- Исполнительная власть - понятие неоднозначное,- сказал Бендер. Ободок его бокала тронул бокал Манкузо. Пока он пил, над ободком сверкали его глаза.- Я вижу, у вас богатое воображение, агент Манкузо.- Он присел на край стола, в его глазах по-прежнему мелькала улыбка.- Вы прозевали свое призвание. Вам надо было стать писателем.
- Я как раз пишу некролог о Мартинесе. Помочь не желаете?
- О Мартинесе, да? - Бендер тихо хихикнул себе под нос. Затем откинул голову и потер подбородок.- Конечно. Отчего ж не помочь. Полковник Октавио Мартинес героически погиб в войне, которую выбрал для себя сам. Он…
- Вы прикончили его СПИДом, чтоб он больше не был героем,- сказал Манкузо.- А пока он умирал, вы помогли найти кого надо, чтоб закрыть дело. И чтоб тот был у вас на крючке.
- Вы прямо ученый от политики, агент Манкузо,- заметил Бендер.
- Затем в это дело влез Петерсен.
- Обворожительно. Вы это в кино видели?
- А как насчет Беквита? - спросил Манкузо.
- Кого?
- Вы даже не знаете его имени, верно? Врач. Как насчет его, его жены и ребенка?
- Спешу узнать.
- Ваши люди и тут постарались. В противном случае дело о СПИДе могло просочиться наружу. И чтобы замести следы, они убили троих.
- Вы что, в самом деле верите, что американское правительство способно совершить подобное преступление? - спросил Бендер.
- Ха, мистер, вы говорите с парнем, который устанавливал микрофон под кроватью Мартина Лютера Кинга.
- Манкузо, похоже, вы заядлый игрок.- Бендер подошел к настенной карте обеих Америк.- Что ж, поиграем? - Бендер повернулся к Манкузо спиной и посмотрел на карту.- Предположим, только предположим, что крупица истины в вашей идиотской истории имеется. Предположим, что мы хотели убрать с дороги Мартинеса. Чего мы вовсе не хотели. Так почему же мы не пристрелили его где-нибудь в джунглях?
- Потому что в этом случае ваши же собственные агенты, если б только дознались, никогда больше вам бы не поверили.
- Вижу, вы великий гуманист, впрочем, так же, как и дурак тоже,- фыркнул Бендер.
- Ничего не имею против шпиков,- заметил Манкузо.- Во всяком случае, не заставляю их убивать друг друга.
- Допустим, вы правы, но тот, кто нанял Петерсена, тем самым сделал для нас потерянной почти всю Латинскую Америку! - парировал Бендер.
- Кто его нанял?
Одно мгновение Бендер смотрел на него, потом вновь заговорил:
- Вероятно, те же люди, что убрали его.
- Так кто же?
- Хотел бы я знать. Они хорошо работают.
Манкузо встал и поставил стакан на стол нетронутым.
- Извините меня, но я хочу выбраться отсюда прежде, чем начну блевать.
- Вы не будете первым,- заметил Бендер.
Раздался зуммер селекторной связи, и Бендер нажал на кнопку:
- Да?
- Президент желает сейчас встретиться с мистером Манкузо,- сказал голос его секретарши.
- Благодарю вас,- тут Бендер взглянул на Манкузо.- Даже если вы правы,- начал он, и в его голосе прозвучала глухая угроза,- что вы полагаете предпринять?
- Кто сказал, что я хочу что-либо предпринимать? - И Манкузо взял свою шляпу.
Не важно, кто вы. В вас все равно живет странное чувство, когда вы стоите в коридоре и знаете: вот сейчас отворится дверь и там за ней в комнате вас будет ждать президент Соединенных Штатов.
Манкузо стоял в коридоре рядом с Бендером и беспокойно переступал с ноги на ногу. Он ждал. И его наполняли чувства, с которыми, как он думал, он распростился много лет назад.
В качестве секретного агента он был в толпе в день инаугурации Джона Кеннеди. Шел 1961 год. Погода в тот день была переменчивая, капризная, хоть и солнечная. В общем, обычная для январского Вашингтона. Манкузо должен был следить за толпой. А вместо этого он с тысячами других людей, также подняв голову, смотрел на трибуну и слушал, как Кеннеди обращался к американцам, спрашивая, что они могут сделать для своей страны. Смотрел, как он заслонял от солнца бумаги старика Фроста, когда тот пытался читать свою поэму.
Казалось, будто весь официальный Вашингтон страшился прихода Кеннеди, завидовал ему и его чарующей жене, боялся все сметающего ветра перемен, что обязательно пронесется над Капитолием. И Гувер не составлял исключения. Старикашка никогда не ладил с Кеннеди, особенно с Бобби. И когда Джон назначил Бобби министром юстиции, появилась надежда, что старикашка подаст в отставку. Но в ответ на давление клана Кеннеди Гувер начал действовать в своей обычной манере: учредил слежку. Манкузо получил задание подслушивать президента дома и во время игры.
Между тем Джон Кеннеди все больше нравился Манкузо, хоть он ни разу с ним не встречался. Но когда вы слушаете частные беседы человека с людьми - с его друзьями, правительственными помощниками, женой и любовницами… И делаете это достаточно долго… Так в конце концов вы узнаете этого человека, даже если вы ни разу не пожали ему руку.
Кеннеди символизировал нечто, что Манкузо мог понять, - деньги, успех, семью. Кеннеди был католиком. Манкузо это не слишком волновало, но все-таки было лучше, чем ничего. Когда Кеннеди убили, Манкузо заболел. Как и все американцы. Но в отличие от большинства людей Манкузо тосковал по нему на самом деле. Тосковал как по близкому человеку из плоти и крови.
Стоя в дверях и дожидаясь встречи с президентом Бейкером, Манкузо раздумывал о годах пребывания у власти Кеннеди. За все время своей службы в ФБР он поступал так, как ждал, чтоб поступали другие люди, сам Кеннеди. Он все время спрашивал себя, что он может сделать для страны?
И не много просил в ответ.
И теперь, пожалуйста, вот тебе награда за три десятка лет верной службы нации - дурацкое появление на телеэкране. Да это такая же насмешка, как вся его карьера. А чувство вины отныне будет тихо тащиться за ним, словно шелудивый пес, до самой могилы.
Охранник приоткрыл дверь, и Манкузо вошел в Овальный кабинет. Потом Манкузо услышал, что рядом в туалете спустили воду, дверь в обшитой панелями стене открылась, и появился президент. В одной рубашке, без пиджака, вытирая полотенцем руки.
- Мистер президент,- сказал Бендер,- это агент Джозеф Манкузо.
- Извините, что заставил ждать,- сказал президент, высвобождая одну руку.- Президент Бейкер,- представился он.
- Манкузо.
Они пожали друг другу руки.
- Да-да, я слышал о вас, агент Манкузо.- Президент обошел свой письменный стол, взял пиджак и надел его.- Можно мне называть вас Джо?
Секретарша президента Кэтрин просунула в дверь голову:
- Все готовы, ждут вас, сэр.
- Пошли, Джо,- сказал президент.- Давайте выйдем вместе.
Они прошли через Уэст-Инсек-авеню к Старому президентскому дому. Манкузо понял: в самом деле есть что-то, когда идешь рядом с президентом. На протяжении всего их пути люди останавливались или уступали им дорогу, часовые из морской пехоты подтягивались, все им кивали и говорили: "Добрый вечер, сэр". Манкузо огляделся по сторонам и заметил, как люди кланялись и протискивались поближе, словно стелились перед президентом. Он видел, как пьянит власть и что она может сделать с человеком.
- Вы сослужили нам, сослужили всей стране хорошую службу,- сказал президент.- Я хочу, чтоб вы знали, как я вам признателен.
- Я сделал не много.
- Больше, чем вы думаете,- сказал президент так, что услышать его мог только Манкузо.- И я высоко ценю вашу прямоту, проявленную в сегодняшней беседе с директором О'Брайеном. Вы понимаете, конечно, о чем я? Это было очень полезно.
- Мне это ничего не стоило.- Манкузо глянул на президента, и оба посмотрели друг на друга. Друг другу в глаза. Манкузо подумалось: может, и в самом деле президент ни в чем не замешан. Он удивился. Похоже, это люди из его окружения играют в свои грязные игры, чтобы замести следы.
- Я уверен, что ваша семья гордится вами.
- У меня нет семьи.
- Значит, ваши друзья.
- Да, конечно.
Сотрудник секретной службы придержал для них дверь лифта. Когда дверь закрылась, президент спросил:
- Что вы собираетесь со всем этим делать, Джо?
- С чем - этим?
- Со всем, что произошло.
Бендер совсем приблизился, чтоб не пропустить ни слова. Но Манкузо только пожал плечами и почесал за ухом.
- Разве важно, что я об этом думаю?
Такое признание заставило президента улыбнуться.
- Может быть, не важно. Может быть, просто мне любопытно. Если вы занимаете пост, какой занимаю я, иные вещи порой представляются вам в искаженном свете.
- На моем посту то же самое.
Они улыбнулись оба. Вместе.
- Полагаю, подобной работенки у вас хватает,- сказал президент,- и через некоторое время это становится просто работой.
- Для вас - так?
Президент задумался.
- Случаются дни, когда я мечтаю, чтобы это была просто работа.
- И со мной то же самое,- сказал Манкузо.
Они опять обменялись улыбками. И покивали друг другу. И самим себе.
Дверь лифта открылась. В коридоре было полно людей. Все они торопились, молча шныряли туда-сюда. Маленький бородатый человечек в рубашке и при галстуке ждал снаружи. Он был в наушниках, над которыми возвышалась маленькая антенна.
- Добрый вечер, мистер президент,- сказал он и вручил ему кожаную папку. Затем скосил глаза на Манкузо, схватил его за руку и закричал в сторону: - Долорес, быстро сюда!
- Увидимся позже, Джо,- сказал президент и ушел с Бендером и режиссером программы.
Женщина в рабочем халате притащила гримерный ящик. Взялась пальцами за подбородок Манкузо и направила его лицо на свет. Потом подхватила его за локоть и направила прямо к ярко освещеному режиссерскому стулу.
- Садитесь сюда, дорогуша,- сказала она.
Он повиновался. Она выдавила на губку какой-то дряни и размазала ему по носу.
- Эй, что это вы делаете? - отшатнулся Манкузо и так далеко откинулся на стуле, что едва не перевернулся.
- Детка, тебя собираются снимать для телевидения. Вот и надо положить немного грима. Не то будешь выглядеть хуже дохлой кошки.
Она сделала свое дело, и человек с наушниками провел Манкузо по коридору, потом через щель в занавесе прямо на сцену.
До того Манкузо не доводилось бывать на пресс-конференциях президента. Для начала в глаза ему ударил свет. По верху всей сцены шла целая батарея телеламп, а слева и справа от трибуны располагались еще два комлекта на алюминиевых штативах, чтобы вся сценическая площадка была освещена ярко и ровно. В аудитории находилось двадцать рядов стульев. Они поднимались наклонно вплоть до противоположного конца зала, где на полу разместилась операторская команда. Занято было каждое место. Прямо перед собой Манкузо узрел целую компанию знаменитостей. Там были Сэм Доналдсон, Боб Шейфер, Андрэа Митчелл и даже Дэн Шорр.
Бородатый с наушниками взял Манкузо за руку и отвел его к стулу в дальнем конце сцены. Там уже сидели двое мужчин. В одном из них Манкузо узнал спикера палаты представителей, в другом - руководителя большинства в сенате. Когда он сел, они молча ему кивнули.
Затем голос из громкоговорителя произнес:
- Леди и джентльмены, президент Соединенных Штатов.
Манкузо удивило, что все встали. Он не знал, что ему полагалось подняться. Посему и проделал это последним. А потом он не знал, когда можно сесть, - оттого сел последним. Ему казалось, что все в зале смотрят на него и видят, что он не из их компании.
Но репортеры сразу угомонились, как только президент поднялся на подиум, надел очки и открыл кожаную папку. Манкузо мог разглядеть отпечатанные листы бумаги в ней.
- Друзья мои,- начал президент,- неделю назад американскую нацию и цивилизованные народы во всем мире потрясло и возмутило убийство полковника Октавио Мартинеса, главы борцов за свободу Никарагуа. Этот акт малодушия и жестокости, это дикое и злонамеренное преступление…
Пока президент говорил, Манкузо смотрел вниз на журналистов. Некоторые держали портативные магнитофоны. Другие просто слушали. Манкузо наблюдал за их лицами. Казалось, они чувствовали: нечто значительное витает в воздухе.
Президент продолжал:
- Вчера вице-президент Дэниэл Истмен написал письмо лидерам обеих палат, в котором просил их назначить Совместный комитет для проведения расследования по делу об убийстве полковника Мартинеса. В своих замечаниях вице-президент выразил тревогу, что проведенное ФБР расследование провалилось, то есть не дало должных результатов.
Манкузо наблюдал за президентом. Его речь, написанная, лежала перед ним, но он едва поглядывал вниз. Казалось, он знает ее наизусть. Потом Манкузо взялся снова наблюдать за журналистами. Он видел, что все они сидят, устремленные вперед, как дети в свой первый учебный день, словно хотят произвести хорошее впечатление на учителя и все время напряжены, дабы не пропустить ни слова.
- То, что вице-президент Истмен говорил вам, по большей части правда. На расследование этого дела и в самом деле были назначены только два агента ФБР.
Теперь журналисты явно зашевелились. Возбуждение волной прокатилось по их лицам.
- Вице-президент искренне верил, что это дело требует широкого расследования. И я, должен признаться вам, был с ним согласен.
Некоторые журналисты засуетились. Происходило нечто, чего Манкузо не был в состоянии уразуметь. Он поглядел на подиум. Чего это президент крутит? Почему не скажет прямо им всем - что именно случилось, как был убит Петерсен и почему стала неопровержимой истина, что именно он застрелил Мартинеса.
- Как и вы, я был глубоко опечален зверским убийством этого смелого мечтателя, совсем, в сущности, молодого человека,- продолжал президент.- Октавио Мартинес был героем для свободолюбивых людей у себя на родине. Как и вы, я с нетерпением ждал, когда его убийцы будут опознаны, схвачены и наказаны по всей строгости закона.
Наконец-то, когда президент сказал это, Манкузо понял: Сэм Бейкер просто играл с журналистами, как рыбак играет с форелью. Манкузо вновь посмотрел на них: они заглотнули наживку и крючок, а заодно и грузило - словом, попались на удочку.
Они смотрели во все глаза. Сидели с озадаченными лицами. Человек, стоявший на трибуне, держал их всех в кулаке. Манкузо пришло в голову: тот, кто способен управлять этим залом, может управлять прессой. А управляя прессой, вполне можно управлять и нацией.
Президент сделал паузу и перевернул страницу, лежащую перед ним на подиуме. И тут отражение страницы вспыхнуло на наклонной плоскости стекла, закрепленного перед подиумом. Манкузо глянул на них и заморгал. На стекле он мог видеть все ремарки в тексте речи президента, спроецированные телемониторами, стоящими на полу.
Президент говорил:
- На моей памяти не много актов, демонстрирующих столь драматическую, яростную природу врагов свободы в этом полушарии.
А Манкузо видел, как по стеклу ползли слова. Текст президентской речи был размечен то прописными буквами, то мелкими закорючками. Манкузо мог следить за ритмом и паузами, заранее угадывать повышение и понижение голоса, чтобы подчеркнуть какую-либо мысль, за переходом фразы с одной строки на другую.
Президент говорил, а Манкузо читал вместе с ним:
"МЫ верим, что мы ЯВЛЯЕМСЯ правовой нацией.
МЫ верим, что мы ЯВЛЯЕМСЯ правительством свободных мужчин и женщин.
МЫ верим, что мы ДОЛЖНЫ показать пример
правосудия нациям нашего полушария. И всего мира.
"(ПЕРЕВЕРНУТЬ СТРАНИЦУ)
(УДАРНО) (ТЕПЛО)"
Президент перевернул страницу. Сделал паузу. Сменил тональность.
- Но, друзья мои,- сказал он,- если мы хотим оставаться свободными и цивилизованными людьми, мы должны, мы сами должны подчиняться закону и сохранять спокойствие. Правосудие - не месть. И дело свободы не может превратиться в государственную полицейскую тактику, независимо от того, сколь ужасно преступление и сколь сильна наша жажда возмездия.
Слова, произнесенные президентом, были возвышенны. Но почему-то, отраженные на экране телемониторов, эти же слова выглядели пустыми и несерьезными, как бессмысленная скороговорка рекламы.
Затем президент принялся объяснять, как ФБР выследило и поймало убийцу. А когда президент заговорил о смерти Петерсена и опознании его как убийцы, репортеры стали хватать ртом воздух, боясь пропустить следующую реплику.
Но Манкузо не слушал. Он больше не слышал голоса президента и не читал текст его речи. Он просто сидел там, изрядно вспотевший от пыщущих жаром ламп, и чувствовал, как из него навсегда вынули душу. Выдумка вперемешку с фактами, как, дескать, все это время искали Петерсена, скользила по стеклу. И даже та малая толика правды, которую ухватят, раздуют и исказят журналисты с их камерами, как бы вырвалась за пределы человеческого разумения и испарилась от жара ламп.
Манкузо сидел там, чувствуя, что он ни во что больше не сможет верить в этом мире. Правды нет. Реальности нет. Президент продолжал говорить, а Манкузо чувствовал себя опустошенным. И до чего ж ему все это надоело. Пот выступил у него на лице. Он вытер его тыльной стороной ладони, а когда взглянул на руку, понял, что испачкал ее гримом. Он был уверен: там, где потек тон, лицо пошло полосами, и не знал, что делать. Его рука незаметно шмыгнула вверх и достала носовой платок из нагрудного кармана. Он попытался проделать это, не привлекая к себе внимания.
Президент говорил:
- Опознание Рольфа Петерсена… поиски этого убийцы… героическая акция завершилась его смертью - все это явилось результатом усердной, неустанной работы одного агента Федерального бюро расследований. Я хочу представить вам этого человека,- продолжал президент.- Человека, который установил личность Рольфа Петерсена. Человека, который его выслеживал. И наконец выследил…
Манкузо вынул носовой платок и вытер лоб. Грим окрасил складки платка в темно-коричневый цвет. Он хотел стереть его совсем. Хотел встать и уйти со сцены. Но не посмел. Не мог уйти. Ведь его должны были представить прессе.
Он знал, что он, в конце концов, является частью вечернего представления. Даже можно сказать, главной приманкой. Он был выставочным экспонатом - этакое чудо-юдо, демонстрируемое в интермедии. Сегодня вечером он был дрессированным медведем своего правительства. Он был шутом, диковинкой, простофилей - этакий бурлеск перед телекамерами. И он знал, что играет свою роль превосходно. Ворчун, язва, недотепа, мишень для насмешек всего Бюро. Козел отпущения, простак, годный для сокрытия любых грязных, мерзопакостных преступлений, которые вздумается замыслить правительству в своем высочайшем презрении к народу и к закону. Черт возьми, он был Джо Манкузо, старой удобной калошей с вечной грязью на подошве, калошей, которая делала, что ей приказывали, и не задавала вопросов. Он был тем в точности, чем позволил быть самому себе в течение тридцати лет - пеной, подделкой, фарсовой фигурой, вызывающей отвращение,- жалким подобием человека. Но что хуже всего, теперь ему было известно - он ничуть не лучше всех этих профессиональных лжецов и манипуляторов. Он просто их сообщник.
- Леди и джентльмены, агент ФБР, ответственный за расследование дела Мартинеса, Джозеф Манкузо.
И - тишина.