Джин подошла к окну, массажными движениями кончиков пальцев потерла виски, снимая нервное напряжение. Избавившийся от защитного облачения полковник торопливо усаживался внизу в машину. "Итак, в ход пущена восточная хитрость, - думала Джин, наблюдая за ним сверху. - Начальники Шахриара хотят, чтобы я сдала его им собственными руками, подтвердив тем самым, что мы с ним были любовниками. Интересно, какое будущее они уготовили капитану Лахути на самом деле? Что в действительности ждет его в Тегеране, если, будучи начальником исфаханской службы безопасности, он допустил здесь несколько непростительных ошибок - начиная с утечки информации о полонии и заканчивая побегом трех человек из военного госпиталя? И это еще не считая любовных шашней со мной вместо того, чтобы докладывать о каждом моем шаге начальству. Наверняка ведь за Лахути, как и за каждым человеком в Иране, тоже кто-то следил. Например, один из его подчиненных. Не зря же аль-Балами позволил себе выказать в мой адрес неприкрытое ехидство: он однозначно знает больше, чем говорит… Нет, Шахриара в Тегеране ждут не повышение и назначение, - пронзила вдруг мозг Джин страшная догадка, - а… разжалование и тюрьма! Промашки с полонием они ему не простят. Но поскольку рыльце и у самих в пушку, открыто действовать они не могут: арест капитана Лахути на территории миссии выглядел бы слишком вызывающе. Потому-то и придумали историю с переводом на новое место службы. Хотят сохранить хорошую мину при плохой игре. А меня решили привлечь к своим гнусным подковерным играм, чтобы наказать Шахриара ещё больнее… И ведь Лахути прекрасно понимает всё это. Просто не сказал мне, чтобы не волновать лишний раз, а я из-за болезни сразу и не догадалась, - досадливо покачала она головой. И укорила себя: - Плохо, Джин, очень плохо. Шахриар ведь потому и спрашивал твоего мнения, уехать ему или остаться, поскольку с самого начала все знал и понимал. Ни в каком Хамадане никто его не ждет. Его ждут допросы в тегеранской тюрьме. А продолжить охранять миссию Красного креста - значит до поры до времени оттянуть арест и заключение под стражу. Получается, я приняла верное решение, когда попросила его в тот раз остаться…".
Итак, Шахриар знал, что поездка в Тегеран закончится для него верной смертью: теперь Джин в этом не сомневалась. Но ведь его желание остаться с ней в миссии тоже грозило вполне вероятной смертью, пусть даже с отсрочкой в несколько лет. Значит, смерть от лейкоза Лахути выбрал в силу безысходности своего положения, но Джин не уловила этого в его настроении два дня назад. Нет, она и сейчас не думала, что он целовал и ласкал её только для того, чтобы она позволила ему остаться в миссии. Возможно, он даже не ожидал приезда аль-Балами. И уж тем более вряд ли предполагал, что тот попросит Джин написать письмо с просьбой о его замене. Просто Шахриар, скорее всего, руководствовался в своем выборе следующими соображениями: лейкозом он может и не заболеть (тут уж от воли Аллаха всё зависит), а вот избежать пыток в застенках "Министерства информации" ему всё равно не удастся. Давать показания на любимую женщину не хотелось, но и эмиграция из Ирана для него была невозможна. Как намекнул аль-Балами, эмигрировать капитану Лахути не позволят - его попросту убьют.
"Как же спасти Шахриара?" - всерьез озадачилась неожиданно возникшей проблемой Джин. По всему выходило, что единственный путь спасения для него - только побег из Ирана. Например, в Ирак. С помощью, к примеру, друзей того же Тарани.
Только вот согласится ли на побег он сам?!
* * *
Машина полковника скрылась за поворотом. Джин отошла от окна, подсела к компьютеру. На столе лежали принесенные Марьям утром к чаю леденцы в ярких фантиках - любимые исфаханскими детишками плоские, в форме монеток, конфеты из застывшего яблочного варенья, которые здесь назывались "пуляками". Хотя формально Марьям и вышла из детского возраста, однако истребить в себе страсть к сладкому так и не смогла. Джин не раз замечала, как девушка сосет "пуляки", даже ассистируя на операции, за что, конечно же, получала нагоняй как от нее самой, так и от доктора Франсуа.
По раздавшимся в коридоре шагам Джин сразу узнала Лахути. Повернулась на негромкий стук в дверь:
- Входи.
- Как ты себя чувствуешь? - Шахриар быстро приблизился, обошел кресло, положил руки ей на плечи.
- Лучше, - прислонилась она виском к его руке. - Значительно лучше, чем два дня назад. Во всяком случае могу работать, а это для меня самое главное. Твой друг, кстати, уже уехал.
- Я знаю, - кивнул Шахриар. - Он остановился в одной из гостиниц и пробудет в Исфахане до позднего вечера.
- Да, будет ждать от меня письма. Как от главы миссии Красного Креста, разумеется.
- О чем ты? - Шахриар наклонился, заглянул ей в лицо. - Какое еще письмо?
- Письмо с моей просьбой заменить начальника охраняющей миссию стражи, то есть тебя, - призналась Джин. - Причину, он сказал, я могу указать любую. Например, что ты не справляешься со своими обязанностями. Или - что мешаешь нашей работе. Да что угодно, в общем. В ответ обещал дать ход моей просьбе без проволочек и сразу увезти тебя с собой в Тегеран. А там тебя, дескать, сходу произведут в майоры, оближут и обласкают. Только вот по некоторым его ухмылкам и намекам мне показалось, что он лжет. Более того, поняла, что тебя там просто-напросто арестуют и посадят в тюрьму. Почему ты сказал мне неправду, Шахриар?! - Джин резко развернулась к нему вместе с креслом, впилась глазами в глаза.
- Не преувеличивай, Аматула. Просто я сказал тебе не всю правду. Так будет точнее. - Он снял с нее платок, выдернул скреплявшую волосы шпильку, и те, обрадовавшись свободе, пышными каштановыми ручьями заструились по плечам. - Ты и сейчас-то не совсем здорова, а в тот день и вовсе чувствовала себя прескверно, вот я и не стал усугублять твою болезнь лишним волнением. Но как, кстати, ты догадалась? Не думаю, что аль-Балами сам проговорился, он крепкий орешек. Неужто действительно только по ухмылкам?
- Не только. Еще по взглядам, интонациям, жестам… Не знаю, как объяснить тебе это. Считай, просто почувствовала. На интуитивном уровне. - Джин тревожно взглянула на капитана. - Шахриар, неужели нельзя ничего изменить? Ведь если даже я сейчас позвоню в отель "Шах Аббас" и скажу полковнику аль-Балами, что никакого письма он от меня не дождется, это ничего не решит, так? Твои начальники придумают что-то еще, чтобы выманить тебя в Тегеран. Не исключено даже, что какую-нибудь провокацию… А то и вовсе подошлют убийцу. Аль-Балами сам намекнул мне, что офицерам стражи отступничества не прощают. И что в случае несогласия с режимом им никто не позволит добровольно уйти со службы, сменить профессию и тем более эмигрировать. Нет, их попросту убирают. Это так, Шахриар?
- Так, - не стал отпираться Лахути. - Скорее всего именно такой конец меня и ждет. Но тебя это не должно волновать, Аматула. К тому времени ты будешь уже далеко, в Швейцарии или во Франции.
- Как ты можешь спокойно говорить об этом?! - возмущенно воскликнула Джин. - Нет, нельзя мириться с участью, уготованной тебе кем-то, а не Аллахом! Тебе надо бежать, Шахриар!
- Куда? - криво усмехнулся он и присел перед ней на угол стола.
- В Ирак хотя бы! - завелась Джин. - И я, кстати, могу помочь тебе в этом.
- Вот как? - вскинул брови Шахриар. - Любопытно. И каким же образом?
- У меня есть люди, которые помогут тебе незаметно перейти границу.
- Уж не тот ли это человек, которому ты заказывала изготовление отрезка свинцовой трубы? - ухмыльнулся Лахути.
- Да… - слегка растерялась Джин. - А ты… откуда знаешь? - И вдруг догадалась: - Так это ты ехал за мной в зеленой машине, когда я наведывалась к мастеру в первый раз? Да?
- Да, я, - подтвердил он с улыбкой. - Как видишь, мы тоже кое на что способны, госпожа капитан… или майор?.. американской медицинской службы.
- Тебе и это известно? - вздрогнула Джин.
- Не точно, - успокоил он её. - Просто во сне ты бормотала о чем-то по-английски, и я догадался, что ты родом из Штатов.
- Своему руководству уже доложил?
- Нет, конечно. - Лахути достал из кармана пачку сигарет, чиркнул зажигалкой, закурил. - Не доложил, потому что знаю, что они с тобой сделали бы. К главе миссии Красного Креста они еще поостерегутся проявлять жестокость, изображая из себя гуманистов, а вот с американской шпионкой церемониться не станут. Тебе пришлось бы пережить много неприятных часов и дней, Аматула, прежде чем твои Госдепартамент и ЦРУ вызволили бы тебя из подвалов "Министерства информации". Нет, тебя не убили бы. Не отважились бы - кишка тонка. Наши прекрасно знают, что за гибель любого американского гражданина, не говоря уж об офицере, получат ракетно-бомбовый удар по самым чувствительным местам, а это повлечет за собой новые мятежи недовольных, хаос в стране и в конечном итоге даже крах экономики. Власть нынешних правителей Ирана и так уже висит на волоске. Общественное мнение в последнее время заметно качнулось в сторону от идеологии, насаждаемой верховным рахбаром и его муллами. Люди устали от революционной риторики, вечной борьбы с мнимыми врагами, безработицы и нищеты. Так что если бы ты даже заболела в тюрьме чем-нибудь, тебя лечили бы с удвоенным рвением: лишь бы американка не умерла ненароком! Но при этом отвратительных моральных унижений ты натерпелась бы с лихвой… А я этого не хочу, потому и не доложил о твоем настоящем происхождении.
- Зато теперь в тюрьму бросят тебя! - гневно произнесла Джин. - И ракетно-бомбового удара за твою смерть никто не нанесет! Ты этого хочешь, Шахриар?! Твои начальники не станут считаться ни с твоими прошлыми заслугами, ни с твоей жизнью!..
- Не станут, - легко согласился Лахути. - К тому же и заслуг-то у меня особых перед режимом Хомейни нет, - он стряхнул пепел с сигареты в пепельницу. - Сама видишь: в сорок семь лет всё еще хожу в капитанах. И ведь не потому, что трус или слишком берег себя… Просто слишком многое мне претило в заданиях, принимаемых к исполнению. Воспитание, наверное, не позволяло с ними мириться. Юнцы, что моложе меня, выросшие уже при Хомейни и впитавшие его учение с молоком матерей, ни перед чем не останавливались: убить - так убить, взорвать - так взорвать, оклеветать - так оклеветать… Они не задумывались, хорошо это или плохо: раз рахбар приказал, значит, хорошо и правильно. Их поколение быстро научилось не задавать лишних вопросов и потому шустро продвигалось по служебной лестнице. А я так и не научился. Признаться, я давно бы уже ушел в отставку, но, как ты сама слышала от Бальтасара, из Корпуса стражей исламской революции по собственной воле не уходят. До выслуги лет мне осталось три года, и я даже обрадовался, когда получил назначение в Исфахан. Возглавив охрану миссии Красного Креста, я должен был не столько обеспечивать вам, врачам, спокойные условия работы, сколько не допускать на территорию миссии местных жителей, чтобы те не приобщились ненароком к западным благам и не позавидовали еде, одежде и образу жизни иностранцев. Правительство Ирана на самом деле обеспокоено не числом спасенных соотечественников, пострадавших от землетрясения, а тем, что жители прилегающих к миссии районов могут вдруг разглядеть в иностранцах не чудовищ, а обыкновенных и даже красивых людей. И вдобавок добрых, смелых, готовых жертвовать собой ради спасения совершенно чужих им иранцев. И чтобы иранские женщины, не приведи Аллах, не узнали, что можно не носить хиджаб, не скрывать своего лица и чувствовать себя при этом комфортно и свободно. Словом, чтобы никто из местных жителей не увидел привлекательности свободы. Свободы в одежде, питании, поведении. Именно по этой, а не по какой-то другой причине мы оградили миссию тремя охранными кольцами, Аматула. Чтобы иранцы - по большей части неграмотные и не знающие ничего кроме Корана, да и то только из проповедей муллы, - боялись даже приблизиться к ней: ведь раз столько охраны, значит, за забором скрывается нечто ужасное. Даже некоторые мои солдаты не хотели охранять миссию: я видел в их глазах затаенный страх возможной встречи с чем-то непонятным и потому пугающим. Зато сам я, получив назначение в миссию, - Шахриар взял руку Джин, поднес к губам, поцеловал, - страшно обрадовался, что смогу снова прикоснуться к той жизни, к той культуре, которые существовали в Иране при шахе. Что смогу общаться с нормальными, адекватными и улыбчивыми людьми. В том числе с красивой американкой, - улыбнулся он ласково. - Ты ведь американка, я правильно угадал?
- Да, я американка, - тихо ответила Джин и почувствовала, что у нее словно камень с души свалился. - И мое настоящее имя - Джин, - продолжила она поток признаний. - Джин Фостер-Роджерс. Офицер медицинского корпуса армии США. И раз уж я предлагаю тебе перебраться в Ирак, на американскую базу, ты должен понимать, что это - не пустая болтовня. А из Ирака чуть позже, после недолгого срока интернирования, ты сможешь отправиться в США. И там, я уверена, в подвалах тебя держать не станут.
- В отличие от тех пленных талибов, которых пытали на базе в Гуантанамо? - саркастически усмехнулся Лахути. - Уж над ними-то, насколько мне известно, американцы поиздевались вволю.
- Во-первых, США этого и не отрицают. Во-вторых, виновные в нарушении правил содержания заключенных понесли наказание. В-третьих, пленные талибы были безжалостными террористами, лишившими жизни многих ни в чем не повинных людей, и поэтому по отношению к ним тоже были применены довольно жестокие меры…
- И особенно, как я слышал, усердствовали женщины, - насмешливо скривился Шахриар.
- Соединенные Штаты - очень большая страна, - ответила Джин сдержанно. - Более трехсот миллионов населения. Служба в армии - это своего рода социальный лифт для многих переселенцев, желающих зацепиться в Штатах и начать новую жизнь, ведь для заключения армейского контракта достаточно получить не гражданство, а всего лишь вид на жительство. А люди попадаются разные. Впрочем, как и везде, - пожала она плечами. - Свободное общество не может быть идеальным, как не может быть идеальным человек, которого, как известно, Господь создал несовершенным. Идеальными могут быть только диктатуры, ведь в них всё, что не соответствует идеалу, попросту утилизируется, уничтожается. По примеру прокрустова ложа. А в свободном обществе всегда есть место порокам, это естественно, Шахриар. Главное, чтобы закон не бездействовал и все были равны перед ним. Как в Соединенных Штатах, например, где злоупотребившие служебным положением тюремщики понесли заслуженное наказание. Так что обвинения вашего президента, называющего западную демократию "фиговым листком, призванным прикрывать разврат и пошлость", есть не что иное как ложь. Рассказывая небылицы о Штатах, он лжет, чтобы представить менее страшными пороки собственной страны.
- Согласен, здесь я с тобой даже спорить не буду… Джин, - впервые назвал её Шахриар настоящим именем и затушил сигарету. - Только мне ведь и в твоих хваленых Штатах делать нечего. Я уже слишком стар, чтобы начинать жизнь заново. А вот в юности очень мечтал посмотреть мир… - Джин прочитала в его глазах скрытую грусть. - Хотел увидеть Париж и Эйфелеву башню, собор Сент-Пол в Лондоне, небоскребы Нью-Йорка… Как подающему надежды архитектору мне было очень любопытно взглянуть на железные, каменные и стеклянные творения рук человеческих. А теперь уже поздно. Ни архитектора, ни контрразведчика, ни даже революционного исламского функционера из меня не вышло. Мне и в Иране-то нечего делать, а уж в Штатах тем более…
- Ты не прав, Шахриар, - возразила Джин серьезно. - Если ты решишься на побег, без поддержки не останешься, обещаю. Я не профессиональный разведчик, к ЦРУ имею лишь косвенное отношение, но мой отец, генерал Том Роджерс, обладает большими связями и в армии, и в разведуправлении. Он сможет тебе помочь, я уверена. Да что там отец?! Еще раньше, уже в Ираке, тебе наверняка поможет мой шеф, вернее, шеф иракского представительства ЦРУ Дэвид Уитенборн. Главное, чтобы ты сделал шаг нам навстречу!
- То есть изменил своей родине? - с горькой усмешкой уточнил Лахути. - Давай уж называть вещи своими именами, Джин, если хотим быть друг с другом честными до конца, Я - офицер контрразведки, и, значит, должен буду выдать известные мне секреты своей страны, иначе мне никто помогать не будет, так? Будь я простым литейщиком, как твой мастер Тарани, не раздумывал бы ни секунды: получил бы с помощью твоих влиятельных друзей гринкарту и как-нибудь потом сам в Соединенных Штатах обустроился. Но офицер контрразведки - это совсем другое дело, Джин. К тому же не забывай, что у меня здесь семья: четверо сыновей и старики-родители. Если я приму твои условия и соглашусь стать предателем, их ждет незавидная судьба. А я этого не хочу… - Он закурил очередную сигарету.
- Отъезд твоих родственников можно организовать еще до твоего побега, - предложила Джин.
- Тоже через посольство Франции, как и в случае с родственниками Нассири?
- А почему бы и нет? Во всяком случае теперь они в безопасности, и им ничто не угрожает. Твоих родственников там тоже примут, хотя, возможно, это аукнется Франции некоторыми осложнениями. Впрочем, я не думаю, что из-за эмиграции членов твоей семьи Тегеран пойдет на разрыв дипломатических отношений с Парижем. Скорее всего дело ограничится лишь показательной высылкой из Ирана пары французских дипломатов да требованием заменить посла. Но гуманистические ценности нашего западного союза от этого не изменятся, и ни одна из западных стран от них никогда не отступится. Так что решать тебе, Шахриар. Здесь трудно давать советы. В таких ситуациях каждый выбирает сам, на чьей он стороне и чего хочет от жизни. По-моему, ты уже имел возможность убедиться, что вожди и родина - это далеко не одно и то же, что исламская революция и Персия - отнюдь не синонимы…
- Я поеду в США только в том случае, если ты согласишься стать там моей женой, - перебил вдруг её Шахриар и посмотрел прямо в глаза.
Джин растерялась.
- Но, Шахриар… я уже замужем, - произнесла она виновато. - Это я только по легенде вдова. Это муж якобы доктора Аматулы Байян, француз по имени Пьер Кресси, якобы умер. А мой муж, майор Майк Фостер, жив и здоров, я надеюсь. Он проходит сейчас подготовку на одной из учебных баз, чтобы получить звание подполковника. Прости, но я не готова расстаться с ним. Я даже мысли такой не допускаю…
- Но ты же не станешь отрицать, что изменила ему со мной.
Голос Лахути прозвучал жестко, и Джин почувствовала, как неприятно кольнули его слова её сердце. Но, к сожалению, он сказал правду, и возразить ей было нечего.
- Не стану, - кивнула она. И прошептала, опустив голову: - Да и не хочу. Признаться, я боюсь встречи с Майком. Если не случится ничего непредвиденного и мне все-таки удастся вернуться в Штаты, я обязательно расскажу Майку о своей измене. Я не смогу жить во лжи, Шахриар. Так меня воспитали. Даже если мое признание разрушит наш брак, это будет честнее. И если Майк потребует развода, мне не останется ничего другого, как согласиться. Я заслужила это…
- Ханум, в горах завалило моханди, чистильщиков канатов! - крикнула с порога, вбежав в комнату, Марьям. - Трое задохнулись, а одного доставили к нам еще живым. Правда, со множественными переломами…