- Оставишь мне пистолет.
Он попытался привстать на локте и тихонько застонал. Левая нога Гельфера лежала под неестественным углом к корпусу, сломанная в колене.
- Ты только помоги мне добраться до угла дома. Если.… Если они увидят, что вас нет, они выйдут… Много я не обещаю, но одного - двух я подстрелю. По крайней мере, я задержу их. На некоторое время.
Она молчала. Что можно было сказать?
- Ты передай, пожалуйста, и Маньке, и детям, что я их очень люблю.
Он остался лежать, в густой тени полувековой сосны, в десяти метрах от крыльца дома, опираясь спиной на шершавый, липкий от смолы, ствол. Она отдала ему пистолет и поцеловала колючую от отросшей щетины щеку. Он придержал ее за руку, совсем легко, касанием, почему-то, холодной и сухой ладони и, прикрыв глаза припухшими, ставшими похожими на черепашьи, веками, проговорил одними губами:
- Спасибо, - потом пушистые, рыжие ресницы поднялись, и он посмотрел на нее своим обычным, совиным взглядом круглых, внимательных глаз. - Это, оказывается, совсем не страшно, Ди. Глупо, заканчивать дорогу так, но совсем не страшно. В постели было бы страшнее.
- Там предохранитель… - зачем-то сказала Диана.
- Я умею стрелять. Уходи. Постарайтесь выжить. - Он улыбнулся одним углом рта. - Будет обидно, если все зря…
Он переложил пистолет в правую руку.
- Прощай, Арт, - сказала Диана и скользнула в темноту, подхватив на руки дочь.
Одетый во все темное Марк бесшумно двигался сбоку, в метре от нее и чуть впереди. Диана почувствовала, что лицо у нее совершенно мокрое от слез, хотя она не понимала, что плачет. Та, вторая женщина, внутри нее, рыдала навзрыд, а она, сосредоточенная и целеустремленная, не имела такой возможности. Хотя, как хотелось, Боже мой, как хотелось, зарыдать в голос. Некрасиво, по-бабьи, размазывая тушь. И смыть с рук, засохшую уже, кровь.
Потом. Все потом.
Под ногами зашуршал песок. Они взяли влево, ближе к кустам - там начиналась тропинка вдоль берега, и оттуда можно было переправиться на другую сторону, оставаясь невидимыми из дома - обзор перекрывала старая, рассохшаяся ветла, склонившаяся к самой воде. И тут Марк резко остановился, настолько резко, что Диана чуть не налетела на него, и медленно-медленно присел.
Сквозь удары сердца, звучавшие в голове, как барабаны, Диана услышала звук падающей в воду струи. А еще через несколько секунд, когда глаза привыкли к темноте, на фоне черной, глянцевой поверхности реки, различила у самой кромки воды, как раз у ветлы, куда они стремились дойти, черный силуэт человека.
Он мочился в воду, и именно этот звук - к их счастью, услышал Марк. Еще несколько метров - и они бы налетели на него с разбегу. Но и сейчас ситуация была немногим лучше. Если человек повернется, то их шансы быть обнаруженными будут 50 на 50. Звук бьющейся о воду струи стал чуть тише, потом прервался несколько раз и затих. Человек у воды несколько раз характерно передернул плечами. Звук закрывающейся "молнии". Мужчина, посвистывая, пошел вдоль берега, подсвечивая себе фонарем.
И тут Диана увидела, что Марк, припав на колено, держит его на прицеле арбалета. Молча, почти не шевелясь, разворачивая корпус, как учил его Костя, вслед за перемещающейся вдоль кромки реки, фигурой. Охранник остановился, сунул фонарик подмышку. Щелкнула зажигалка, и в темноте затлел огонек сигареты. Теперь Диана различала профиль сына - склоненная к легкому прикладу, голова - серый силуэт на черном фоне. Она поняла, что не видит выражения его лица, и, мысленно, поблагодарила судьбу за это. Ей, почему-то, совсем не хотелось запомнить его таким. Марк ждал. Еще пять-шесть шагов и они, оставаясь невидимыми, скользнут в заросли, на узкую неприметную тропку. Шаг. Еще шаг. Спина часового исчезала в сумраке безлунной ночи. Дашка у нее на груди дышала глубоко и спокойно, словно лежала в своей кроватке, уткнувшись носом в подушку и выпятив вперед, чуть капризно, губки.
- Ну, - подумала Диана, - давай же, иди. Иди, сукин сын!
Но он обернулся, не дойдя до камышей на той стороне пляжа, и двинулся в их сторону, напевая что-то себе под нос. Луч фонаря скользнул по кустам в полутора метрах от них. Плясал в воздухе, надвигаясь, огонек сигареты. Дистанция сократилась до десятка метров. Сердце билось у Дианы в горле. Но двигаться, до той поры пока был хоть один шанс не выдать себя, было нельзя. Восемь метров. Луч фонаря белым пятном скользит по песку. Шесть. В мире не осталось ничего, кроме шуршащего звука песка под ногами идущего, гудения комаров и плеска воды. Свет упал на них внезапно. Замер. Тонко тренькнула тетива. И это был единственный звук, прервавший гармонию ночи.
Луч медленно опустился на песок. Потом фонарик с глухим стуком упал охраннику под ноги. Человек остался стоять и сигарета в его губах, по-прежнему, горела в ночи маленькой красной звездочкой. А, еще через секунду, он, кучей тряпья, осел на землю. Сначала подогнулись ноги, а потом тело медленно и беззвучно завалилось на бок. Так падает тряпичная кукла. Так складывается марионетка, брошенная кукловодом. Так падает труп. Живой человек не может так упасть. И, еще до того, как луч лежащего фонаря упал на лицо человека, Диана знала, что он мертв. В желтом, от подсевших батарей, электрическом свете она узнала убитого. Это был Лёлек, на тридцать минут переживший своего напарника - Болека. Он тоже умер мгновенно. Из его правой глазницы торчало оперение короткого арбалетного болта. Диана с ужасом посмотрела на сына. Он по-прежнему стоял на одном колене, опустив арбалет.
- Сынок, - выдавила из себя Диана и сама не узнала своего голоса.
- Я в порядке, мам, - прошептал он.
Она слышала, что он не в порядке. Совсем не в порядке.
Он качнулся и упал лицом в песок. Руки Дианы были заняты Дашкой, она неуклюже села рядом с сыном. Он лежал, дрожа всем телом, как от лихорадки - то ли плакал, то ли истерически смеялся - но при этом, не издавая ни звука.
Диана чувствовала, что время, отведенное на побег, уходит, как вода, сквозь пальцы. Сколько еще есть? Минута? Десять минут? Пять? Она тронула сына за плечо, переворачивая на бок. Он всхлипнул и уткнулся головой ей в колени - угловатый, ищущий защиты подросток. Что она могла ему сказать? Чем утешить? Что объяснить? Что можно объяснять в нескольких шагах от тела человека, которого Марк только что застрелил из подаренного отцом арбалета?
- У нас не было другого выхода, сынок, - прошептала она. - Выхода не было. Или он нас, или мы его. Спасибо, что спас нас, сыночек. Спасибо тебе.
Она подумала о том, кто остался сидеть в кресле, у телевизора, на втором этаже их дома. Вспомнила звук биты, ударившей в основание черепа, кровь на своих ладонях.
- Нам никогда не быть прежними, - подумала она. - Сколько бы времени не прошло, я все равно буду помнить этот глухой стук и вкус собственной рвоты. И то, что отобрала чью-то жизнь. Ради детей, ради Кости, но отобрала. Я - убила. Но это - мой выбор. А он? Наш мальчик? Наш сын? У него был выбор? Убить человека прежде, чем поцеловать девушку в первый раз - это его выбор? Чем мы заслужили такую судьбу?
За ее спиной, в зарослях, опять пронзительно закричала ночная птица. Марк перестал дрожать, но не отрывал лица от ее колен. Наверное, не хотел, чтобы она видела его слезы. Дашка заворочалась в своем глубоком, лекарственном сне.
- Надо идти, Марик, - сказала Диана. - У нас совсем нет времени. Подержи Дашу, я должна его обыскать.
У Лелика, в плечевой кобуре, тоже был пистолет, только какой-то более плоский и легкий, и запасная обойма к нему. Остальное Диана не трогала. Фонарь и оружие. Она еще раз бросила взгляд в сторону дома. Где-то там, в темноте, справа от крыльца, остался Артур. Он ждал, пока откроется входная дверь. Ей не хотелось думать, что будет дальше.
Мирно светились окна первого этажа. Мерцал голубым светом телевизионный экран на втором. Матовые шары на подъездной дорожке. Как говорил Костя? Загородное гнездо?
Она вернулась к детям, подхватила Дашку на руки и свободной рукой опять обняла Марика.
- Ты готов?
- Да, мам. Ты не волнуйся. Я уже в порядке.
- Ну, вот и хорошо.
На тропинке было темно. Гораздо темнее, чем на открытом пляже. В неверном электрическом свете они двигались медленно и осторожно. Метров через тридцать тропа пошла влево, потом резко вправо и вывела их к воде, а сама запетляла дальше, мимо камышовых зарослей.
Диана надула Дашкин жилетик и круг для плавания, а Марк обмотал круг скотчем несколько раз, так, что получилось импровизированное сидение. Потом они молча разделись догола.
Диана упаковала вещи и обувь в пакет, завязала его липкой лентой у горловины, так что внутри остался воздух, как в воздушном шаре. Уложив Дашку и рюкзачок сверху, на надувной круг, она, увязая ногами в липкой грязи у берега, первая вошла в воду. Марк с пакетом и арбалетом в руке, скользнул в воду вслед за ней.
Вода была холодна. В лесных реках с глубоким руслом и подводными ключами, вода никогда не бывает теплой, как молоко. Только у поверхности и то, в самые жаркие дни. А уж в мае и ночью - тем более. Ноги моментально онемели, благо до другого берега было не более двадцати метров, но это напрямую. Там на берег не выйдешь, следующий разрыв в сплошной стене камыша был ниже по течению метров на пятьдесят. Костя с Мариком плавали туда наперегонки прошлым летом.
Главное, чтобы не было судороги. Толкая перед собой круг с Дашкой, Диана выплыла на середину реки. Марк, чуть слышно пофыркивая, плыл сзади. До этого дня она никогда не купалась в реке ночью, и, не только потому, что боялась входить в черную прохладную воду. Она, вообще, не очень хорошо плавала - так, могла держаться на воде, не более. А сейчас, ощущение жгучего холода, вид склонившихся к воде ветвей и касание водорослей к коже, вызывали чувство первобытного ужаса, от которого у Дианы перехватывало дыхание. Но, как ни странно, именно этот ужас заставлял ее упорно плыть к противоположному берегу, вместо того, чтобы заскулить и начать шлепать по воде руками и ногами, в попытках выбраться на сушу. Все мысли куда-то исчезли, ушли на задний план. Остались только две, которые ее инстинкт выделил, как главные. Только бы не выпустить из рук круг с дочерью. Только бы с Мариком ничего не случилось.
- Сюда, мама! - скомандовал Марк, и в два гребка обогнав ее, указал проход между камышами. - Сюда!
Она нащупала ногами дно. Сначала - омерзительный на ощупь, полужидкий, как гной, ил. Потом песок. Легкий ветерок обжег тело сильнее, чем холодная вода. Они выбрались на берег, стуча зубами. Тела била крупная дрожь. Сдержать ее или прекратить было невозможно.
Одежду пришлось натягивать на мокрое тело. Ткань липла к коже, но, все равно, так было теплее. Диана проверила Дашку - пришлось переодеть колготки и отжать один рукав куртки. Щеки у малышки были холодные, а нос теплый. Под воздействием речной прохлады действие таблетки начало проходить. Она несколько раз хныкнула во сне.
- Как ты? - спросила Диана у сына, завязывая кроссовки.
- Порядок, мам, - отозвался Марк. - Я думал, будет хуже. Холодно только. Давай рюкзак, я понесу. Или Дашку.
- Потом возьмешь, Дашку. Пока я понесу. Куда дальше?
- Пойдем к озерам, - сказал он, не задумываясь. - Тут только одна дорога. Я ее знаю. Правда, ночью я по ней не ходил, но найду, если получится. Выйдем к Трем Собакам. Там охотничья база, но может быть и сейчас есть люди. Дальше есть проселок.
- Если они поймут, что мы на этой стороне, - Диана аккуратно собрала в рюкзачок сдутый круг для плавания и пустой пакет - вполне может пригодиться, да и лишних следов оставлять не стоит, - то могут перекрыть дороги.
- Могут, мам. Там есть гать, между Тремя Собаками и Княгиней. Мы с папой ее проходили прошлой осенью. Но ночью туда нельзя. Там и днем надо - знаешь как осторожно. Гатка старая, пап говорил, лет тридцать, наверное.
- Там болото, что ли? - спросила Диана.
- Ага, - сказал Марк. - Там везде болота. И караси.
Слово караси он произнес так мечтательно, что Диана сразу вспомнила, как Марк с Костей вернулись с рыбалки - грязные, мокрые, усталые и счастливые. С ведром карасей, золотистых, пахнущих тиной. Караси бились в тазу, разевая губастые рты, а Дашка, визжа от восторга, тыкала в них пальчиком и пугалась, когда они шлепали хвостами. Тогда Диана и примирилась с этим уродливым домом под соснами. Думала, что окончательно, но не получилось. Хотя, какая, в сущности, разница? Если бы все это не случилось здесь - случилось бы в городе. Где угодно. Согласно, неизвестному ей, плану. Но в том, что план был, она уже убедилась на собственной шкуре. Продуманный, жестокий, умный и многоходовый. Неужели Лукьяненко в одиночку был способен так раскинуть сеть?
Звук напоминал щелчок сломанной ветки. Она вскочила на ноги. Еще щелчок. Это были выстрелы. Три подряд. Ответная серия - звуки слились в сплошной треск, стреляли одновременно. Выстрел. Одиночный - в ответ. Два и сразу еще один. И тишина.
Они стояли в полной темноте. И ждали, хотя ждать было нечего. Диана чувствовала, как по лицу ее катятся слезы. Рядом тяжело, со всхлипом, дышал сын. Еще выстрел.
И тогда Диана перекрестилась, чего не делала много лет, со дня смерти бабушки, которую отпевали в церкви.
- Упокой, Господи, душу раба твоего…
- Мама, - сказал Марк, сдавленно. - Мамочка, надо идти.
- Господи, - подумала Диана, - будь милосерден.
Когда начинаются настоящие неприятности, начинаешь понимать, что предыдущие проблемы, проблемами вовсе и не были. Так, разминка, не более.
Когда стране нужны деньги, страна точно знает, где и как их найти. Особенно интересно то, что в этот самый момент, по шумок, свой кусочек от реквизируемого, стараются урвать все, кто имеет отношение к процессу. Тех, кого "обложили" власти и силовики, рвут на части со всем старанием, не задаваясь вопросом, что нужнее - говядина или молоко? И даже, если попавший "на мушку" бизнесмен, во имя спасения своей структуры, склонял выю и обещал доиться, как корова-медалистка, по первому требованию, его старались пустить "на мясо", так как кушать хотелось именно сегодня. А до завтра надо еще дожить…
В такой ситуации выживают - хитрейший и сильнейший. Не без потерь, конечно. Куда без этого? Но, когда стоит задача выжить, потери не огорчают - это необходимое условие для выживания. Но, к сожалению, недостаточное. Так сказать, разумный компромисс.
В такие периоды текущая ситуация ставила перед отцами-учредителями и перед Красновым очень любопытные вопросы. Например, кому давать деньги на избирательную компанию? Тем, кто уже у власти или новой команде? Вопрос дать или не дать - не обсуждался. Только лишь - сколько и кому. Финансовые интересы, в данном, конкретном, случае, были второстепенными. А вот вопросы политические… Вопросы политические требовали очень осторожного подхода. Ошибка могла стоить дорогого. Это не бабушку на остановке подтолкнуть. Такие обиды не прощаются. А если и прощаются, то за принципиально другие деньги.
Для пущей убедительности, просьбы о поддержке сопровождаются ненавязчивым силовым воздействием, этаким, почти дружеским, похлопыванием по спине. Чтобы внимание не рассеивалось.
От этого "похлопывания" банк лихорадило, Тоцкий, в режиме аврала, "обнулял" попадавшие под требования об аресте, счета и развозил "благодарности" и "отпускные" (так называли деньги, за которые отпускали задержанных силовиками "обнальщиков") в умопомрачительных количествах. Количество работающих в структурах банка проверяющих, подсчету просто не поддавалось. Создавалось впечатление, что их задачей было не только "накопать" что-нибудь для штрафа и санкций, а, прежде всего, максимально усложнить функционирование аппарата.
Костя и Артур жили в режиме постоянного совещания - между собой, с сотрудниками, с учредителями, с Нацбанком и пытались, не просто удержать корабль на плаву, а еще и следовать заданным курсом.
Интересы бизнеса, от трейдерских - экспортно-импортных операций, ощутимо сместились в сторону производства и сырьевых схем связанных с ним. Борьба между бизнес-командами развернулась за управление и владение природными монополиями, крупными предприятиями металлургии, горного комплекса и добывающей промышленности.
Для того, чтобы получить право покупки акций или возможность управления государственными пакетами, интересующих отцов-учредителей предприятий, одних денег было мало. Нахождение в "обойме" регулировалось политическими резонами в гораздо большей степени, чем денежными взаимоотношениями. Из небытия всплывали никому неизвестные фирмы, за которыми, естественно, стояли вполне известные политические или финансовые фигуры. Случалось, что "право первой ночи" власть имущие даровали и новичкам, еще нигде не засветившимся, но, можно было биться об заклад, что на заднем плане у новичка, всегда находился кто-то влиятельный и мощный - родственник, покровитель или партнер, который в таких делах новичком не был.
Часть интересов компаний-акционеров "СВ Банка" сосредоточилась на переработке нефти, а далее, что вполне естественно, потянулись и сети заправок (которые в условиях совсем недавнего бензинового кризиса были темой, мягко говоря, популярной), и аренда нефтебаз, и свой парк бензовозов.
Из темных глубин кипящего котла больной экономики, всплыл электроэнергетический бизнес, во всей своей бартерной красе. И этот рынок, по доходности и объему, мог соревноваться даже со сверхприбыльным нефтяным бизнесом, а по разнообразию схем и их вычурности - стал просто видом искусства.
Коммерция стремительно вырастала из коротких штанишек, так, что эти самые "штанишки" лопались по швам. Бывшие торговцы пляжными тапочками становились владельцами шахт. Бывшие импортеры дешевой китайской радиотехники - крупнейшими экспортерами металлопродукции. Бывшие продавцы разбавленного бензина - от ржавых канистр у бензовоза на обочине, переходили на современные заправки. Правда, бензин, надо сказать, все равно, "бодяжили" нещадно.
Банк, в этих условиях, переставал быть инструментарием. Он превращался в грозное оружие, в средство выживания, в механизм захвата собственности. Необходимо было стремительно перестраиваться, согласно веяниям времени, менять механизмы и схемы, создавать мощную сеть филиалов и отделений, выходить, теперь уже официально, за рубежи страны. Очевидной становилась будущая борьба за банки - каждая промышленно-финансовая группа, по определению, должна была иметь свой банк и весь сопутствующий механизм, состоящий из множества "белых" оффшоров разных юрисдикций, удаленных банковских юнитов по всему миру и десятков фирм и фирмочек в разных странах.
Принцип - "расти или умереть", вынес приговор "карманным" банкам. Их имущество и активы были мгновенно растащены более удачливыми и крупными сотоварищами. Банки разворовывались, разорялись, закрывались из-за невыполнения требований Национального банка, продавались, меняли сферы влияния. Но тенденция была очевидна: их становилось все меньше, а спрос на их услуги рос с каждым днем.