- Что же я, по-вашему, за полицейский? - Лантье повернул голову и посмотрел на Билла. - И потом, это ни о чем не говорит. В нашем городе любой может купить дробовик. И слесарную ножовку тоже. Если ваш друг настолько спятил, что выбросился из кабинета Вадона, то кто же знает, что у него было в голове?
- А было ли наличие оружия достаточным основанием, чтобы копнуть поглубже?
- Я и начал копать. - Лантье отвернулся от окна. - Толковал с мадемуазель Бенгана. Вы уже знаете, чего я от нее добился. Попытался допросить секретаршу Вадона. Она собственными глазами видела, как Бенгана выпрыгнул.
- И что из этой попытки вышло?
- Она уволилась, - осклабился Лантье. - Уехала за границу. Двадцать лет проработала с Вадоном, боготворила его и вдруг решила уволиться и работать за границей. И все это в течение суток после самоубийства.
- Черт! - прошептал Билл. - А Вадон? Вы его допрашивали?
- Я попросил его принять меня, - улыбнулся Лантье. - Но меня вызвал мой начальник, - он показал большим пальцем на потолок, - и сказал, чтобы я его оставил в покое. А иначе могут произойти стремительные изменения в моей карьере.
- И вы послушались? - Легкое недоверие слышалось в голосе Билла.
- Так точно. - Лантье вернулся к своему столу, взял сигарету из пепельницы, наполненной скверно пахнувшими окурками. - Послушайте. Я вам уже говорил, что мне пятьдесят три года. Я прошел через грязный бракоразводный процесс. У меня трое детей, которые почти не разговаривают со мной, разве лишь о том, останется ли им что-нибудь после того, как я сдохну. Когда я развелся, у меня осталась маленькая квартирка здесь, в Париже, я плачу за нее совсем немного. И больше ничего. Через пару лет я, возможно, начну получать приличную пенсию, если, конечно, не буду высовываться. Так чего ради я должен рисковать всем этим, затевая борьбу, которую мне ни в жизнь не выиграть?
Билл посмотрел ему прямо в лицо и выругался. Брови у Лантье поползли вверх.
- Вы держитесь за свое место не для того, чтобы удержать свое право на пенсию. - Услышав это, Лантье выдавил из себя слабую ироническую улыбку. - И не для того, чтобы сохранить свое уютное гнездышко. Вы же знаете, что, если вас переведут в провинцию, вы упустите это дело, поэтому из кожи вон лезете, чтобы остаться в столице. Вы надеетесь, что вам улыбнется благоприятный случай и вы доведете расследование до конца.
- У вас очень богатое воображение, господин Дюваль. - Лантье, улыбаясь, покачал головой. - Знакомства в артистических кругах не прошли для вас даром.
- А причина того, что вы согласились встретиться со мной сегодня, - Билл посмотрел на часы, оставив без внимания слова Лантье, - и потратили на это целый час, заключается в том, что вы надеялись выудить из меня какие-нибудь сведения, которые подарили бы вам этот случай. Верно?
Лантье протянул руку и пошарил согнутым пальцем в лежавшей на столе пачке. Не нашел там ни одной сигареты, смял пачку и швырнул в мусорную корзину. Промахнулся.
- Как я вам уже сказал, у вас необузданное воображение. Господин Дюваль, вы гость в нашей стране, и я настоятельно советую вам не предпринимать ничего, что могло бы столкнуть вас с правосудием или подвергнуть вашу жизнь опасности. - Он заглянул Биллу в лицо. - Сегодня утром вам было сделано дружеское предупреждение. Не знаю, кто это сделал, знаю только, что на этом они не остановятся. Послушайтесь моего профессионального совета и возвращайтесь в Америку. Прямо сейчас. Вам ясно?
- Спасибо за совет, - засмеялся Билл, не сводя глаз с лица полицейского. - Вадон тоже мне это рекомендовал.
Лантье вскочил на ноги, с силой оттолкнув стол.
- Вадон вас предупредил? Как? Вы разговаривали с ним?
- Вчера вечером. С глазу на глаз, - улыбнулся Билл.
- Господин Дюваль, какими связями вы располагаете в нашем городе? - искоса посмотрел на него Лантье. Он был выбит из колеи.
В глубине глаз Лантье Билл заметил беспокойство, он даже увидел, как полицейский мысленно прокручивает их разговор, прикидывая, насколько он был неосторожен.
- Успокойтесь, - кротко улыбнулся он. - Я просто позвонил в его приемную по телефону. А он потом позвонил мне.
- Вадон сам позвонил вам? Что же заставило его сделать это, черт побери?
- Мое имя.
- И только на основании этого он сам позвонил вам и принял вас в своем кабинете?
- Нет. На основании этого только позвонил мне, а встреча - результат того, что я сообщил ему по телефону.
- Что же? - голос Лантье понизился до шепота.
- Я намекнул ему, что у меня есть документы, которые могут его заинтересовать.
Лантье наклонился еще ниже, глаза его впились в лицо Билла.
- Вы пытались шантажировать его?
- Разве я что-то вымогал у него? Сомневаюсь, что из-за десяти минут, которые он потратил, меня можно обвинить в вымогательстве.
- Но что это за документы?
- Я не сказал. Дал только понять, что мне их передал на хранение Ахмед.
- Что? Что это? - Лантье протянул руку.
- Эй, успокойтесь, - протестующе поднял руку Билл. - Нет у меня никаких документов.
Разочарование на лице Лантье сменилось недовольной улыбкой.
- Где вы с ним встретились?
- В его кабинете. - Билл прочитал в глазах полицейского удивление, даже недоверие. - Я же вам говорил. Встретились мы вечером и были совершенно одни.
- О чем вы говорили?
- В основном о степени его знакомства с Ахмедом.
- Ну?
- Та же история. Несколько встреч на благотворительных приемах. Ахмеду действительно нравилось бывать в обществе известных людей. Вадон заявил, что они встречались только в обществе.
- В самом деле? - Брови Лантье поползли вверх. - А у вас какое создалось впечатление?
- Кельтум сказала правду, а этот тип бесстыдно лгал.
- И вы можете это доказать? Что он вам нагло лгал?
- Нет у меня таких доказательств, которые вы имеете в виду. Но в свое время мне часто приходилось допрашивать подследственных, и я готов поклясться, что министр мне лгал.
- Допрашивали подследственных? - нахмурился Лантье. - Уж не служили ли вы в полиции?
- Что-то в этом роде. Некоторое время я служил в разведке.
- А сейчас не служите там? - с подозрением посмотрел на него Лантье.
- Я? - рассмеялся Билл. - Я вылетел оттуда с треском. Неподходящий материал. Наши люди расстреливали крестьян, чтобы заставить подозреваемых говорить, а я протестовал против этого. Они вообразили, будто я сам стал вьетконговцем.
- Выходит, мы с вами оба правозащитники, - сухо констатировал Лантье. - Как вы узнали о гибели Бенгана?
- От Кельтум.
- Каким образом? По телефону? По почте?
- Она позвонила мне. На следующий день после того, как это случилось.
- Из квартиры Бенгана?
- Думаю, что да. - Билл заметил слабое подергивание лица Лантье. - Мне эта мысль тоже пришла в голову.
- Должна быть какая-то крайне серьезная причина, чтобы министр ответил на телефонный звонок совершенно незнакомого человека. И он, по всей вероятности, вчера же принялся обрывать телефоны тем господам. - Лантье, нахмурившись, ходил и ходил по кабинету. - А они угнали машину сразу же, как только я сегодня утром согласился принять вас. - Он тяжело опустился в кресло и подался вперед. - Вам следовало бы теперь поостеречься. Никаких темных аллей.
- А им и не нужны темные аллеи. - Билл коснулся пальцами своей головы.
- Верно, - мрачно улыбнулся Лантье. - В следующий раз они обойдутся и без железного прута. Сунут вам перо между ребер. Вы можете считать, что многим обязаны семье Бенгана, но я на вашем месте поспешил бы домой к своей собственной семье. Первым же самолетом.
- Еще раз спасибо. Семья отсутствует.
- Однажды вы захотите иметь ее, а наши приятели могут помешать вам.
- Я ценю вашу заботу обо мне, инспектор, и обещаю в скором времени отправиться восвояси. Я уеду. Мне самому очень хочется домой, - прибавил он, улыбаясь про себя. - Но не раньше, чем еще раз перемолвлюсь парой словечек с этим подонком Вадоном. Мне совсем не нравится, когда ко мне подсылают наемных головорезов.
- Вы смелый человек. Смотрите не оплошайте. - Полицейский полез в ящик стола, вытащил новую пачку "Житана", посмотрел на нее, повертел в руках, потом распечатал. - У меня спросят, что вы делали столько времени в моем кабинете. Ну а я отвечу, что уговаривал вас вернуться на родину. Что пытался убедить вас, будто Ахмед Бенгана добровольно ушел из жизни. - Он закурил и глубоко затянулся. - Для полиции это дохлое дело. - Лантье встал и направился к двери. - А теперь, я думаю, вам пора идти.
Билл тоже поднялся и последовал за ним.
- Хорошо. Спасибо, что уделили мне внимание. Если я что-нибудь узнаю, непременно дам вам знать.
- Почему вы так уверены, что мне это очень нужно? - Лантье остановился, держась за ручку двери.
- Ну что вы, инспектор Лантье! - усмехнулся Билл. - А о чем мы только что говорили, как не об этом? Вы надеетесь, что я взбаламучу болото и кто-то сделает какую-нибудь глупость.
Лантье приоткрыл дверь. Подумал, оглядел безлюдный коридор, снова захлопнул дверь, прислонился к ней спиной и пристально посмотрел Биллу в лицо, словно что-то взвешивал. Наконец ткнул Билла пальцем в грудь.
- Послушайте, если вы уж так желаете продолжать свое расследование, несмотря на мое предупреждение, вам не безынтересно будет кое-что узнать.
Билл ждал, глядя полицейскому прямо в глаза. Немигающие глаза. Казалось, Лантье обдумывал нечто, касающееся собеседника.
- Весьма вероятно, что ваш друг появился в том здании, спасаясь от погони.
- Господи! - недоверчиво уставился на полицейского Билл. Помолчал, обдумывая неожиданную новость. - Но может ли этим заняться полиция?
- Может, - кивнул Лантье. - Если у меня появится хоть какая-нибудь зацепка.
- Откуда вам стало это известно?
- Расскажу в другой раз, - вполголоса сказал Лантье, задумчиво глядя на Билла. Потом распахнул дверь и, повысив голос, заявил: - Повторяю вам в последний раз. Ваш друг покончил жизнь самоубийством. Никто его не толкал на это и не провоцировал. Будьте добры, убедите в этом его отца. А потом первым же самолетом возвращайтесь в Америку. Вот вам мой совет. Я ясно выразился?
- Яснее ясного, - весело ответил Билл. - Благодарю вас за время, которое вы мне уделили. - Он протянул руку. Лантье сердечно пожал ее, но эта сердечность никак не отразилась на его лице. - И за совет, даже если я и не последую ему.
10
- Господи! Я вот-вот околею здесь от холода, а на воздухе, должно быть, все сорок. - Ари Левин, вице-директор Моссада, присел на край стола, стоявшего в комнате без окон, и принялся растирать покрытую пупырышками кожу мускулистых рук. Одет он был так, словно явился сюда прямо с пляжа, - цветастые шорты, обтягивающая жирный живот майка с рекламой американских сигарет, изношенные сандалии на босу ногу.
Глаза Даниила Брукнера, премьер-министра, насмешливо смотрели из-за толстых стекол очков.
- Это же вы, ребята, настояли на встрече именно здесь, а не я.
- Мы занимаемся разведкой, а не кондиционированием воздуха. Я коченею.
- И это говорит человек, одной рукой уничтоживший египетский военно-воздушный флот во время Шестидневной войны! - ухмыльнулся Брукнер. - Кровожадный ипохондрик. Если б египтяне увидели вас сейчас, они потребовали бы реванша. Так что у вас там, Ари?
Вице-директор взял досье, вынул из него пачку документов и бросил их на стол.
- Вот. Просмотрите. Это подборка французской прессы.
Сидевшие за столом мужчины взяли по комплекту ксерокопий. Левин подождал, пока они молча прочитали документы и мрачно уставились на него.
- Великолепно. Правда? - Холодно улыбаясь, он оглядел сумрачные лица. - Разумеется, большинство этой писанины принадлежит полоумной экстремистской прессе, но многие статьи вырезаны из солидных ежедневных газет. - Он улыбнулся премьер-министру. - Простите, Дан, но, как вы сами видите, достаточно много французов не в восторге от вашего визита.
Брукнер фыркнул и брезгливо отодвинул от себя газетные вырезки…
- Да будет вам, Ари! Подобные мерзости и намеки ведь собирались годами… Нет ли чего поновее?
- А новое такое, Дан, что теперь ни на что не намекают, - улыбка исчезла с лица Левина, - а высказывают вам прямо в лицо все, что о вас думают.
- Ну и что? - пожал плечами Брукнер.
- А то, что от нас могут отвернуться. После Газы они осмелели. Этот инцидент стоил нам многих друзей, Дан. Атмосфера изменилась, и агенты предупреждают вас об этом.
- Незачем копаться в прошлом, Ари.
- Не для всех прошедшие одиннадцать месяцев сгинули во мгле времен, как вам хотелось бы, Дан. Мы не только потеряли друзей, но и приобрели новых врагов, что нам совсем уж не нужно, - глубоко вздохнул Левин. - Даже вы должны с этим согласиться.
- А какое отношение ко всему этому имеет визит Дана во Францию? - спросил один из сидевших за столом людей.
- Сейчас объясню, - повернулся к нему Ари. - Среди французских чиновников всегда хватало противников сотрудничества с нами. Неприязнь к иностранцам.
- Скажите лучше, неприязнь к евреям, Ари, - криво усмехнувшись, пробормотал Брукнер. - Будем называть вещи своими именами.
- Как хотите. Но как бы там ни было, из анализа происходящего возникает впечатление, что кое-какие данные до нас больше не доходят. Французские чиновники, которых мы считаем своими друзьями, просто парализованы, они теряют доступ к интересующей нас информации.
- И вы думаете, то, что они не выведали, касается моего визита?
- Понятия не имею, и это значит, мне следует всерьез отнестись к любой вероятности. И к этому Бухиле я отношусь серьезно. Он генератор всевозможных неприятностей, а мы никак не можем ввести своего агента в его окружение.
- Итак, что же вы посоветуете? Я не собираюсь отменять визит, несмотря на все ваши доводы. И никакой выскочка, бывший официант, дворник, или кем он там был, не заставит нас пойти на попятную.
- Меня волнует, кем он стал сейчас, а не его прошлое. И я не предлагаю вам отказываться от своего решения. Я только прошу позволить нам взять все в свои руки, от начала до конца. И пусть Министерство иностранных дел не вмешивается в наши дела. Никаких приемов, забудьте вашу старую роль украинского героя-партизана. Все время вы будете под нашей защитой. Мы привезем вас на их трибуну, вы поприветствуете парад, а потом мы доставим вас прямо домой. Так что вам не придется понаслаждаться веселой парижской жизнью.
- Вы сговорились с моей женой, - понимающе кивнул Брукнер.
- Нет, со своей. Ей уже осточертело организовывать наши выборы. Она заставила меня поклясться, что я сохраню вас живым - на некоторое время.
- А как насчет устройства самой трибуны? - рассмеялся Брукнер. - Хотя бы ею вы довольны?
Ари вытянул пятерню и помахал ею.
- Более или менее. В конце концов, президент сядет рядом с вами, а наши ребята будут находиться рядом со своими французскими коллегами и наблюдать из-за их плеч. В таких условиях никому не удастся даже пронести туда оружие. - Он помолчал. - Но вот бомбу швырнуть в вас смогут, и, по правде говоря, я сейчас разрабатываю варианты устранения этой угрозы.
- Какая преданность, - притворно нахмурился Брукнер. - Кстати, вы знаете, что ваш план не понравился президенту? Он считает, что мы идем на поводу у экстремистов.
- Это его проблема, - пожал плечами Ари. - Возможно, он хочет использовать вас для наведения свежего глянца на свой имидж - мол, старые герои Сопротивления обмениваются историями из своего славного прошлого, и все такое прочее.
- Не говорите так, Ари! - Брукнер уже не улыбался. - Все эти рассказы - сущая правда. И не мы одни воевали. Французы потеряли тогда полмиллиона человеческих жизней. Никогда не забывайте этого, Ари.
Сквозь разрыв в кучевом пурпурном облаке вдруг выглянул солнечный луч и осветил изящные формы собора Парижской богоматери. В освеженном грозой воздухе неправдоподобно отчетливо виднелись каменные статуи и резьба. Билл забыл про еду и погрузился в восторженное созерцание. Именно из-за таких мгновений Билл уже долгие годы любил этот ничем не примечательный ресторан с заурядной кухней на четвертом этаже выходившего окнами на Сену здания.
Облако поплыло дальше, солнце исчезло, и полумрак снова окутал собор. А Билл, вернувшись к своим мыслям, положил на стол нож и поискал глазами официанта. Ресторан был полон туристов, многие из них заказали места еще девять месяцев назад, привлеченные репутацией шеф-повара, которого вот уже два года как не было в живых. И все же официант заметил его зовущий жест и поспешил к нему. Парень улыбался Биллу приветливо - как завсегдатаю, но без тени фамильярности. Он быстро убрал со стола, стряхнул со скатерти крошки хлеба и записал последний заказ Билла - кофе и выдержанный кальвадос.
Несколько мгновений спустя официант доставил заказ и исчез. Билл взболтнул в бокале кальвадос, понюхал, оценивая его, а потом, обхватив бокал обеими руками, задумался.
Из полицейского участка он вернулся в свою квартиру. После получасового сна головная боль прошла, и сразу же, вместе с твердым намерением как следует все обдумать, возник зверский аппетит. Отвечая обеим потребностям, Билл позвонил в ресторан, и там, несмотря на уйму предварительных заказов, немедленно обещали оставить его любимый столик у окна. И вот уже почти два часа он неторопливо вкушал баснословно дорогой обед и обдумывал события, случившиеся с ним за последние двадцать четыре часа.
Странный разговор получился у него с Лантье. Полицейский, вне всякого сомнения, жесткий, проницательный и умный, каким-то непонятным образом вычислил Билла. Достаточно ловкий и достаточно умный, чтобы вполне убедительно рассказать о себе и о своем отношении к работе в полиции. Принципиальность, искреннее презрение к компромиссам и политиканству - неотъемлемые качества любого честолюбивого французского полицейского, - вот почему он до сих пор обслуживает этот вшивый хлам на Монпарнасе вместо того, чтобы сидеть в устланном коврами кабинете на Набережной.
Вольно или невольно, но Лантье втянул Билла в какую-то свою игру. Встретившись все-таки с Биллом, уделив ему свое время, он был, несомненно, искренним, хотя видел его в первый раз в жизни. И все же во всем этом не было и намека на желание облегчить последние дни Сиди Бея. Все было рассчитано для какой-то собственной цели.
Чем больше Билл размышлял, тем больше убеждался в том, что правильно повел себя с Лантье. А полицейский, несмотря на собственные серьезные предупреждения, очень хотел растормошить Билла, выведать у него нечто, проясняющее дело, чтобы перевести его в разряд уголовных. И уж тогда никакой Вадон не смог бы с ним справиться. Лантье был убежден, что это не просто самоубийство, а кое-что гораздо более серьезное, но сейчас он был бессилен. Речь шла вовсе не о его покорности начальству. Не тот это был человек, такое впечатление сложилось у Билла. Все было намного проще: если бы Лантье пренебрег инструкциями начальства, Вадон не просто остановил бы его: одно его слово - и Лантье вылетел бы из Парижа, безнадежно потерял всякую связь с этим делом, а Вадон стал бы для него недосягаем.