Жиль никогда не был ранней пташкой, естественной средой его обитания были вечеринки. Короткое замешательство могло означать, что он еще не совсем проснулся или же в его квартире была женщина, с которой он этой ночью кутил в ресторане.
- А, Билл! - Голос звучал неестественно громко, словно на линии были помехи. - Ты, э-э… который сейчас час? - Он вздохнул, очевидно посмотрев на часы. - Рановато звонишь. Э-э… как дела?
Билл нахмурился. Когда Жиль приезжал в Нью-Йорк, они каждый день болтали по телефону не менее получаса, и Билл отлично знал каждую интонацию его голоса. Сейчас он звучал как-то странно, стесненно.
- У меня большая неприятность.
- В самом деле? - Жиль засмеялся - глупым, ненатуральным фальцетом. - Какая же? Нет, не говори. Держу пари, из-за женщины. Разве я тебя не предупреждал?..
Ошеломленный Билл прикрыл рукой микрофон. Совсем низко над землей пронесся вертолет, разметая пыль и мусор по тротуару.
- Жиль, у меня серьезная неприятность. С полицией. Неужели ты не слышал?
- Ха. - Фальшивый, натянутый смех. - Ну, нет… я… Ты что-то там натворил?
Билл помрачнел. Жиль был одним из хитроумнейших людей, которых он знал.
- Жиль, что с тобой? Ты ведешь себя как подонок. Разумеется, я ничего не сделал плохого. Но они считают, что я виновен. Скоро все выяснится, а пока мне нужно где-то спрятаться на несколько часов.
- О да, понимаю, - хихикнул Жиль. - Э-э, Билл, послушай, ты хочешь прийти ко мне? Ну вот и прекрасно. - Голос его звучал напряженно и многозначительно. - У меня есть лишняя кровать.
Никто из них не спешил прервать затянувшееся молчание. Первым заговорил Билл, губы его еле шевелились.
- Спасибо, Жиль. Но, знаешь, я передумал. Поищу какую-нибудь другую крышу. Пока.
- Билл! Не вешай трубку. Где ты сейчас находишься? Я могу подъехать и забрать тебя.
- Спасибо, я пройдусь пешком. - Он хотел было повесить трубку, но потом снова поднес ее к уху. - Ты уж прости меня, Жиль.
- За что?
- За то, что обозвал тебя подонком. Я знаю, что ты не такой.
Билл повернулся, опершись ладонью о стекло, оглядел улицу и вышел из будки. Жиль жил в своей мастерской, спал на антресолях, среди в беспорядке сваленных мольбертов, красок и неоконченных полотен. И у него никогда не было лишней кровати.
Возвращаясь назад, к Кельтум, он остановился, чтобы купить утренние газеты, и, когда отходил от киоска, увидел, как луч восходящего солнца пробился сквозь лилово-серое облако и огромный небоскреб на Монпарнасе на какое-то мгновение засиял, словно золотой замок. У Билла перехватило дыхание. Он представил себе, как Ахмед, кувыркаясь, падал из одного из этих ослепительно сверкавших окон. Ужасная картина сменилась воспоминаниями из их удивительно долгой и верной дружбы.
Такое случается иногда с людьми со счастливым прошлым. Дружба, завязавшаяся в юности, длится всю жизнь и выдерживает все невзгоды. И в те далекие годы, когда Билл жил в Париже, и потом, когда Ахмед приезжал к нему в Нью-Йорк, они, лишенные природой братьев, были близки, как братья. Они все делали вместе: учились, играли в теннис, отдыхали на взморье, гуляли с девушками. Билл улыбнулся, вспомнив, каким успехом пользовался Ахмед у американских девушек.
Никому и в голову тогда не могла прийти мысль, что Ахмед станет гомосексуалистом. Его застенчивость, прекрасные манеры, готовность выслушать, а не просто поболтать очаровывали женщин, и они влюблялись в него. Его наклонности начали проявляться только после возвращения в Париж и знакомства с элитой. Но в глазах Билла он всегда оставался верным, забавным и мудрым другом.
Только один человек, казалось, стеснялся своего греха - сам Ахмед. Даже когда он только начал предаваться этой страсти в обществе манерно-изысканных снобов, ему не давало покоя чувство вины. Он осознавал, что позорит свою семью, лишает отца счастья обрести долгожданных внуков, порочит честное имя Кельтум. Чтобы как-то компенсировать это, он осыпал сестру дорогими подарками, но она отказывалась от них, и это повергало Ахмеда в отчаяние.
Биллу вдруг стало ясно, почему Ахмед позволил Кельтум втянуть себя в орбиту Бухилы. Для читателей "Вог" и "Жур де Франс" Ахмед был человеком, обласканным успехом: богатый, знаменитый, его фотографировали на всех престижных приемах, попасть на которые было для них верхом желаний. У тех же, кто знал его близко, о нем сложилось совсем другое мнение: хрупкий, чувствительный, уязвимый человек. И можно было легко понять, почему его потянуло к яркому факелу ислама, который зажег Бухила: он надеялся, что идеи имама заполнят пустоту в его душе, а Кельтум благодаря ему утвердится в своем выборе. И, возможно, он снова заслужит ее уважение.
Билл вернулся в парк. Кельтум сидела, застыв в той самой позе, в какой он оставил ее. Выжидательно посмотрела на него: лицо ее осунулось, горе и усталость исказили черты. Билл уселся и покачал головой.
- Напрасно потерял время. Полиция взялась и за моих друзей. Жиль был не один. Его пытались заставить завлечь нас в ловушку. Ему удалось предупредить меня. Надеюсь, они не слишком навредят ему. Бедняга был страшно перепуган.
Закусив губу, чтобы не разрыдаться, Кельтум смотрела в землю невидящим взором. Билл дотронулся до ее руки.
- Кельтум, я знаю, что вам это не понравится, но нужно, чтобы вы пошли со мной в гостиницу.
С трудом передвигая ноги, глядя прямо перед собой, она шла рядом с Биллом, пытавшимся поймать такси. Где-то вдали, на юге, завыли сирены. Звук приближался, усиливался. Воздух наполнился жуткой какофонией. На этот день Бухила назначил демонстрацию в одном из безлюдных "спальных" районов, окружавших город. Жара и духота, видно, хорошо подогревали недовольство. Билл мрачно усмехнулся: эта заварушка и вечерний парад, возможно, отвлекут от него солдат ОРБ и полицейских, наводнивших город. По крайней мере до завтра. Уж хотя бы за это следовало возблагодарить Бухилу.
- Слава Богу, гитлеры возникают только один или два раза в столетие. - Президент с лукавой улыбкой оглядел собравшихся. - Мне иногда кажется, что завоевать победу было гораздо легче, чем теперь праздновать ее. Разве не так, Вадон?
- Я буду несказанно счастлив, когда мы сбудем с рук Брукнера, - вскинул голову Вадон. - Честно говоря, пятьдесят лет - очень большой срок. Мы не можем так долго жить прошлым.
- Да, уж вы-то мечтаете об этом, - загоготал Потра.
Вадон пропустил это замечание премьера мимо ушей.
- Могу только сказать, что моему ведомству хватает неотложных дел, а приходится отвлекать такое количество людей и сил на этого гнусного господина Брукнера! Например, Бухила со своей бандой прямо сейчас заварил кашу в Монруже; у меня в городе несколько тысяч человек, но я бессилен справиться с ними! Почему? - с драматическими интонациями в голосе спросил он, повернувшись к президенту и глядя на него в упор. Тот сидел с тонкой улыбкой на лице, прикрыв глаза. - Да потому, что, согласно полученным инструкциям, я почти всех их бросил на охрану парада и для обеспечения безопасности Брукнера. - Он снова помолчал. - И скажу вам вот что, господа. У меня нет ни малейшего желания стать мальчиком для битья из-за того, что может случиться сегодня. Как только кончится это барахтанье в ностальгии, я примусь за Бухилу. Пора его остановить - сейчас, пока он не разнес всю страну в щепки. Мы должны избавиться от него.
- Достаточно, - пробормотал президент. - У вас есть конкретные предложения?
- Конечно, есть. Выслать его в Алжир, пока он не стал тут героем. Вместе со всеми его приспешниками. Возможно, он именно этого и добивается. Знает, что здесь ему в общем-то ничего не светит, вот и оболванивает арабскую молодежь, использует ее в качестве трамплина. На всей этой чепухе он зарабатывает политический авторитет и набивает себе цену. И он добьется своего - в Алжире сейчас такое положение, что он ждет не дождется, когда его пригласят вернуться и вручат ему власть. Его там полюбят за то, что он сумел одурачить нас и поставить Францию в глупое положение. Запомните мои слова, - с пафосом заявил он, тыча пальцем в сидящего президента. - В один прекрасный день, и очень скоро, ваш преемник обменяется рукопожатием за столом переговоров с этим нахальным торговцем наркотиками и назовет его господином президентом. - Он умолк, тяжело дыша.
- Благодарю вас, Вадон, - насмешливо поаплодировал президент, - за блестящее изложение вашего кредо. Еще несколько подобных публичных выступлений, и этим преемником, весьма вероятно, станете вы, а? И все же растолкуйте мне, каким образом вы собираетесь выслать из Франции такое количество людей с французскими паспортами, причем учтите: половина из них родились здесь.
- Силой, - вяло ответил Вадон.
- Блестяще, дорогой мой! Прекрасно! Но почему мы должны останавливаться на команде Бухилы? В наших тюрьмах полно нежелательных элементов, и ваша идея там как нельзя кстати. Насильники, грабители, фальшивомонетчики. Как только найдете страну, которая пожелает забрать у вас всю эту публику, не мешкая сообщите мне. А сейчас нас больше всего интересует обстановка на Елисейских полях. Вы абсолютно уверены, что там не случится никаких неприятностей?
Вадон обменялся взглядами с префектом полиции.
- Присутствующий здесь Кортэн убежден в этом.
Президент уловил в выразительном тоне Вадона чуть заметную интонацию приказа и прищурился.
- Это правда, Кортэн? Там ничего не нужно доделывать?
- Нет, - покачал головой префект. - По-моему, кроме внезапного нападения камикадзе, нам бояться нечего. Охраняемая территория взята в такое плотное кольцо, что туда никто не сможет пронести оружие.
- Даже те пластиковые штучки, которые были украдены?
- Нет, - снова покачал головой Кортэн. - Мы не надеемся на детекторы. Все приглашенные будут тщательно обыскиваться.
Президент кивнул и перевел взгляд с префекта на Вадона, заметив, как судорожно подернулось лицо министра, когда тот улыбкой подтвердил заверения префекта.
- Вы согласны, Вадон? - спросил он, и такое сомнение прозвучало в его голосе, что двое или трое из присутствовавших в комнате чиновников прищурились и пристально вгляделись в его изможденное лицо.
- Да, - кивнул Вадон, лицо его слегка покраснело. - Но как только закончится наше совещание, я поеду туда и еще раз проверю все сам.
- Хорошо. Думаю, мы можем закончить. Благодарю вас, господа, за всю проделанную работу.
Все еще улыбаясь, он ждал, когда все выйдут. Он пробыл на посту президента гораздо дольше, чем следовало бы, с недавних пор ему уже стало трудно выдерживать такую нагрузку. В тридцатые годы, когда Франция была парализована политическими дрязгами, он, будучи еще подростком, наблюдал возвышение Гитлера. После войны, в сороковые и пятидесятые годы, коммунисты, играя на естественной ненависти французов к фашизму, чуть было не пришли к власти. Он был одним из тех, кто воспротивился этому. Францию тогда отвел от края пропасти де Голль, и вот уже треть столетия страна процветала. А теперь вот явился этот Бухила.
Всего лишь за несколько месяцев бывший безработный механик и по совместительству проповедник из Экс-ан-Прованса стал лидером чужеродной нации, которая расползается по Франции, словно раковая опухоль. Это похоже на ночной кошмар, в котором Бухила льет воду на мельницу де Медема. Фундаменталисты открыли перед ним такие перспективы, которые он безуспешно искал треть века. Франция, белая Франция, охвачена страхом, и этот страх вывел де Медема из его двусмысленного положения посмешища-аутсайдера на первый план политической жизни. Его поддерживают теперь около двадцати процентов избирателей, почти столько же набирают основные партии.
Президент вздохнул. Самое неприятное заключалось в том, что он и сам не знал, как надо действовать. Он устал от слов и в глубине души осознавал их тщетность. Люди, которые собирались голосовать за националистов, знали так же хорошо, как и президент, что у де Медема не было никакой программы: он предлагал только один выход, но весьма существенный - во Франции проживало около четырех миллионов арабов, которые, как было известно избирателям де Медема, не надеялись да и не имели никакого желания слиться с французами. И эта пропасть расширялась, арабы отвергали французскую культуру и откликались на призыв Бухилы вернуться к старым исламским обычаям.
Президент подкатил коляску к огромному зеркалу в позолоченной раме, каких было много в кабинете, и пристально всмотрелся в свое отражение. Исхудавшее тело, заострившиеся скулы на изможденном лице, лиловые веки… Ему снова вспомнилось цветущее лицо Вадона, хотя в последнее время он не раз замечал в нем какую-то возбужденность, задерганность, и это озадачивало президента: казалось, Вадон собирался выразить свое несогласие с ним, но не высказываясь прямо, а как-то иначе. В беседах с глазу на глаз или на немноголюдных совещаниях он производил впечатление хвастливого, неуравновешенного, слишком многословного человека, но на телевизионном экране он выглядел уверенным в себе, решительным политиком.
Президент опять вздохнул, отвернулся от зеркала и стал смотреть в окно, на дворцовый сад. Там садовники, согнувшись, неторопливо подстригали кустарники. Он много раз пытался убедить Потра, что Вадона явно недооценивают из-за его тщеславия, что за его внешней шумливостью и хвастовством скрывается умный и проницательный деятель, который стремится к власти с нешуточной страстью. Его участие в Сопротивлении, и в самом деле героическое, казалось теперь карьеристским ходом - словно подросток уже тогда знал, что закладывает фундамент своей будущей карьеры. В его недавних выступлениях чувствовались ум и ловкость. Он был одним из тех немногих политиков, которые сами работали над своими речами. В последнее время он их очень умело сочинял, получались хитроумные призывы к избирателям, которые нутром чувствовали, что де Медем прав, но не могли сами это обосновать.
Президент скривил губы от отвращения. И Вадон, и де Медем не настолько еще безумны, чтобы стать новыми гитлерами, а вот Пиночет - это вполне возможно.
В одном он был уверен: если что-нибудь случится с Брукнером, акции этой парочки подскочат вверх. Он отвернулся от окна, ему вспомнилось неестественно бодрое утверждение Вадона, будто охраняемая территория недоступна для террористов.
- Дай Бог, - прошептал президент, - чтобы ты оказался прав.
23
Кельтум вылезла из такси, остановилась и молча уставилась на вывеску с отбитыми краями, красовавшуюся над парадной дверью гостиницы. Прочитала цветистое название, выведенное наполовину смытым дождями золотом, и сморщилась. Билл расплатился с таксистом, взял ее под руку и быстро повел по тротуару к гостинице. В свободной руке он нес полиэтиленовую сумку с эмблемой универмага, в который зашел по дороге.
Они подошли к лестнице, и Кельтум с насмешливым полупоклоном отошла в сторону, пропуская его вперед. Наверху вещал телевизор, сдерживаемое недоверие слышалось в голосе ведущего викторины, который подзадоривал участника игры и наводил его на правильный ответ. Лишь после того, как игрок, напрягая все свои извилины и с подачи отчаявшегося ведущего, наконец-то промямлил правильный ответ, администратор соизволил поднять глаза. На лице его играла улыбка, он радовался еще одной победе маленького человека. При виде Кельтум, нерешительно стоявшей в дверях позади Билла, его улыбка исчезла, злобно прищурившиеся глаза перебегали с Кельтум на Билла и обратно. Билл посмотрел на него с той улыбкой, какой мужчины обычно обмениваются в подобных ситуациях, - чуточку примирительной, чуточку бесшабашной, чуточку изумленной от собственной смелости, - и протянул руку за ключом от своей комнаты.
- Полчаса. Не больше, - прорычал администратор, швырнув ключ на стойку.
- Позвольте ей побыть у меня немного дольше! - Билл взял ключ и показал администратору две стофранковые бумажки. - Это моя подруга.
К его удивлению, администратор даже не посмотрел на деньги, вскинул голову и отвернулся к телевизору.
- Заберите это, - угрюмо пробормотал он. - Все в порядке. Только чтобы в десять часов ее здесь не было! - Он обернулся, смерил взглядом Кельтум и, игнорируя Билла, сказал ей: - Не смейте оставаться на всю ночь, сколько бы он ни обещал заплатить! До десяти часов - или я сам поднимусь наверх и выброшу вас обоих на улицу. Нам и так хватает неприятностей с полицией. - Глядя куда-то поверх головы администратора, словно стыдясь встретиться с ним взглядом, Билл взял ключ и направился к лестнице, кивком приглашая Кельтум следовать за ним. Когда она проходила мимо стойки, администратор снова оглядел ее с ног до головы. - Вы новенькая? Надо, чтобы кто-нибудь показал вам все ходы и выходы, а то можете нарваться на неприятности. - Она кивнула, одарила его мимолетной, двусмысленной улыбкой и исчезла вслед за Биллом.
Они оба не проронили ни слова, пока не оказались в комнате. Билл захлопнул дверь.
- Господи, - выдохнула Кельтум, остановившись на пороге.
Билл запер дверь, повернулся к ней и спросил улыбаясь:
- Ну как, нравится вам здесь?
Она не ответила, оглядела комнату, остановила взгляд на покрытой толстым слоем грязи газовой горелке. Странное выражение появилось на ее лице - скорее потрясение, чем омерзение. И еще что-то было в ее глазах, когда она взглянула на Билла и покачала головой.
- Ужасно. Грязь! - Она беспомощно развела руками. - Не понимаю, как можно еще и брать деньги за это? Этот человек, там, внизу, он хозяин?
Он рассмеялся, очень сдержанно. Только теперь до него дошло, что за непонятное выражение возникло на ее лице. Стыд - вот что это было. Стыд, что хозяином такого убожества мог быть араб.
- Сомневаюсь. Скорее всего, его просто наняли, и он рад двум тысячам франков в месяц и крыше над головой. А у хозяина есть, наверное, еще полдюжины таких ночлежек. В Нью-Йорке я видел местечки и похуже, а здесь по крайней мере есть простыни! - Внезапно улыбка на лице Билла сменилась выражением ужаса. - Да что с вами?
Она подняла покрасневшие от слез глаза, лицо стало мертвенно бледным, она дышала тяжело и хрипло. Вдруг хлынули слезы, они сопровождались непрерывными пронзительными стонами. Он испугался и схватил ее за плечи.
- Кельтум! Перестаньте! Пожалуйста!
Тревожно взглянув на дверь, он зажал ей рот ладонью.
- Прекратите, пожалуйста! Эти стены слишком тонкие.
Из ее горла еще вырывались приглушенные звуки. Она задрожала, дрожь становилась сильнее и сильнее, охватила все тело, ее трясло, и она никак не могла успокоиться. Билл прижал ее к груди, рукой зажимая рот, его резкие, даже грубые движения смягчились, стали нежными.
- Пожалуйста, успокойтесь, - шептал он. - Я понимаю, какой все это ужас для вас, но потерпите еще немного, пожалуйста!
Стоны сменились всхлипываниями. Он осторожно отвел руку от ее губ, обнял за талию и крепче прижал к себе. Она проплакала еще несколько минут, тихо всхлипывая, все ее тело трепетало, потом медленно подняла руки, положила их вначале ему на пояс, потом они скользнули по его спине и медленно обвились вокруг шеи. Какое-то время они стояли так, обнявшись, наконец Кельтум успокоилась.
- Бедная мама, - проговорила она. Ее губы были прижаты к его груди, поэтому слова звучали глухо. Когда она подняла голову, Билл заглянул в ее блестящие, измученные глаза. - Это невыносимо для нее - оставаться там одной. Я должна найти выход из этого… этого кошмара! Слишком много на нее всего навалилось.