Едва ли стоило серьезно относиться ко всему, что вывалила Герда, но подумать над ее словами не мешало бы. Все эти люди, собравшиеся на яхте, – такие подозрительные. Она не хочет никого голословно обвинять, но сами посудите. В тихом омуте водится столько непредсказуемой живности – поди разберись, кто тут против кого дружит. Игорь Максимович накануне отъезда был мрачнее грозовой тучи. Ирина Сергеевна вообще не хотела ехать. Сказалась больной – мол, ее тонкая трепетная натура нуждается в заботе и уходе. Но не прокатило, Игорь Максимович настаивал на ее участии в уикенде, и они даже немного повздорили. Прибывший семейный врач не выявил отклонений в здоровье – ни мигрени, ни астмы, ни ветрянки с испанкой. Полдня она просидела, запершись в своей спальне… да-да, она не оговорилась, супруги Голицыны ночуют в разных спальнях, как в викторианскую эпоху. В общем, чувствовалось, что ей эта поездка – как шестой палец на ноге. А вчера… Герда принялась загибать натруженные пальцы: этот хорошо витаминизированный субъект – ну, писатель, полтора центнера живого мяса – ей сразу показался подозрительным. Он так долго и с фальшивым радушием тряс руку Николаю… А потом – еще до отплытия – Герда видела, как он на задней лестнице кому-то звонил по сотовому. "Да-да, – говорил писатель, – разумеется, он здесь, но, знаете, мне не нравится эта затея". Когда он услышал шаги, то смутился, быстро сунул мобильник в карман, как будто в болтовне по телефону есть что-то криминальное. Впрочем, быстро расцвел и без лишних политесов ущипнул ее за задницу. А вот это делать было вовсе не обязательно. Возмутительно. А знаете, что он сказал при этом? Мол, это не то, что можно отложить. И гаденько захихикал. А потом в кают-компании ворковал как ни в чем не бывало, вводя в заблуждение общественность своей напускной беззаботностью. Ей хорошо было видно из-за шторы, что творится в кают-компании. Игорь Максимович всячески скрывал дурное расположение духа, Ирина Сергеевна посматривала на него с затаенным страхом. Она и раньше-то побаивалась своего мужа, а вчера и подавно. Ольга Андреевна Лаврушина… Грешно, конечно, наговаривать на убитую горем женщину, но и она вела себя странно. Когда сидела в кают-компании, с трудом вытягивала из себя слова, чесала руки. Ввалились Николай с Ксюшей, она заметно смутилась. А когда они вышли, она проводила их таким пристальным недобрым взглядом… Но это еще не все. Гости разошлись по каютам. Герда мыла на кухне посуду, размышляя над завтрашним меню. Заглянул толстяк Феликс и повел себя необычно. Мог бы зайти и ущипнуть за другую ягодицу. Но он посмотрел на нее отсутствующим взором, поморщился (словно тут старуха какая-то первобытная), в раздумьях прошел мимо. Она закончила свои дела, решила заглянуть в кают-компанию – посмотреть, все ли там прибрано. Когда входила, ей показалось, что хлопнула дверь на палубу. Вошла – никого. А дверь действительно неприкаянно болталась, словно кто-то в спешке выбежал на улицу, забыв воспользоваться пружинным механизмом. Странно ей стало. Бегло оценив порядок, поспешила убраться через камбуз. В коридоре ее до коликов напугал охранник Салим, появившийся непонятно откуда. Работа у парня такая – пугать людей, окружающих Игоря Максимовича. Даже не извинился, поганец. Как она относится к Салиму? – Нормально относится. Как к новой тумбочке. То есть, до поры, до времени не раздражает. Странный он какой-то. На женщин не смотрит…
Но и на этом ее ночные похождения не закончились. Где-то после часа ночи Герда пришла к себе в каюту, с тоской посмотрела на разбросанные вещи. Она терпеть не может беспорядок, но сил разгребать эту конюшню уже не было. Отыскала в сумке зубную щетку, пасту, почистила зубы, приняла душ, уснула. Но проснулась оттого, что совсем неподалеку кто-то стонал…
– В смысле? – заморгал Турецкий.
– Ну, вот так, – она стала усиленно изображать, как это было, но триллер не удался: получалось что-то порнографическое. – Я так испугалась…
– Проехали, – вздохнул Турецкий. – Вы забыли, что у вас за стенкой как раз находился я. А состояние у меня было, сами понимаете, критическое. Смерть в пяти шагах.
– Ах, ну, конечно, – она смутилась, – как я сразу не догадалась…
Но это еще не все. Стон был долгим, нечеловеческим. Продолжался недолго, но достаточно, чтобы волосы у Герды встали дыбом. Насилу она забылась, но очнулась от ужасной бортовой качки – видимо, ветер усилился. Вспомнила про стон и решила, что он ей приснился. Надо меньше работать, – решила Герда. Тут ей послышалось, что мимо каюты кто-то прошел. С любопытством не поспоришь, Герда подбежала на цыпочках к двери, приложила к ней ухо. Тихо открыла дверь, высунула любопытный нос в коридор. Кто-то приглушенно разговаривал. Мужчина и женщина, и говорили они где-то в районе лестницы в машинное отделение, то есть совсем рядом. Заинтригованная, она сделала два шага, выглянула из отсека. В проходе работало ночное освещение, но разговор проистекал еще ниже, на лестнице. Она подкралась совсем близко, различила несколько слов. Что-то вроде "нет, не сейчас", "это очень опасно", "если он узнает…" Говорила женщина. Слова мужчины понять было невозможно. Потом скрипнули лестничные перила, послышались легкие шаги. Мысленно ахнув, Герда юркнула к себе в каюту, прикрыла дверь, сказав себе, что все, довольно на сегодня приключений. Не такая уж она авантюристка, и детективам на канале ДТВ предпочитает актеров канала "Романтика" с хорошо развитыми слезными железами. Но любопытство было тут как тут, она досчитала мысленно до тринадцати и приоткрыла дверь. Она увидела привидение…
Хотя какое, к черту, привидение? Это была женщина в длинной накидке. Она переступила грань, разделяющую отсеки, и вошла в коридор для VIP-персон. Но в темноте она здорово была похожа на привидение. Свет поступал только из кормы, а в носовой части света не было, поэтому привидение быстро растворилось во мраке – где-то там, на носу.
– Это была Ирина Сергеевна, точно вам говорю… – она возбужденно дышала, тянулась к Турецкому, – больше некому, я ее узнала. Не Ксения, не Николь, не Ольга Андреевна. У нее связь с кем-то на яхте. Они вполне могли обменяться SMS-сообщениями, после чего встретились. Ведь тогда еще не отобрали телефоны, и связь была – мы совсем недалеко ушли от Сочи…
– Но как она выбралась из каюты? – недоумевал Турецкий. – Ведь там муж, Салим?
– Проще некуда, – настаивала Герда. – В носовой части судна, где каюты хозяев, не просто коридорная система. У Ирины Сергеевны отдельный выход на палубу. То есть из каюты она может попасть либо в коридор, либо к Игорю Максимовичу – минуя Салима, каморка которого расположена между ними и имеет, кстати говоря, такой же отдельный выход.
– Ага, – сообразил Турецкий. – То есть, Салим не обязан постоянно торчать в коридоре?
– Да, он не пугало, он живой человек, – подтвердила Герда. – И хочет время от времени есть, спать и ходить в туалет. Не знаю, может, он еще что-то хочет и именно с ним встречалась Ирина Сергеевна. Хотя непонятно, зачем встречаться так далеко?
Но и это еще не все. Сделав очередную попытку уснуть, Герда обнаружила, что в каюте душно, а иллюминатор имеет интересное свойство не открываться. Она снова высунулась в коридор… и с изумлением узрела еще одно человеческое тело! Мужчина вышел из каюты, расположенной примерно посередине правого борта и побрел в носовую часть.
– Он зашел в каюту к Николаю? – напрягся Турецкий.
– Увы, – вздохнула Герда, – он прошел мимо. Это был Лаврушин Иван Максимович, можете не сомневаться. У него такая шаркающая походка. Он прошел мимо носовых кают и пропал. А куда он мог деться? Только на улицу.
– И вы, конечно же?.. – догадался Турецкий.
– Мне было очень душно, – объяснила Герда, – и я решила подышать свежим воздухом. Набросила на плечи куртку и тоже вышла наружу, но через дверь, которая рядом с нашим отсеком.
Да, она не ошиблась. Лаврушин стоял недалеко от нее, облокотившись на поручень фальшборта, несколько раз кашлянул. Потом он что-то вынул из кармана и выбросил за борт. Очень подозрительно, да? Еще немного постоял, закурил, но сделал только несколько затяжек, выкинул и сигарету. Странно, ведь курение и кашель так хорошо сочетаются. Оторвался от перил, побрел внутрь.
– Ну, вы и наговорили, – Турецкий недоверчиво помотал головой. – И как же прикажете все это разгребать, Герда?
– Вы же сыщик, – она кокетливо улыбнулась, – разгребайте, – и тут же изменилась в лице. – Но только не ссылайтесь на меня, когда будете вести расследование, хорошо? Я могу на вас положиться?
Ложитесь, – чуть не брякнул Турецкий, но прикусил язык. Предложение работница могла бы расценить буквально, а с отсутствием комплексов на сексуальной почве у нее, похоже, все нормально.
– Определенно, Герда, – уверил Турецкий. – И последнее, раз уж вы такая наблюдательная. Не припомните реакцию людей сегодня утром на смерть Николая? Не заметили ничего интересного?
Воспоминания продолжались. Как не заметить? Первым на палубу взгромоздился Манцевич, за ним Феликс, развалился в шезлонге, делал вид, что аккумулирует космическую энергию, а самого что-то тревожило – пыхтел, хмурился. Голицын выставлял себя радушным хозяином, но и его что-то беспокоило. Ирина Сергеевна выглядела так, словно ее вот-вот должны были в чем-то обвинить. А Ольга Андреевна пришла в черных очках – разве не подозрительно? (подумаешь, глаза слезятся на ветру). Лаврушин был какой-то нервный, жаловался на давление…
– А когда вы сказали про труп, – доверительно зашептала Герда, – я заметила, как переглянулись французы. Мне показалось, что они не удивились. А потом Николь запоздало отвесила челюсть, стала возмущаться – мол, что за чушь вы тут порете. Робер молчал, но потянулся к бокалу с вином, залпом его осушил, потом они опять переглянулись с Николь…
– А Ксения?
– Ах, несчастная девочка, – поцокала языком Герда, – летала на крыльях любви и долеталась. Парашют-то дома забыла… Знаете, в первые секунды она даже в лице не изменилась. Усмехнулась как-то недоверчиво. Потом задумалась, потом нахмурилась. Посмотрела украдкой, как реагируют люди, и тоже стала реагировать. А когда подтвердили наличие трупа, она уж развернулась во всей красе, затмила своей реакцией даже реакцию матери…
– А матросы?
– Шпана переодетая, – фыркнула Герда. – В прошлое плавание эти двое тоже хозяйничали на яхте. Мне они еще тогда не понравились. Глотов корчит из себя этакого мускулистого мачо, посмотрите на него – весь из себя красавец, сердцеед, а голова пустая, как индейский барабан. Двух слов связать не может. А Шорохов наоборот – себе на уме типчик. Ходит, в рот воды набрав, все высматривает, все вынюхивает. Не матрос, а агент ФСБ под прикрытием. Но с обязанностями вроде бы справляются, крупных нареканий от Игоря Максимовича не имеют. Знаете, когда произошла эта… неприятность, в их поведении ничего не изменилось. Словно так и должно быть. Глотов глупо ухмыляется, Шорохов угрюм. Работают, как ни в чем не бывало. То в рубке, то в машинном отделении, то со снастями для паруса возятся, хотя Игорь Максимович дал им строгое указание – паруса не расправлять. Вы слышите? – она подняла палец. – Двигатели в последние часы запускаются крайне редко. И правильно – спалим, к чертовой матери, все горючее. Немного пройдем, постоим, еще немного пройдем, дрейфуем…
"Додрейфуемся", – подумал Турецкий.
– Вы очень откровенны со мной, Герда.
– Не одобряете? – она сдержанно улыбнулась. – Честно говоря, имею намерение уволиться из семейства Голицыных.
– А "волчьего билета" не боитесь?
– Но вы же сказали, что не сдадите меня?
"Это будет трудно", – подумал Турецкий.
– Я постараюсь. Скажите… вы живете одна?
– Да, иногда, – она решительно кивнула. Турецкий засмеялся. Герда тоже. Хрюкнул и Феликс, возникший в проеме очень некстати. Герда замерла с открытым ртом, зарделась.
– Секретничаете, господа? – вкрадчиво осведомился Феликс, и на губах его заиграла не очень-то привлекательная улыбка.
– Вы подслушивали? – строго спросил Турецкий.
– Я пытался, – чистосердечно признался толстяк, – поскольку любопытством от природы награжден неимоверным. Но понял мало. М-м… собственно, Герда, дорогая, я хотел бы получить от вас обнадеживающую информацию о предстоящем хлебе насущном на вечер грядущий. Но если вы так мило воркуете…
– Ваша очередь, мы уже обсудили свои секреты, – вздохнул Турецкий, успев заметить, как перекосилось лицо Герды, и жалобный взгляд взмолился: "Не оставляйте меня с этим чудовищем…"
В кают-компании было тихо, пахло пихтовым маслом. Турецкий посмотрел по сторонам, заглянул за кожаный диванчик – не спрятался ли там какой-нибудь Манцевич? Подошел к стеклянным дверям. На верхней палубе ветер трепал незакрепленные покрытия шезлонгов и столов. В одном из шезлонгов развалилась, подставив солнцу подбородок, Николь. Голова ее была запрокинута, ноги неприлично раздвинуты, худые руки покоились на подлокотниках. На этот раз она не шокировала общественность своими истощенными телесами, облачилась в купальник. Микроскопичность купальника заслуживала отдельного разбора, но, по крайней мере, это была одежда. Под мачтой, раскрашенной в желто-черные цвета известного сотового оператора, копошился матрос Глотов. Он пропускал веревку через нижнюю поперечную балку и привязывал к ней свернутый парус. Временами косился на распростертую в шезлонге пассажирку, которая не подавала признаков жизни, и как-то неопределенно вздыхал. Могло показаться, что в этот момент он думал о ком-то другом.
Проверять, жива ли пассажирка, не было никакого желания. День клонился к вечеру, Турецкий дико устал. Практически каждый человек на яхте вызывал у него раздражение и чувство глубокой тошноты. Он опустился в кожаное кресло, дотянулся до створок бара, оказавшегося в зоне досягаемости руки, распахнул их поочередно. В баре было на что посмотреть. Отдельно – соки, отдельно алкоголь. Кьянти, ром, виски, портвейн, российская водка известного московского завода (куда уж без нее?). Целая выставка коньяков "Хеннесси" в бутылках в форме скрипки: Privilege, Paradis, Richard Hennessy. Комплексов относительно "несанкционированного" проникновения в чужой бар у Турецкого уже не осталось – он взял водку, прихватив попутно мизинцем подвернувшуюся стопку. Выудил томатный сок – запить.
– Сделайте "Кровавую Мэри", я тоже с вами выпью, – посоветовала женщина, неслышно входя в помещение со стороны камбуза.
Турецкий вздрогнул. Никогда не думал, что переизбыток женщин способен посеять такую сумятицу в душе.
– Простите, Ирина Сергеевна?
– "Кровавая Мэри", – женщина сдержанно улыбнулась. – Вы не знаете, что такое "Кровавая Мэри"? Берете водку, смешиваете с томатным соком…
– Я знаю, что такое "Кровавая Мэри", – учтиво отозвался Турецкий. – Помимо указанных ингредиентов, в коктейль добавляются жгучий перец, табаско, лимонный сок и вустерский соус. Если из цепочки выпадает хоть один ингредиент, получается банальная "отвертка". Могу также сообщить, что напиток назван в честь британской королевы Марии Тюдор, самозабвенно пускавшей кровь протестантам. А водку в коктейль можно и не добавлять, эстетика терпит. Тогда напиток будет называться "Дева Мария". Или "Кровавый стыд".
– Вот уж точно стыд, – женщина встала напротив него. Она искала взглядом, куда бы присесть. "Можно мне на колени, – подумал Турецкий. – Уже не боюсь".
– Сделайте в таком случае "отвертку", – попросила женщина и села напротив. Пришлось вставать, копаться в баре, отыскивать пару долговязых бокалов. Наконец, он рассмотрел эту, без сомнения, интересную женщину. Она была моложе своего мужа года на три, следила за собой, хорошо выглядела, но, увы, непредвзятый взгляд подтверждал удручающее правило, что время – ресурс, работающий не в женскую пользу. Женщины хрупки, слабы и быстро подвергаются старению. У нее были роскошные пепельные волосы, которые она постригала, не давая им распуститься во всю красоту, большие серые глаза, исполненные печалью (фальшива ли печаль, Турецкий пока не разобрался), худощавое лицо, хорошая фигура со всеми положенными выпуклостями и вогнутостями. Изящные музыкальные пальчики нервно постукивали по подлокотнику. "Еще бы, – как-то не в тему подумал Турецкий, – окажись на моих пальцах такое роскошное колечко с бриллиантом, они бы тоже нервничали".
Он смешал водку с соком ("героический" рецепт – смешать, но не взбалтывать), себе налил поменьше, даме побольше, передал ей бокал с учтивым поклоном.
– Спасибо, – она кивнула, не спуская с него оценивающего взгляда. Помялась, отпила.
– Не хочу показаться тряпкой, Ирина Сергеевна, но это не очень опасно, что мы тут с вами сидим, выпиваем, болтаем?
– Мы еще не болтаем, – возразила дама.
– Но, надеюсь, будем.
Она приятно улыбнулась, давая понять, что чувство юмора – это не то, чего она напрочь лишена.
– Думаю, это не очень опасно. Мой муж хорошо выпил, он спит в каюте.
– Он у вас пьющий?
– Не особо. Но он же не верблюд, чтобы неделю не пить, верно? А именно это он и делал целую неделю. В рот не брал, – в ее тоне прозвучало неприкрытое пренебрежение к законному супругу – большому тузу и хозяину жизни. Она его не любит, – сделал вывод Турецкий, – и боится больше всего на свете.
С последним соображением он, кажется, не ошибся. При упоминании Голицына на женское лицо улеглась пасмурная тень. Впрочем, она пропала после того, как женщина сделала второй глоток.
– Бояться нечего, детектив… напомните ваше имя.
– Александр Борисович.
– Бояться нечего, Александр Борисович. Вы обязаны говорить с любым, кто, по вашему мнению, представляет интерес в вашем расследовании. Если не ошибаюсь, вы обязаны провести его в кратчайший срок и доложить по форме?
– Вы представляете интерес в моем расследовании?
Женщина не ответила. Ее терзал демон противоречий. Она не делала попыток соблазнить Турецкого, произвести на него впечатление своим обаянием, перетащить на свою сторону (хотя последний пункт, он был уверен, дама обязана проработать). В ней боролись противоположно направленные силы. Она не могла принять решение – и это ее злило. Она сделала третий глоток, и хорошенькая мордашка стала розоветь.
– А вы уверены, что алкоголь – это благо? – мягко поинтересовался Турецкий.
– Уверена, – отозвалась дама, – от малой дозы спиртного повышается активность мозга.
– Скажите, вы имеете отношение к факту моего появления на этой яхте? – он решился задать вопрос в лоб.
Тщательно выщипанные брови взметнулись на середину лба.
– О, боже, конечно, нет, зачем мне это надо? – удивление получилось вполне сносным. Она даже засмеялась: – Никогда не забуду, как вы впервые появились из ниоткуда. Призрак, жуткое творение из мрака кошмарных снов… простите. Откуда такой взялся? – еще подумала я. – Из магазина необычных подарков? Можете говорить все, что угодно, но вчера вы перебрали.
– И даже слишком, – не стал он возвращаться к избитой теме. – Тогда давайте не ходить вокруг да около, Ирина Сергеевна. Что вы думаете о случившемся на яхте?
Она пристроила бокал на журнальном столике, сцепила пальцы в замок.