноволосой, гладко причесанной даме. На отвороте ее темного строгого костюма блистала старинная бриллиантовая брошь замысловатой формы.
- Ваше высочество! Позвольте представить вам соотечественницу - профессор Мария Ивлева, - отрекомендовал Мимозу Корф, почтительно склонив голову.
- Очень рада! Мария Владимировна, - приветливо произнесла претендентка на российский престол, - сдержанно улыбнувшись.
Так вот она какая - Великая княгиня, - пронеслось в голове Маши, до сих пор имевшей весьма поверхностное представление о "Кирилловичах". Вспомнилось почему-то лишь одно обстоятельство: дедушка этой дамы - Великий князь Кирилл был одним из первых Романовых, кто отрекся от царя Николая, присягнув на верность Временному правительству.
- Вот неожиданность какая, ваше высочество! - не преминула Мария высказаться с легкой иронией, - даже не знаю, как обращаться к вам. Ведь я, недостойная, впервые вижу столь близко представителя царской фамилии - это огромная честь для меня!
- Ну что вы, госпожа Ивлева! Смущение вам, госпожа профессор, не к лицу. Мне приятно было познакомиться. Если будете в Мадриде, милости прошу к нам! Надеюсь, граф сопроводит вас. Не так ли, Вадим Ильич?
И Корф, приложившись к руке "высочества", суетливо распрощался с Машей и растворился в толпе.
Тем временем в зале зажигались люстры, камерный оркестр наигрывал Шуберта и Мендельсона вперемешку с вальсами Штрауса. Разговоры гостей, уже впитавших в себя не один бокал шампанского, обретали все больше непринужденности, а официанты сновали между ними во все более убыстряющемся темпе свадебного кружения. И этот момент Мими сочла самым подходящим, чтобы сбежать от многоликой толпы. Однако внезапно была остановлена преградившей ей дорогу и радостно улыбавшейся Консуэло. Графиня держала под-руку высокого, слегка сутуловатого господина в светлом костюме. Серые глаза незнакомца пристально остановились на лице Мимозы.
- Не убегайте от нас, фрау Лаурин! Позвольте представить вам друга нашей семьи, - поспешно воскликнула графиня Бестрем.
- Ме-ня зо-вут Вильгельм Герлинг, я - из-да-тель, - медленно произнес он и взглянул на Машу с любопытством.
- Вы говорите по-русски? - удивилась она.
- Неть, толко у-чусь, - отчеканил Герлинг и по-немецки продолжил: - от Консуэло наслышан о вас. Я ведь еще ни разу так прямо с русскими не общался. Если позволите, приглашу вас как-нибудь на кофе?
Согласно кивнув ему и обнявшись с Конси на прощанье, профессор Ивлева опрометью выскочила на площадь. И в сумерках жадно вдохнула в себя холодный влажный воздух баварской зимы.