Они проходят мимо Боба Дэниэлса, который как раз выходит из туалета. Боб – старомодный коп, большой и грубоватый. Он играет в мини-футбол "пять на пять" в одной команде с Джо и Марком Латимером, а его мальчишка Джейден водится с Томом и Дэнни. Мысль о мальчиках, которую она все утро гнала от себя, напоминает Элли, что сегодня вечером, когда она вернется домой, нужно будет как-то сказать Тому, что его друг умер. Она еще никогда так не боялась предстоящего разговора.
Глаза у Боба красные, и он непроизвольно дышит неровно, как человек, который только что горько рыдал. Отголосок этого происшествия будет широким и глубоким. В Бродчёрче "степень удаленности" всех людей всего один или два. Сегодня вечером здесь будут плакать большие мужчины.
Им нужно контролировать распространение слухов. Всякие спекуляции уже пошли в ход, но официальное заявление запланировано не раньше вечера. Элли подозревает, что к местным, особенно к одноклассникам Дэнни, эта новость дойдет раньше и совершенно недвусмысленно. Ей нужно спросить в пресс-бюро, что делать. Подобных прецедентов не было. Должны ли они позвонить в школу? Если да, то что сказать? Срочные уведомления обычно доводятся родителям через текстовые сообщения, но в данном случае это всем покажется оскорблением. Если бы она могла, то лично постучала бы в каждую дверь, чтобы информация передавалась лицом к лицу, от матери к матери, от семьи к семье. Но она не может этого сделать. Она нужна здесь.
Во время недолгого пути в газетный магазин Джека Маршалла Харди погружен в угрюмое молчание. После нескольких попыток завести вежливый разговор Элли наконец сдается и позволяет себе углубиться в собственные мысли.
Она изо всех сил старается убедить себя, что это сделал какой-то случайный аморальный тип, не из их города, что-то вроде человека, проходящего "реабилитацию в обществе". Однако у этой версии сразу же возникают контрдоводы. Во-первых, через Бродчёрч просто нельзя проезжать. И ночью на скале у гавани нет никаких огней. Нужно очень хорошо знать это место, чтобы вообще понять, куда там ставить ногу, не говоря уже о том, чтобы оставить мертвое тело и после этого замести за собой все следы.
Кто же это тогда? Харди, который не делает секрета из того, что Бродчёрч ему не нравится, прорабатывает версию, что это кто-то из местных. Единственный человек в их городе, замеченный полицией в сексуальных домогательствах, – это старый распутник, который вот уже год как прикован к постели в доме для престарелых. Как в любом городе, в Бродчёрче есть целый ряд проблемных семей, однако в истории их внутренних потасовок и мелкой торговли наркотиками нет ничего такого, что предполагало бы, будто ситуация могла докатиться до убийства ребенка. Значит, это должен быть кто-то приличный или, по крайней мере, без темного прошлого.
Элли оглядывается по сторонам. Над головой светит солнце, и вид на набережную, как всегда, очень красив, но теперь она смотрит на красочные коттеджи и лодки, которые словно из книг с картинками, через фильтр подозрения, искажающий и затемняющий все, что находится в кадре. Убийцей Дэнни может быть любой из этих людей. Этот мужчина среднего возраста, который несет на плече ящик с рыбой, молодой парень на стремянке, моющий окно. В их сторону идет смутно знакомый ей мужчина в костюме с пенопластовым стаканчиком кофе в руке. Похож ли он на человека, который может задушить маленького мальчика? Он приветственно кивает ей. Элли краснеет, как будто он мог прочесть ее мысли, и опускает глаза. В момент, когда ей больше всего нужно быть наблюдательной, она, похоже, просто не может смотреть людям в глаза.
У нее противно сосет под ложечкой, и она понимает, что, вероятно, знает того человека. Не близко, не по имени, но это может быть кто-то вроде этого Мистера-со-стаканчиком-кофе, которого она видит каждую неделю, кто-то, кому она кивает при встрече, кто-то, кто до сих пор не доставлял им никаких проблем. И если убийцу знает она, то его с таким же успехом знает и половина города. Жители Бродчёрча, может быть, не так уж сплочены, но все же связаны между собой.
Но кто он?
Этот вопрос начинает повторяться в ее голове, и тут ее мысли прерывает Харди.
– Ваш сын, Миллер, – говорит он. – Они с Дэнни были друзьями. Мне необходимо поговорить с ним.
"Ну, это мы еще посмотрим", – думает Элли, хотя вслух ничего не говорит. Должен быть кто-то еще, кто мог бы допросить Тома; возможно, кто-нибудь из женщин-ДК. В любом случае этот нервный, угрюмый мужчина, который к другим людям даже по имени обратиться не может, просто не в состоянии деликатно или эффективно общаться с ребенком, который потерял друга.
Для начала пусть он просто перестанет говорить с ней, как сержант-майор. Во всяком случае, стоит попробовать. Элли берет себя в руки и решается.
– Сэр, не могли бы вы не называть меня Миллер? Я не очень привыкла к обращению по фамилии и предпочла бы, чтобы вы звали меня Элли.
Пауза так затягивается, что она уже начинает сомневаться, слышал ли он ее вообще.
– Элли. – Харди произносит это с осторожностью, как будто впервые говорит на чужом языке. – Элли. – Он морщит нос. – Нет.
Из-за него она чувствует себя неопытным стажером-практикантом. Она до боли прикусывает язык.
Джек Маршалл возглавляет местную Морскую бригаду и еще держит газетный магазин. Хотя он родом не отсюда, но живет здесь уже так давно, что стал непременным атрибутом Бродчёрча. Взрослые находят его суровым, но дети любят: есть в нем какая-то честность, к которой они тянутся. Перед его магазином выставлены на продажу детские наборы из ведерок с лопатками, почтовые открытки, а также вертушки на палочке и давно устаревшие сачки для ловли креветок. Внутри магазинчика полки за прилавком от пола до потолка заставлены банками с конфетами. Джек считает, что самообслуживание, когда покупатели сами набирают себе разные сладости, – это рассадник бактерий, поэтому все взвешивает лично, как это делалось во всех магазинах, когда Элли была маленькой. Он продолжает использовать старые, имперские единицы измерения, наряду с метрическими мерами. Том и сейчас любит приходить сюда, обращаясь к Джеку по имени и заслушиваясь грохотом леденцов, когда они падают на весы.
Когда они заходят, по магазинчику проносится ветерок и вздымает занавеску из цветных пластиковых лент, которая отделяет торговый зал от складских помещений. Джек одет в рубашку с галстуком и кардиган, который носит круглый год. Такое впечатление, что он ждал их: в кои-то веки расчесаны его длинные, до плеч, волосы – пережиток семидесятых годов.
– Дэнни сегодня утром не появился за разноской… – начинает Элли.
– Я подумал, что он заболел.
Лицо и голос Джека Маршалла совершенно ничего не выражают.
– Он часто пропускал работу?
– Все они пропускают время от времени.
Похоже, он решил использовать как можно меньше слов. Элли оглядывается на Харди в ожидании помощи, но тот небрежно листает журналы, как будто не слушая их.
– Но вы не перезвонили ему, чтобы проверить?
– У меня на это нет времени, я тут один.
До нее доходит, что Джек до сих пор не спросил, в чем же, собственно, дело.
– А как Дэнни выглядел вчера?
Джек сует руки в карманы.
– Да как обычно.
– Вы не заметили каких-либо изменений в его поведении за последние несколько недель?
– Во-первых, он появлялся здесь на пятнадцать минут. И я не психоаналитик.
Джек никогда не был душой компании, но его раздражительность – это что-то новое.
Харди поднимает на него глаза.
– Вы женаты?
На вопрос, заданный таким образом, правильного ответа не существует. Джек выдерживает его взгляд.
– Нет. А вы?
Харди не отвечает. Элли смотрит на его левую руку. Кольца на ней нет.
– Они принесли его сюда, Марк и Бэт, – ни с того ни с сего говорит Джек. – Ему было тогда три дня отроду.
Интонация его почти не изменилась, но в глазах исчез фокус. Он смотрит куда-то вдаль, как будто на призрака.
7
Дэнни лежит на столе в патологоанатомической лаборатории, тело его по маленькие круглые плечи укрыто белой простыней. Элли кажется, что он сжался и стал меньше с тех пор, как она видела его в "приделе вечного покоя" – морге. Она не может сказать, связано ли это с тем, что сейчас он лежит на большом столе, с тем, что он сейчас обнажен, или же это смерть уменьшила его. Теперь уже смерть со сном перепутать нельзя, и ощущение, что он может вдруг с криком вскочить, чтобы испугать ее, пропало.
Она раньше никогда не встречалась с патологоанатомом Джеймсом Лавгудом. В помещении стоит кисловатый запах дезинфицирующего средства, и она задумывается, уносит ли он его с собой на одежде и в волосах, когда возвращается домой. Она буквально чувствует, как этот запах проникает во все поры.
– Мне осталось еще семь недель, – говорит он. – Они просили меня остаться еще на три месяца, пока найдут замену на это место. Но я подумал, что семь недель здесь будет нормально. – Он вытирает глаза. – Больше всего меня расстраивают дети. И всегда так было.
– Что вы нашли? – прерывает его Харди.
Тон Лавгуда соответствующим образом меняется.
– Поверхностные порезы и кровоподтеки на лице. Никаких повреждений, связанных с падением. Причиной смерти стала асфиксия. Он был задушен. Кровоподтеки на шее и горле, а также в верхней части позвоночника. Расположение кровоподтеков указывает на большие кисти рук; предположу, что нападавший был мужчиной. Нападение должно было быть жестоким. Угол указывает на то, что он должен был стоять лицом к атакующему. Он должен был его знать. – Он делает глубокий вдох. – Простите. Сексуального насилия, слава богу, не было.
Несмотря на облегчение, связанное с этим сообщением, мысли у Элли в голове кружатся стремительно. Что это означает для других детей? Жуткие вещи редко случаются в вакууме. Модель, систему – вот что нужно искать. Повторение и параллели. Что, если есть еще какой-то маленький мальчик, который также является обладателем секрета, которым Дэнни уже никогда не сможет поделиться? От мысли о том, что какой-то другой ребенок может хранить эту страшную тайну, Элли хочется кричать.
– Время смерти? – совершенно будничным голосом спрашивает Харди, как будто они обсуждают расписание автобусов.
– Я бы сказал, между десятью часами вечера в четверг и четырьмя часами утра в пятницу. – Он тяжело вздыхает. – У нас здесь никогда такого не было. Обязательно найдите его.
– Найдем, – торжественно обещает Элли.
Следственная бригада прочесывает берег, все отпуска отменены, каждый полицейский либо на поквартирном обходе, либо сидит на телефоне. Кто знает, что еще успело всплыть, пока их с Харди не было? Если повезет, они уже к ночи произведут арест.
Хлоя переоделась, сменив школьную форму на джинсы и куртку с капюшоном.
– У нас молоко закончилось, – заявляет она, сунув голову в холодильник. – Схожу в магазин…
Не успевает она договорить, как Марк вскакивает с места и врывается в кухню.
– Никуда ты не сходишь!
Мягкий ответ Хлои показывает, что она все понимает.
– Папа, ничего со мной не случится. Ну пожалуйста. Мне нужно на воздух. – Она поднимает мобильный, демонстрируя, что берет его с собой. – Я ненадолго, обещаю.
Она выходит через заднюю дверь. На дорожке сбоку от дома Хлоя открывает сумку и заглядывает туда. На нее своими пуговичными глазами смотрит Большой Шимпанзе, похищенный из комнаты Дэнни. Сунув руку в сумку и держа игрушку за маленькую лапку, она проходит мимо магазина на углу. Улицы переходят в переулки, а те, в свою очередь, – в дорожки между домами. Хлоя преодолевает пологий подъем, который выводит ее в верхнюю точку города.
Дин уже ждет ее, прислонившись к перевернутой лодке. Рядом стоит его мотоцикл, на нем висит шлем, который он прихватил для нее. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но в последний момент оказывается, что слов нет, и вместо этого он просто целует ее.
– Я понимаю, – говорит Хлоя. – Мне и самой это кажется нереальным.
Некоторое время они просто стоят, глядя на раскинувшийся перед ними город, в котором выросли. Дин поправляет волосы, упавшие Хлое на глаза.
– Полиция уже у вас? – спрашивает он срывающимся голосом. – Они знают о нас? Ведь тебе еще нет шестнадцати.
– Никто ничего не знает, – говорит Хлоя, забрасывает ногу и садится на мотоцикл. – Поехали.
– Уверена?
Вместо ответа она опускает на лицо забрало шлема.
Внизу на пляже все выглядит совсем иначе, все даже слишком реальное. У оградительной полицейской ленты собралась толпа. По другую сторону этого ограждения, у подножья обрыва – на том месте, где было найдено тело Дэнни, – натянута большая белая палатка для сбора улик. Туда постоянно входят и оттуда выходят люди в белых комбинезонах.
Стараясь, чтобы ее не заметили, Хлоя подбирается как можно ближе и останавливается у спасательного пояса, становится на колени и кладет Большого Шимпанзе под него. Несколько секунд лицо ее остается неподвижным, но потом сдерживать слезы уже нет сил. Дин опускается рядом с ней на корточки. Она оседает у него на руках, и он почти несет ее к мотоциклу. Большой Шимпанзе остается лежать, на губах его застыла снисходительная полуулыбка.
Но кое-кто их заметил.
В толпе находится Олли Стивенс с удостоверением журналиста "Эха Бродчёрча", болтающимся на шнурке у него на шее. От ужаса у него отвисает челюсть. Он вытаскивает из кармана мобильный и, не отрывая глаз от юной парочки, звонит своему контакту в полиции графства Уэссекс, который по совместительству является сестрой его матери.
Элли отвечает очень сдержанно – так всегда бывает, когда она на дежурстве, поэтому он сразу переходит на деловой тон репортера.
– Я только что видел на пляже Хлою, – говорит он. – Так это Дэнни Латимер?
– Я не могу говорить с тобой об этом. Это неправильно, Оливер.
Оливер… Обращение не как профессионала к профессионалу, а как тети к неугомонному племяннику. Олли злится.
– Это не подтверждение твоих догадок, я ничего не подтверждаю! – настаивает она.
Но лучшего подтверждения Олли и не нужно. Он сбрасывает вызов. Через несколько секунд Элли перезванивает ему, но он отключает звонок мобильного.
Ревет мотоцикл, голова Хлои лежит у Дина на плече. Из-под проснувшихся колес бьет фонтан песка. Но взгляд Олли направлен в другую сторону – на палатку под обрывом. Он мотает головой, некоторое время смотрит на свой телефон, а потом медленно, даже украдкой, набирает адрес аккаунта "Эха Бродчёрча" в твиттере.
Источник "Эха Бродчёрча" полагает, что тело, найденное у скал на набережной, принадлежит одиннадцатилетнему Дэниелу Латимеру. Причина смерти не объясняется. Подробности далее.
Палец его на полминуты зависает над горящей кнопкой твиттера, прежде чем отправить сообщение. Он смотрит на игрушечного шимпанзе Дэнни, и триумф на его лице сменяется виноватым выражением. Штатный репортер Оливер Стивенс только что передал свою первую большую сенсационную новость, но цена этого красноречиво написана на его лице.
Дом Бэт оказывается местом преступления, а двери спальни Дэнни, словно скрещенные кости на эмблеме смерти, перегораживают две полицейские ленты. Она словно в тумане следит за тем, как полицейские из следственной бригады в белых костюмах снуют вверх-вниз по лестнице.
У нее просят свежую фотографию Дэнни, и она, перебирая снимки в своем мобильном, вдруг понимает: они уже давно специально не фотографировали сына. Почему они перестали снимать своих детей для семейной истории? Фотографии даже шестимесячной давности уже не передают сходства. Он менялся так быстро.
В конце концов она останавливается на школьной фотографии. На ней волосы Дэнни аккуратно причесаны. Она помнит, как в то утро, когда их должны были фотографировать, сама расчесывала их на пробор и еще взяла с него обещание, что он не будет портить прическу, пока их не снимут. Ее восторг, что он послушался ее, сменяется смятением, когда они получают фото на руки: улыбающийся опрятный ребенок на снимке совершенно не похож на ее неопрятного и задиристого Дэнни. Но этому снимку всего месяц, он самый четкий и с лучшим разрешением. Он кажется ей подходящим. Они ведь всегда берут для этих целей школьные фотографии, не так ли?
Лиз готовит чай с тостами, направив все, что чувствует в душе, на приготовление еды и материнские обязанности. Они уже устали останавливать ее. Инспектор Харди берет чашку, которую она протягивает, и, не поблагодарив, ставит рядом с собой. Потом складывает руки, прижимая кончики пальцев друг к другу, и смотрит Марку и Бэт в глаза.
– У нас есть некоторые предварительные результаты, – говорит он. – Мы рассматриваем смерть Дэнни как вызывающую подозрения. Мы думаем, что он мог быть убит.
Такое впечатление, что Харди читает заранее подготовленный текст. Возможно, в каком-то смысле это правильно – так и следует сообщать подобные вещи людям, находящимся в положении Бэт.
Она не знает, как на это реагировать, и поэтому просто стоит на месте. Бэт жалеет, что никто не может и ей предложить заготовленный текст, чтобы она могла произнести правильные слова и действовать так, как и положено скорбящей матери, – может быть, тогда они оставят ее в покое.
– Мой мальчик…
Марк плачет, и она завидует его слезам.
– Что же будет дальше? – спрашивает Бэт.
Она имеет в виду остаток своей жизни, но Харди воспринимает вопрос буквально.
– Ну, чуть позже мы должны сделать официальное заявление для общественности, но не хотелось бы делать этого без вашего разрешения, – говорит Харди.
"Он хорошо разбирается в ситуации, – думает Бет. – Для кого-то это трагедия всей жизни, а для него – повседневная работа". Эта мысль одновременно и утешает, и шокирует.
– Пока что нам необходимо собрать как можно больше улик. Я возвращаюсь в участок, предоставляя поле деятельности для Брайана. – Он показывает в сторону одного из мужчин в белом комбинезоне, который снимает маску с лица и превращается в живого человека. – Мы свяжемся с вами. Скоро. Я обещаю, что мы найдем виновного. Даю вам слово.
Бэт цепляется за слово детектива-инспектора Харди. Когда он говорит со всеми ими, ей почти нравится его холодная, отрешенная манера. Это выглядит обнадеживающе профессионально.
Когда Харди уходит, Лиз выливает его нетронутый чай в раковину и тут же снова наполняет чайник, а потом нарезает свежую буханку хлеба. Бэт следит, как длинное, с зазубринами лезвие поблескивает в свете лампы, и думает о нем применительно к себе. Интересно, если воткнуть этот нож в себя, – сначала она хочет в живот, но потом что-то вспоминает и останавливается на бедре, – почувствует ли она боль? Комнату наполняет дрожжевой запах теплых тостов. Перед Бэт ставится еще одна тарелка, которая, как и предыдущая, осторожно отодвигается.