У меня была собственная теория на счет изнасилований. Изнасилование может быть делом либо одного, либо трех человек. Никогда двух. Когда двое, неизменно есть один, кому ничего не достается. Он вынужден ждать своей очереди. Одиночка - это классический случай. Трое - это извращенная игра. Такую вот теорию я выстроил. Основываясь на интуиции. И на злости. Потому что я отказывался допустить, что следствие закончено. Третий должен быть, потому что мне необходимо его найти.
Лубэ посмотрел на меня с грустным видом. Он собрал пули и разложил их по пакетикам.
- Я принимаю все гипотезы. Но… И потом на руках у меня еще четыре дела.
Двумя пальцами он держал пулю, выпущенную из "астра спесьяль".
- Это та, что попала в сердце? - спросил я.
- Об этом я ничего не знаю, - удивился он. - Почему?
- Я очень хотел бы знать.
Через час Лубэ мне перезвонил. Он подтвердил мою догадку. Именно эта пуля пробила сердце Лейлы. Разумеется, это ни к чему не вело. Просто придавало этой пуле тайну, которую я хотел разгадать. По тону его ответа я догадался, что Лубэ не считал расследование полностью законченным.
Я нашел Батисти в баре "Морской флот". Его "столовой". Бар стал местом встречи рулевых крейсерских яхт. На стене по-прежнему висели холст Луи Обидера, изображающий сцену карточной игры из "Мариуса", и фото Паньоля с женой на фоне порта. За столом позади нас Марсель, патрон объяснял паре итальянских туристов, что да, именно здесь снимался фильм "Мариус". Дежурным блюдом были обжаренные в оливковом масле морские моллюски и баклажаны с сыром в сухарях. Со светлым розовым вином из погребов Руссэ, из личного запаса хозяина.
Я пришел пешком. Ради удовольствия побродить в порту, грызя соленый арахис. Мне нравилась эта прогулка. Портовая набережная, набережная Бельгийцев, набережная Рив-Нёв. Запах порта. Моря и отработанной смазки.
Торговки рыбой, неизменно горластые, продавали дневной улов. Дорад, сардин, морских сомов и пателл. Перед прилавком африканца группка немцев торговалась из-за слоников черного дерева. Африканец восторжествует над ними. Он прибавит поддельный серебряный браслет, с фальшивой пробой. Уступит сто франков за все. Но все равно останется в выигрыше. Я улыбнулся. Таким я знал их всегда. Мой отец отпускал мою руку, и я бежал к слоникам. Я садился на корточки, чтобы рассмотреть их поближе. Я не смел прикоснуться к ним. Африканец смотрел на меня, вращая глазами. Это был первый подарок моего отца. Мне было четыре года.
С Батисти я пошел на обман.
- Почему ты навел Уго на Дзукку? Это все, что я хочу знать. И кто здесь что выигрывает?
Батисти был старый лис. Он тщательно жевал, допил свой бокал вина.
- Что тебе известно?
- Кое-какие вещи, о чем я не должен бы знать.
Его глаза искали в моих указания на блеф. Я не моргнул.
- Мои информаторы были точны.
- Кончай, Батисти! Мне на твоих информаторов насрать. Их у тебя нет! Тебе велели это сказать, ты это и говоришь. Ты послал Уго сделать то, на что никто не решился бы пойти. Дзукка был под "крышей". А Уго после этого убили. Полицейские. Хорошо информированные. Уго попал в западню.
Мне казалось, будто я ловлю рыбу на толстую лесу. На ней полно крючков, и я жду клёва. Батисти выпил свой кофе, и у меня возникло ощущение, что мой кредит исчерпан.
- Слушай, Монтале. Есть официальная версия, ты ее и держись. Ты легавый из пригорода, таким и оставайся. У тебя на берегу миленький домик, постарайся его сохранить. (Он встал.) Советы бесплатные. Счет за мной.
- А Маню? Ты тоже ничего не знаешь? Тебе на него плевать!
Я сказал это из злости. Я был дурак. Я выдавал гипотезы, которые сам же построил.
То есть, ничего убедительного. Я только высказал едва скрытую угрозу. Батисти пришел лишь ради того, чтобы вытянуть все, что я знал.
- Все, что касается Уго, касается и Маню.
- Но ты его очень любил, Маню. Разве нет?
Он бросил на меня злой взгляд. Я попал в самую точку. Но он мне не ответил. Он поднялся и пошел к стойке, держа в руках счет. Я пошел за ним.
- Я тебе признаюсь, Батисти. Ты меня облапошил, так ведь. Но не думай, что я все брошу. Уго заходил к тебе, чтобы получить наводку. Ты его ловко провел. Он только хотел отомстить за Маню. Значит, я тебя не отпущу. (Он забрал сдачу. Я положил ладонь ему на руку и склонился к его уху.) И еще одно, - прошептал я. - Ты так боишься сдохнуть, что готов на все. Ты трусишь. У тебя нет чести, Батисти. Когда я все выясню об Уго, я тебе припомню. Поверь мне.
Он высвободил руку, посмотрел на меня с грустью. Даже с жалостью.
- Тебя прикончат раньше.
- Лучше бы это случилось с тобой.
Он ушел, не обернувшись. Какое-то мгновение я смотрел ему вслед. Я заказал вторую чашку кофе. Пара итальянских туристов встала и ушла, расточая "чао, чао".
Если в Марселе Уго имел кого-то из близких, то они, конечно, газет не читали. Никто не объявился ни после того, как его пристрелили, ни после появления извещения о смерти, что я передал в утренние выпуски трех ежедневных газет. Разрешение на захоронение было выдано в пятницу. Мне пришлось выбирать. Я не желал, чтобы его бросили в общую могилу как собаку. Я достал мою заначку и взял на себя похоронные расходы. В этом году я в отпуск не поеду. Впрочем, я никогда не езжу в отпуск.
Могильщики открыли склеп. В нем были похоронены мои родители. Внутри еще оставалось место для меня. Но я решил подождать. Я не считал, что еще один постоялец может их стеснить. Стояла адская жара. Я посмотрел в темную и сырую дыру. Уго она не понравилась бы. Да и никому другому. Лейле тоже. Мы похороним ее завтра. Я еще не решил, пойду или нет. Для них, Мулуда и его детей, я теперь был совсем чужой. К тому же полицейский. Который ничему не мог помешать.
Все разваливалось. Последние годы я жил в спокойствии и равнодушии. Словно меня не было на свете. Ничто меня по-настоящему не трогало. Ни старые приятели, которые больше не звонили. Ни женщины, которые меня бросали. Я приглушил мои мечты, мои ненависти. Я старел, не имея больше никаких желаний. Жил без страсти. Спал со шлюхами. И счастье было лишь на конце удочки.
Смерть Маню встряхнула все это. Вероятно, слишком слабо, если судить по моей шкале Рихтера. Смерть Уго была пощечиной. По всей морде. Она извлекла меня из старого, нечистого сна. Я пробудился к жизни, и ни хрена не случилось. То, что я думал о Маню и Уго, ничего не меняло в моей жизни. Они-то пожили всласть. Мне очень хотелось бы поговорить с Уго, попросить рассказать о его странствиях. Сидя ночью на скалах в Гуд, мы мечтали лишь об этом - уехать куда глаза глядят.
"Черт возьми! Почему им хочется бежать в такую даль!" - возмущался Туану. Он призывал в свидетели Онорину. "Что они хотят там увидеть, эти мальчишки! Что?! Ну, ты можешь мне сказать! У нас тут все страны есть. Люди всех рас. Представители всех широт". Онорина ставила перед нами тарелки с рыбным супом.
- Наши отцы пришли сюда из разных мест. Они осели в этом городе. Вот так-то! Все, что они искали, они нашли здесь. И, черт побери, даже если они по-настоящему ничего не нашли, они, учти это, остались тут.
Он переводил дух. Потом рассерженно смотрел на нас.
- Попробуйте это! - кричал он, указывая на тарелки. - Вот лекарство от глупостей!
- Мы здесь гибнем, - осмелился заметить Уго.
- Гибнут и в других местах, мой милый! Это хуже!
Уго вернулся, но он умер. Закончил путь. Я кивнул. Гроб поглотила темная и сырая дыра. Я проглотил слезы. У меня во рту остался привкус крови.
Я притормозил у офиса "Такси Радио", на углу бульваров Пломбьер и Гальсьер. Я хотел прояснить этот след, след такси. Может быть, он меня никуда не выведет, но это была единственная нить, которая связывала Лейлу с двумя убийцами с площади Оперы.
Какой-то малый в бюро листал с усталым видом порнографический журнал. Законченный mia. Длинные волосы на затылке, ужасная прическа "дикобраз", пестрая рубашка, распахнутая на смуглой и волосатой груди, толстая золотая цепь, на которой болтался "Иисус" с бриллиантами в глазах, по два перстня на каждой руке, черные очки на носу. Выражение mia пришло из Италии. Из фирмы "Ланча". Они выпустили автомобиль "mia", у которого отверстие в окне позволяло высовывать наружу локоть, не опуская стекла. Для марсельцев это уже было слишком!
Таких mia было полным-полно во всех бистро. Это были пижоны, ловкачи. Расистские хамы. Целыми днями они просиживали за стойкой, потягивая анисовый ликер "рикар". Дополнительно им случалось немножко работать.
Тот, что был передо мной, наверное, ездит на "рено-12" - машине, утыканной радиомаяками, с надписью "Dede & Valerie" на радиаторе, с висящими на смотровом стекле мягкими игрушками, с обтянутым обивочной тканью рулем. Он перевернул страницу. Его взгляд упал на промежность пышной блондинки. Потом он соблаговолил поднять на меня глаза.
- Вы по какому делу?
Я показал ему мое удостоверение. Он едва на него взглянул, как будто уже не раз его видел.
- Вы дочитываете?
Он слегка приспустил с носа очки, равнодушно посмотрел на меня. Казалось, что необходимость говорить его утомляет. Я ему объяснил, что хочу узнать, кто в субботу вечером вел "рено-21" под номером 675JLT13. Речь идет о проезде на красный свет. На авеню дез'Эгалад.
- Теперь вы приходите ради этого?
- Мы приходим ради всего. Иначе люди пишут министру. Подана жалоба в суд.
- Жалоба в суд? Из-за проезда на красный свет?
Для него это был гром с ясного неба! В каком же мире мы живем!
- Полным-полно сумасшедших пешеходов, - сказал я.
На этот раз он снял очки и внимательно посмотрел на меня. На тот случай, если он схлопочет от меня по роже.
- Ну да, а мы расплачивайся, черт возьми! Лучше бы вы теряли меньше времени на эти глупости. Потому что нам необходима безопасность.
- На пешеходных переходах тоже. (Он начинал меня раздражать.) Фамилия, имя, адрес и телефон шофера!
- Если он должен явиться в комиссариат, я ему передам.
- Я сам его вызову повесткой.
- Вы из какого комиссариата?
- Центральное бюро.
- Я могу еще раз взглянуть на ваше удостоверение?
Он взял его, записал на клочке бумаги мою фамилию. Я понял, что пересек последнюю черту. Но было слишком поздно. Он, почти с отвращением, вернул мне удостоверение.
- Монтале. Итальянец, да? (Я кивнул в знак согласия. Казалось, он погрузился в глубокое раздумье, потом снова посмотрел на меня.) Всегда можно договориться, о красном-то сигнале. Мы вам оказываем немало таких услуг, разве нет?
Еще пять минут подобного трепа, и я придушил бы этого "mia" его же золотой цепью или забил ему в глотку его "иисуса". Он полистал регистрационную книгу, задержался на какой-то странице, поводил пальцем по списку.
- Паскаль Санчес. Вы запишите или мне вам записать.
Пероль сделал мне отчет за день. 11.30. В супермаркете "Карфур" задержан подросток за кражу товаров с полок. Пустяк, но все-таки требовалось предупредить родителей и завести учетную карточку. 13.13. Драка в баре "Бальто", на Мерланском шоссе, между тремя цыганами, из-за девушки. Всех забрали, потом сразу отпустили, за отсутствием жалобы в суд. 14.18. Вызов по радио. Мать семейства является в отделение комиссариата со своим сынком, у которого сильно разбито лицо. Дело о побоях и телесных повреждениях в лицее имени Марселя Паньоля. Вызов подозреваемых в избиении и их родителей. Очная ставка. Разбирательство продолжалось до вечера. Дело не связано ни с наркотиками, ни с рэкетом. Вероятно. Все-таки необходимо было проверить. Внушение родителям, с надеждой, что оно чему-нибудь послужит. Обычная рутина.
Но хорошая новость заключалась в том, что мы наконец нашли способ взять Насера Муррабеда, молодого наркоторговца, орудовавшего в квартале Бассанс. Накануне вечером он подрался, выходя из бара "Мирамор" в Эстак. Избитый подал жалобу. Более того, он ее не отозвал и явился в комиссариат, чтобы дать показания. Многие потерпевшие боялись, и мы их никогда больше не видели. Даже если это была кража, без насилия. Все боялись. И не доверяли полиции.
О Муррабеде я знал все. Двадцать два года, задерживался семь раз. Впервые в пятнадцать лет. Неплохой результат. Но он был хитрец. Мы ни разу не могли ничего ему предъявить. Может, сейчас удастся.
Уже несколько месяцев он торговал по-крупному, но ничем себя не компрометировал. На него работали ребята пятнадцати-шестнадцати лет. Грязную работенку они делали. Один таскал наркотик, другой собирал деньги. Таких ребят было восемь-десять. Муррабед, сидя в машине, следил за ними. Деньги он забирал позднее. В баре, на станции метро, в автобусе или в супермаркете. Места постоянно менялись. Никто даже не пытался его обмануть. Однажды с ним сыграли злую шутку, всего один раз. Второго не было. Маленький пройдоха оказался со шрамом на щеке. Но, конечно, на Муррабеда он не "настучал". Он рисковал гораздо худшим.
Нам много раз попадались ребята Муррабеда. Но безрезультатно. Они предпочитали сесть в тюрьму, чем назвать фамилию Муррабеда. Когда мы брали парня с наркотиком, мы его фотографировали, заводили на него дело. Но мы его отпускали. При нем всегда оказывались дозы, недостаточно крупные, чтобы предъявить обвинение. Мы пытались это делать, но наши обвинения судья отвергал.
Пероль предлагал арестовать Муррабеда завтра утром, прямо в постели. Это меня устраивало. Прежде, чем уйти, на этот раз рано, Пероль мне сказал:
- Не очень было тяжело, на кладбище? (Я пожал плечами, промолчав.) Я хочу, чтобы ты как-нибудь пришел к нам пообедать.
Он ушел, не дождавшись ответа и не попрощавшись. Пероль тоже был человек простой. Я принял ночное дежурство, вместе с Черутти.
Зазвонил телефон. Звонил Паскаль Санчес. Я оставлял сообщение его жене.
- Послушайте! Я ни разу не проезжал на красный свет! Ни разу! А там, где вы говорите, особенно. Я вообще никогда в те края не езжу. Там же одни арабы.
Я молчал. Из Санчеса я хотел осторожно вытянуть то, что мне было необходимо.
- Я знаю, знаю. Но есть свидетель, господин Санчес. Человек, который записал ваш номер. Он говорит одно, вы другое.
- В каком часу это было, вы говорите? - помолчав, спросил он.
- В 22 часа 38 минут.
- Быть того не может, - сразу ответил он. - В это время у меня был перерыв. Я пропустил стаканчик в баре "У Ратуши". Вот еще, я даже купил сигареты. Есть свидетели. Да, я вам не вру. Самое меньшее, человек сорок.
- Так много мне не нужно. Зайдите завтра в комиссариат, в одиннадцать часов. Я приму ваши показания. А также зафиксирую фамилии, адреса и телефоны двух свидетелей. Все должно легко уладиться.
Пока не пришел Черутти, мне оставалось убить почти час. Я решил пойти выпить стаканчик к Анжу, в "Тринадцать углов".
- Какой-то малыш тебя ищет, - сказал он. - Знаешь, тот самый, кого ты приводил в субботу.
Выпив кружку пива, я отправился на поиски Джамеля. Я никогда так долго не болтался по кварталу со дня моего назначения в Марсель. Я возвращался сюда только раз, чтобы попытаться найти Уго. Все эти годы я всегда держался на его периферии. Площадь Ланш, улица Боссанк и улица Сент-Франсуаз, улица Франсуа Муассон, бульвар де Дам, Гран-Рю, улица Кэсри. Я захаживал только в пассаж "Тринадцать углов" и в бар Анжа.
Теперь меня удивляло, что в обновленном квартале чувствовалась какая-то незавершенность. Я задавал себе вопрос, привлекают ли людей многочисленные художественные галереи, бутики и прочие магазины? Но кого именно? Не марсельцев, в этом я был уверен. Мои родители так и не вернулись в квартал после того, как их выселили немцы. Железные шторы были опущены. Улицы безлюдны. Рестораны пусты или почти пусты. Кроме ресторана "У Этьена" на улице Лоретт. Но он, Этьен Кассаро, жил здесь двадцать три года назад. И готовил лучшую в Марселе пиццу. "Счет и закрытые сведения по настроению", - прочел я в репортаже журнала "Гео" о Марселе. Этьен, по настроению, часто бесплатно кормил нас - Маню, Уго и меня. Правда, орал на нас. Обзывал бездельниками, ничтожествами.
Я спустился вниз по улице Панье. Мои воспоминания здесь раздавались более гулко, чем шаги прохожих. Квартал еще не стал Монмартром. Сохранялась его дурная слава. Дурные запахи тоже. Но Джамеля я так и не нашел.
Глава седьмая,
в которой лучше выразить все, что испытываешь
Они ждали меня у моего дома. Голова у меня была занята другим, и я очень устал. Я мечтал о стакане виски "лагавюлен". Они вышли из тени бесшумно, как кошки. Когда я их заметил, было уже поздно.
Они набросили мне на голову плотный пластиковый мешок; две лапы обхватили меня под мышки и приподняли, сильно сдавив грудь. Две стальные руки. Чье-то тело прижалось к моему телу. Я отбивался.
Удар пришелся в живот. Резкий и сильный. Я открыл рот и заглотнул весь кислород, который еще оставался под мешком. Черт! Чем он бил, подлец? Второй удар. Равной силы. Боксерская перчатка. Сволочь, он бил боксерской перчаткой! Кислорода в мешке больше не было. Я дергался, выбрасывая вперед ноги. В пустоту. Мою грудь словно тисками сжали.
Удар в челюсть. Я открыл рот, но последовал еще удар, в живот. Я задыхался. С меня ручьями лил пот. Мне хотелось сложиться пополам. Защитить живот. Стальная рука почувствовала это. Она меня отпустила. На какую-то долю секунды. Он поставил меня, по-прежнему прижимаясь ко мне. Я чувствовал его член на моих ягодицах. У него, у сволочи, стоял! Два удара. Слева, справа. Еще раз в живот. Широко раскрыв рот, я мотал головой из стороны в сторону. Я хотел закричать, но никакого звука не получилось. Только хрип.
Моя голова, казалось, плавала в чайнике. Без предохранительного клапана. Тиски, сжимавшие грудь, не ослабевали. Я был всего лишь подвесной грушей. Я утратил понятие времени и потерял счет ударам. Мои мышцы перестали реагировать. Я жаждал кислорода. И все. Воздуха! Немного воздуха! Совсем чуть-чуть! Потом мои колени больно ударились о землю. Инстинктивно я свернулся клубком. Дуновение воздуха проникло под пластиковый мешок.
- Это предупреждение, ублюдок! В следующий раз мы тебя добьем!
Меня ударили ногой в поясницу. Я застонал. Звук мотора мотоцикла. Я сорвал пластиковый мешок и набрал в легкие воздуха, сколько смог.
Мотоцикл отъехал. Я лежал не шевелясь. Пытался восстановить нормальное дыхание. Меня охватил озноб, потом я стал дрожать с головы до ног. "Вставай!" - приказал я себе. Но тело отказывалось слушаться. Оно вставать не хотело. Двигаться означало усиливать боль. Свернувшись калачиком, я лежал на земле и ничего не чувствовал. Но я не мог так валяться.
Соленые слезы текли у меня по щекам и скатывались в рот. По-моему, я заплакал от ударов и плакал не переставая.
Я слизывал слезы. Этот солоноватый привкус был почти приятен. А если ты пойдешь налить себе виски, как, Фабио? Ты поднимешься и пойдешь. Нет, разгибаться не надо. Потихоньку, вот так. Не можешь? Тогда ползи на четвереньках. До своей двери. Вот она, видишь. Отлично. Сядь, прижмись спиной к стене. Передохни. Ладно, ищи ключи. Хорошо, обопрись о стену, медленно встань, прижмись всем телом к двери. Открывай. Верхний замок, так. Теперь средний. Черт, ты же его не закрыл!