В стране ни на минуту не прекращался передел рынков. Перед соблазном больших денег, понятия порядочности и нравственности взаимоотношений в бизнесе и в жизни, превратились в фикцию и, перекочевав в труды и статьи социологов и философов, стали называться "нравственным императивом". Красиво, сложно и непонятно для непосвященных. Нравственность, честно говоря, хорошо подпорченная ещё за годы советской власти, совершенно по Марксу, (что был вынужден признать даже Гельфер), сдалась - прибыли на милость. Сообщения о заказных убийства и кровавых перестрелках, уже не вызывали у обывателя первобытного ужаса, а, скорее, считались некой частью производственного процесса у негоциантов новой формации.
Взорвать кредитора было дешевле, чем вернуть долг, застрелить конкурента проще, чем выиграть борьбу с ним, сдать партнера бандитам или силовикам, легче, чем честно поделиться. Старая система ценностей не мутировала, не подверглась изменениям, а просто самоуничтожилась для абсолютного большинства. Безнаказанность растила вседозволенность, законы подменялись "понятиями", но и их никто не торопился выполнять. Для всего этого было выдумано новое слово - "беспредел", которое лучше всего отображало текущий момент и определяло его квинтэссенцию.
Как справедливо отмечал юрисконсульт банка, господин Калинин (обычно, после полуночи, в сигаретном дыму и после рюмки коньяка) - сие есть не последствия государственной политики, а сама политика государства.
Система, выстроенная Красновым несколько лет назад, просто не выдержала бы ни роста объемов, ни изменений в количестве и качестве поставленных задач. Поэтому банк все время жил в условиях перестройки и в прямом и в переносном смысле слова. Острая нужда в площадях, кадрах, оснащении не оставляли возможности для промедления. Каждый день требовал решения огромного количества мелких задач, без которых не были бы решены задачи глобальные. Ошибка на уровне клерка могла повлечь за собой непредсказуемые последствия для всей системы. Сталинская фраза: "Кадры решают всё!" вновь обрела крылья.
Отцы-учредители, смирившись с тем, что платить, всё равно, придется, приняли соломоново решение - помогать избирательным штабам обоих кандидатов в президенты, что Краснов с командой и начали осуществлять в режиме строгой секретности. Ласковая корова кормила двоих телят, чтобы не проиграть в любом случае. Телята довольно "зачмокали", нащупав желанное вымя, и давление на банковские структуры ощутимо ослабло. Оставалось только надеяться, что выигравшая сторона никогда не узнает о поддержке конкурента. А если узнает, то добродушно посмеётся. Победитель должен быть милосерден. Если, конечно, может себе это позволить.
В этом состоянии - аврала и тотальной реорганизации, банк стремительно влетел в 1994 год - год выборов и новых возможностей.
Отъехав на несколько кварталов от ресторана, Худощавый и Камен поменялись местами. Худощавый занял место за рулем, а болгарин, усевшись на заднее сидение, рядом с Костей, попытался, с помощью Краснова перевязать голову. Ухо, разорванное автоматной пулей, здорово кровило. Повязку было делать не из чего, но с помощью носового платка и оторванного рукава рубашки, что-то подобное соорудить удалось. Камен ругался по-русски и по-болгарски, шипел. Платок сразу окрасился кровью и Костя подумал, что через десять минут его придется менять. Болгарин был бледен от шока и потери крови, а кровотечение продолжалось, хотя не такое сильное, как раньше.
Худощавый вел машину, избегая оживленных, в вечернее время, улиц. Навстречу им пару раз проносились полицейские машины с включенными проблесковыми огнями, машины "скорой помощи", полицейские на мотоциклах. Судя по количеству полицейских и медиков, которые стягивались к центру города, переполох был сильным.
- Куда мы едем? - спросил Краснов, глядя на мелькание зданий за окнами.
- К герру Штайнцу, - отозвался Камен. Худощавый даже ухом не повел. - Нам приказано доставить тебя туда.
Он замолчал на несколько секунд.
- Кто-то сильно не любит тебя, парень. Что ты сделал военным?
- А причем тут военные?
Несмотря на то, что ситуация к шуткам не располагала, болгарин осклабился, показывая безупречные зубы - образец хорошей работы дантиста.
- Ты думаешь, те, кто стрелял в тебя из консерватории? Один, правда, "бык" из русской группировки. У него на лбу это написано было. А двое других - вояки. Это я тебе говорю. Можешь мне поверить.
- У меня нет отношений с военными.
- Значит, у кого-то они есть, - легко согласился Камен. - Ты удивлен?
Краснов, скорее был испуган, чем удивлен. Напуган, как может быть напуган человек, сталкивавшийся с насилием только на экране, и вдруг осознавший, что насилие в реальной жизни, вовсе не такое глянцевое и эстетично-целлулоидное, как в кино.
У насилия есть свой запах - и это запах пороха, опаленной и разорванной плоти. И запах крови - тяжелый, густой, соленый. И страха. И смерти. И те, кто падает от выстрелов, уже не встанут по команде "Снято!", и не пойдут пить кофе, пока пиротехники готовят следующий дубль.
Двое, спасшие Краснову жизнь, были профессионалами. И, если один из них говорил, что к перестрелке имели отношение вояки, то, скорее всего, знал что говорил.
- Нет, не удивлен, - сказал Костя.
- Когда тебе скажут, что русские ушли из Германии, не верь. Они никогда ниоткуда не уходят.
Худощавый сказал что-то на незнакомом Краснову языке. Болгарин коротко хохотнул.
- Russian are forever… - сказал Худощавый на английском, очевидно, специально для Кости, и бросил быстрый взгляд через плечо..
- Тебе повезло, - резюмировал Камен, трогая рукой быстро набухающую кровью повязку. - И нам повезло. И Францу повезло. Мне тоже повезло. Живы - и хорошо.
В кармане у Худощавого зазвонил мобильный телефон. Он, не глядя, сунул трубку через плечо, и на звонок ответил Камен. Он говорил по-немецки, быстро, так же четко, как минуту назад по-русски, с тем же жестким акцентом. Повесив трубку, он отдал команду Худощавому, тот кивнул и прибавил ходу.
- Дитер ждет тебя на частном аэродроме. Бывший ваш - военный. Двадцать пять километров от города. Мы едем туда. Сейчас проверим, нет ли хвоста.
Но хвост, к сожалению, был. Если бы не чутье и водительское мастерство Худощавого, то никто и ничего бы и не заметил. Черная "Ауди 8" висела сзади настолько профессионально, что если бы не трюк с погашенными фарами и темным переулком - они бы благополучно довели сопровождение до точки встречи.
Болгарин выматерился и полез на переднее сидение, протискиваясь между креслами и пригибая голову, чтобы не задеть повязку.
Час был еще непоздний. Машины сновали во всех направлениях, но если в центре пробки возникали постоянно, то, по мере удаления от него, заторов не было, но и автомобилей было немало. Это играло на руку преследователям, заставляя Худощавого снижать скорость, а вот уйти от погони в такой толчее было проблематично - мешали и движение, и светофоры, и ширина улиц. Люди в "Ауди", убедившись, что слежка обнаружена, стесняться перестали, и их машина, черной лакированной глыбой, повисла на минимальном расстоянии. Некоторое время Худощавый держал дистанцию постоянной, но на одном из перекрестков рванул на желтый, используя всю мощь шестилитрового двигателя. Водитель "Ауди", отделенный от них старенькой "шкодой" и "Трабантом", втиснулся между рядами и вылетел на перекресток уже на красный, зацепив "Трабант" задним левым крылом. От задетой машинки во все стороны полетели куски картона, истошно завыли сигналы, но "Ауди", скользнув в поток, между начавшими движение автобусом и "Жигулями", проскочило под носом у темно-синего "варбурга", водитель которого, с перепугу, ударил по тормозам изо всех сил. Задрав багажник, "варбург" встал, как вкопанный, и тут же в него врезался старый "Мерседес", с гребешком "такси" на крыше. Загремел сминаемый металл, зашлись в крике клаксоны. В образовавшуюся кучу, как танк на бруствер, влетел автобус, опрокидываясь на бок.
Но "Ауди", уже проскочив преграду, опять зависла в хвосте их машины. Худощавый разогнал тяжелую тушу "Мерса" почти до 150 километров в час. Такая скорость, на разбитых улицах бывшего Восточного Берлина, была рискованной, но другого выхода не было. Подвеска гремела в выбоинах, а на трамвайном полотне, куда они вылетели, с заносом, из крутого правого поворота, их бросило так, что машина ударилась дисками о высокий бордюр и едва не перевернулась.
Пешеходы выскакивали из-под колес, как перепуганные голуби. Худощавый мигал фарами, и ожесточенно давил на сигнал, предупреждая о своем приближении. Камен гремел железом на переднем сидении, явно готовясь к стрельбе. Краснов, которому в этом эпизоде досталась роль чемодана на заднем диване, вцепившись в боковую ручку, пытался удержаться на одном месте в раскачивающейся машине. Но кожа сидений была скользкой, и получалось это плохо.
- Пристегнись! - рявкнул Камен, - Голову ниже и не высовываться!
Они покинули центр. Вокруг потянулись рабочие окраины, удивительно напоминавшие окраины городов бывшего Советского Союза - те же серые пятиэтажки, гнойный свет редких ртутных фонарей. Только переполненных мусорных баков у дорог не хватало для полного сходства. Людей стало меньше - разве что у пивных и у продуктовых витрин толпились посетители.
Худощавый гнал машину, как бешеный. "Ауди" не отставал, его фары были видны в нескольких десятках метров сзади. На очередной выбоине "Мерседес" подбросило, что-то простучало по корпусу, и на Костю сверху обрушилось мелкой крошкой заднее стекло. Опять хрипло заругался Камен и, нажав кнопку электропривода, открыл люк в крыше.
- Лежать! - заорал он, на приподнявшегося было Краснова, и ловко, змеёй проскользнул в люк верхней половиной туловища, смешно и удивительно умело, опираясь расставленными ногами на боковины сидений. В руках у него был пистолет Худощавого, тот самый, с рожком под стволом.
По кузову опять забарабанило, что-то ударило Краснова в спину так, что он, мгновенно потеряв дыхание, мешком рухнул на пол между рядами кресел, как рыба - разевая рот в беззвучном крике. На ветровом стекле расползлась "звездочка" попадания. Сверху загрохотал пистолет болгарина. "Ауди" завиляла, уходя от пуль. Очередной поворот швырнул Костю в сторону и он, не успев сгруппироваться, въехал головой в дверцу с утробным стуком, да так сильно, что чуть не сломал себе шею.
В промежутке между передними креслами показалось перекошенное лицо Худощавого. Глаза у него были совершенно безумные. И, что особо поразило Краснова, весёлые.
- Are you okay? - Прокричал он. - Something wrong?
- Окей… - выдавил из себя Краснов, неразборчиво.
Ни воздуха в легких, ни голоса. Только сипение и тупая боль ниже левой лопатки - как будто в спину лягнула лошадь.
По кузову опять хлестнула очередь. Пуля с лязгом, зацепив металлический каркас внутри заднего дивана, угодила в спинку сидения, выше Костиной головы и в считанных сантиметрах от колена стоящего в раскорячку Камена. Болгарин ответил несколькими выстрелами, у "Ауди" погасла одна фара. Еще очередь. "Мерседес" вильнул - на этот раз с грохотом высыпалось боковое стекло, обдав весь салон острой крошкой. Опять застрочил пистолет Камена. Каждый вдох причинял Краснову боль.
Машины вырвались на загородную трассу. Скорость резко возросла, но даже мощный "мерседесовский" мотор не мог обеспечить достойного отрыва от менее мощной, но более легкой "восьмерки". Погоня продолжалась, и рассчитывать на уход и легкую победу не приходилось.
Камен соскользнул в салон, опять перебрался на заднее сидение, отдавив лежащему Краснову руку и, сменив магазин, открыл прицельный огонь, через выбитое заднее стекло. Ветер свистел, врываясь в машину, на сидение и на пол летели горячие, остро пахнущие гильзы, ревел мотор, и что-то неразборчиво орал Худощавый. Камен ему ответил и, через несколько секунд, Костю вжало больной спиной в сидения от резкого торможения. Скорость была высока, дистанция небольшой, тяжелый "Мерседес" замедлялся невероятно интенсивно, а увлекшийся преследованием водитель "Ауди" упустил момент начала маневра и начал тормозить на пару секунд позже. Расстояние между машинами стремительно сокращалось, капот "Ауди" надвигался на их машину. Камен застрочил очередями из своего странного пистолета. Промахнуться с такого расстояния было трудно. Свинцовый град обрушился на ветровое стекло автомобиля-преследователя, прошивая его. Водитель "Ауди" сообразил, что допускает тактическую ошибку, но слишком поздно.
Он успел убрать ногу с тормоза и ударить по газу, выкручивая руль влево, чтобы обойти сходу останавливающийся "мерс", но рефлексы, заставившие его начать торможение, уже подписали ему и всем, находившимся в машине, смертный приговор. Когда, ревущая мощным мотором, "Ауди" практически поравнялась с ними, из "мерса" ударил в упор второй ствол - Худощавый, открыв окно, левой рукой выпустил всю обойму в корпус автомобиля преследователей, пропоров машину от стойки до стойки. Рассыпая вокруг себя осколки стекла, разлетавшегося брызгами, как водяная пыль, "Ауди" перестав вилять, ровно, как утюг, ушла в противоположную обочину. Там залязгало. Грохнуло железо, будто бы кувалдой ударили в бочку с песком. Стало тихо.
"Мерседес" стоял практически над местом аварии, урча мотором. На встречной полосе показались фары едущей в город машины. Не обращая на это внимание, Камен, перезаряжая оружие на ходу, вылез из машины и страшный, с окровавленной головой, повязку он таки потерял, пошел, через дорогу, к обочине. Пистолет он держал на отлете, двумя руками, стволом к земле, в любой момент готовый начать стрелять на первое же подозрительное движение. Костя видел его напряженную спину через проем распахнутой дверцы. Худощавый салон не покидал и двигатель не выключал.
Болгарин дошел до обочины, заглянул вниз и выстрелил, быстро вскинув руку. Раз, другой. Потом он исчез из поля зрения - спустился к машине. Опять ударили выстрелы. Камен появился на дороге, волоча за собой кого-то, за волосы, как мешок. Человек орал и извивался.
Встречная машина, поравнявшись с ними, замедлила, было ход, но потом водитель, рассмотрев происходящее, рванул в сторону города так, что его габаритные огни исчезли из виду за считанные секунды. Камен подошел к машине, таща за собой парня с разбитым лицом, в короткой кожаной куртке и джинсах. Раненый в бедро и плечо пленник, визжал от боли, как поросенок и матерился по-русски. Болгарин швырнул его на асфальт и почти без паузы ударил ногой по раненному бедру. Парень взвыл, как швартующийся пароход.
- Пару вопросов, друг, - спокойно сказал Камен, присаживаясь на корточки рядом с лежащим. - Мне нужны ответы, а времени нет.
И без паузы ткнул собеседника стволом в лицо. Брызнула кровь, мушка рассекла скулу, как бритвой.
- Ау, - заорал пленник, хватаясь за лицо - что ж ты, падла, делаешь!?
- Как ты меня назвал? - переспросил болгарин и врезал ему еще, на этот раз по простреленному плечу.
Теперь раненый завопил совсем отчаянно, но без ругани. Больно уж доходчиво объяснил Камен причины недовольства.
- Я спрашиваю. Ты отвечаешь. Правду. Если я засомневаюсь - прострелю тебе колено. Если поймаю на лжи - отстрелю яйца. Понял?
Парень смотрел на него сумасшедшими глазами. Видно было, что так страшно ему еще не было. Костя вышел из машины, и смотрел на них из-за спины Камена. Худощавый салон не покидал, а неторопливо закурил, с нехорошей усмешкой глядя на допрос через открытое окно водительской двери.
- Вопрос первый, - сказал Камен, - кто ты?
- Сальников, - выкрикнул парень со всем возможным рвением. - Руслан.
- Откуда?
- Русский!
- Да я вижу, что не вьетнамец. Живешь где?
- В Берлине. Шестой год.
- Кто нанял?
- Бывший ротный.
- Фамилия ротного? Быстро!
- Сергеев. Капитан Сергеев.
- ГСВГ?
- Да! - выпалил раненый.
- Десантура?
- Особые.
- Диверсант, значит. - Удовлетворенно отметил Камен. - Ну, привет, коллега. То-то я смотрю - шустрые вы ребятки. Где ж ротный?
- В машине. - Сказал Сальников со всхлипом. - На переднем. Это ты его… В голову…
- Он стрелял?
Сальников закивал.
- Хорошо стрелял ротный, земля ему пухом. Кто третий?
- Сержант Лысенко. Тоже наш.
- Молодец, солдат. Хорошо поешь, может быть, жить оставлю. Кто нанимал?
- Ты чего, головой поехал? - отозвался Сальников. - Мне откуда знать? Я что ли - старший? Я так - погулять вышел. Немка - жена. Бизнес у меня здесь. И социал. Я чего, больной был в "совок" обратно ехать, когда тут такие дела? Мне и здесь неплохо. Поят, кормят, денег дают. Ну, подрабатываю иногда, когда ротный позовет.
- Ну, он тебя больше не позовет, - сказал Камен, не сводя взгляда с его лица. - Отработался, ротный. А что, бандюки звали часто?
- Мы на бандюков не пахали. У них своя свадьба, у нас своя. Ротный на серьезных людей в "совке" пахал. Мне, за сегодня, три штуки марок обещали.
- Детишкам на молочко, - сказал Камен. - Дети хоть есть?
- Есть.
- Те, трое, в ресторане - кто?
- Фамилию не знаю. Старшего - звали Лёха. Те, двое - его люди.
- Армейский?
- Да. Контрразведка.
- Что должны были сделать?
- Взять этого лоха, - он кивнул головой в сторону Краснова. - Леха должен был кольнуть ему в сортире какую-то херню. А как он отрубится - грузануть в "скорую" - типа по вызову. "Скорую" мы подогнали. За углом ждала.
- Чего ж палить - то начали?
Парень хмыкнул. Несмотря на страх и ранения - выдержки ему хватало. Сказывалась выучка.
- Сначала - Лёха не отсемафорил, с каких хуёв, непонятно. Потом в зале вы нарисовались - вместе с этим. Ребята сообразили, что все наперекосяк, что Лёха бочину запорол. А приказ был - в случае чего - на поражение. Чтобы без вариантов. Не взяли живьем - валить. Вот они и поперли - шмалять.
- А вы?
- А что мы? Даром что ль деньги плачены? Кто ж знал, что вы такими кручеными окажетесь? Хотели вывести по-тихому за город, и там прихватить, бля…
- Не задалось, значит? - спросил Камен.
- Да уж… - сказал Сальников зло. - Не поперло. Ежели б поперло, то не ты б со мной, а я с тобой по душам беседовал, коллега. Да не тот расклад, видать выпал… - и тут же опомнился, что выбрал неверный тон и добавил, уже с искренней печалью.
- Ты б не убивал меня, братишка.
- Жаль, - сказал Камен, выпрямляясь, - но это, братишка, никак не получится. Мертвый ты мне не нужен. А живой, тем более. Ты бы меня не пожалел. И я тебя не пожалею. Работа у нас с тобой такая, сам знаешь. Расклады… Ты уж извини, брат…
Сальников уже открыл рот, что бы что-то сказать в ответ, протянуть время, навязать беседу, как учили когда-то в армейской спецшколе, но не успел. Рука болгарина качнулась вверх, плавно и четко, вычертив прямую, и, в тот момент, когда ствол пистолета поднялся на уровень головы пленного, грохнул выстрел. На крыло "мерса" из затылка Сальникова вылетела черная, в свете габаритов, масса, и потекла вниз по лакированному металлу, поблескивая.
Тело опрокинулось на бок, неуклюже, как падает от попадания пульки жестяной медведь в тире. Ни секунды колебания. Ни лишнего жеста. Ни страха. Ни сомнений.