Харди уже во второй раз за это утро оказывается на обрыве, на этот раз рядом с ним ДС Миллер. Чтобы попасть туда, им приходится взбираться по крутой береговой тропе. Теперь уже полицейская лента сдерживает туристов и зевак. Но тут нужен забор. Харди не может поверить, что людям разрешается подниматься здесь без всяких поручней. В этой деревне буквально все таит в себе опасность. Он подходит к краю как можно ближе. В нескольких футах ниже бахромы травы находится небольшой уступ, так что тому, кто решит прыгать отсюда, нужно еще дважды подумать.
Здесь под присмотром Брайана Янга, в поисках улик буквально перебирая каждую травинку, сидят на корточках и ползают в белых комбинезонах члены бригады криминалистов по осмотру места преступления. Капюшон комбинезона самого Янга опущен, а маска снята – чтобы подчеркнуть, кто тут начальник. Ветерок ласково теребит его черную шевелюру.
– Как у вас? – спрашивает Харди.
– Похоже, что падение было сфальсифицировано, – говорит Брайан. В голосе его, тем не менее, слышатся вопросительные нотки: в уликах-то он не сомневается, его, скорее, больше интересует, почему это произошло. – Тело лежит не под тем углом, все явно подстроено. Кроме того, наверху нет примятой травы или следов соскальзывания, нет неустойчивых камней. Никаких следов ткани, отпечатков рук, никаких намеков на падение отсюда вниз.
– Вы хотите сказать, что он вообще не падал? – спрашивает Харди. – А он не мог спрыгнуть?
– Это маловероятно, учитывая то, где его нашли, а также траекторию со стороны обрыва. – Для наглядности Брайан показывает это руками. – Как по мне, кто-то попытался обставить это как несчастный случай. Я не думаю, что мальчик вообще был тут, наверху.
– Вот видите, – говорит Миллер. – Только не Дэнни. Он не мог сделать этого.
– Пойдите к патологоанатому и попросите его поторопиться с заключением, даже если оно будет только предварительным, – говорит Харди.
Они спускаются обратно на берег. Миллер рассказывает, как можно из города добраться на эти скалы, Харди внимательно слушает. Он еще не вполне ориентируется, хотя разные части города в его голове уже постепенно складываются в одно целое и начинает включаться его чувство направления. Так что медленно, но верно это место замещает в его сознании другую застывшую картинку из прошлого.
Домики на колесах на парковке для автофургонов с высоты выглядят игрушечными, и с приближением это ощущение не пропадает. Перед номером три, прислонившись к стене, стоит неулыбчивая женщина с кружкой в руке. У ног ее лежит большая коричневая собака. Харди мысленно фотографирует ее.
Позади них со скрежетом останавливается потрепанный красный "ниссан". Из-за руля выскакивает кареглазый юноша и, широко улыбаясь, направляется в их сторону. Миллер торопится к своей машине.
– Он, похоже, вас знает, – говорит Харди за секунду до того, как молодой человек зовет ее:
– Тетя Элли!
К удивлению Харди, Миллер густо краснеет. Разыгрывать смущение ей не нужно, она и без этого выглядит довольно глупо.
– Олли Стивенс, "Эхо Бродчёрча", – представляется молодой человек, и все становится уже не смешно.
– Никаких заявлений в данный момент, – автоматически произносит Харди.
Он захлопывает дверцу машины перед Олли, но голос того слышен и через стекло.
– Я слышал, здесь найдено тело. Скажите, его уже опознали? Пожалуйста! – говорит он вкрадчивым тоном ребенка, выпрашивающего мороженое.
– Будет сделано официальное заявление, Оливер, – отвечает Миллер.
С этими словами она уезжает, оставляя Олли в облаке пыли и песка.
Элли уже не может вспомнить, когда в последний раз ездила в Спринг-Клоуз на машине: быстрее пройти напрямую через стадион, который находится между их домами. В этой поездке она старается сконцентрироваться на зеркале заднего вида и сигналах поворота, а не на том, что ждет ее в конце.
Когда они подъезжают к жилищу Латимеров, на передний план выходит жестокая реальность. Она знает этот дом почти так же хорошо, как свой собственный. Он виден через спортивную площадку из окна ее кухни, и припомнить трудно, сколько раз они все вместе выпивали здесь вечером по воскресеньям. Теперь же он выглядит странным, незнакомым. Как будто она никогда раньше здесь не была. В их миссии она чувствует двойную ответственность, как друг и как полицейский, и предлагает Харди, чтобы разговор вела она, поскольку хорошо знает эту семью.
– Сколько смертельных случаев вы расследовали? – спрашивает Харди.
Элли кажется, что она стала выше ростом.
– Это мое первое дело.
– Вы не можете сделать это лучше меня. Так что и не пытайтесь.
– Вы не знаете, как я работаю!
Он воспринимает сильную сторону Элли – находить спокойствие в хаосе – так, словно это ее ахиллесова пята.
Харди говорит рублеными фразами, и раскатистое шотландское "р" придает его словам силу удара.
– Первое и наиболее вероятное предположение – это похищение. Был ли он похищен, если да, то кто мог это сделать? Следите за ними. Каждую секунду. Обо всем, что кажется странным, говорите мне. Чем ближе отношения людей, тем выше вероятность виновности. И не нужно на меня так смотреть!
Элли даже не заметила, как именно на него посмотрела.
В доме все Латимеры сидят в ряд на диване: Бэт, Марк, Хлоя, все еще в школьной форме, и Лиз. Бэт трясет, руки ее прижимаются то к животу, то к губам и возвращаются обратно. Марк сидит так неподвижно, что кажется, будто он даже не дышит.
Харди выдвигает стул из-за обеденного стола и садится лицом к ним. Элли чувствует удивляющую ее саму яростную защитную реакцию: ей не хочется, чтобы этот человек сейчас находился рядом с ними.
– Сегодня утром на берегу было обнаружено тело юного мальчика.
Элли впервые слышит это полицейское клише со стороны. Эвфемизм, так тщательно разработанный, сейчас обижает и служит только для отсрочки объяснения.
– Это ведь Дэнни, да? – плачет Бэт. – Это его кроссовки я видела?
Лиз крестится.
– Масса ребят носят такие кроссовки, – бормочет Марк и обращается к Харди: – Простите, что перебил.
– Мы считаем, что это тело принадлежит Дэнни, – говорит Харди.
Элли ждет от него слов соболезнования, но нет, это всего лишь суровая констатация факта.
– Так это был он, Элли? – спрашивает Бэт.
После кивка Элли Бэт оседает, как будто у нее вдруг рассыпался позвоночник, и рот ее перекашивается в немом крике. Хлоя издает глухой сдавленный звук и испуганными глазами смотрит на отца. Правой рукой Марк обнимает жену за плечо, и она припадает к его груди, а левой – обхватывает Хлою и Лиз, снова и снова продолжая шептать нелепую маленькую ложь о том, что все будет хорошо.
Элли сидит, будто прикованная к месту, и беспомощно смотрит, как они в своем горе хватаются друг за друга – жуткий семейный портрет, который никогда уже не будет полным. К глазам подступают горячие слезы. Она думает, как бы их сдержать, но по тому, как изображение начинает расплываться, понимает, что ей это не удалось.
Приготовить чай. Это единственное занятие, которое она сейчас может придумать для себя. Роясь в шкафчиках Бэт в поисках сахара, Элли чувствует себя женщиной-констеблем из семидесятых годов прошлого века.
Слезы на удивление быстро сменяются немым шоком. Бэт и Хлоя так крепко держат друг друга за руки, что кончики пальцев у обеих стали пурпурно-красными от застоявшейся крови.
– Это был несчастный случай? – спрашивает Бэт. – Он упал?
Свой вопрос она адресует Элли, но отвечать берется Харди.
– Нам это пока неизвестно, – говорит он. – Вы не знаете, почему он мог оказаться на вершине скалы вчера ночью или сегодня утром?
– Его не должно было там быть, – говорит Бэт.
– Но ведь очевидно, что он там был, – бросает Марк.
Брови Харди удивленно приподнимаются. Элли хочется объяснить ему, что Марк больше лает, чем кусает. Но потом она вспоминает, как сегодня утром Марк в фургоне накричал на Найджела, и чувствует, как мучительно засосало под ложечкой.
– Как Дэнни вел себя в последние дни? – спрашивает Харди. – Ничего его не беспокоило?
– Он не убивал себя, если вы это имеете в виду, – говорит Марк. – Он не стал бы этого делать. Он знает, что может поговорить с нами о чем угодно.
– Он был… просто нормальным, – говорит Бэт.
Это в ее устах звучит странно, как будто она уже знает, что о ней самой так уже больше никогда не скажут.
– Когда вы видели его в последний раз? – продолжает давить Харди.
– Я заглядывала к нему вчера вечером, примерно в девять, – говорит Бэт. – Он лежал в постели и читал. А сегодня утром… – Бэт запинается, и у Элли рвется сердце, когда она видит, как на подругу накатывает волна самобичевания. – Обычно он встает и уходит раньше всех, потому что по утрам разносит газеты. Но там он не появлялся.
Она поворачивается лицом к Харди: Элли читает в ее глазах слепую веру и еще больше падает духом. Сейчас, конечно, не время, но очень скоро ей в любом случае придется узнать о последнем деле, которое вел Харди. Элли ненавидит его за то, что он поставил ее в такое положение.
Харди делает пометку в записной книжке.
– Не заметили ли вы в доме следов взлома или какого-то беспорядка?
– Нет, ничего. – Марк отвечает так, как будто это дурацкий вопрос. Повисает неловкое молчание. – Я хочу увидеть тело.
Пять пар глаз дружно поворачиваются в его сторону.
– Вы могли ошибиться, – пожимает он плечами. – Так что я хочу убедиться сам. Хочу увидеть своими глазами.
5
Элли везет Марка в местную больницу. Это низкое каменное здание с табличкой и эмблемой Государственной службы здравоохранения на старой кладке. Они идут по маленькой парковке, над головой шелестят кроны деревьев. Лицо Марка бесстрастно. Единственным признаком того, что творится у него внутри, становится небольшая заминка уже на пороге.
– Сколько раз ты уже делала это, Эл? – спрашивает он.
– Нисколько, – признается она.
Естественно, она и раньше бывала в морге – по поводу дорожных аварий, было еще несколько утопленников, одна передозировка. Но убитых – никогда, ни детей, ни, Боже упаси, друзей. Разумеется, ее готовили к такого рода преступлениям. Но это было много лет назад, и это все-таки сельская местность в графстве Дорсет. Она уже более-менее смирилась с тем, что ей так никогда и не придется иметь дело с подобными вещами. Помимо шока и страдания, ею овладевает еще и паника. Она едва может вспомнить всю процедуру опознания, не говоря уже о рекомендациях, как правильно говорить с людьми, убитыми горем.
В смотровой стоит тишина, как в церкви. Занавеска на окне медленно отодвигается, открывая лежащего по другую сторону стекла Дэнни. Лицо его до сих пор в грязи: земля оттеняет цвет кожи мальчика, тогда как песчинки вспыхивают на нем, словно блестки. Он выглядит намного младше, она его таким не видела уже очень и очень давно. И выглядит он как живой. Она почти ожидает, что вот сейчас он вскочит и весело закричит: "Сюрприз!" Несколько лет назад они с Томом играли в прятки на территории, охватывавшей оба дома и стадион между ними. Том как-то застрял у Латимеров в мусорном баке на колесиках, а Дэнни подвернул колено, когда спрыгивал с дерева, чтобы удивить друга. От этих воспоминаний комната перед ее глазами начинает плыть.
Элли смотрит на Марка, и от этого становится еще хуже. Лицо, которое она видела смеющимся и поющим, пьяным и счастливым, сейчас изуродовано горем.
– Всю дорогу я надеялся, что это не он, – шепчет Марк. – Мой Дэнни.
Интуиция профессионального полицейского, а может быть просто родительский инстинкт, подсказывает Элли, что произойдет дальше.
– Можно мне прикоснуться к нему? – спрашивает Марк, и она вынуждена отрицательно покачать головой. – Почему он? – говорит Марк, обращая свою злость на Элли. – Он ведь еще маленький. Он всего лишь маленький мальчик. – Он становится на колени, приближаясь к лицу Дэнни, и хотя Элли должна следить за соблюдением процедуры, она чувствует необходимость разрешить такое нарушение. – Послушай меня, мальчик. Мне очень жаль, что я не оказался рядом. Ты – мой мальчик, а я тебя подвел. Мне очень, очень жаль, Дэнни. Я целую тебя дофигаллион раз и люблю, суперстар. И всегда буду любить.
Голос Марка срывается на громкие рыдания, за которыми уже не разобрать слов. Они стоят так тридцать минут.
Элли ничего не говорит. Воротничок ее рубашки промок от слез.
Глядя на латексные перчатки у себя на руках и пластиковые бахилы на обуви, ДИ Харди помимо воли мысленно переносится в спальню другого ребенка, на место другого преступления. Он хочет – нет, ему необходимо! – лично обыскать эту комнату до приезда следственной бригады.
Он толкает дверь комнаты Дэнни, и под его пальцами в перчатках отклеиваются какие-то налепленные на нее детские стикеры. На будильнике мигают цифры, показывая неправильное время. Окно распахнуто, из замка по-прежнему торчит ключ. Харди видно, как на площадке за окном ребятня на футбольном поле гоняет мяч. Дети выбегают из садов, окружающих спортивную площадку, и забегают обратно. Сколько еще будет так продолжаться, пока все не узнают о случившемся?
На комоде лежит школьный галстук, изогнувшийся буквой "S". Рядом с телескопом и портативной видеокамерой "флип" – потертый ноутбук и игровая приставка. На полках и подоконнике теснятся спортивные трофеи, а фотографии Дэнни в бассейне и на футбольном поле наполняют жизнью бездыханное тело, найденное на берегу. Повсюду следы не окончившегося детства: рядом со стопкой журналов лежит старенький замусоленный альбом для стикеров "Покемон", а на подушке терпеливо дожидается хозяина симпатичный игрушечный шимпанзе, которого так и хочется прижать к себе.
На одном из косяков двери видны отметки роста Дэнни за много лет; соответствующие надписи сделаны чернилами на обоях, начиная от четырехлетнего возраста и заканчивая последней, несколько месяцев назад. Первые несколько дат записаны взрослым почерком, но большинство из них Дэнни делал уже сам, и заметно, как круглые детские каракули постепенно эволюционировали по мере того, как рука его становилась тверже. Отметки заканчиваются примерно на высоте локтя Харди. Тяжкая печаль пробивает его профессиональную броню, и он садится на кровать, опустив голову на руки. У некоторых людей слезы прячутся за глазными яблоками, но когда плакать хочется Харди, ему приходится сдерживать их задней частью своего горла. Иногда ему кажется, что там находится единственная мышца его тела, где еще осталась сила.
Когда он снова поднимает глаза, на площадке лестницы стоит Бэт и смотрит прямо на него. Он видел это выражение лица раньше, у другой матери, и поэтому вынужден отвернуться. И вовсе не бесконечной скорби в глазах он не может вынести, а той веры, безоговорочной веры, которую она уже вложила в него.
Чуть позднее на пристани Харди ждет встречи со своим боссом. Разговора со старшим офицером полиции Дженкинсон ему не избежать, и он заранее может предугадать, что будет говорить она и что будет на это отвечать он. Слева от него находится пляж, на котором нашли Дэнни, поэтому он старается смотреть прямо перед собой. Здесь снуют маленькие моторные лодки, уклоняясь и уступая дорогу большим катерам, уверенно рассекающим неподвижные воды гавани. Напротив места, где он стоит, видны волнорезы, сложенные из больших обломков черных камней с неровными краями.
Когда Дженкинсон наконец подходит, в руках у нее – это ж надо! – две порции мороженого с торчащими палочками хрустящего печенья. Одна из них явно предназначена ему.
– Учитывая характер этого дела, вероятно, имело бы смысл передать его кому-нибудь другому из числа ведущих офицеров, – говорит старший офицер полиции, протягивая ему рожок.
Он старается скрыть от начальницы свое неудовольствие.
– Нет.
Харди готовил этот односложный ответ с момента, когда впервые увидел труп.
– Дело не в сомнениях относительно вашей квалификации, – говорит она, поднимая дорогие солнцезащитные очки на лоб. – Мы просто не хотим, чтобы как-то всплыл Сэндбрук.
– Я был полностью оправдан.
Он бы уже разбогател, если бы получал пять фунтов каждый раз, когда приходилось произносить эту фразу.
Дженкинсон облизывает свое мороженое.
– Алек, вы приехали сюда, чтобы отлежаться.
Она сама не понимает, насколько ошибается.
– Я приехал сюда выполнять то, чего требует служба.
– Но с точки зрения общественного восприятия вы можете быть очень уязвимы. Я даю вам возможность отступить. Никто вас за это не осудит. Это произошло неподалеку от вашего участка.
– Я уже познакомился с вашей командой. Там нет ни одного человека, столь же квалифицированного, как я.
Она не возражает. Ей нечем крыть.
– Сэндбрук не делает меня уязвимым. Он делает меня самой подходящей кандидатурой для этого задания. Хотите меня остановить – можете попробовать. – Он выдерживает ее взгляд, стараясь заставить раскрыть свои намерения. Не тут-то было. – Спасибо за мороженое.
Харди возвращается в участок. Завернув за угол, где Дженкинсон уже не может его видеть, он бросает рожок в гавань. Мороженое с всплеском падает в воду, а потом полностью тает.
6
Элли наблюдает, как их команда собирается на совещание, рассаживается с блокнотами на коленях. Она никогда не сталкивалась с такой атмосферой в их участке, и не только потому, что убит ребенок из их города. В комнате чувствуется напряжение, связанное с прошлым Харди. Несмотря на это, есть что-то захватывающее, почти вдохновляющее в том, как он широким шагом расхаживает перед ними, рассуждая вслух:
– Был ли Дэнни Латимер похищен? Имел ли кто-то доступ в этот дом, и если да, то каким образом? – По мере развития главной темы акцент его становится все более заметным. – Если это не взлом, то у кого были ключи? Нам необходимо собрать записи со всех камер видеонаблюдения в радиусе мили. Миллер, а члены семьи? Где были они?
Элли и в лучшие времена не любила неожиданно выступать перед командой, не говоря уже о том, чтобы оказаться в центре всеобщего внимания без предупреждения.
– Мать и дочь смотрели телевизор.
Она слышит, как дрожит голос, и от этого внутренне сжимается. ДК Фрэнк Уильямс и Ниш Пейтел, оба толковые парни, – они сняли форму патрульных всего несколько месяцев назад, и это их первое большое дело, – тщательно все записывают, тем самым только усиливая напряжение: Элли чувствует, что каждое слово, слетевшее с ее губ, должно быть очень точным, полезным и мотивирующим.
– Они говорят, что не выходили из дома до начала занятий в школе на следующее утро. Отец был на срочном вызове, он сантехник, вернулся около трех. Никому из родителей и в голову не пришло заглянуть к Дэнни, чтобы проверить, где он. Их бабушка живет рядом, она всю ночь была дома.
Харди внимательно смотрит на свою команду.
– Пока мы не будем готовы, вся информация остается конфиденциальной, никаких сплетен. Это понятно? Хорошо, тогда вперед, продолжаем. – Он делает странное движение руками, как будто подгоняет цыплят. – Вы, Миллер, едете со мной.