На высоком обском берегу, под тремя старыми осокорями, подставляя разгоряченное лицо речному ветру, блаженствуя, сидит участковый Анискин и посматривает вниз, где на узкой полоске песка похаживает возле обласка рыбак. Это высокий мужчина лет за шестьдесят, широкоплечий, с богатырской седой скобкой волос на лбу, живописно наряженный. На ногах у рыбака резиновые сапоги с раструбами, на голове - зюйдвестка, хлопчатобумажные галифе плотно обтягивают сильные ноги, брезентовая куртка перехвачена армейским ремнем. Он складывает в обласок припасы: одежду, ружье, сети, березовый заплечный туес и так далее. Анискин наблюдает за рыбаком внимательно: при появлении ружья участковый насмешливо присвистывает, увидев громоздкий овчинный тулуп, качает головой, заметив огромный березовый туес, восхищенно щелкает языком; когда в обласок ложатся сети, участковый хихикает.
Рыбак давно заметил Анискина, но не показывает виду; правда, укладывая сети, он бросает на участкового вызывающий взгляд, усмехнувшись отвертывается. Закончив погрузку, рыбак по крутым земляным ступенькам поднимается на высокую кромку яра, подойдя к Анискину, молча садится рядом. По обычаю коренных сибиряков- сдержанных, немногословных людей - рыбак несколько мгновений бесстрастно молчит, затем негромко произносит:
- Я, Федор, потому к тебе поднялся, что ты так просто на берегу сидеть да на меня поглядать не будешь. Видно, дело у тебя ко мне есть, а под яр спуститься да подняться - у тебя кишка тонка. Шибко толстый ты стал, Федор… Ну, здорово!
- Здорово, Анипадист! - таким же напевным спокойным голосом отвечает Анискин. - Твоя правда: растолстел я здорово, да еще и ревматизмом мучаюсь. Встану это утром, соберусь было ноги-то с кровати спустить, а ревматизм - вот он, тут он! Хочешь - верь, хочешь - нет, но так больно, что из глаз - слезы. Это не ревматизм, а наказанье!
- А ты его водочкой, Федор.
- Водкой нам нельзя! - сокрушенно вздохнув, отвечает Анискин. - Служба такая… Только ты ее, водочку-то, в рюмку налил, только вилкой грибочек подцепил, как к тебе приходит сообщение: "Рыбак Анипадист Сопрыкин ловит и продает запрещенную рыбу - стерлядь!" Вот тебе и водочка! Беги на берег, тебя, Анипадист, ищи, запрещенную стерлядь отнимай. А ревматизм от этого дела еще пуще кричит…
Рыбак хитро улыбается.
- Ну, это тебе приснилось, Феденька.
- Может быть, и приснилось! - душевно улыбается участковый. - Однако я еще один сон видел. Это про то, как ты Верке Косой, которая теперь Голикова, запрещенную стерлядь продавал.
- Так и снилось?
- Так и снилось, парнишка! - подтверждает участковый. - Утром проснулся, дай, думаю, Анипадиста предупрежу, чтобы больше не баловался…
Продолжая хитро улыбаться, рыбак поднимается, дружески хлопает Анискина по плечу.
- За предупрежденье спасибо, Федор! - говорит он. - Только мы стерлядью не занимаемся. Мы все больше по чебачишкам да по окунишкам… Прощевай!
- Прощевай, Анипадист!
Рыбак легко и быстро спускается с яра, садится в обласок, взмахнув остроконечным изогнутым веслом, плавно отчаливает от берега. Анискин внимательно наблюдает за ним, постепенно на лице участкового появляется выражение открытой зависти - ему тоже хочется сесть в легкий обласок, взять в руки весло, бороться с обским стрежнем.
- Леший бы ее побрал, эту работу! - сердито шепчет Анискин. - На рыбаловку некогда съездить. - И начинает загибать пальцы. - Батюшки! Это я с конца мая на рыбаловке не был… На пенсию пора, на пенсию!
На синенькой табличке, которая висит на дверях сельского магазина, обозначено: "Обеденный перерыв с 3 часов до 4 часов". Поглядывая на часы, показывающие пять минут четвертого, участковый обходит магазин, проникнув через черный ход, нежданно-негаданно возникает перед продавщицей Дуськой, которая изнутри помещения запирает передние двери. Она торопится, и поэтому участковый просительно трогает ее за плечо.
- Ты меня извиняй, Евдокия, что задержку тебе делаю, - говорит он, - но дело так пошло, что мне без тебя - зарез!
- А моего кто будет кормить? - спрашивает продавщица таким тоном, что можно понять: она гордится мужем и тем обстоятельством, что его надо кормить. - Мой-то сегодня с пяти часов на тракторе…
- За своего не беспокойся, - отвечает Анискин. - Я его десять минут назад в столовку послал. Он мужик хороший, умный, понял, что мне без тебя - зарез! Как живете-то? Дружно? Это я тебя как сват спрашиваю.
Продавщица расцветает.
- Хорошо живем, Федор Иванович! - говорит она. - Уж так славно живем, что… - Она застенчиво опускает голову. - Мы тебя, Федор Иванович, каждый день вспоминаем…
Участковый шутливо хмурится.
- Да и я о вас не забываю, - говорит он. - Вот о тебе, Евдокия, я сегодня с пяти утра думаю… И знаешь о чем?
- О чем?
- О замшевых костюмах… Гляди, Евдокия, что получается: на базе ты взяла четыре замшевых костюма. Один костюм купила жена начальника сплавучастка, второй - доярка Ненашева, третий - бригадир полеводческой бригады Козлова, а вот где четвертый костюм, я об этом все утро думаю…
Пока участковый говорит это, Евдокия Сторожевая превращается в ту самую продавщицу Дуську, которую привыкла видеть вся деревня - резкую в движениях, суровую, настороженную женщину, никогда не дающую себя в обиду, и как только Анискин кончает говорить, Дуська заходит за прилавок, вынимает замшевый костюм, швырнув его, скрещивает руки на груди.
- Нет на тебя угомону, Анискин! - сердито говорит она. - Ну, нет такого дела, в которое бы ты не встрял! В нарушении правил советской торговли будешь меня обвинять? Ну, давай, давай, я только одно скажу: этот костюм для себя оставила. Денег у меня сейчас нет, а вот мой получит - купила бы… Ну, чего ты молчишь, Анискин, пиши протокол!
Анискин в это самое время самым внимательным образом разглядывает костюм: перевертывает, щупает, чуть ли не нюхает; постепенно на лице участкового вызревает восхищенно-благоговейное выражение.
- От такого костюма, - говорит он, - любой мужик умом тронется. Сколько стоит этот костюмчик в магазине?
- Сто восемьдесят.
- Такой бы Вере Ивановне купить. Муж-то у нее миллионщик.
- Как миллионщик?
- Вот ведь слово сказать нельзя - сразу вопросы. Ты, Евдокия, об этом никому ни слова. Слышишь? Я не говорил, ты не слышала. Вера Ивановна, она ведь и сама не знает, что муж у нее миллионщик. Учти и помалкивай.
Анискин входит в школьные ворота, на которых ветер пошевеливает плакат "С новым учебным годом, ребята!". Это происходит как раз в тот момент, когда звенит колокол - перемена… Из двухэтажного здания, словно взломав плотину, выбегают на улицу ребята; в течение двух-трех секунд они наполняют небольшой двор до отказа. Смех, крики, тоненький писк первоклашек, орет транзистор, висящий на груди верзилы-старшеклассника. Школьники радостно приветствуют Анискина; только и слышно: "Здравствуйте, дядя Анискин!", "Дяде Анискину привет!" Участковый кивает во все стороны, похлопывает ладонью по плечам мальчишек, девчонкам шутливо кланяется, а сам не отрывает глаз от школьников, которые достают из карманов и сумочек съестное, чтобы позавтракать… Какой-то мальчишка уписывает бутерброд с колбасой, девочка ест большое румяное яблоко, следующий мальчишка жует бутерброд с сыром. Все это мы видим крупно, подробно.
Участковый поднимается на второй этаж, по гулкому пустому коридору идет к дверям, на которых поблескивает табличка "Директор". Прежде чем постучать, Анискин снимает фуражку, приглаживает волосы, подтягивается.
- Войдите! - слышен голос Якова Власовича.
Они не здороваются, так как уже сегодня встречались, и Анискин без приглашения садится на диван, тяжело дыша - поднялся на второй этаж.
- Вот что, Яков Власович, - после паузы говорит он. - Смекаю так: ваше предложение надо принять… Вот я сейчас посмотрел, как школьный народ завтракает, так сам есть захотел. Правда ваша: Петька и Витька такого не вытерпят. Они товарищей в беде не оставят… Здорово вы это все придумали!
Директор радостно кивает и достает из стола лист бумаги.
- Вот список учащихся, родители которых работают на сплавном участке, - объясняет он. - Я уже распорядился, чтобы сегодня к шести их созвали на родительское собрание… Кто будет выступать? Вы или я?
- Оба! - веселеет Анискин. - А ну, дайте-ка бумаженцию, Яков Власович. Я вот что хочу сделать - выбросить из списка тех, кто слаб на язык. Нам болтунов не надо!
На ручных часах Анискина - тринадцать часов ноль-ноль минут, и на крылечке милицейского дома сидит геолог Лютиков. Это уже не тот человек, которого мы видели в первых кадрах фильма. Он как-то сузился, съежился, потускнел. Лютиков с криком бросается навстречу шагающему участковому.
- Ну, теперь вы понимаете свою ошибку, товарищ старший лейтенант! Кассиршу ограбили школьники, а вы подозреваете… Вы подозреваете меня…
Анискин, не останавливаясь, не посмотрев на геолога, поднимается на крыльцо и скрывается в доме. Растерянный Лютиков бежит за ним, тянет к себе дверную ручку, но не тут-то было: дверь изнутри закрыта.
Ссутулившись, на цыпочках Лютиков возвращается обратно, садится на нижнюю ступеньку. "Все пропало!"- написано на его конопатом лице с острым любопытным носиком. Он продолжает сидеть в горестной безнадежной позе, когда раздается мерзопакостный скрип оконной створки.
- Ответьте-ка на такой вопрос, гражданин Лютиков, - высовываясь из окна, обычным голосом говорит участковый. - С часу до двух, то есть в данный момент, у геологов обеденный перерыв?
- Перерыв, - тоскливо отвечает Лютиков;
- Так! Понятно! Значит, вы, гражданин Лютиков, еще не обедали?
- Нет. Не обедал.
Задумавшись, Анискин смотрит на легкие перистые облака, плывущие над широкой Обью, на старые осокори, на белых чаек.
- В тюрьме насчет этого строго, - продолжая любоваться знакомой картиной, мирно говорит он. - Завтрак, обед, ужин - все по часам. - Он деловито смотрит на часы - Задаю вопрос первый. Вы, гражданин Лютиков, предупредили милицию, то есть меня, о том, что геолог Морозов ограбил кассира… Теперь известно: клевета! За это вы, конечно, ответите, но вот такой вопрос: кто руководил несовершеннолетними преступниками? Ими руководил взрослый опытный человек. Повторяю: опытный! А кто в деревне прочел только за один август двенадцать книжек про жуликов и шпионов? Вот справка из библиотеки… Кто прочел эти книги?
- Я прочел, - сознается Лютиков. Анискин опять глядит в небо скучающими глазами.
- Я давно раскусил вас, гражданин Лютиков, - спокойно сообщает он. - Вы нарочно клеветали на честных людей, чтобы вам не мешали готовить ограбление сплавконторской кассирши… По этой причине вы можете быть свободны до тринадцати ноль-ноль завтрашнего дня. Интересы дела требуют, чтобы дознание пополнилось дополнительными данными. - Участковый вздыхает. - Придется вам, гражданин Лютиков, работать на голодный желудок. А вот в тюрьме все по часам: завтрак, обед, ужин… Идите, идите, Лютиков…
В доме Веры Ивановны Голиковой (прежняя фамилия Косая), как говорится, негде яблоку упасть. У одной стены - громадная деревянная кровать под цветастым пологом, возле противоположной стены стоит гигантский сундук, окованный железными полосками, - из тех купеческих сундуков, у которых замки со звоном, крышка изнутри оклеена картинками, из которых пахнет душным нафталином. Третья стена тоже занята: возле нее вплотную друг к другу установлены платяной шкаф и пузатый комод. Одним словом, вещей так много, что хозяйка видна не сразу. Однако Вера Ивановна дома. Сидя на полу, она перебирает вещи в плетеной корзине - разглядывает на просвет шелковую женскую рубашку, перекладывает с места на место чулки, платья. Лицо у нее сосредоточенное, движения вкрадчивые.
Вера Ивановна вздрагивает, когда в сенях слышатся тяжелые шаги, секунду спустя раздается стук в двери. Испуганная хозяйка быстро складывает вещи, ногой заталкивает корзину под кровать и бросается к дверям.
- Погодите минутку, - кричит она. - Я одеваюся.
Вера Ивановна врет, так как она вполне одета - на ней модные расклешенные брюки, цветная водолазка, туфли на высоком и толстом каблуке. Однако Вера Ивановна юркает в соседнюю комнату и очень быстро, буквально через полминуты возвращается, но в таком виде, что ее трудно узнать. На голову накинут старушечий полушалок, серое сиротское платье висит на плечах, как на вешалке, на ногах - разбитые туфли. Согнувшись, болезненно покашливая, Вера Ивановна идет открывать двери, в которые неторопливо входит участковый инспектор.
АНИСКИН. Фу, уморился! Жара такая, что рыбы дохнут, а ведь на улице - сентябрь… (Внимательно осматривается, без приглашения садится на гнутый стул). Ну, здравствуй, Вера Ивановна Косая-Голикова! Давненько мы с тобой не встречались.
КОСАЯ. Ты чего пришел, Анискин? Опять порочить честных людей?
АНИСКИН (смиренно). Зря ты на меня, Вера Ивановна, по сей день сердце держишь… А я к тебе по-хорошему.
КОСАЯ. Ладно уж, говори, зачем пришел?
АНИСКИН. Так, мимо шел. А не зайти ли к Вере Ивановне, думаю, может, ей впору будет тот костюм, что Дуська сегодня продавать собирается… Сузгиниха слыхала от Маренчихи, которой говорила Трандычиха, что Дуська говорила Мурзинихе, будто сегодня она будет продавать замшевый костюм…
КОСАЯ (задыхаясь от радости). Замшевый костюм! Это который в магазине сто восемьдесят рублей стоит?
АНИСКИН. Во! Он самый! Ну, я пошел… (Идет к дверям, но на полпути останавливается). Нет, молчать не буду! (Быстро возвращается к хозяйке). Не буду я молчать, Вера Ивановна! (Останавливается, машет рукой). Нет, не буду говорить! Нет, нет, в это дело я не полезу! (Быстро идет к дверям, открывает).
КОСАЯ (перехватывает его и подбоченивается). Нет, уж ты, Анискин, говори про то, что начал! Говори!
АНИСКИН. Ни слова не скажу! Прощевай, Вера Ивановна!
КОСАЯ (мгновенно запирает двери на ключ, который прячет за пазуху). До тех пор двери не отопру, покуда не скажешь.
АНИСКИН. Металлическая ты женщина, Вера Ивановна! Из тебя в кузне можно подковы ковать… (Решился). Два раза не умирать… Муж тебя обманывает, Вера Ивановна!
КОСАЯ. С кем?
АНИСКИН. Не с кем, а с чем… Он - миллионщик!
КОСАЯ (шлепнулась на стул). Миллионщик!
АНИСКИН. Миллионщик, а вся деревня говорит, что ты ему каждый день восемьдесят копеек, а то и рубль даешь… Это разве не правда?
КОСАЯ. Истинная правда! Сегодня восемьдесят дала, вчера рубль.
АНИСКИН. Во! Во! Он миллионщик, а вся деревня говорит, что вы на одной картошке сидите… (Пригорюнился). То-то я и гляжу на тебя, Вера Ивановна, и сердце от жалости ноет. Похудела, пожелтела, в чем душа держится. Оно и понятно: на одной картошке не разжиреешь!
КОСАЯ (зловещим шепотом, подбоченившись). На одной картошке? Это я-то сижу на одной картошке?! (Показывает Анискину дулю). А этого твоя деревня не видела? (Убегает в кухню и возвращается с миской, полной рыбы). Картошка? Я тебя спрашиваю, картошка?
АНИСКИН. Хороша стерлядка. Почем брала?
КОСАЯ. По два пятьдесят.
АНИСКИН (свистит). Не узнаю я тебя, Вера Ивановна! Стерлядь хорошая - никто плохого не говорит, но - два пятьдесят. Да вчера раза в два покрупнее этой Анипадист Сопрыкин по рубль восемьдесят продавал.
КОСАЯ. По рубль восемьдесят? Сопрыкин? (Разъярилась). Ну, погоди у меня, Сопрыкин! Ну, ты у меня еще напляшешься, Сопрыкин!
АНИСКИН. Правильно! Верные слова говоришь. Мы этого Сопрыкина в порошок сотрем… Ну, а теперь прощевай до завтра-послезавтра, Вера Ивановна! (Наклоняется к ней, тревожно). Ты поаккуратней с миллионщиком, неровен час - беда случится. (Уходит).
КОСАЯ. Миллионщик!
Солнце присело на западный берег широкой, как море, Оби; розоватая река течет спокойно, величаво; на плесе - лодки, катера, пыхтит мощный буксир. Жизнь в деревне по-вечернему размеренна: неспешно идут с работы мужчины, бегают ребятишки. Время как раз такое, когда до вечера остается целый час, но на дворе уже и не день; славное такое, спокойное и уютное время в деревенской жизни.
В актовом зале средней школы шумно и людно. Здесь собрались родители тех учащихся, фамилии которых были написаны участковым. Можно видеть крепких загорелых отцов - рабочих сплавного участка, чинно сидят бабушки и дедушки, весело переговариваются матери и тетушки; рядом с выходным платьем - замасленный комбинезон, с другой стороны - выходной мужской костюм. Шумно в зале потому, что родители не понимают, зачем их пригласили. Слышны реплики:
- Три дня прозанималися, и вот на тебе - собрание! - У нас собрания любят…
- Братцы, а ведь здесь все наши, сплавконторские! Что бы это могло означать?
- Крышу в школе менять будем.
Бабоньки, глядите-ка, да ведь это Анискин!
Действительно, в актовый зал, отдуваясь и на ходу вынимая из кармана несколько тетрадных листков, уверенной походкой входит участковый инспектор и директор школы, Анискин садится за стол, наливает из графина стакан воды, на виду у всех с неторопливым наслаждением выпивает. Только после этого участковый бросает взгляд в переполненный зал.
Директор школы хорошо поставленным голосом произносит:
- Слово имеет участковый инспектор райотдела милиции товарищ Анискин Федор Иванович.
- Я такое заявление сделаю, товарищи, - говорит Анискин. - Государство у нас шибко богатое - вот что! Я вчера в школу на большую перемену пришел и наблюдал такую картину. Борька Еремеев, отец которого в данный момент сидит на третьем ряду и ухмыляется, на большой перемене употреблял в пищу бутерброд с колбасой. Ленька Воронцов, у которого здесь сидит мама, в свою очередь, питался колбасой и холодной котлетой. Людмила Мурзина, родители которой сейчас находятся в заднем ряду, имела на школьный завтрак сыр и вареные яйца. Валерий Курасов… - Анискин останавливается. - Я чую, что сплавконторский народ не понимает, к чему я это все болтаю. Правильно, товарищи?
- Правильно! Не понимаем! К чему ты это, Федор Иванович? Ты попонятней объясни! - кричат из зала.
Анискин снисходительно улыбается:
- А я это к тому говорю, что наше богатое государство вам все-таки выдало аванс, хотя кассиршу ограбили. Три тысячи семьсот рублей взяли, а Борька Еремеев употребляет в пищу бутерброд с колбасой… Опять не понимаете?
Анискин выходит из-за деревянной трибуны, приблизившись к первому ряду, домашним голосом говорит:
- Я потому непонятно говорю, земляки, что хочу вашей помощи, хочу вместе с вами того взрослого преступника поймать, который ребятишек на грабеж сорганизовал. - Анискин прижимает руки к груди. - Я вам сейчас такое говорить буду, о чем, кроме вас, никто в деревне знать не должен. Поймите, друзья-товарищи, если об этом деле посторонний народ узнает, мне преступника, как своих ушей, не видать!
Солнце уже наполовину ушло за горизонт, над Обью висит золотое расплавленное облако, плывет с берега на берег; такой же красной, раскаленной кажется долбленая лодка, в которой сидит рыбак Анипадист Сопрыкин. Он скоро причалит к берегу, и участковый Анискин время от времени бросает на рыбака оценивающий насмешливый взгляд.