"Эверт верен себе,- подумал Фаландер,- звонит по прямому, а сам чуть ли не рядом в комнате сидит. Да, сильно сдал наш Эверт Бенгтссон за последние годы, сильно, что и говорить..." Шесть лет назад у него умерла жена. С тех пор Бенгтссон почти перестал за собой следить. Костюм блестит, волосы седые, нестриженые. Жил он на частной квартире и содержал ее точно в том виде, какой она имела при жене, даже кровать ее была застелена, как будто Бенгтссон ожидал, что жена вот-вот появится.
Несмотря на то, что Бенгтссон потерял интерес к себе с тех пор как овдовел, к работе он по-прежнему относился безупречно. Работа его как раз в том и заключалась, чтобы руководить работой других, работа его вполне устраивала. К подчиненным он относился внимательно и дружелюбно, поэтому в отделе борьбы с бандитизмом его очень любили. Кроме того, он был принципиальным и опытным полицейским работником.
- Можете зайти ко мне на минутку? - спросил Бенгтссон.
- Иду.
Когда Фаландер вошел к Бенгтссону, тот сидел и разговаривал с Петером Сюндманом и еще каким-то незнакомым постовым полицейским.
- Вот мы тут сидим и обсуждаем один случай - избиение в Вэллингбю,- сказал Бенгтссон.- Одна женщина, ей тридцать лет, заявляет, что ее избил жених. Уверяет, что "бил по рукам разбитой бутылкой".
- Что же вас тут смущает?
- То, что раны у нее на руках похожи на бутылочные. Да еще у самой артерии. Короче: мне кажется, типичная попытка самоубийства. Потом: сама женщина очень подавленная, говорит все время только о том, что все в жизни плохо, ну и еще, конечно, о подлости своего жениха. Петер был у нее в больнице и допросил, но она во всем обвиняет только жениха. А как только Петер намекает, не было ли, мол, попытки к самоубийству, она сейчас же в истерику.
- А почему бы нам пока не отложить расследование этого дела?
- Нет, не может быть и речи. Нам нужно знать все точно. Эта женщина будет потом везде ходить и обвинять полицию, что, дескать, ничего не сделали, чтобы наказать жениха за то, что ее избил. Неприятностей не оберешься. Придется расследовать.
Комиссар Бенгтссон почесал свое ухо. Он иногда делал это, когда находился в затруднительном положении и хотел выиграть время. Процедура была длительная, обстоятельная, почти по минуте на каждое ухо. Начинал комиссар с задней стороны уха, делал вокруг него указательным пальцем дугообразные движения. Потом продолжал спереди и заключал все спиралеобразным завитком в середине уха. Потом та же процедура начиналась снова, но уже с другим ухом.
- Ну хорошо, что ты хочешь?
- Мне бы хотелось, чтобы ты поговорил с женихом. Вот этот полицейский первым его допросил и заявляет, что тот отказывается объяснить, где он был в момент предполагаемого преступления.
- Когда все произошло?
- Женщина позвонила в полицию в субботу, в двадцать тридцать девять.
- А как зовут жениха?
- Леннарт Улльсон. Агент по продаже автомобилей. Продает автомобили марки "Сааб"... Чего ты? С ума сошел?
Фаландер внезапно с воплем сорвался со стула и начал прыгать на одном месте, совсем как ворона. Потом опять уселся и сказал:
- Слушай, тут слишком много случайностей. Леннарт Улльсон. Продает "Сааб". А за шесть минут до этого взрывается динамитный патрон на Риддаргатан. И здесь замешан Улле Леннартссон, агент по продаже автомобилей, продает "Вольво". Вот я и думаю сейчас, что у меня, пожалуй, есть алиби для жениха как раз на то самое время, когда, как она уверяет, он хотел ее зарезать. Да, так оно, наверное, и есть.
- Ты полагаешь, это один и тот же человек?
- Спорим, что это так. Имя у него, по всей вероятности, вымышленное.
После короткого допроса Леннарт сознался, что его имя действительно не Улле Леннартссон. Фаландер устроил ему очную ставку с Марией Энерюд, и та тотчас же его опознала.
- Видишь, что получается, когда перед моим носом захлопывают дверь,- сказала она.- Тогда я напускаю на тебя полицию. Ну ты и мерзавец, я тебе скажу! Ведь тебя зовут совсем не Улле Леннартссон, а Леннарт Улльсон. А что, интересно, говорит тебе твой бог о мошенничестве, а?
- Да вот я тут поболтал немного с Богом об этом деле,- сказал Улльсон.- Он меня поддерживает.
- Поддерживает... Вот здорово! Странный у тебя бог, с которым ты водишь компанию, должна я тебе сказать.
- Да все моя деликатность! Боялся обидеть невесту,- сказал Улльсон.- А сделал я все совершенно правильно, мой поступок был глубоко моральным.
- Ну и ну! Ведь теперь ты поешь совсем другую песню. А помнишь, как ты стал раскаиваться да как убежал, и еще с какими причитаниями, когда на лестнице грохнуло!
- Я подумал, что взрыв как раз и есть предостережение. Но теперь-то я понимаю, что не разобрался как следует. Бог говорит, что проявлять нежные чувства к красивым женщинам совсем не грех. Напротив, ближним своим всегда надо доставлять удовольствие.
- То-то ты сбежал...
- Я же говорю, это моя ошибка. Я раскаиваюсь. Нельзя ли нам продолжить с тобой там, где мы остановились?
- Ах, вот как, теперь ты меня опять захотел, мерзавец этакий! - Она обернулась к Фаландеру.- Я не желаю больше видеть этого вруна.
- Подожди,- сказал Фаландер.- Мне нужно, чтобы ты ответила на несколько вопросов. Сколько времени ты провела с этим человеком до той минуты, как произошел взрыв?
- Несколько часов. Мы встретились с ним в Гранде, пили чай и танцевали, потом пообедали в Уперачелларен - Театральном погребке.
- Вы все время находились вместе?
- Да, а как же!
- Нам надо знать, можешь ли ты дать ему алиби.
- Ты имеешь в виду взрыв?
- Да, и потом он обвиняется еще кое в чем.
- Какого лешего, я еще должна помогать этому паразиту и давать ему алиби, а по мне хоть бы он сдох!
- Но все-таки ты провела с ним несколько часов подряд перед взрывом.
- Да. Хотя один раз он минут на десять скрылся в туалете,- сказала она с надеждой.
- Здесь, в твоей квартире?
- Нет, в ресторане.
- Все равно, алиби у него есть. За эти несколько минут он никак не мог добраться до Вэллингбю.
- Да, конечно, это-то исключено. А что за гнусность он сотворил в Вэллингбю?
- Об этом поговорим в другой раз. Большое спасибо за помощь. Теперь я должен вас оставить.
"Как все официально, чего это он вдруг? - подумала она.- Неужели забыл, что спал со мной вчера?" Но потом до нее дошло: Фаландер просто не желал, чтобы Леннарт Улльсон знал об их отношениях.
5
Аннике Тэрнквист было пять лет. Ей только что купили новые красные сапожки, и она ими гордилась. Пошла погулять и в свое удовольствие потопталась и поплескалась в новых сапожках во всех глинистых лужах, которые только нашла в парке вокруг церкви Густава Адольфа на Эстермальме. Так что теперь сапожки были не такими блестящими. Глина у Анники была повсюду: и на одежде, и на лице, и в волосах. И это, в общем, тоже не страшно. Все равно она счастлива. Правда, она проголодалась, ей захотелось домой, к папе, и чтобы папа сам ее покормил.
Она очень быстро побежала по длинной и широкой дороге, усыпанной гравием. По газону, она знала, ходить нельзя, а то сторож рассердится. Надо было скорее добежать вон до того громадного дома, где так много окон. Одно из них было окном ее комнаты, она уже видела там папу, он стоял и кричал ей что-то из этого окошка.
И действительно, папа следил за нею из того окна, что выходило в парк. Потом он выглянул опять и обнаружил, что Анники нигде не видно. Значит, она уже вошла в дом. Тогда он сразу же поставил на газ кастрюлю с ягодным муссом, самым ее любимым.
Анника знала: сначала нужно нажать кнопку, а потом потянуть за тугую ручку двери. Эти премудрости она постигла совсем недавно. Раньше приходилось вызывать папу всякий раз, как ей нужно было попасть в дом. Теперь же она могла входить сама. Это тоже было предметом ее гордости.
Она стала подниматься по лестнице, где на стенах было нарисовано множество маленьких белых голубей. Всех их никак не сосчитать.
Если бы она знала, что дома ее ожидает ягодный мусс, так, наверно, поторопилась бы. Но она этого не знала и поэтому остановилась, когда увидела на ступеньках что-то странное, непонятное. На полу лежал тонкий длинный шнур, похожий на змею. Сначала Анника отпрянула назад, потому что знала: змеи опасны. К тому же эта змея все время шипела. Примерно посередине у змеи было пятно, и от него подымался дымок. Все это показалось Аннике почему-то немного страшным, но в то же время ее разбирало любопытство, ведь не каждый день находишь такое на своей лестнице.
Анника осторожно приблизилась к змее. Дымящееся пятнышко медленно передвигалось к одному концу удивительной змеи. Этим концом змея была плотно вдвинута в коробочку.
Тут Анника вспомнила, как прошлым летом папа убил змею граблями. Она осмотрела лестничную площадку. Никаких граблей не увидела, зато в углу стояла метла. Анника взяла метлу и несколько раз с силой ударила по змее, как раз по дымящемуся пятнышку. Но змея все шипела. Анника ударила еще раз, и тогда змея выползла из своей коробочки.
- Ах ты бедняжка! - сказала Анника.- Бедняжка змейка. Ты потеряла головку.
Анника подняла змею за один конец и снова засунула ее в коробочку. Потом осторожно похлопала рукой по коробочке.
- Ну вот, змейка, ну вот. Теперь у тебя опять есть головка. Не плачь.
От дымящегося пятнышка до коробочки теперь оставалось всего полметра. Анника присела перед змеей на корточки и с любопытством следила за пятнышком. Интересно, что же случится, когда дымящееся пятнышко нырнет в коробочку?
Папа Анники выглянул еще раз на улицу. Анники не видно. Странно, подумал он. Если Анника вошла в парадное, за это время должна бы подняться домой. Может быть, играет на лестнице?
Выключив газовую плиту, чтобы не ушел ягодный мусс, папа вышел из квартиры и стал спускаться по лестнице.
- Анника! - закричал он.
- Папа,- ответила Анника.- Папа, змея. Змея, и из нее дым.
"Змея? Дым?" - подумал папа, торопливо спускаясь по лестнице.
Когда он сбежал вниз, до патрона с динамитом оставалось сантиметров семь.
Он опрометью бросился вперед, выдернул бикфордов шнур из заряда и отбросил. Через несколько секунд шипение усилилось, и тут же из свободного конца змеи брызнула огненная струйка.
Папа без сил опустился на пол. Анника заплакала, испуганная его резкими движениями и этой огненной струей. Папа взял девочку на руки.
Один из соседей, появившийся на лестнице, позвонил в полицию. Когда на место происшествия прибыл полицейский инспектор Петер Сюндман, они все еще так и сидели, все в том же положении: папа Стэн Тэрнквист со своей дочкой Анникой. На лестничной площадке. Они сидели молча, глядели на патрон с динамитом; потом посмотрели на Сюндмана.
- Здравствуйте, мое имя Петер Сюндман, я из полиции.
- Здравствуйте,- сказал Тэрнквист. Анника ничего не сказала.
Сюндман посмотрел на патрон.
- Взрыва не произошло,- сказал он.- Вы выдернули бикфордов шнур?
- Да.
- Он был свободно вложен в капсюль?
- Да.
- Расскажите, как все случилось,- сказал Сюндман.
- Хорошо,- ответил Тэрнквист.
Сюндман подождал. Тэрнквист сидел молча. Вдруг Анника начала говорить.
- Противная змея,- сказала она.- Противная змея, противная.
- Зачем... Кто хотел ее взорвать? - сказал Тэрнквист - Мою девочку... Ведь она же человек... настоящий маленький человек...
- Успокойтесь, успокойтесь,- сказал Сюндман.
- Сначала они взяли и задавили мою жену... шофер на большой скорости завернул за угол, а она ведь переходила там, где есть переход, и все равно ее задавили... В "скорой помощи" санитар отвернулся даже, так ему не хотелось все это видеть... Она еще жила... "Я чувствую себя так странно, и в ушах у меня так странно звенит..." А потом она умерла... И остались мы одни с Анникой. А потом еще эта дама, из комиссии по охране детей... "Не можете же вы следить за девочкой сами... Могу посоветовать вам воспитательный дом, прекрасный воспитательный дом..." За что все меня преследуют? - продолжал он.- Сначала давят Лену, потом хотят отнять Аннику, потом собираются взорвать девочку динамитом... За что?
- Ну, мы еще можем радоваться, что живем в мирной стране,- сказал Сюндман.- Во Вьетнаме такое происходит каждый божий день...
- Да и в Швеции, по-моему, тоже,- ответил Тэрнквист.- Сколько народу гибнет... от несчастных случаев... Сколько на всю жизнь становятся инвалидами...
- Но ведь многим автомобиль просто необходим,- возразил Сюндман.- Чтобы попасть на работу.
- А кто же все это устраивает? Кто вынуждает людей селиться далеко от работы? Кто не желает заботиться, чтобы обеспечить людей приличным транспортом? Кто так все устраивает, что автомобиль становится людям прямо-таки необходимым? И кто потом продает людям все эти автомобили и отнимает тем самым у них последние гроши? Самая настоящая спекуляция на убийствах, вот что это такое. Разве это не у них каждый год на совести тысячи убитых и изувеченных? Те насильники и убийцы, за которыми охотитесь вы, полицейские, убивают сотни людей каждый год. Но вы ничего абсолютно не делаете тем преступникам, у которых на совести в десятки раз больше убийств. А потом еще пытаетесь отнять у меня Аннику...
Сюндман не ответил. "Тэрнквист не в себе, он не отвечает за свои слова после такого потрясения,- подумал Сюндман,- он немного преувеличивает". Но в глубине души у Сюндмана было грызущее чувство, что в исступленных выпадах Тэрнквиста есть доля истины.
Сюндман подумал, что, работая в полиции, часто приходится сталкиваться с удивительными личностями. В особенности когда расследуешь преступления с применением насилия. Тут люди оказываются, по сути дела, ненормальными. Но, собственно, подумал Сюндман, возможно, и другие люди тоже такие же странные, как те, которых встречаем мы, полицейские. Может быть, как раз настоящие-то чувства и вырываются только тогда, когда наступает шок...
Сюндман прошел вперед и осмотрел взрывной патрон. Коричневый картонный цилиндр, два сантиметра в диаметре, два дециметра длиной. Выглядел он аккуратненьким и с виду совсем не опасным. На наружной стороне цилиндра можно было разобрать рисунок, выполненный обыкновенной шариковой ручкой. Изображен шведский национальный флаг, голубые поля заштрихованы шариковой ручкой, а желтые представлены самим желто-коричневым картоном.
- Шведский национальный флаг,- сказал Сюндман.
- Да-а,- протянул Тэрнквист.
- Почему шведский флаг?
- Не имею понятия.
- Вполне может быть, он ничего не означает. А вам флаг ничего не говорит?
- Нет.
- Вы не думаете, что взрыв был направлен против вас?
- Не знаю.
- Вам известен кто-либо, кто бы мог покушаться на вас с помощью такого взрыва или иным способом? Возможно, какие-нибудь враги?
- Нет. У меня нет врагов. Есть люди, которым я не по душе. Ну, например, дама из комиссии по охране детей... та, что хотела отнять Аннику. Но взрывать меня - нет, не думаю.
- Такой же взрыв был на Риддаргатан, тридцать пять, ровно неделю назад. Вы там никого не знаете?
- Нет.
- А нет ли какой-нибудь связи между вашим домом и домом на Риддаргатан?
- Вот этого я уж совсем не знаю.
Сюндман вздохнул.
- Будем продолжать поиски, пока что-нибудь не найдем... Вы не видели кого-нибудь как раз перед самым взрывом, ну, кто-нибудь убегал или что-нибудь вроде этого?
- Нет. Единственно, кого я видел - это Аннику.
Сюндман посмотрел на девочку:
- Анника, ты не видела, никто не уходил, никто не убегал как раз перед тем, как ты вошла в двери?
Анника не ответила.
- Отвечай дяде полицейскому,- сказал Тэрнквист.- Ты не видела, никто не выходил из дверей, когда ты вошла?
- Он не полицейский,- ответила Анника.
- Ну что ты, он полицейский.
- А у него нет формы.
- Не все полицейские ходят в форме.
- Вот, посмотри, у меня здесь бляха, и тут сказано, что я полицейский,- сказал Сюндман.- Ну-ка, скажи теперь: ты видела кого-нибудь?
- Не-ет, да-а, нет.
- Кого ты видела?
- Папу!
- Ты видела папу?
- Да.
- Как он выходил из дверей?
- Да.
- Как раз перед тем, как тебе войти?
- Не-ет.
- А когда же?
- Папа спустился с лестницы. Папа убил вот эту противную змею.
- Так, а до этого?
- Папа шел по лестнице.
- Ну, хорошо, а другого кого-нибудь ты видела?
- Не-ет.
6
Самое лучшее на даче Лapca Бенгтссона - отсутствие телефона. Так думал его отец, комиссар полиции Эверт Бенгтссон, часто наезжавший к сыну на дачу. Он очень дорожил встречами с сыном и внучками - семилетней Анн и девятилетней Эвой. Овдовев, комиссар в свободное от работы время встречался, по сути, только с семьей сына. Он и обе девочки души друг в друге не чаяли.
Только здесь у него было ощущение, что он еще человек, живой человек, со всеми присущими человеку чувствами, желаниями и потребностями. Дома же, в пустой городской квартире, ему иногда казалось, что жизнь уже прошла и осталась одна только работа, да и ее он вскоре лишится, по выходе на пенсию.
Именно потому, что поездки к сыну на дачу значили для Эверта Бенгтссона так много, он был счастлив отсутствием там телефона. Целая волна преступлений не смогла бы нарушить его отдых за городом. Пускай всем этим занимается кто помоложе - Стэн Линдгрен, например, или Петер Сюндман. Не говоря уже о Берндте Фаландере. Он, конечно, не из самых молодых, зато - неизвестно, правда, по каким причинам - ничего не имеет против всяких дежурств, даже ночных. А все и рады, давай его загружать. Правда, он не женат, у него нет семьи, подумал Бенгтссон. Однажды Бенгтссон спросил Фаландера, почему он так охотно берет себе самое неудобное время суток. "Как раз в это время и случается самое сногсшибательное",- ответил тогда Фаландер. Бенгтссон несколько подивился тому, как Фаландер относится к своей работе, но человек этот был энергичный и добросовестный, да и вообще надо стараться принимать людей такими, какие они есть, подумал Бенгтссон.
Так что ничего удивительного, если Берндт Фаландер согласился на двенадцатичасовое дежурство в пасхальный вечер, когда все другие рвутся во что бы то ни стало домой.
Таким образом, Бенгтссон был на даче, Петер Сюндман проводил праздничные пасхальные дни вместе с домашними в своей квартире в сером высотном доме на Шерхольмене, а Стэн Линдгрен отправился в Оре покататься на лыжах с Берит Игельстам, высокой тоненькой девушкой. Он познакомился с ней прошлым летом, когда занимался расследованием одного дела об убийстве.
Но Петеру Сюндману пасхальный вечер не принес покоя. В пять часов позвонил Фаландер и сказал, что Петеру придется прибыть на работу, "потому что очень уж лихо становится со всеми этими взрывами".
Эверт Бенгтссон ни о чем не ведал до утра второго дня пасхи, когда его сын Ларс проехал три километра до киоска и привез вечернюю газету.
- Вот здесь есть, пожалуй, кое-что интересное и для тебя,- сказал Ларс и протянул ему газету.
Бенгтссону сразу же бросился в глаза заголовок "Смерть коммерсанта" и чуть ниже: "Весь Стокгольм в страхе: где произойдет взрыв в следующий раз?"