- Мне всё равно, - улыбнулся он впервые за вечер. - Я не боюсь заразиться. Мне ничего не будет, я уверен, потому что я люблю тебя. Потому что с тобой ко мне вернулась моя юность, всё самое лучшее, что было в моей жизни. И даже если ты не останешься со мной, а я знаю, что не останешься, - Шахриар накрыл губы Джин ладонью, упреждая возможные возражения либо оправдания, - жить с женой я всё равно уже не смогу. После того, что я пережил здесь, в этой комнате, с тобой, я не смогу уже любить её. Конечно, я не стал ей писать, что полюбил другую женщину, но это так и есть. - Он ласково провел рукой по длинным, разметавшимся по подушке волосам Джин и вдруг вздрогнул и резко отдернул руку - между его пальцами осталась висеть, покачиваясь, целая прядь. - Аматула, - испуганно воззрился Шахриар на Джин, - неужели всё так серьезно?
- Радиационное заражение не бывает несерьезным, - ответила Джин довольно спокойно, несмотря на вмиг участившееся сердцебиение: она и сама не ожидала, что болезнь будет прогрессировать столь стремительно. - И потеря волос - неприятная неизбежность. Так что у тебя есть повод поблагодарить свое начальство за своевременный перевод на другой объект: теперь ты по крайней мере не увидишь меня совершенно лысой. - Она старалась говорить в шутливом тоне, но в душе ощущала ни с чем не сравнимый ужас: ей впервые стало реально страшно за свою жизнь.
- Это потому, что из-за меня ты вовремя не приняла лекарство?
- Отчасти и по этой причине, - не стала отрицать Джин. - Но еще и потому, что помимо приема нужных лекарств мне необходимы и другие процедуры - от переливания крови и введения препаратов, стимулирующих рост и размножение клеток, до пересадки костного мозга. Думаю, всё это мне предстоит пережить в ближайшем будущем, раз терапия, проводимая сейчас, не помогает, и процесс продолжает развиваться. Ну, а если уж вообще ничего не поможет - что, кстати, тоже вполне ожидаемо, - я, как несчастный Эбаде, превращусь в ядерную головешку, и меня отправят в цинковом гробу домой, во Францию. А может, и просто закопают здесь, как закопали тех больных, которых можно было спасти, но которых умертвили сегодня ваши врачи…
- Я не верю, что доза, которую ты получила от каких-то нескольких волосков Эбаде, может привести к таким последствиям! - Шахриар прижал здоровую руку Джин к своей груди; она видела, что её рассказ напугал его не на шутку.
- Любая доза радиации опасна, - возразила Джин, решительно высвободив руку. - Если полоний попал в кровь, надо очень постараться, чтобы вывести его оттуда. Далеко не всегда, поверь, это удается. К тому же если даже я излечусь сейчас, не факт, что не заболею лейкемией через несколько лет. И если ты и впредь будешь проявлять легкомыслие и продолжать навещать меня без защитного костюма, такая же участь постигнет и тебя, учти это. Кто тогда вырастит твоих сыновей, Шахриар?
- У меня много родни, без присмотра не останутся.
- Что ж, тогда остается уповать лишь на то, что завтра ты уедешь… - Джин отвернулась к окну, чтобы он не прочитал в её глазах сожаления по поводу скорой разлуки.
- На самом деле я пришел сказать тебе, что отказался от перевода, - признался он неожиданно. - И даже готов остаться в прежнем звании.
- Отказался?! - вновь повернулась к нему Джин. - А как же… дом для жены?
- Одно другому не метает, - пожал плечами Шахриар. - Обещание я сдержу: собственный дом у нее будет. Просто, возможно, ей придется подождать чуть дольше, а мне - какое-то время пожить чуть скромнее.
- Но почему ты решил отказаться от перевода на другой объект и, соответственно, от повышения по службе?! Надеюсь, такая жертва принесена не ради меня? Ведь я же честно предупредила, что никогда не останусь в Иране. - Джин попыталась поймать его взгляд, её веки дергались от волнения.
- Ради того, чтобы быть честным с самим собой, - твердо ответил Лахути, к сам открыто посмотрел ей в глаза. - Я не хочу больше жить так, как жил раньше, но и изменить ничего не могу. Разве что развестись с женой. Это оказалось проще, чем я думал. А вот с работой сложнее. Потому что я не умею делать ничего другого, кроме как служить в контрразведке. В университете я не доучился, диплом архитектора не получил, по специальности никогда толком не работал - ни одного здания, как мечтал когда-то, так и не построил. Так что придется мне служить в Корпусе стражей вплоть до самой отставки. Но зато хотя бы дома, наедине с собой, я теперь буду спокоен. Буду знать, что никого не обманываю. Знаешь, Аматула, а я ведь даже чуть-чуть завидую Нассири, - грустно улыбнулся он. - Ты теперь наверняка заберешь его с собой, он обоснуется в какой-нибудь французской клинике, ваш Красный Крест окажет ему всяческую поддержку, и у Сухраба начнется совсем другая жизнь. А я, не имея ни одной приличной мирной профессии, не нужен никакой другой стране, кроме своей. Поэтому мне придется остаться здесь и довольствоваться одними лишь воспоминаниями о тебе. И мысленно благодарить тебя за то, что хотя бы раз ты позволила мне себя любить…
Джин вздрогнула и инстинктивно, забыв о болезни, сжала пальцы поврежденной руки, но, тотчас почувствовав резкую боль, поморщилась, с трудом подавив стон.
- Ты бы тоже хотел отправиться со мной во Францию? - спросила тихо.
- Нет, - отрицательно покачал головой Шахриар. - Сухрабу проще: он врач, и его клятва - лечить людей в любых обстоятельствах - во всех странах мира звучит одинаково. Я же - офицер контрразведки и присягал на верность своей стране и своему народу. Нет, Аматула, я никуда отсюда не уеду. С моей стороны это было бы предательством. А я не хочу становиться предателем. Даже ради того, чтобы, всегда быть рядом с любимой женщиной. К тому же я знаю, что на Западе к перебежчикам относятся крайне негативно. Так что лучше уж я останусь в Иране. Но буду помнить тебя всю жизнь, обещаю. Никто не сможет мне тебя заменить.
От волнения у Джин запершило в горле, и она, закашлявшись, поднесла забинтованную ладонь ко рту. Шахриар осторожно припал к повязке губами.
- Шахриар! Что ты делаешь?! - чересчур резко высвободив руку, Джин снова ощутила острую боль. И еще ей вдруг подумалось, что Лахути делает это намеренно - чтобы заразиться и, возможно, умереть. Из-за безысходности, например… От таких мыслей Джин стало не по себе. Сначала её обожгло чувство вины за то, что она невольно разбила ему сердце, а потом - чувство стыда за то, что обманывала и продолжает обманывать. - Умоляю тебя, Шахриар, - попросила жалобно, - не прикасайся ко мне! Это опасно!
- А я и хочу заболеть, чтобы разделить с тобой всё. - ("О боже, значит, я все-таки не ошиблась!") - Не только счастье, равного которому я не испытывал никогда и ни с кем прежде, но и страдания. Я готов принять все твои мучения на себя.
- Это просто безумие, Шахриар! Ты пугаешь меня! - отстранилась от него Джин. И спросила, желая поскорее сменить тему: - Кстати, а ты уже сообщил командованию, что собираешься отказаться от назначения?
- Нет еще, - признался капитан. - Но рапорт уже приготовил и готов выслать в Тегеран в любой момент. Просто решил сначала спросить у тебя: хочешь ли ты, чтобы я остался рядом с тобой хотя бы до твоего отъезда отсюда? Если не хочешь, я не стану отправлять рапорт и сразу уеду.
- Ты предлагаешь мне сделать выбор за тебя?
- Просто скажи, что думаешь. Не бойся сказать правду. Ответь как женщина, а не как агент западных спецслужб.
Последняя фраза Шахриара заставила Джин буквально оцепенеть от неожиданности.
- Почему ты назвал меня "агентом западных спецслужб"? - спросила она нарочито равнодушно после довольно продолжительной паузы.
- Ты не тот человек, за которого себя выдаешь, и я уже говорил тебе об этом. И ты не просто врач. Поневоле наблюдая за тобой, я пришел к выводу, что ты имеешь отношение к западным спецслужбам. Скорее всего к американским, - добавил он невозмутимо.
- На чем основан твой вывод? - заинтриговано вскинула брови Джин.
- О, исходных данных у меня набралось много, - улыбнулся Шахриар. - И то, как ты сумела организовать передачу образцов полония своему руководству, и то, как ты поддерживаешь с ним связь. У тебя есть секретные каналы, Аматула, и мы, безусловно, могли бы обнаружить их, если бы Тегеран принял решение пойти на открытый конфликт. Но мы пока не готовы к такому конфликту - поддержка международных союзников очень важна для нас сейчас. Однако всё это политика, а я спрашиваю тебя как женщину: ты хочешь, чтобы я остался здесь с тобой? Или теперь, когда я признался, что догадался о твоей двойной игре, ты предпочтешь поскорее избавиться от меня, от моего нежелательного постоянного присутствия рядом? Скажи правду, я не обижусь. И еще, пожалуйста, назови мне свое настоящее имя. Не хочу узнать имя женщины, которую люблю, от своих тегеранских начальников.
Джин снова оторопела и несколько мгновений молчала, глядя перед собой. Столь открытого призыва к откровенности она не ожидала. Да и кто бы позволил ей быть откровенной? Каким бы метаморфозам ни подвергались её чувства, она должна всячески поддерживать и охранять свою легенду. Разумеется, Джин никоим образом не считала признания Шахриара провокацией: никакой контрразведчик-провокатор, будь он хоть трижды законопослушным и исполнительным, не стал бы целовать зараженную радиацией женщину, рискуя навлечь на себя аналогичное заболевание. Всегда можно найти жесты попроще - пусть менее убедительные, зато не столь опасные. Поцелуй же Шахриара, связанный со смертельным риском для жизни, окончательно убедил Джин в искренности его чувств к ней.
Слова и поступки капитана Лахути не могли оставить Джин равнодушной. Признаться, она не ожидала, что он может так сильно в нее влюбиться. Чай, не юноша давно. Не двадцать и даже не тридцать лет, а целых сорок семь уже, и виски почти седые… Что это? Бес в ребро? Кризис среднего возраста? Воспоминание о молодости? Тоска о той первой, очень давней любви, с которой пришлось расстаться из-за революции? Или все-таки это она сама, даже не заметив, разожгла в нем пламя любви, которое теперь не знает, как затушить? И ведь если разрешит ему сейчас остаться с ней, это пламя точно погасить не удастся - оно будет разгораться с каждым днем всё ярче. Значит, нужно расстаться.
Расстаться?! Джин вдруг с удивлением осознала, что совершенно не хочет, чтобы Шахриар исчез из её жизни. О, никакое тегеранское руководство, даже самое сверхгениальное, не смогло бы придумать такой капкан! Не смогло бы столь хитроумно раскинуть любовную сеть, ибо рациональному мышлению подобное действо не подвластно. Так можно запутаться только лично и добровольно, собственными душой и сердцем. Зачем, ну зачем она согласилась на близость с Шахриаром здесь, в этой комнате, совсем недавно? От этой близости его страсть лишь сильнее разгорелась. Джин-то надеялась, что он, удовлетворившись побочной любовной интрижкой, успокоится и снова вернется к жене и семье, однако ошиблась. Лахути оказался честнее и благороднее, чем она ожидала. Но именно из-за этих своих честности и благородства он теперь не станет закрывать глаза на её шпионскую деятельность. Он никогда не предаст свою страну. Да и было бы странно, если бы такой человек, как он, мог предать…
- Я не доложил руководству о своих подозрениях насчет тебя. - Он словно прочитал её мысли.
Пауза явно затянулась.
- Почему? - спросила Джин, не подняв головы и по-прежнему глядя перед собой.
- Потому что знаю, что за этим последует. Они возьмут тебя в разработку и рано или поздно докопаются до твоей истинной сути. И если выяснится, что ты не полуфранцуженка-полуарабка Аматула Байян, а, не приведи Аллах, американка или англичанка, никакой Красный Крест тебе не поможет. Наоборот, репутация международной гуманитарной организации сильно пострадает, если вдруг обнаружится, что она служит крышей иностранным разведчикам. Не думаю, что твои руководители в Женеве очень обрадуются такому факту. Впрочем, мне нет никакого дела ни до твоих руководителей, ни до репутации Красного Креста, - устало поморщился Шахриар. - Мне есть дело только до тебя. Я хочу, чтобы ты как можно дольше оставалась со мной. - Джин подняла на него глаза и столкнулась с его честным, проникновенным взглядом. - По сути, мне даже все равно, как тебя зовут по-настоящему и на кого ты работаешь, - усмехнулся он. - Я просто хочу, чтобы ты была здорова и чтобы я имел возможность любить тебя хотя бы изредка. Как тогда, несколько ночей назад, помнишь? И чтобы когда-нибудь ты родила мне сына. Или дочь, я согласен.
Джин прятала свою растерянность за неподвижностью и маской непроницаемости. Солнечный свет, проникая сквозь матерчатые полосы жалюзи, скользил светлыми перламутровыми пятнами по осунувшимся от болезни щекам, и внутреннее волнение выдавали только нервно подрагивающие ресницы. Шахриар ласково взял её за плечи, и Джин инстинктивно подалась к нему, еще даже не понимая, чего он хочет. Она видела сейчас перед собой только его блестящие темные глаза и побледневшие от напряжения скулы.
- Отпусти меня! - взмолилась Джин чуть слышно. - Неужели ты не понимаешь, что близость со мной смертельно опасна для тебя?! Я не шучу, Шахриар!
- Если ты умрешь, зачем тогда жить мне? - Джин едва не лишилась чувств от интонации, с которой он задал свой вопрос. - Если ты, к примеру, уедешь, я смогу писать тебе письма и звонить по телефону. Смогу даже, в конце концов, уйти в отставку и поехать к тебе, снова увидеть тебя… Но если ты умрешь, мне нечего будет делать на этом свете. Мне останется только тоже умереть, чтобы там, в райских кущах Аллаха, встретиться с тобой и никогда уже не разлучаться.
Джин смотрела на него неотрывно, широко раскрыв глаза, точно ребенок, впервые в жизни увидевший что-то незнакомое, но невероятно притягательное. Воспользовавшись её ошеломленностью, Шахриар чуть приподнял её над постелью, привлек к себе и жарко поцеловал в губы. Обхватив здоровой рукой одно его плечо, Джин ответила на поцелуй Шахриара с не меньшей страстью. Она словно растворилась на мгновение в обоюдной любви, ощутив обжигающую страсть его желаний.
Опомнившись, слабо оттолкнула его одними лишь кончиками пальцев и в изнеможении рухнула на подушки.
- Ты сошел с ума! Ты с ума сошел! Ты ведешь себя как мальчишка, Шахриар!..
- Ты так и не сказала мне, хочешь ли, чтобы я остался… - Он продолжал неистово целовать её шею и плечи, не обращая внимания на протесты.
- И ради меня ты готов поступиться своим долгом? - спросила она, купая пальцы в его густой волнистой шевелюре.
- Я им уже поступился, ты не находишь? - Шахриар прервал поток поцелуев и, подняв голову, внимательно посмотрел на Джин. - Когда не сообщил командованию о своих подозрениях относительно тебя, хотя был обязан сделать это. Но не сделал. - Он прижал её здоровую руку к своей груди. - И не только потому, что люблю тебя, но еще и по другой причине…
- По какой же? - насторожилась она.
- Я видел смерть Эбаде, - хмуро признался Лахути. - Мы были в палате вместе с Сухрабом, когда сердце Эбаде истлело и распалось на куски, точно изъеденная грызунами гнилая тряпка. Я раньше слышал и читал о подобных вещах, но собственными глазами увидел такое впервые. И когда подумал вдруг, что та же участь может постигнуть моих сыновей, братьев, да и просто соотечественников, - ужаснулся. Я понял, что ядерное оружие не нужно моей стране. И хотя я приносил присягу и обещал защищать Иран от внешних и внутренних врагов, отчетливо осознал вдруг, что противоборство с США, Израилем и другими странами рано или поздно превратит нашу землю в выжженную ядерную пустыню. Ведь достаточно тому же Израилю сбросить на Иран бомбу и угодить ею - пусть даже случайно - в наш завод по производству урана и полония, катастрофа накроет всю страну. А Израилю и извиняться не придется: сами, мол, наладили смертоносное производство у себя под боком, вот сами теперь и выкручивайтесь. Словом, я подумал и… - Шахриар замолчал, подыскивая верные слова.
- …и пришел к выводу, что вожди и родина - не одно и то же, - закончила за него фразу Джин.
- Да, именно так, - согласился он. - Это далось мне нелегко, поверь.
- Я рада, что ты наконец всё понял, - улыбнулась Джин, лаская его волосы. - Большинство твоих соотечественников категорически не хотят ни понимать этого, ни принимать.
- И все-таки мне хотелось бы услышать от тебя ответ: ты хочешь, чтобы я остался с тобой? - упрямо повторил свой вопрос Лахути, глядя Джин прямо в глаза. - Не увиливай, пожалуйста, твой ответ очень важен для меня. В зависимости от него я либо отправлю рапорт в Тегеран и останусь в Исфахане, либо порву его и поеду на новый объект вступать в новую должность. Не молчи, Аматула, прошу тебя!
Джин закрыла глаза. Ей вспомнилось лицо Майка, его объятия, прощальная ночь перед её отлетом в Иран. Она не сохранила обещанной ему супружеской верности и до сих пор убеждала себя, что пошла на измену исключительно ради дела. Но ради дела ли? Правдиво ответить на этот вопрос Джин боялась даже самой себе. Она вообще боялась заглянуть в собственное сердце… А сейчас в голове почему-то родился странный вопрос: смог бы Майк поцеловать в губы зараженную полонием женщину, свою жену? Джин очень надеялась, что да, смог бы. Она знала Майка смелым, сильным и любящим её человеком. Но что ей ответить Лахути, который своими поцелуями уже неоднократно доказал ей любовь и полное пренебрежение к возможности заразиться от нее? Да, она любила своего мужа. Во всяком случае до сегодняшнею дня - точно. Что-то изменилось?.. Джин не знала. Вернее, не могла себе объяснить. И от бессилия разобраться в собственных чувствах она стиснула зубы, чтобы не застонать. Потом высвободила пальцы из руки Шахриара и, отвернувшись к стене, сказала чуть слышно:
- Я хочу, чтобы ты остался, Шахриар. Только ни о чем меня больше не спрашивай, пожалуйста. Впрочем, - Джин снова повернулась к нему, грустно усмехнулась, - вряд ли ты задержишься здесь надолго…
- Почему ты так решила? - он опять прижал к губам её больную руку, вместо грусти в его глазах плескалась уже еле сдерживаемая радость.
- Потому что если моя болезнь будет прогрессировать, - пояснила Джин, - очень скоро я облысею, покроюсь пятнами от инъекций и стану похожа на леопарда. Уколы оставляют ужасные следы, а делать их надо много, причем каждый раз в новое, неповрежденное место. Так что синяки у меня скоро будут повсюду - на руках, на плечах, на шее… Не очень-то приятная глазу картина, Шахриар. И уж явно нерасполагающая к любовным признаниям. - Она накрыла его губы здоровой ладонью, предупреждая возражения. - И это еще при благоприятном течении болезни. А при неблагоприятном я попросту превращусь в живой труп. Но, если честно, о таком исходе мне пока не хочется даже думать, - поморщилась Джин.
- А я верю, что всё закончится хорошо, - оптимистично заявил Лахути. - И именно благодаря обилию уколов, которые временно превратят твою кожу в леопардовую, ты скоро окончательно выздоровеешь. Ну, а если нет, - вздохнул он, - тогда я тем более останусь рядом с тобой. Ведь, согласись, было бы странно, если б я, только-только признавшись в своей сильной любви к тебе, сбежал бы в Тегеран. Нет, Аматула, я останусь с тобой, что бы ни случилось. Я давно уже не мальчик, и меня не испугать видом больного человека. Неужели ты думала обо мне иначе? - внимательно посмотрел он на нее.