Мне стало действительно очень приятно, когда мы обменялись этими забытыми прозвищами. Почувствовать, что встретил друга, после всего что произошло со мною и с ним - это было почти как чудо.
- Значит, ты живешь в районе Жулян? - проговорил я, разворачивая карту и изучая место, в которое мы едем.
- Нет, - возразил Кречет, - район вообще-то Зализничный, но я обитаю в довольно специальном месте, его ещё называют Турецкий городок. Потому что турки строили для наших офицеров, которые возвращались из Германии после девяностого года. Квартиры совершено роскошные, европейский стандарт. Ну, и офицерам они, понятное дело, оказались не по карману. В смысле - ни к чему им такая роскошь. Давали-то бесплатно, но ведь можно продать и купить чего попроще. Почти все так и делали. Поэтому Турецкий городок населяет теперь местная знать - политическая, финансовая, промышленная, торговая элита.
- Себя ты к какой относишь?
- А хотелось бы - ни к какой, - честно признался Кречет. - Я сам по себе, и тем интересен. Между прочим, тоже сочиняю кое-что до сих пор. Ты ещё почитаешь.
- Только не сегодня, - взмолился я.
- Нет вопросов, - улыбнулся Кречет.
- А, кстати, на сколько дней пожаловал?
"Батюшки! А насколько я дней? Тополь, зараза, ничего не сказал, как всегда! Впрочем, что он мог сказать с другой-то стороны? Что засаду в Москве снимут ровно через двое суток, шесть часов, пятнадцать минут и немедленно пришлют Разгонову Михаилу Григорьевичу официальное приглашение за подписью президента?.."
- Не знаю пока, Олекс. Мне ещё звонить надо многим. А вообще, я мечтал отдохнуть хоть пару дней.
- От преподавания русского языка в Берлине? - тонко подколол он.
- От преподавания русского языка в Берлине, - тупо повторил я и добавил. - Лешка, честное слово, спать хочется безумно!
- Ладно, чай пить завтра будем, сейчас я тебе все покажу, где твое полотенце, где тапочки, где зубная щетка…
- А знаешь, - улыбнулся я, - зубную щетку я до сих пор таскаю с собой по всей планете - старая советская привычка.
- Я тоже, - признался Кречет. - Но для гостей дома держу.
Проснулся я от его тихого голоса, звучавшего совсем рядом. Тихие голоса иногда бывают слышнее громких, а может, это уже сработало обостренное чувство опасности. Выспаться, конечно, мечтаешь частенько. Но жить-то хочется, как правило, ещё сильнее.
- …да нет, - говорил Лешка, - он ещё спит. Ты можешь попробовать навести справки в течение десяти минут, и я перезвоню тебе.
Мне так не хотелось оказываться по разные стороны баррикад с моим другом Олексом, что я даже размышлять не стал. Чуть приоткрыв один глаз, я машинально оценил расстояние от койки до стула, на котором висел пиджак, отметил краешек пистолетной рукоятки, торчавшей из кармана, успел подумать, что там могло уже и не быть патронов, наконец, пришел к однозначному выводу: не буду я пытаться Лешку переиграть, лучше сразу открою карты. И громко сказал:
- Я уже не сплю.
- А он уже и не спит, - спокойно проговорил Кречет в телефон.
Выслушал, очевидно, цветистую тираду с той стороны и добавил коротко:
- Жди звонка.
А после повернулся ко мне:
- С добрым утром, Микеле, пошли кофе пить.
Лешка был уже одет по полной форме, даже при галстуке, и мне это о-очень не понравилось.
- Пошли, - согласился я вяло. - А ты что, уже уходишь?
- Собирался, - сказал он, - но все отменили.
Похоже, это была правда, вот только отменил мероприятие, надо думать, именно я - своим пробуждением. Кречет начал неторопливо разоблачаться, одновременно приводя в действие всякие кухонные механизмы - кофемолку, хлеборезку, тостер, кофеварку.
Чтобы немножко успокоиться, я как бы невзначай вернулся в свою комнату и быстро, но тщательно проверил содержимое карманов и дипломата. Он позволил мне это сделать, и я окончательно убедился: ничего не тронуто. Шумно выдохнул, сходил в туалет, умылся, пытаясь ледяной водой остудить свой горячечный бред и наконец вернулся на кухню к столу.
Кофе уже дымился в чашках. Есть не хотелось.
Мы погрызли жареные хлебцы, съели по паре ломтиков буженины. А потом Лешка предложил вместе с кофе отправиться на балкон, потому что в комнатах и кухне у них в доме не курят.
Балкон был застекленный и щедро озелененный, очевидно, нинкиными руками, но там все равно оказалось прохладно по позднеосеннему времени. Мы накинули пиджаки и, проходя сквозь дверь, я, словно чайник какой-нибудь, в рассеянности стукнул тяжелым пистолетом в кармане о притолоку. Кречет даже не обернулся на этот красноречивый звук.
- Не выспался? - сочувственно спросил он, а потом вдруг начал с совершенно неожиданного для меня конца.
- Прочел я твой роман. Сильная вещь.
Вот так. И никаких он справок обо мне не наводил. Действительно не успел еще. Просто сидел ночь напролет и читал мой роман. Я мог бы и догадаться о подобной реакции. Ведь роман-то написан был обо всем, что случилось со мной с момента "ухода из Ясной Поляны" и вплоть до отлета на Багамы. Багамы и Неаполь я сделал эпилогом, предполагая о дальнейшем рассказать в следующей книге. Такая уж вышла композиция. Нет, разумеется, все имена я изменил, названия спецслужб, фирм, специальных операций, и даже географию событий исказил, как мог. Но суть-то осталась! А для тех, кто в курсе, случайные совпадения такого рода исключены.
- Откуда ты все это знаешь?
Вопрос был не агрессивным, скорее растерянным каким-то, почти испуганным.
- Талант у меня такой, Олекс. Когда я свою первую книжку рассказов сотворил о всякой жути в большом спорте по материалам личных наблюдений и рассказам друзей, меня вот так же ошарашенно спрашивали тренеры, врачи и экс-чиновники из спорткомитета: "Откуда ты все это знаешь?!" А особенно приятно звучал такой вопрос из уст майора на Лубянке в девяносто четвертом - по поводу "Подземной империи".
- Складно звонишь, как говорят наши братья воры, - похвалил Кречет. - Только мне-то ты баки не забивай. Я тебе не майор с Лубянки. Я был знаком с Фернандо Базотти. Недолго, но все таки был знаком.
Лешка Кречет назвал Дедушку не псевдонимом из романа, а настоящим именем, и на этом игры кончились. Начинался серьезный разговор.
Строго по инструкции я должен был тут же объявить, что больше не пророню ни слова до прибытия своего адвоката, иными словами, до конфиденциального разговора с Вербой, минимум - с Тополем. Однако мне надоело жить по инструкции. К тому же я не ощущал ни тени угрозы в поведении Лешки Кречета, - хоть логически подходи, хоть интуитивно - вывод получался один: старый друг не желает мне зла, а значит, и нашей службе тоже. Последнее утверждение было, конечно, излишне смелым, и я выбрал для себя некий компромиссный вариант: сознаться в своей причастности к делам ИКСа, в своей причастности сознаться, рассказать все подробности событий двухлетней давности, подтвердить, что вылетел из Берлина по заданию (все равно Кречет узнает про поворот самолета в воздухе и о безумной посадке тяжелого ТУ-154-го на слабенькой и короткой жулянской полосе, если не узнал уже, ведь последний факт мы с ним обсудили, сидя в ресторане), однако о самом задании - молчать, более того попытаться вытянуть из Лешки полезную информацию, раз уж он такой осведомленный. Впрочем, в успех последнего предприятия верил я слабо. Человек, целенаправленно прошедший путь от зам. начальника цеха до особы, приближенной к императору, легко переиграет такого политического нувориша и дилетанта, как я. И тем не менее.
Я перешел в наступление сразу:
- Когда это ты познакомился с Базотти?
- Давно. В девяносто четвертом. Какое-то непродолжительное время именно я в администрации президента негласно курировал безопасность, и конечно, ваши эмиссары принялись меня инструктировать. Пришлось специально вылетать в Майами. Служба ИКС в целом произвела хорошее впечатление, до сих пор отношусь к ней с большим уважением, хотя и не знаю нынешних - я же отошел от дел. А вот сам Базотти… Старик показался мне очень странным. Было какое-то несоответствие между его должностью и внешним обликом. Я не мог тогда сам себе объяснить, в чем тут дело, но теперь… Честно скажу, не ожидал, что маразм старого бандита зайдет столь далеко. Или ты все это про него придумал?
- Нет, Ол, сюжет заимствован из жизни с точностью до мелочей.
- Потрясающе! - воскликнул Лешка. - Человек, владеющий половиной мира, задействует колоссальную агентурную сеть, проводит тысячи специальных операций, убивает сотни людей - и все лишь для того, чтобы устранить со своего пути одну-единственную девочку-фигуристку, да и то, как выясняется в итоге, не ту! В жизни так не бывает. В литературе, кстати, - тоже. Что скажут твои читатели? Ведь это уже даже не кино - это цирк! На льду.
- Но в жизни именно так и вышло, - тихо проговорил я.
- Теперь и я об этом знаю, - кивнул Кречет, - закуривая вторую сигарету прямо от первой. - Расскажи-ка ещё некоторые детали.
Я рассказал. Битых часа полтора посвящал его в подробности операции "тройной тулуп", а также в не менее занимательные подробности истории российского ИКСа, то есть РИСКа, приказавшего долго жить уже почти два года назад.
И чем дольше я рассказывал, тем лучше видел, что хитрый мой Олекс не столько узнает для себя новое, сколько проверяет степень моей осведомленности. Да, с Тополем и Вербой он скорее всего не знаком, со Спрингером, Кумахирой, Чембером и так далее - очевидно, тоже, все-таки это было бы уж слишком, если б мои друзья вновь устроили мне психологическую проверку, не предупредив, что мой старый друг, одновременно и наш человек. Меж тем о службе ИКС он знал. И знал хорошо. Что из этого следовало? К сожалению, только одно: Кречет представлял противоположный нам лагерь, то есть ЧГУ и команду Грейва, и значит, я все-таки попался, как кур в ощип. И окончательно Лешка добил меня вопросом:
- Значит, ваша Татьяна Лозова теперь реально возглавляет всю эту гигантскую структуру, а ты её из Берлина консультируешь?
- Я ничего не говорил тебе про Лозову, - прошептал я в ужасе, и наверно это выглядело смешно.
Кречет сдержался - смеяться не стал. Просто взял за плечи, потряс легонечко и сказал:
- Мик, ты что ополоумел? Ты решил, что я работаю против вас? Неужели не понятно? Я же элементарно вычислил, кто она, просто из текста твоего романа. Не ты один следил в юности за фигурным катанием, чудила! Тоже мне секретная фигура - Лозова! Разве дело в ней. Разве дело вообще в персоналиях?! Да, знаю я о ваших проблемах, знаю. И врагов ваших знаю. Честно скажу, хуже чем вас, но тоже знаю. Однако я хочу разъяснить лично для тебя и именно то, что представляется мне вашей самой главной ошибкой. Вы - максималисты, и этим ничуть не отличаетесь от большевиков. Вы занимаетесь древним, как сама цивилизация, делом, вы решаете проблемы важные для всех и каждого, важные, как никогда раньше, - а руководствуетесь все теми же принципами - прости, Господи! - демократического централизма (или как их там называли?). В общем, кто не с нами, тот против нас. Понимаешь?
- Не согласен, - ощетинился я. - Мы с самого начала создавались как антифашистская, антикоммунистическая организация. Если угодно, даже антибюрократическая. Мы вообще люди абсолютно нового типа. Таких раньше не было. Никогда.
- Не верю, - сказал Кречет, словно по-режиссерски призывал меня сыграть эпизод ещё раз.
- Не верит он! - передразнил я. - А ты ответь мне: вот ты, лично, проработав два с лишним года в команде президента, можешь назвать хотя бы двух или трех человек из высшего руководства, кому ты и теперь мог бы доверять?
Лешкины глаза буквально полезли на лоб от моего дурацкого вопроса.
- Ну, хорошо, сформулирую иначе: остались среди них люди, которые бескорыстно помогут тебе в трудную минуту?
Кречет наконец справился с эмоциями и выдавил сквозь полузадушенный смех:
- "Доверять"?! "Помогут"?! "Бескорыстно?!" Да там просто слов таких не знают! Я могу быть им нужен или не нужен. Все. Я могу стоить дорого или дешево. И могу не стоить вообще ничего. О чем ты спрашиваешь? Окстись!
- О том и спрашиваю. Это для меня не открытие, Ол. Это для меня пройденный этап в понимании мира. Я уже достаточно покрутился в этом дерьме на самом верху. Я знаю, какие они - монстры, стоящие у руля и у кормушки. Я знаю. Так вот. Высшие руководители службы ИКС - мы называем себя Причастными - по определению не та-ки-е. - Последние слова я произнес с расстановкой и добавил совсем уж лирику: - Нам свойственны и бескорыстие, и честность, и доброта, и принципиальность, и жалость, и чувство локтя… Словом, все как у обычных людей, не отравленных властью. Я не знаю, как это удается, но именно по таким критериям идет отбор в службу ИКС.
- Да, я прочел об этом в твоем романе, но, честно говоря, посчитал за художественное преувеличение. Сейчас ты меня пытаешься уговорить, что это и вправду так. Извини, Мик, но я тебе все равно не верю. И давай, по крайней мере, сегодня не станем обсуждать, насколько оно все в действительности реально. А то, боюсь, у меня голова разболится.
- Пожалуйста, но ты же сам обвинил нас в большевизме.
- Да. Однако я говорил о другом. Как это ни странно, большевизм у вас совмещается со всеми вышеперечисленными достоинствами. Я же не говорил о лживости и жестокости, я говорил об одном-единственном принципе: "кто не с нами, тот против нас". И это роковая ошибка. Вы почему-то решили, что в мире есть только две достойные уважения силы: вы и ваши враги. Остальные - так: шелупонь, маньяки, религиозные фанатики, абстрактные гуманисты… Но на самом-то деле, поверь мне, существует третья сила. Очень серьезная сила. Равновеликая обеим вашим. Заметь, что вы, что ваши оппоненты из ЧГУ (О, как небрежно он вбросил в разговор эту сверхсекретную аббревиатуру!) свято убеждены: враг должен быть уничтожен, во всяком случае предельно ослаблен, сброшен с политической арены, нейтрализован. И только мудрые представители третьей силы понимают, что залогом стабильности на планете под названием Земля может служить лишь паритет противоборствующих сторон. Вот и следят они за тем, чтобы вы друг друга от излишнего усердия не передавили в ноль, до последнего человечка.
Если бы Лешка не был раньше, как и я, писателем-фантастом, то от упоминания "планеты под названием Земля", мне бы сделалось совсем грустно, дескать, съехала крыша у человека от напряженной работы, не иначе, пришельцы ему мерещатся, но сочиняя свои романы, мы ещё тогда, в восьмидесятые, привыкли мыслить глобально, и это была наша, вполне обычная лексика. А ещё не покидало ощущение, что совсем недавно я уже слышал от кого-то очень сходные мысли…
- В семнадцатом, например, - продолжал Лешка, - паритет был очень резко и грубо нарушен. Боже, сколько крови пришлось пролить, чтобы худо-бедно скомпенсировать последствия авантюры, учиненной этим лысым параноиком! А в девяносто первом мир опять слетел с нарезки. Сколько дураков радовалось! И только благородные эмиссары третьей силы в поте лица своего спасали цивилизацию от очередного конца света, восстанавливали равновесие… Нет, вы, конечно, сражайтесь ребята, сражайтесь - это необходимо, мир между вами все равно никогда не наступит. Но не учитывать интересы третьей силы - тоже нельзя, и будет лучше, если хоть некоторые из вас начнут это понимать.
- Так это ты, что ли, третья сила?
- Издеваешься? - отреагировал он быстро и непринужденно, враз отметая смешные подозрения.
- А, - догадался я, - Шактивенанда!
- Причем здесь гуру Свами Шактивенанда? - удивился Лешка.
- А ты и его знаешь?
- Кто ж не знает Ковальского! Гуру - великий человек, но он к политике никакого отношения не имеет.
"Ой ли?" - хотел сказать я, но вовремя спохватился и с перепугу задал до нахального прямой вопрос:
- Тогда кто же они?
- Микеле, - Кречет улыбнулся, - считай, что я сказал все, что хотел.
- Хорошо, - я проявил понятливость, - но ещё на один ма-аленький вопросик ты мне все-таки ответишь. Кто звонил сегодня утром?
- Это не был представитель третьей силы, просто мой хороший знакомый и очень влиятельный человек. У нас с ним серьезные совместные дела. Вот я и хотел посоветоваться.
- А я помешал?
- Разумеется. В этом нет ничего обидного. Неужели ты думаешь, что появление на Украине такой персоны, как Сергей Малин, - а для них ты Малин! - могло пройти незамеченным? У вас своя работа - у нас своя.
- Ну и что? Повяжете меня и сдадите родным российским властям?
- Да пошел ты! - Лешка даже не захотел обсуждать подобную гипотезу. - Если завтрак будем считать законченным, тогда есть предложение погулять. Киев тебе покажу. Ты же его не видел, правильно?
- А мы никого не напряжем своими прогулками.
- Это их проблемы! Если же ты в такой витиеватой форме спрашиваешь меня о личной безопасности, то могу тебе её гарантировать. Неужели своей охране ты уже не доверяешь?
- Доверяю, но…
- Понял. Те, кто угрожал мне вчера, уже отвалились, я даже звонил Нине, ещё рано-рано утром, к вечеру она обещала вернуться вместе с Оксанкой. А пока - поехали. Надоело сидеть на прокуренном балконе.
Погода была отличная: на смену давешнему мокрому снегу пришла пронзительная синь, быстрые маленькие облачка и ослепительно-яркое солнце. Мы объехали и даже обошли, как мне показалось, полгорода, хотя в сущности это был джентльменский набор туристических достопримечательностей. София и Крещатик, Золотые ворота и фуникулер вниз к Днепру, Андреевский спуск и музей Булгакова, где нам провели персональную экскурсию, по личной просьбе Алексея Ивановича сократив программу. Далее. Смотровая площадка на холме, с которой открывался вид на весь город и на самое древнее поселение на его территории. Помпезное сталинское полукруглое здание бывшего ЛКСМУ, а ныне что-то правительственное, я не запомнил, что именно, и неподалеку дом, где живет президент. Наконец, мотанулись мы в знаменитую Кирилловскую церковь с прекрасными иконами и росписями работы Врубеля. В общем впечатлений - масса, а главное все так необычно, как будто мы вновь простые советские литераторы, один к другому в гости приехал, ну а этот другой у себя дома имеет, конечно, некоторые возможности, ну и от всей души желает угостить и порадовать приятеля. В общем, обо всяких страшных вселенских проблемах даже и говорить не хотелось. Только уж под конец вернулись вдруг к проблеме возникновения службы ИКС. Для меня эта история осталась предельно темной, а Кречет, если судить по его солидному выступлению на тему третьей силы и нарушения равновесия в истории, должен был знать об истоках поболее меня. Он и знал поболее.
Мы стояли в полутемном храме и сами с разрешения музейных работников (экскурсовода заказывать не стали) зажигали подсветку то одной, то другой иконы, любуясь врубелевскими шедеврами. Обстановка располагала к лирике и философии.