- Нет! И слушать не желаю это! Вы не имеете права… Имам не такой, как… - она захлебнулась от возмущения. Билл жестом попросил ее сесть.
- Прошу прощения, Кельтум. Я сказал глупость. Забудьте об этом. Расскажите мне, пожалуйста, все, что вы знаете о Вадоне. Как будто я прежде никогда не бывал в Париже. Предположим, я ничего о нем не знаю.
Она развела руками, надула щеки, и это вышло так по-французски и так не вязалось с ее внешним видом, что Билл с трудом сдержал улыбку.
- Вот уже год или около того он возглавляет Министерство внутренних дел. И кроме того, лидер собственной партии. Партия эта крайне правая, но я не могу вам точно сказать, чего они добиваются. Не говоря уже о самом Вадоне. Это типично для здешних прогнивших политиков, - прибавила она и снова рассердилась. - Никаких идей и в помине нет, есть одни только персоны. И лозунги. Никаких мыслей из-за…
Глаза Билла скользнули по ее платку и халату.
- Вот как. Продолжайте.
Девушка не уловила легкой иронии в его интонации и была разочарована, видя, что он и не собирается возражать.
- У него есть единомышленники, мэры больших городов. Он заправляет в Нарбонне и еще где-то. Это его основная опора, и мэры там всесильны, - многозначительно проговорила она, совершенно упустив из виду, что он неплохо знаком с внутренними проблемами Франции. - У них огромные средства, которые позволяют контролировать частные фирмы, кажется, вы так это называете.
- А как вы это называете?
- Коррупцией. Как только они решают заполучить какой-нибудь государственный пост, они приводят в действие все старые связи. Своих депутатов, а их совсем немного, они используют как марионеток. Эти господа, едва лишь их набирается дюжина или около того, образуют фракцию, придумывают ей какое-нибудь нелепое название и продаются подороже любой партии.
- И это все, что говорят о Вадоне? Он производит более солидное впечатление.
- Вы имеете в виду - по телевизору? - фыркнула Кельтум. - О да! Там он гигант. Он умеет показать себя и произнести красивую речь. А его рассказы о героическом участии в Сопротивлении! Он никак не хочет, чтобы мы забыли об этом, - прибавила она с ироническим смешком.
- Вы не верите этому?
- Да разве есть хоть один французский политик его возраста, который бы не был героем Сопротивления? - рассмеялась Кельтум. - У нас столько лидеров были "героями Сопротивления", что просто не понятно, зачем вообще понадобились союзники. Они могли бы одними своими языками вышвырнуть немцев!
Билл расхохотался.
- Вы не знаете, сколько ему лет?
- Точно не знаю, но что-то около семидесяти.
- Когда Ахмед на его глазах выбросился из окна, как он среагировал на это?
- Для публики? А как, по-вашему, он должен был повести себя? Вы воображаете, что этот случай на что-то повлияет? - Она подождала, пока он не кивнул. - По всему видно, что у него отличные шансы стать следующим президентом. И поэтому, разумеется, он заявил, что очень плохо знал Ахмеда.
- И публика проглотила это?
- А почему бы и нет? - пожала она плечами. - Может быть, он и не лгал. Это Ахмед говорил, что хорошо знаком с ним. Вот и все, что мне известно наверное.
- Вы верите словам Ахмеда?
- Да, - закусив губу, сухо ответила она.
- И никто не опроверг версию Вадона?
- Опровергнуть Вадона? - вскинула голову Кельтум. - Он же министр внутренних дел, и полиция подчиняется ему. Поймите это ради Бога. Ахмед покончил жизнь самоубийством в присутствии свидетелей. Кто из полицейских осмелится причинять неприятности Вадону? В конце концов, - с горечью продолжала она, - Ахмед всего лишь араб! - и неожиданно разрыдалась.
Билл протянул руку через стол и накрыл ею руку девушки. Она ее не отдернула - уже какой-то прогресс.
- Простите меня, Кельтум, за назойливость и неумелость, но я ведь торговец произведениями искусства, а не детектив. И я не занимался ничем подобным после демобилизации. Мне действительно нужна ваша помощь. Посоветуйте, как мне связаться с Вадоном. У вас есть номер его телефона? А полиция? Они-то ведь по крайней мере расследовали это дело. Только бы убедиться, что там были свидетели. Кому было поручено расследование? Вас допрашивал кто-нибудь из полиции? Они представились вам? Показали свои удостоверения личности?
Она с трудом подавила рыдания, выпрямилась на стуле, отдернула руку. Потом утвердительно кивнула и вытерла слезы.
- Полицейский показал нам удостоверение личности. И у меня есть номер телефона Вадона.
У Билла брови поползли вверх: он не ожидал, что отпадет необходимость самому искать все это. Перехватив его взгляд, Кельтум презрительно рассмеялась.
- Министр позвонил нам по телефону. После несчастья с Ахмедом. Он хотел выразить нам свои соболезнования! - Она произнесла последнее слово с таким отвращением, будто одно лишь его звучание пачкало ее.
- И это все?
- Не знаю. С ним разговаривала мама, а вам ее французский язык известен. Но она догадалась записать номер его телефона. Я думаю, он рассчитывал, что мы позвоним ему.
- Я начинаю восхищаться Вадоном, - рассмеялся Билл. - В душе он относится к вам как к ничтожным арабам, но ни на мгновение не забывает, что вы еще и избиратели. Вы ему звонили?
- Нет, - покачала она головой. - А вот он звонил. Несколько раз.
- В самом деле? - подался вперед Билл. - И что же он сказал?
- Ничего. Он представился, и я сразу повесила трубку.
7
Все еще бледный, несмотря на загар, крепко сжав губы, Кристиан Вадон прошествовал через приемную в свой кабинет. Не проронив ни слова, даже не взглянув на секретаршу и на начальника канцелярии, сидевшего на краю ее стола и беспечно болтавшего с ней. Весело подмигнув секретарше, начальник канцелярии поднялся и последовал за Вадоном в его просторный, элегантно обставленный кабинет.
- Совещание было тяжелым, министр? - плотно прикрыв за собой дверь, томно спросил он.
Вадон стоял у письменного стола, уставившись на каштаны и безукоризненно подстриженные лужайки в министерском парке.
- Подонок он! - наконец проговорил министр, отвечая скорее собственным мыслям, а не помощнику. - Обращается со мной как с ребенком!
- Президент? - протяжно вопросил начальник канцелярии.
- Да! Президент! - прошипел Вадон, отвернувшись от окна. Его яростный взгляд обжигал лицо собеседника, стирая остатки иронии на нем. - Он говорил со мной так, словно я во время войны сотрудничал с немцами и был у них на посылках. Нечего мне перед ним оправдываться, ни перед ним, ни перед кем другим. - Он помолчал, тяжело дыша. - Он еще не знает, с кем имеет дело. - Вадон отвел глаза от помощника. - И никто из вас не знает, - шепотом прибавил он и уселся за свой роскошный стол. - Вы разговаривали с послом? - неожиданно спросил он.
- Ничем не могу порадовать вас, министр, - скривился помощник, садясь на стул. - Они отказываются от серьезных объяснений.
- Тьфу! - Вадон вскочил и снова уставился в окно. Его подвижное лицо подергивалось от злости. - Это на руку президенту. Ему только и нужно, чтобы из меня сделали дурака.
Помощник откинулся на спинку стула, скрестил ноги.
- Это выглядит нечестно с их стороны, - задумчиво проговорил он. - Если израильтяне не захотят объясниться с нами, то я понятия не имею, что нам делать. Возможно, он попытается договориться с ними.
Вадон со смешком отвернулся от окна.
- Да! И как вы могли вообразить себе такое? - Он снова сел за стол, положил холеные руки на чистый лист бумаги. - Да он уже считает чуть ли не ниже своего достоинства уговаривать премьер-министра. Что уж там какой-то посол…
Помощник подобострастно ухмыльнулся.
- Это чтобы все думали, будто парень уж очень старается, - растягивая слова, проговорил он. - И его предшественники были такие же. Все они одним миром мазаны.
- Тсс! - поджал губы Вадон и погрозил ему пальцем. - Люди еще примут вас за расиста. Разве вы не знаете, что израильтяне - наши друзья? Поговорю-ка я с ним сам, - прибавил он с явным отвращением. - Пусть телефонистка соединит меня.
Полминуты спустя тихо заурчал один из многочисленных телефонов. Вадон взял трубку, и тотчас же его мрачность сменилась широкой улыбкой.
- Посол? - сердечно проворковал он. - Как поживаете?
- Отлично. Чем могу служить?
Холодность посла моментально стерла улыбку с лица Вадона.
- Я только что от президента. Он очень хочет знать… э-э… намерения премьер-министра. - Посол не проявил никакого желания прервать затянувшуюся паузу. Вадон сглотнул. Этот подонок всегда ставил его в неудобное положение. - Поймите, президент очень желает, чтобы мы с вами пришли к окончательному решению вопроса относительно безопасности, - продолжал он, взяв верный тон. - Следовательно, мне… э-э… необходимо знать его намерения. Когда он прибудет, как нам доставить его в хорошо охраняемую резиденцию и так далее. В конце концов, - прибавил он с притворной сердечностью, - премьер-министр Брукнер для нас - одна из важнейших персон.
- А для нас он - самая важная персона, - спокойно возразил посол. - Пожалуйста, делайте все приготовления, какие считаете нужными. И сообщите нам, где находится эта резиденция и когда вы его ожидаете. А мы сами доставим его туда. Гарантирую вам это.
Свободная рука Вадона судорожно сжалась в кулак.
- Послушайте, посол, так дело не пойдет. Ваш премьер-министр будет нашим гостем, и мы несем ответственность за его безопасность в течение всего пребывания у нас. И поэтому мы должны знать его намерения и маршруты. Я настаиваю на этом по поручению президента, - повысил он голос.
- Не беспокойтесь. Брукнер непосредственно свяжется с президентом. Они старые друзья, и я уверен, что президент поймет нас.
- Но это же абсурд! - грохнул кулаком по столу Вадон. - Это невозможно! Как мы сможем обеспечить его безопасность, если понятия не имеем, куда он прибудет и когда? Нужно организовать встречу в аэропорту.
- Ничего не нужно организовывать, - не повышая голоса, возразил посол. - Поверьте мне на слово, министр. Пообещайте только, что в указанное нами время и место вы подадите вертолет. А остальное мы берем на себя.
- Это совершенно неприемлемо! Немыслимо! - Вадон так сжал телефонную трубку, что побелели костяшки пальцев. - Уж не хотите ли вы сказать, что мы не способны…
- Обеспечить порядок? - прервал посол. Голос его звучал спокойно, но твердо. - Послушайте, министр, позвольте мне кое-что вам напомнить. За последние семь недель произошло двадцать шесть серьезных антиеврейских провокаций. Осквернялись могилы, поджигались магазины, разрушена дижонская синагога. Только за последнюю неделю неофашисты напали на три семьи в их собственных домах. А полиция, за работу которой вы, министр, отвечаете, бездействовала.
- Хватит! - вскочил Вадон. - Не желаю выслушивать ваши оскорбления. Вас еще на свете не было, когда я боролся с нацистами, не щадя своей жизни! Это были нападения на французских граждан на французской земле, посол. Вас это не касается. И полиция выполняет свой долг.
- Все это вздор, министр, - отрывисто произнес посол. - Не тратьте на меня своих пламенных речей. Нам всегда будет дело до евреев, оскорбляемых фашистами, и вы в вашем возрасте отлично знаете причину этого. А теперь вернемся к нашему нерешенному вопросу. Ведь мы же говорили о Данииле Брукнере? Так? О том самом, который отдал приказ о вооруженном нападении на Газу.
- Некоторые утверждают, что там была устроена резня, - возразил Вадон с легкой усмешкой в голосе.
- Как бы это ни называли, - ледяным тоном процедил посол, - там погиб девяносто один палестинец. Таковы факты. И для подавляющего большинства арабов Брукнер - дьявол во плоти. Они ненавидят его так, как никакого другого еврея. Его голова оценена в два миллиона долларов. И сейчас во Франции фанатиков-фундаменталистов не меньше, чем в Египте. - Посол вздохнул и продолжил примирительным тоном: - Послушайте, министр, мы не желаем ссориться ни с вами, ни с вашим правительством. Все очень просто. В вашей стране происходят события, которые нам с вами не понять и не обуздать. И пока все это продолжается, мы намерены обеспечивать свою безопасность так, как сами считаем нужным. Или вы соглашаетесь с нами, или пусть ваш президент празднует победу над нацистами без Дана Брукнера. Так и скажите ему. Я ясно выразился?
Менее часа спустя черный министерский "пежо" въехал в подземный гараж небоскреба на Монпарнасе, остановился у пустого сектора, огороженного рядом конусов. Вадон быстро пересек незанятое машинами пространство и подошел к двери, по обеим сторонам которой стояли два солдата ОРБ с автоматами на груди. Министр не ответил на их приветствие: он был слишком занят. Просунул пластмассовую карточку в щель, и перед ним раздвинулись двери специального лифта.
Прямо из кабины он шагнул в просторную приемную штаб-квартиры своей партии, буркнул нечто приветственное секретарше, быстро прошел мимо энергичных молодых мужчин и женщин, нещадно эксплуатировавших телефоны и компьютеры, толкнул обитую кожей дверь и вошел в свой кабинет. На огромном письменном столе не было ничего, кроме чистого листа бумаги и трех телефонов. За столом - огромное, почти во всю стену, окно. Если присмотреться внимательно, то можно было заметить вертикальные линии под недавно вставленным армированным стеклом. Между прозрачными слоями была проложена броня. Он настоял на этой дополнительной мере предосторожности, чтобы больше никто не смог выброситься в это окно. Министр сел за стол и нажал на кнопку телефона внутренней связи.
- Мадам Боде, - отрывисто проговорил он. - Зайдите ко мне, пожалуйста.
Секретарша, холеная дама лет под сорок, закрыла за собой обитую дверь, заглушавшую обычный для приемной шум, и в нерешительности остановилась. Вадон одарил ее безразличной улыбкой и нетерпеливо показал на стул.
- Садитесь, мадам. И продолжим, пожалуйста.
Его отрывистый, властный голос никак не гармонировал с быстрыми движениями пальцев, вертевших массивное золотое кольцо-печатку на левой руке.
Секретарша села, плотно сжав колени, надела очки, висевшие у нее на шее на золотой цепочке, и положила перед собой раскрытую папку.
- Обычные звонки, как мне кажется.
Она читала список, водя по бумаге тонким золотым карандашиком, Вадон бесстрастно слушал, никак не реагируя на имена просителей, поздравителей и другой мелкой сошки. Вдруг он прекратил играть кольцом.
- Кто-кто?
Мадам Боде испуганно взглянула на него сквозь очки.
- Некий господин Дюваль, господин министр.
- Слышал. Американец?
Секретарша нахмурилась, безнадежно пытаясь воскресить в памяти звучание голоса.
- Сомневаюсь. Он говорил на безупречном французском.
- Так что же он сказал на своем безупречном французском? - сердито осведомился Вадон.
Она заглянула в свои записи. Казалось, ее охватила паника.
- В сущности, ничего, господин министр. Оставил свое имя и номер телефона. Хочет поговорить с вами лично. - Она растерянно улыбнулась. - Я сделала что-то не так?
- И это все, что он сказал? - проигнорировал ее вопрос Вадон.
Секретарша смотрела на него расширившимися от удивления глазами. Какое-то странное беспокойство появилось в его поведении.
- Да, господин министр. Я попыталась узнать, какое у него к вам дело. А он просто…
- Вы записали номер его телефона? - прервал он ее и нетерпеливо протянул руку.
Секретарша быстро написала номер на чистом листе бумаги и сунула его в протянутую руку.
- Я совершила ошибку, господин министр? Он из тех людей, которых я должна знать?
Он помолчал несколько мгновений, изучая цифры номера, потом покачал головой и положил бумагу в ящик.
- Не думаю, моя милочка, - произнес он отрешенно. - Продолжайте, пожалуйста.
Она облегченно вздохнула и продолжила чтение. Вадон сидел, опустив подбородок на грудь, пальцы его правой руки судорожно вертели кольцо-печатку. Внезапно он прервал чтение.
- Спасибо, мадам Боде. На этом закончим. - Она взглянула на него - недоуменно и растерянно. - Вы меня слышали? Все! Можете идти.
Женщина собрала документы и поспешила выйти из кабинета, мертвенно бледная, закусив верхнюю губу, чтобы не расплакаться.
Лишь только за ней закрылась дверь, Вадон уронил голову на руки. Так он и просидел больше минуты, массируя веки кончиками пальцев. Потом глубоко вдохнул, набрав полную грудь воздуха, и набрал номер.
- Господин Дюваль? - голос его источал любезность. - Звонит Кристиан Вадон. - Услышав это имя, Билл торжествующе выбросил сжатый кулак вверх. Его звонок Вадону был авантюрой, и он умышленно не упомянул имени Бенгана. По правде говоря, было очень сомнительно, чтобы человек, занимавший такое высокое положение в обществе, как Вадон, ответил на звонок незнакомца. И вот вам пожалуйста! Ответил! Не секретарь, не помощник, а сам министр. Лично. Значит, он, Билл, не такой уж ему незнакомец. - Моя секретарша сообщила мне, что вы желаете поговорить со мной, - продолжал Вадон. - Возможно, мы с вами знакомы?
Билл ухмыльнулся. Чтобы не дать разгореться скандалу и прикрыть свои тылы, министр внутренних дел, возможно, приказал записывать телефонные разговоры. Обычная практика. Он, наверное, прочитал запись его разговора с Кельтум, когда она звонила ему в Нью-Йорк, да и всех прочих разговоров.
- Я хочу побеседовать с вами, но совершенно не уверен, знаете ли вы меня. Может быть, и знаете.
- Вот как? Мне кажется, у вас ко мне какая-то просьба. Так что же вы хотите мне сказать? Что я могу для вас сделать?
Безупречная любезность, непринужденность человека, выбирающего, с кем ему разговаривать и когда. И все же Билл уловил в последнем вопросе тщательно замаскированное отвращение, даже ненависть, словно одна лишь мысль о том, что он хотел что-то сделать для Билла, лежала где-то далеко за пределами его воображения.
Билл снова улыбнулся про себя.
- Вы попали в самую точку. Я хотел бы встретиться и поговорить с вами.
- В самом деле? Прошу прощения, что повторяюсь, но вы сами признались, что мы с вами как будто не знакомы. Могу ли я спросить, о чем мы с вами будем разговаривать?
- Об одном нашем общем друге.
- Разве у нас есть общие друзья?
- Есть. Ахмед Бенгана. - Интересно, как он среагирует? Вадон промолчал. Тогда Билл снова заговорил. - Семья Ахмеда попросила меня побеседовать с его друзьями. Они думают, что это поможет им понять, почему он погиб.
- Вам сказали, что я был другом этого… э-э… Бенгана? - Голос Вадона звучал насмешливо и недоверчиво.
- Мне говорили, что вы знали его. Да и он сам вполне определенно заявлял, что был знаком с вами.
- Понимаю, - медленно произнес Вадон. - Как, кажется, многие-многие другие. Тем не менее это далеко не всегда соответствует действительности.
- Но в случае с Ахмедом это была правда. Разве не так? - Любезность в голосе Билла уступила место жесткости. - Послушайте, отец Ахмеда при смерти. Ему осталось жить от силы две недели. Он должен узнать правду о случившемся. И я хочу, чтобы вы уделили мне пятнадцать минут вашего времени. И больше ничего.
- Мммм, да. Боюсь, что многие этого хотят. А вы и так уже отняли у меня целых пять минут. Большинство просителей и мечтать об этом не могут.