Самолет на Тбилиси вылетел без задержек, через два часа внизу показались пригороды, и сердце Херладзе радостно забилось в груди. Какие-то считаные минуты отделяли его от встречи с семьей. Он приник к иллюминатору и с жадным интересом вглядывался в хорошо знакомые очертания города. Впереди возникла гора Мтацминда, вершину которой венчали величественные развалины древней крепости Нарикала. Справа серебром поблескивала гладь Черепашьего озера. Слева полыхнули золотистым жаром купола собора Святой Троицы и Метехского храма.
В следующее мгновение виды Тбилиси смешались в ярком цветном калейдоскопе. Пилот заложил крутой вираж, и самолет пошел на посадку. Двигатели надрывно взвыли, корпус сотрясла судорожная дрожь, под крылом возникла серая лента бетонки, а затем последовал тупой удар. "Боинг", промчавшись по посадочной полосе, погасил скорость и, повизгивая турбинами, въехал на стоянку. В салоне зазвучали смех и веселые голоса. Пассажиры поднялись с мест и потянулись к выходу навстречу теплу и солнцу.
Херладзе вышел на верхнюю площадку трапа, вдохнул полной грудью и блаженно закрыл глаза. Это был воздух родины и свободы. Напиравшая сзади толпа едва не опрокинула его вниз. В последний момент он успел ухватиться за поручни и, перескакивая со ступеньки на ступеньку, спустился на бетонку, а там попал в объятия Коладзе.
- С приездом, дорогой! - радостно воскликнул он.
Херладзе не находил слов, от переполнявших чувств у него перехватило дыхание.
- Как добрался? Как здоровье? - тормошил его Коладзе.
- Как на крыльях! - наконец смог выдохнуть Херладзе.
- И что, ФСБ не пощипало?
- Пока везет.
- Пусть и дальше везет! Полгода под колпаком - такое мало кто выдержит.
- Да ладно, Гиви, расскажи лучше, как мои? Страшно скучал по младшему.
- Все нормально, Заза. Сосо ждет тебя не дождется, а Вахтанг позавчера уехал на стажировку в Австрию.
- О, он у меня умница! - с гордостью произнес Херладзе и поторопил: - Гиви, давай быстрее домой!
Коладзе замялся и, избегая его взгляда, сказал:
- Извини, Заза, приказ шефа доставить тебя на спецдачу.
- Зачем?! Почему?!
- Сам у него спросишь. Моя задача отвезти тебя на дачу и обеспечить покой.
- Покой?! Какой к черту покой?! - взорвался Херладзе и тут же погас.
Заза Херладзе, в феврале покинувший Грузию, был себе уже не хозяин. Его место занял нелегальный резидент Шота. Даже здесь, в Тбилиси, он диктовал свою волю, и Заза Херладзе подчинился ему. Швырнув сумку в багажник машины, он коротко бросил:
- Поехали!
Коладзе сел за руль и какое-то время, чтобы не раздражать Херладзе, хранил молчание. Тот оживился, когда по сторонам возникли хорошо знакомые с детства кварталы Тбилиси. Между ними завязался разговор, он касался последних изменений, произошедших в службе. По словам Коладзе, в ближайшее время ей предстояло решать важнейшие задачи, и одна из них возлагалась на нелегальную резидентуру Херладзе. Какая именно, об этом ему должен был сообщить сам Джапаридзе.
Оставшееся до встречи с ним время Херладзе провел на госдаче в окружении немногословной охраны и обслуги. Утром задолго до встречи с Джапаридзе он по памяти набросал отчет о работе резидентуры и после завтрака вышел на прогулку в парк. Там его разыскал Джапаридзе. Он был не один, с ним приехал резидент ЦРУ в Грузии Дик Дуглас. Втроем они уединись в чайном домике.
Встреча началась с того, что Джапаридзе вручил резиденту награду - часы "Ролекс" с дарственной надписью президента Саакашвили. Подержав их в руках, Херладзе возвратил обратно. Время носить часы и гордиться высоким подарком еще не пришло. Дальше разговор носил чисто профессиональный характер и с перерывами продолжался до вечера. Джапаридзе и Дугласа интересовало в работе резидентуры буквально все, начиная с того, как и где проводятся явки с агентами, и заканчивая тем, что любят поесть кандидаты на вербовку.
Обстоятельные ответы Херладзе, а также результативная работа агентов Док и Кахабер, а также резерв из трех кандидатов на вербовку говорили сами за себя. Джапаридзе чувствовал себя на коне - ставка на нелегальные резидентуры оправдала себя. По его расчетам, при нынешних темпах их комплектования к началу военной операции в Южной Осетии и Абхазии они должны были стать мощными информационно-боевыми звеньями грузинской разведки в России. Заверения Херладзе в том, что в ближайшие месяцы резидентура будет усилена тремя агентами из числа офицеров разведотдела 58-й армии, сняли вопрос о передаче ему на связь ценного агента Гурама. Это позволяло Джапаридзе нарастить разведывательные позиции в России и приступить к формированию второй нелегальной резидентуры. Во главе ее он видел Гурама. В его пользу говорили два года успешной работы.
Покидал спецдачу Джапаридзе в приподнятом настроении. Он не на словах, а на деле продемонстрировал патрону - Дугласу, - американские деньги пущены не на ветер. Херладзе действительно отрабатывал их на все сто процентов и заслуживал еще одной награды. Джапаридзе пошел навстречу его просьбе и разрешил свидание с семьей, но при одном условии - она должна была проходить на спецдаче.
Тот вечер и четыре последующих дня Херладзе провел с женой и младшим сыном. Он снова стал любящим мужем и отцом, время пролетело для него, как один счастливый миг. Наступило 26 июня. Этот последний день перед его отъездом на задание Джапаридзе обставил с неменьшим искусством, чем голливудский режиссер. После встречи у президента Саакашвили, нашедшего для резидента самые возвышенные слова, Джапаридзе вместе с Дугласом, Чиковани и Коладзе устроили для Херладзе прощальный банкет. Они поднимали тосты и не скупились на дифирамбы в адрес "настоящего героя и мужественного сына Грузии, борющегося в самом логове врага".
Спустя сутки Херладзе уже находился за тысячу километров от Тбилиси. Плавное покачивание вагона поезда Москва - Владикавказ настраивало его на лирический лад. Он снова и снова вспоминал слова, сказанные президентом Саакашвили во время приема. Они приятно тешили самолюбие и укрепляли уверенность в успехе миссии в России. По приезде во Владикавказ Херладзе энергично взялся за выполнение задания. На следующий день он вызвал на встречу Имерлидзе и поручил ему отправиться в Ахтырск, там восстановить связь с агентом Земеля и с его помощью продолжить поиск объекта Z.
2 июля Имерлидзе выехал из Владикавказа и утром был под Краснодаром. Несмотря на ранний час, дорога на Новороссийск была загружена, и до станицы Ильской ему пришлось тащиться в хвосте огромной колонны. Наконец позади осталась станица Ахтырская и поворот на поселок нефтяников - Бугундырь, он сверился с навигатором - через два километра должно было находиться кафе "Бивак", хозяином которого являлся агент Земеля, и стал внимательно посматривать по сторонам. После крутого подъема, справа, возникла церквушка, а чуть дальше нее находилось кафе. Вывеска на фасаде - "Бивак" - не оставляла сомнений: здесь Херладзе предстояла встреча с глубоко законсервированным агентом Специальной службы внешней разведки Земеля. Свернув на стоянку, Херладзе припарковал машину и осмотрелся.
Кафе располагалось в удачном месте, на полпути из Краснодара в Новороссийск. Это обстоятельство Земеля использовал с выдумкой. Двор был огорожен невысоким плетнем, свитым из лозы. Внутри него все напоминало добротное казацкое хозяйство: колодезь с задранным к небу журавлем и толстой бечевкой, на которой болталось деревянное ведро, в глубине двора стояли телега с сеном и бричка. Само здание представляло собой точную копию хаты казака: крыша была крыта камышом, а стены, недавно побеленные, сверкали умопомрачительной белизной.
- Здрасте! Шо, нравится? Захотьте, не пожалкуете! - весело приветствовала Имерлидзе молодая разбитная казачка.
- Красивое место, - согласился Имерлидзе.
- А у хате ще краше. Проходьте. Кухня наша добра. Кваску попьете. По такой жаре будэ в самый раз.
- Не захочешь, а зайдешь, так здесь все здорово устроено, - похвалил Имерлидзе.
- Це усэ хозяин. Голова вин у нас!
- Молодец! Кто такой?
- А вы шо, не знаете?! - искренне удивилась казачка.
- Нет. Я первый раз в ваших краях.
- Понятно. Хозяин наш - Мыкола Пацан - настоящий казак.
- Пацан, говорите? И сколько тому мальчику лет? - пошутил Имерлидзе.
- Ха-ха, - заразительно рассмеялась казачка и, задорно подмигнув, ответила: - Сами побачите, який вин мальчик.
- А он на месте?
- Да, тилькэ с базара приехал.
Имерлидзе потянул носом, затем причмокнул губами и сказал:
- Да, вкусно пахнет. Так и быть, зайду перекусить.
- Заходьте, не пожалкуете, - пригласила казачка и раскрыла дверь.
Имерлидзе вошел в хату и в полную грудь вдохнул живительную прохладу. В воздухе смешались запахи мяты и богатой кубанской кухни. В этот ранний час в зале было немноголюдно. Десяток приезжих, в основном туристов, направлявшихся к морю, и парочка местных завсегдатаев - вот и вся публика. Пробежавшись по ним взглядом, Имерлидзе остановил его на дородной женщине и крепко сбитом мужчине лет сорока, о чем-то говоривших за стойкой бара. Присмотревшись к нему, он с трудом узнал Земелю. Агент грузинской разведки мало походил на того Пацана, который был запечатлен на фотографиях четырнадцатилетней давности. От лихого казацкого чуба осталась лишь жидкая прядь. Пышные черные усы поблекли и уныло обвисли. Прежними остались нос, далеко выдавшийся вперед, и шрам, начинавшийся у левого уха и заканчивавшийся у подбородка.
Закончив разговор с барменшей, Пацан вышел из-за стойки и направился на выход. Имерлидзе воспользовался этим и обратился к нему:
- Извините, Петр Тимофеевич, вас можно на минуту?
- Да, - ответил Пацан и остановился.
- Спасибо. У меня к вам небольшой разговор.
- Только ненадолго, у мэнэ дил по горло.
- Это не займет много времени.
- Ну, хорошо, - согласился Пацан, окликнул барменшу: - Варя, принеси нам кваску, - и присел за свободный столик.
Имерлидзе присоединился к нему. Барменша с поразительной для нее живостью подлетела к ним и выставила на стол две кружки холодного кваса.
- Наш фирменный, рекомендую, - предложил Пацан.
Имерлидзе, сделав один, за ним другой глоток - квас действительно оказался превосходным, похвалил:
- Отличный, давно такого не пил.
- Стараемся, шоб клиент был доволен. Для нас он больше чем гость! Это наш девиз! - подчеркнул Пацан и, подождав, когда Имерлидзе утолит жажду, спросил:
- Так шо за разговор?
Имерлидзе, справившись с волнением, многозначительно посмотрел на Пацана и ответил:
- Вам большой привет от старых друзей, которые вас помнят и ценят.
- Друзей? Яких? Их у мэнэ багато.
- Таких, как они, не может быть много, - продолжал говорить загадками Имерлидзе и затем назвал первую часть пароля: - Вахтанг рассчитывает на помощь Земели.
- Какой ще Вахтанг?! Земе… - Пацан осекся, и в следующее мгновение на его лице недоумение сменила застывшая маска неподдельного ужаса.
Спустя четырнадцать лет кошмарное прошлое, которое он все эти годы пытался вычеркнуть, вырвать из памяти, безжалостно напомнило о себе. Пацан судорожно дернулся и студнем расплылся по стенке. Перед ним, как наяву, в чудовищном калейдоскопе смешались события того рокового дня, навсегда изменившего всю его жизнь.
Март 1993 года. Абхазия. Он в составе добровольцев из кубанской казачьей роты вместе с абхазскими ополченцами поднялся в атаку, чтобы выбить из Сухума оккупантов - грузинских гвардейцев. Ноги тонули в сугробах. Ледяная мартовская вода обжигала тело, острые камни рвали одежду и до крови ранили руки. В стремительном броске рота форсировала Гумисту и залегла в прибрежных скалах. Саперы ушли вперед проделывать проходы в минных полях. И тут предрассветную тишину вспороли пулеметные и автоматные очереди, заухали тяжелые минометы, и надрывный вой смерти обрушился с небес на цепи атакующих. Земля содрогнулась, и стена артиллерийского огня отрезала передовую группу от основных сил. Последнее, что осталось в памяти Пацана: яркая вспышка, упругая волна опрокинула его на землю, и перед глазами все померкло.
Очнулся он в темном холодном подвале. Левая щека горела, как в огне, из раны сочилась сукровица, а в ушах немилосердно барабанили тысячи невидимых молоточков. Сколько продолжалась эта пытка болью, холодом и жаждой, Пацан потерял счет времени, когда о нем наконец вспомнили и вызвали на допрос. Вахтанг - почти ровесник - не стал тратить слов, а поставил его перед жестоким выбором: своя жизнь в обмен на чужую. Страх перед смертью оказался сильнее войскового товарищества.
Спустя четырнадцать лет перед глазами Пацана с фотографической точностью всплыли мельчайшие детали тех роковых мгновений: нож, зажатый в его руке, рвущий мозг крик пленного земляка-добровольца, хлесткие, как выстрел, щелчки фотоаппарата и жужжание кинокамеры, а потом серый клочок бумаги и скачущие перед глазами буквы из подписки о сотрудничестве с грузинской разведкой. Предательство было заклеймено издевательским прозвищем Земеля. Освободившись из плена и едва встав на ноги, Пацан бежал из Абхазии подальше от грузинской разведки.
На Кубань он вернулся другим человеком. Предательство, подобно проклятию, преследовало его повсюду. Живший в нем животный страх Пацан пытался топить в водке и закончил бы свою жизнь где-нибудь под забором, если бы не Клава. Соседская девчонка, на которую он раньше не обращал внимания, выросла в статную женщину и проявила железный характер. Но не столько воля, сколько ее любовь и терпение вернули Пацана к жизни. Дети и работа наполнили его жизнь смыслом, а крепкая хватка и хозяйская сметка вскоре принесли в дом достаток. Шли годы, и Пацану уже казалось, что ненавистный Вахтанг навсегда забыл об агенте Земеля. Появление посланца грузинской разведки Имерлидзе стало для него громом среди ясного неба и в один миг разрушило хрупкое благополучие.
Пацан остановившимся взглядом смотрел на него и не мог поверить в происходящее. Он закрыл глаза и какое-то время оставался недвижим, а когда открыл, то Имерлидзе никуда не исчез. Ерзая на стуле, он стерег каждое движение Пацана. Тот наконец справился с нервным спазмом и выдавил из себя:
- Че тебе от мэнэ надо?
- Вот это уже другой разговор, Земеля, - оживился Имерлидзе.
- Какой ще Земеля? Не знаю такого и знать не хочу! - отрезал Пацан.
- Петр Тимофеевич, ты серьезный мужик, не валяй ваньку, давай поговорим по делу.
- Не знаю я ниякого Земеля! И нияких дел не хочу иметь. А тебя я так первый раз бачу.
- Будем считать, что познакомились.
- В гробу я бачив таких знакомых! Ты хто такой, шоб мэни тут права качать! - В голосе Пацана звучала неприкрытая угроза, а на скулах заиграли желваки.
Имерлидзе напрягся. Перемена, произошедшая в Пацане, не предвещала ничего хорошего. Шок, охвативший его в первые минуты, прошел, и в нем поднялась мутная волна ярости. Имерлидзе не спускал глаз с рук Пацана. Его масластые пальцы сжались в кулаки, а кожа на костяшках побелела от напряжения. В любую секунду сокрушительные удары могли обрушиться на Имерлидзе и превратить его холеную физиономию в отбивную. После такого мордобоя даже самый искусный пластический хирург вряд ли бы вернул ей первоначальный вид. И тогда Имерлидзе, чтобы погасить вспышку ярости Пацана, использовал свой главный козырь. Его рука стремительно скользнула в карман рубашки, извлекла фотографии и веером разложила на столе.
Пацан бросил на них короткий взгляд и дернулся, как от удара электрическим током. Его кулаки разжались, а руки тряпками упали со стола. Широко распахнутый рот хватал воздух, в выкатившихся из орбит глазах плескались ужас и животный страх.
- Петр Тимофеевич, ты кваску, кваску попей. Легче станет, - снова взял инициативу в свои руки Имерлидзе и пододвинул к нему кружку.
Пацан дрожащей рукой нашарил ручку и, расплескивая квас, судорожными глотками принялся пить. Обильная испарина покрыла его лоб и солеными ручейками заструилась по щекам. Имерлидзе вытащил из подставки салфетку, подал ему и предложил:
- Вытрись, Петр Тимофеевич, и успокойся.
- У-у. Убери их, - просипел Пацан и принялся лихорадочно стирать салфеткой пот с лица.
Имерлидзе собрал фотографии обезображенного тела, положил в карман и с укоризной произнес:
- Ты уж извини, Петр Тимофеевич, а что мне оставалось делать? Махаться с тобой, во-первых, глупо, а во-вторых, для тебя выйдет накладно. Мебель-то здесь недешевая.
- Я стрелять не буду, взрывать тоже, я… - И голос у Пацана сорвался.
- Тише, Петр Тимофеевич! Какая стрельба? Какие взрывы? Тут не Абхазия и на дворе не девяносто третий год. Забудь об этом.
- Хотел бы, так вы не даете. Принесло тебя на мою голову! Будь все проклято! - терзался Пацан.
- Петр Тимофеевич, еще раз говорю - забудь! Работа предстоит чистая и не пыльная. От тебя-то требуется всего ничего: что-то посмотреть, что-то узнать. Место здесь бойкое, ходить особо никуда не надо. Так что я не вижу особых проблем.
- Знаю цэ ваше ничего. Шпиона будешь из мэнэ робыть.
- Сразу так и шпиона. Нет, разведчика, - поправил Имерлидзе.
- Мягко стелешь, а один черт придется валяться на тюремных нарах.
- Брось себя накручивать, Петр Тимофеевич! Четырнадцать лет прошло, а с тобой ничего не случилось и дальше все будет нормально, - убеждал Имерлидзе и, чтобы сделать Пацана сговорчивее, положил перед ним конверт с деньгами.
- Шо цэ? - спросил тот.
- Аванс, - пояснил Имерлидзе.
Пацан не притронулся к конверту. Мучительные судороги исказили его лицо, и потная испарина снова выступила на лбу. Имерлидзе не давал ему опомниться, решительно двинул конверт и потребовал:
- Петр Тимофеевич, бери! Люди на нас смотрят!
Пацан торопливо сгреб со стола конверт и запихал в карман. Имерлидзе, чтобы не привлекать внимания барменши, все чаще косившейся в их сторону, предложил:
- Петр Тимофеевич, выйдем на улицу, а то тут много лишних глаз и лишних ушей.
Пацан с трудом поднялся и тяжело, так, будто на его ногах висели пудовые гири, поплелся за Имерлидзе. Тот вышел во двор, бросил взгляд по сторонам, остановил его на беседке и направился к ней. В ней, вдали от любопытных глаз, он мог позволить себе говорить без оглядки по сторонам и предложил:
- Петр Тимофеевич, нам предстоит работать вместе, поэтому давай знакомиться.
- В гробу я бачив таких знакомых, - буркнул Пацан.
- Петр Тимофеевич, прекрати!
- Гады, всю мою жизнь изговняли!
- Ну, чего теперь об этом вспоминать, что было, то сплыло, вперед надо смотреть!
- Ага, а там небо в клеточку.
- Петр Тимофеевич, ну что ты, как пацан, себя ведешь! Э-э, извини, как ребенок. Перестань себя накручивать, относись к тому, что есть, и к тому, что будет, как к бизнесу.
- Бизнесу?
- Да. И забудь про свои фээсбэшные страхи. Если с умом все будем делать, то ничего не случится. Я ведь себе не враг. У меня, как и у тебя, есть жена и дети.
- Ладно, як там тэбэ, не дави слезу, - буркнул Пацан.
- Хвича, - представился Имерлидзе.
- Хвича? Кличка, что ли?
- Нет, имя.
- А-а, один хрен, - махнул рукой Пацан, достал сигареты и закурил.
Это успокоило ему нервы, и Херладзе перешел к заданию.