Идея посетить зубного врача была, конечно, совсем не случайной. Ведь ежедневными тяжкими раздумьями редькинские страдания не заканчивались. Вся его жизнь теперь развивалась по законам любви. Например, он вдруг стал задумываться о собственном внешнем виде - о лице, о волосах, об одежде, о как-то незаметно, но подло начавшем расти брюхе. Бриться Тимофей перестал двадцать лет назад, а стричься взял за правило раз в полгода. Отращивал длинные патлы, хоть в косичку затягивай, а потом срезал все почти под ноль. Причем, эту нехитрую услугу оказывала ему родная жена, ходить в парикмахерскую казалось не то чтобы дорого, но как-то нерационально. Все в их жизни подчинялось главной задаче: экономии времени. А бороду Редькин и вовсе подравнивал сам и, честно говоря, делал это не чаще, чем раз в три месяца, отчего она и была, как правило, клочковатой. В одежде Тимофей был предельно неразборчив, носил все, что покупала Маринка, и в любой вещи ценил прежде всего удобство, а не внешнюю сторону. Что такое современная мода, Редькин не знал вообще. Теперь это вдруг и сразу стало его интересовать. Он мгновенно откликнулся на предложение купить новую кожаную куртку и немыслимо долго выбирал и примерял разные модели. Жена всегда получала удовольствие от подобного процесса, искренне радовалась и теперь внезапному изменению в характере Тимофея и ничего плохого не заподозрила. Ничего. О, женская слепота! О, неумение выйти за рамки привычного!
Редькин прежде смотрелся в зеркало только во время умывания, да и то мельком и еще, если вдруг возвращался домой, что-то забыв. Есть такая примета - посмотреться в зеркало, иначе дороги не будет. Глупость несусветная. Но правило соблюдалось в их семействе неукоснительно. Так же точно обходились стороною пробежавшие поперек черные кошки и бросались через левое плечо три щепотки рассыпанной соли. Но речь не о кошках и не о соли. Речь о зеркале, в которое Тимофей стал смотреться чаще, чем невеста перед свадьбой. Как можно было не замечать этого?
А как могла Маринка не придать значения его регулярным разминкам с гантелями? Утренней зарядкой Тимофей прежде баловался раза два в неделю, если вставал не с похмелюги и выспавшись, но теперь этот безумец совершал по три подхода в день и качал мышцы до пота.
И как можно было не понять, что попытка бороться с перхотью с помощью шампуня "Хэд энд шоулдерс" - тоже не случайна? Столько лет было наплевать - просто не носил черных рубашек и свитеров - а тут вдруг… Кстати, хваленое средство абсолютно не помогало, и Тимофей перешел на более эффективный "Кризан".
И, наконец, зубы. Это была очень старая, можно сказать, застарелая проблема. С зубами у Тимофея с детства не заладилось. В школе при советской власти лечил он их, понятное дело, бесплатно. Там врачи поначалу были очень хорошие, затем - не очень, и наконец, уровень обслуживания сделался безнадежно скверным. Особенно в части техники и материалов. Вот тогда Тимофей и познакомился с платной медициной. Жизнь заставила. Но он об этом не жалел: на здоровье грех экономить. В восьмидесятом году пломба стоила три рубля, в восемьдесят первом - уже пять, это было дорого, но ведь и пломбу ставили американскую, которая жила во рту аж целых десять лет. А вот как раз в девяносто первом с ценами началась полная чехарда. К девяносто третьему о рублях забыли навсегда, зуб теперь стоил от двадцати до пятидесяти долларов, и по какому курсу не считай, получалось это заметно больше тех трех и даже пяти рублей. В общем, Редькин стал жмотничать, зубы запустил капитально, через один пестрели они дырками, а тут ещё широко зашагали по стране "Блендомед" с "Орбитом" в обнимку, современная паста и жвачка давали возможность сосуществовать с кариесом, забыв о боли, а мелкие неудобства вроде застревающей в дуплах пищи и запаха изо рта не стоили того, чтобы всерьез о них думать, а тем более платить страшные сотни долларов.
Но это раньше, а теперь Редькин все чаще, отвернувшись, тайком дышал в ладошку и принюхивался, с грустью вспоминая рекламу дурацких таблеток "Рондо": "Свежее дыхание облегчает понимание". Да уж, с гнилыми зубами ни конфетки, ни жвачка, ни специальный дезодорант надолго не помогут. И Редькин решился, в конце концов. Деньги у них ещё были. Вот и придумал себе внезапно заболевший коренной внизу справа. Ну а как добрался до любимой врачихи, то оказалось, что слева направо и сверху вниз зияют сплошные проблемы вместо зубов. Предложена была полная санация полости рта с обещанием уложиться в три сеанса и примерно в пятьсот баксов. Маринка поохала, конечно, но в итоге дала добро. Для Веры Афанасьевны сумму уменьшили до ста пятидесяти, чтобы не пугать. На том все разговоры вокруг зубовной проблемы и закончились. Маринка и тут ничего не поняла. Ни-че-го. Удивительно, но факт.
И вот пришла та суббота, когда на чашу весов, перегруженную абсурдом, упала последняя, самая тяжелая капля. Отправляясь на прогулку с Лаймой, Редькин почему-то был уверен, что встретит Патрика с любимой хозяйкой. Он непомерно долго, вызывая раздражение у собаки, крутился в Юлькином дворе и даже смотрел вверх на её окна. Но предчувствие обмануло, романтического свидания без свидетелей не произошло. И правильно, в сущности: зубы-то он ещё не долечил.
Зато произошло нечто совсем другое. Сразу после прогулки. Ожидание необычного и важного, как это ни странно, делалось все острее. "Неужели Юлька сама придет к нам в гости?" - недоумевал Редькин, способный теперь думать только об одном. Теоретически это было возможно. Телефонами все собачники давно друг с другом обменялись. Да и общих проблем хватало.
"Она придет, - понял Тимофей. - Но что толку от общения при Маринке?" Надо будет обязательно подстроить так, чтобы он один пошел провожать Юльку до дома, проще всего вместе выйти, сказав что ему уже пора к врачу…
Редькин совершенно машинально вытирал собаке лапы, насыпал ей корм, полоскал тряпку под теплой водой, ничего не видя и не слыша вокруг. Потом мелькнула новая мысль: "Нельзя это дело пускать на самотек, надо позвонить Юльке, напомнив о её обещании привлечь к расследованию отца и под это дело пригласить на чай или набиться к ней в гости…"
И Тимофей уже почти дозрел, чтобы все это небрежным тоном изложить Маринке, когда жена опередила его:
- Тимка! Ты оглох что ли? Я же тебе про лыжи говорю.
- Про лыжи? - обалдел Тимофей. - Какие лыжи? Осень на дворе.
- Во-первых, сани полагается готовить летом, - назидательно пояснила Маринка, - а во-вторых, я думала, они у нас в стенном шкафу стоят, а они, оказывается, в этой кладовочке в туалете. Оттуда вытаскивать очень неудобно. И вообще, надо посмотреть, все ли там в порядке. Тыщу лет в этой свалке не разбирались.
Тыщу не тыщу, но действительно как въехали в квартиру, покидали все, рассовали по углам, так и не было времени порядок навести. А на лыжах в предыдущую зиму не ходили вовсе: сначала морозы стояли дикие, потом все по очереди долго болели, и, наконец, началась затяжная оттепель, плавно перешедшая в весну.
Спортинвентарь, однако, оказался в полном ажуре - распорки на месте, концы зачехлены, в маленьком мешочке привязанном к креплению, несколько мазей на разную погоду и даже ботинки были прицеплены к каждой паре. Но раз уж забрался в узкое пространство между горячими и холодными трубами, раз уж перевазюкался по уши в пыли, паутине и штукатурке, имело смысл разгрести все, что пряталось в этом редко посещаемом месте. Старые ночные горшки, детали сантехники, рулон линолеума, куски плинтусов - словом, интересного мало, но в какой-то момент, Редькин вдруг обратил внимание на то, что голая стена позади труб заклеена в одном месте неровным квадратом обоев, отлипшим с верхнего уголка - видно, клей рассохся. Глупость несусветная - в этом месте обои клеить! Вряд ли понимая, зачем поступает именно так, Тимофей потянул за скрутившуюся в трубочку плотную бумагу, декоративная нашлепка легко оторвалась и… взору его предстала маленькая металлическая дверка с замочной скважиной. Тайник.
В том, что это именно тайник, сомневаться не приходилось: никакого технологического смысла в подобном устройстве не усматривалось. Возникло сразу два вопроса: чей тайник и как его открывать. Начали со второго. По субботнему времени все семейство было в сборе, и обсуждение получилось бурным. Идею Верунчика подбирать случайные ключи отмели решительно и сразу. Редькин настаивал на тривиальном взломе, а Никита, как профессиональный слесарь подкорректировал этот вариант - предложил высверлить замок дрелью. Тут же нашел самое здоровущее сверло с победитовым наконечником, протянул удлинитель из кухни и готов был приступать, но тогда и началась вторая серия дебатов под условным названием "женские страхи".
- Постойте! - закричал Верунчик. - А вдруг там бомба…
И никто даже не улыбнулся. Все дружно вздрогнули и задумались. Бомбы как таковые в тайниках, конечно, не хранят, тем более бомбы, срабатывающие от сверления замка - это очевидная чушь. Но слово "бомба" можно было толковать и широко. В этом смысле Верунчик оказывался абсолютно прав: вне всяких сомнений по ту сторону маленькой дверки находилась информационная бомба. Что бы там ни лежало, оно имело колоссальное значение для семейства Редькиных. В сущности, в тайнике могло быть идеально пусто, но даже в этом случае сам факт его существования говорил о многом.
Повисла очень долгая пауза. Ни Тимофей, ни Никита не решались теперь притронуться к загадочной дверке. Мало ли что…
- Бомба, я думаю, вряд ли, а вот пистолет может там лежать, - рассудил Никита, на ходу начиная сочинять детектив.
- Ну и что? - разозлился Тимофей. - Почему открывать-то нельзя?
- Потому что статья - хранение оружия, - робко предположил Никита.
- Чушь! - отрезала Маринка. - А я вот боюсь, вдруг там какая-нибудь зараза.
- Какая зараза? - не понял Редькин.
- Ну, например, полуразложившийся труп…
Вот тут уже Тимофей не выдержал и расхохотался. Гипотеза была настолько безумной, что её даже не хотелось критиковать. Про размеры тайника и срок лежания трупа Редькин спрашивать не стал, поинтересовался только сквозь смех:
- А как же запах?
Маринка нашла достойный ответ. Тимофей даже ржать перестал сразу.
- А может, это герметичный сейф!
Вот в таком примерно ключе и шло обсуждение, пока не вступила Вера Афанасьевна.
- Там могут быть секретные документы, - произнесла она почти шепотом, и все враз посерьезнели. - Документы, которых нам всем лучше бы не видеть. Если хотим жить спокойно.
- Что-то не очень у нас в последнее время получается спокойная жизнь, - с грустной иронией заметил Тимофей.
А Маринка его даже не слышала.
- Ты хочешь сказать, мама, - она тоже перешла на свистящий заговорщицкий шепот, - что мы должны вызвать милицию, прежде чем открывать это.
- Может быть, - ещё тише проговорила Вера Афанасьевна.
- Ну, уж нет! - вмешался, наконец, Редькин. - Милиции в этой стране доверять нельзя ничего. С тем же успехом для обеспечения безопасности можно вызвать знакомых бандитов.
Аргумент убедил всех. Кроме самого Редькина. Ему-то как раз совершенно расхотелось залезать в тайник. Слово "бандит" мгновенно выцепило из памяти фамилию Вербицкий - вот при ком надо бы вскрывать эту дверцу! - но такое, пожалуй, и Маринке не сразу объяснишь, а тем более всей честной компании. Ясно стало: процесс пошел, изменить уже ничего нельзя, дверку ломать придется. Именно теперь и именно этим составом участников. Любопытство - величайшая непреодолимая сила, а тайная надежда, жившая в мозгу каждого на пачки долларов, золото и бриллианты по ту сторону дверки - эта самая надежда довершала дело. И потому никто даже мысли не допускал умножать число посвященных. Не надо нам посторонних, тем более официальных лиц! Это при советской власти семьдесят пять процентов найденного клада полагалось сдавать государству. Во времена же дикого капитализма, когда государство само себя противопоставило людям, решительно перестав их кормить и защищать, ни одному гражданину России в здравом уме и трезвой памяти не пришло бы в голову делиться хоть чем-то с абстрактной, равнодушной и даже враждебной ему машиной подавления.
- Мой дом - моя крепость, а моя крепость с краю, - сказал Никита, считавший себя записным остряком, и включил дрель.
Тесную кабинку туалета заполнила атмосфера напряженного, но преимущественно радостного ожидания. Только Тимофей грустил все сильнее. Он вдруг понял, что никаких денег в тайнике не будет, то есть, может, и будут, только брать их все равно нельзя. В каком-то мгновенном озарении ему представилась вся картина в целом: многочисленные шизы, окружавшие его в последнее время, а также бандиты, убийцы и аферисты всех мастей, конечно же, охотились именно за этим тайником. Очевидно, они просто не знали точного местонахождения, его и сам Редькин не знал. До сих пор. Вот и пасли они Тимофея, вот и давили ему на психику самыми разными способами. Теперь две половины разорванной купюры сошлись: Редькин обнаружил тайник. Наблюдает ли за ним прямо сейчас какая-нибудь скрытая камера или информацию вытрясут из участников мероприятия позже - все это не важно. Существенно лишь одно: больше он будет им не нужен. И его, наконец, уберут. Простенько и со вкусом, как до этого убирали Меукова, Кусачева, Игоря, Серегу Самодурова…
Могучая электродрель отвратительно громким визгливым голосом зачитывала Тимофею смертный приговор. Если бы из темно-русого он за эти несколько минут сделался седым, то даже удивления не испытал бы. Однако цвет волос остался неизменным, а встроенный в стену сейф открылся, и достаточно легко.
Не было там ни денег, ни драгоценностей, ни оружия. Лежал только прозрачный полиэтиленовый пакет и в нем какие-то бумаги. Общий разочарованный выдох никак не успокоил Редькина. Он-то понимал, что бумаги бывают подороже всякого золота. И если за эти конкретные бумаги уже замочили четверых, стоит ли вообще к ним прикасаться? Но и такой вопрос был риторическим. Следовало не только прикоснуться, следовало, как минимум просмотреть их.
Вера Афанасьевна нахмурилась - подтверждалась именно её гипотеза о секретных материалах, трогательно совпадавшая с молчаливыми догадками Тимофея.
- Дайте мне, - попросила она тихо-тихо, будто знала что-то такое, чего не могли знать остальные.
Редькин подчинился. Он нерешительно протянул руку, ожидая черт знает каких громов и молний, потом стряхнул с себя наваждение и порывисто выхватил пакет из сейфовой ячейки. Не было на нем не только быстро действующих ядов, но даже пыли не замечалось. А внутри оказались две общих тетради, исписанных довольно мелким почерком и стопка листов, напечатанных на машинке - то и другое, как следовало из заголовков представляло собой рукописи художественных произведений - какие-то рассказы, наброски повестей и романов, даже стихи. На сверхсекретные документы это походило, как Редькин на эфиопа.
И наконец-то у него отлегло от сердца. Шпионские страсти - отставить! Продолжается все та же вакханалия абсурда, а это дело привычное и уже давно совсем не страшное. Подступала приятная расслабуха, даже чуть-чуть закружилась голова, подумалось, что за обедом непременно следует выпить пива.
Вера Афанасьевна проговорила теперь уже громко:
- Ну и слава тебе, Господи!
Молодые обиженно заныли. Потом Верунчик предположил:
- А что, если это черновики очень известного писателя и их можно продать на аукционе Сотби?
- Попробуйте, - вяло откликнулась Маринка.
Теперь она мрачнела на глазах. Так уж получалось, когда Тимофей переставал реагировать на новые всплески вселенского идиотизма, Маринка воспринимала их особенно болезненно - и наоборот.
- Не к добру это, Тимка! Слышишь? Откуда такая хрень в нашем доме? Откуда?
- Нет, ну, мам, - Верунчик долдонил свое, - ну, правда, может, эта рукопись сто лет тут пролежала. Давай её в литературный музей отнесем. Нам там денег дадут.
- Верка, отстань, сил нет с тобою спорить!
И тогда Верунчик произнес свою любимую фразу, вложив в неё максимум искреннего восторга, на какой способна только полнейшая дурочка:
- А мне кажется, что это по правде.
На самом деле Верунчик был зверьком смышленым и только очень любил косить под глупенькую.
- Все, - не выдержал Тимофей, - я это забираю на изучение.
- Постой, - встрял Никита, - тут где-то фамилия автора была.
- Да вот же, - показал Редькин и прочел вслух: - Михаил Разгонов.
- Точно! - обрадовался Никита. - Я читал такого. Он ещё эту написал, как её, "Подземную империю". Классный роман! Крутая современная фантастика.
- Наверно, это какой-нибудь другой Разгонов, - предположил Редькин. Этот, видишь, стихи пишет.
- Ну, не знаю, - Никита пожал плечами и тут же вместе с Верунчиком полностью утратил интерес к проблеме.
Вера Афанасьевна ещё раньше ушла на кухню готовить обед.
Тимофей снова остался один на один с абсурдом. Зажег настольную лампу - день был пасмурный - и сел изучать рукопись возле выключенного компьютера в их с Маринкой рабочем кабинете. Он так увлекся, что и не заметил, как жена подошла сзади и тоже стала читать, заглядывая тихонько ему через плечо.
- А тебе это надо? - спросила она, наконец.
Тимофей даже вздрогнул от неожиданности.
- Пока не понимаю, зачем, но я хочу прочесть это все. Мне интересно, - каким-то извиняющимся голосом пояснил он.
- Интересно ему! - обозлилась Маринка. - А ты хоть помнишь, как покупал эту квартиру?
Вопрос был риторический. Редькин не мог этого не помнить, он просто очень не любил извлекать из памяти ту давнюю историю. Благо все обошлось. И когда разбили машину, они оба, инстинктивно прячась от самых страшных подозрений, не говорили ничего о покупке квартиры. Они подсознательно отталкивали от себя эту совсем лишнюю, неконструктивную гипотезу. Не проговаривали её ни между собой, ни с Вербицким. Наверно, это была очень глупая страусиная политика, и теперь жизнь наказывала их за такую почти детскую наивность. Обнаруженные в тайнике рукописи - да нет, уже сам по себе тайник! - заставлял вспомнить о людях, живших в квартире до них. А это как раз и была закрытая тема.
- Ты так и не узнал у Полозова, кто был здесь предыдущим жильцом?
Редькин тяжко вздохнул.
- Но я же объяснял тогда: Константин нам по-доброму посоветовал, что лучше этого не знать вовсе.
- Брешешь ты мне все, - опять начала злиться Маринка. - Тебе он наверняка сказал, просто не велел мне нервы трепать. Что я, Константина не знаю? А тем более, собственного муженька. Ты бы от него не отлип, пока правды не вытянул.
- А откуда ты знаешь, что он сказал мне правду?
- Ага! Вот и проговорился! - по-детски смешно обрадовалась Маринка. - Быстро давай рассказывай все как есть!
- А ты своей матушке растреплешь, и с ней кондратий случится. Так?
- Ни за что! Обещаю.
И Редькин зашептал еле слышно:
- Константин действительно мог наврать мне. Но он сказал тогда, что здесь было много разных жильцов. Их и жильцами-то в полном смысле не назовешь…
Глаза у Маринки округлились. Губы мелко задрожали.
- Здесь жили призраки? Зомби? Вампиры? Кто здесь жил?!
Самое ужасное было то, что Маринка спрашивала всерьез.
- Остынь! - Тимофей взял её за руку. - Здесь просто была конспиративная квартира сверхсекретного управления КГБ. А если учесть, какие теплые чувства питает к этой конторе твоя матушка…