За дверью проехала, душераздирающе визжа сиреной, полицейская машина с синим маяком. Голубые и алые отблески прокатились, дробясь, по зеркалам и бутылкам в баре. За окнами надрывались тревожные полицейские свистки. Что там? Убили кого, ограбили на "перекрестке мира?" Никто в забегаловке не вышел поинтересоваться - дело обычное, дело привычное.
- Новое лицо войны, - говорил Бек, закурив сигару, - пострашнее лика Горгоны-медузы. Наши тезеи боятся взглянуть на это лицо. Кеннеди отважился, взглянул и понял, что тотальная война невозможна. Он понял, что война не только уничтожит почти все человечество, если человечество не уничтожит войну, но что, если и уцелеют где-то люди, она отравит своей радиацией и их, и еще не родившиеся поколения землян.
- Как "оранжевый реактив". Но неужели это не ясно Бжезинскому?
- Бжезинский весь во власти своей новомодной доктрины: США путем напряжения всех своих сил в гонке с Советским Союзом, затратив до пятидесяти процентов, как во время второй мировой войны, своего бюджета на вооружение, могут в ближайшие годы измотать СССР и не только обеспечить полный успех упреждающего ракетно-ядерного удара по нему, но и лишить его, путем тотального разгрома, всякой возможности ответного удара. Словом, поскольку желание рождает уверенность, Бжезинский уверовал в "Дропшот" - сразим русского медведя одним ударом, убьем наповал, а сдачи - ха, ха! - не получим.
- Но ведь это невозможно?
- Ни в теории, ни в практике. Но Бжезинский, ослепленный ненавистью и страхом, отказывается это понять. Он загипнотизирован противоракетной системой "Сейфгард", а когда ему доказывают, что это ненадежный гарант, он с фанатической убежденностью заявляет, что более надежных гарантов у нас уже никогда не будет, что время упущено и это наш последний шанс на победу над Советским Союзом. Подобно Гитлеру, он поставил сейчас дело так, этот всесильный помощник президента по национальной безопасности, что ЦРУ докладывает ему только то, что он хочет слышать и что подтверждает его доктрину: доктрину безнаказанного уничтожения СССР. Но ведь это и погубило Гитлера с его третьим рейхом.
Уин рассказал о своих ближайших планах, о темах будущих бюллетеней.
- Планы грандиозные. Я поставил себе целью поднять такие вопросы: продолжаем ли мы подготовку бактериологической и химической войны? Заминировали ли космос и океанское дно ядерным оружием? Готовимся ли нокаутировать советские разведывательные спутники? Планируем ли использование лазеров, лучевой энергии, космических перехватчиков ракет?..
- Послушай, старик, - сказал Грант. - Ты с отчаянной смелостью срываешь плащ с "фирмы", но не забываешь ли ты о ее кинжале, о "каба́ре"?
- В том-то и беда, что забыть не могу, - усмехнулся в ответ Уин, окидывая взглядом людей за столиками. - Паранойя моя растет, мне кажется, что у меня бегают глаза, черт знает что мерещится, всех подозреваю, чуть не в каждом вижу "призрака". Я ведь и тебе не сразу поверил.
- Береги себя, Уин, - наклонился к нему Грант. - Не могу советовать тебе не лезть на рожон - в этом смысл всей твоей жизни. Но береги себя! И вот что - чем могу, помогу. Скоро должна выйти моя книга. Половина гонорара - твоя.
- Но…
- Никаких "но". Тебе нужны деньги на бюллетень.
- Не знаю, что и сказать…
- Ничего не надо говорить. Деньги пойдут на святое дело. Если б я мог, я отдал бы тебе все золото в сейфах Форт-Нокса.
Грант хотел уплатить по счету, но Бек настойчиво сунул официанту и свою пятерку. Вышли на Таймс-сквер с малопопулярной стеклянной вербовочной будкой армии США в самой середине. Моросило. Чувствовался предновогодний ажиотаж. Плясали огни Бродвея, не потухавшие со дня убийства Кеннеди. Шурша шинами, проносился бесконечный поток разноцветных автомашин, отражавших пестрый калейдоскоп светящейся рекламы.
Грант оглянулся на вербовочную "стекляшку" - эту клетку, этот капкан для юнцов. Дело опять шло к обязательному призыву.
Жизнь солдата, моряка, летчика, морского пехотинца, обладателя заветного берета рисуется восемнадцатилетним юнцам полной героики и приключений, романтики и развлечений, захватывающих путешествий по всему миру. А юнцу так хочется скорее стать настоящим мужчиной, доказать отцу с матерью, приятелям и девчонкам, что он вовсе не мальчишка, а бравый воин вроде тех, что изображают на пленительных и красочных вербовочных плакатах. А дома все наскучило, обрыдло - мелочная опека родителей, безденежье, учеба. И безработица или какая-нибудь нудная, нищенски оплачиваемая работенка. В рекламных же плакатах, в кино и на телевидении так завлекательно показывают жизнь вояк. У них мощная новейшая техника: самолеты и вертолеты, ракеты, электроника, пушки и танки, игрушечными моделями которых юнец еще так недавно увлекался. "Настоящий мужчина выковывает свою карьеру из оружейного металла боевого товарищества!.."
И вот юнец уже держит AFQT - квалификационный тест вооруженных сил, что проводится при вербовке в армию США для определения пригодности, способностей и грамотности добровольцев. На каждый вопрос дается несколько ответов. Который из них правильный?..
Годен! Капкан захлопнулся. А дальше - пехота, рейнджеры и, быть может, черный берет на голове того, кто прошел сквозь дикую муштру, превращающую человека в солдата, а солдата - в робота…
ЯРЧЕ ДВУХ ТЫСЯЧ ЛУН
На углу Бродвея и 42-й улицы с пожаром неоновых огней, с ярко освещенными козырьками над стеклянными вратами в стоящие впритык кинотеатры, непрерывно крутящие последние боевики, они прошли вдоль облицованного блестящим черным стеклом здания.
- Отделение радиостанции "Свобода", - сказал Бек. - Работая в "фирме", я курировал одно время здесь русский отдел. Не секрет, что все "воины" антисоветской эмиграции работают на деньги и под управлением "фирмы", от великого князя до последнего полицая. Жуткие склочники и рвачи. Про них ходил у нас анекдот: среди русских эмигрантов наиболее популярны следующие американские президенты и в таком порядке - Франклин, Грант, Джексон, Гамильтон, Линкольн, Вашингтон. Почему в таком порядке? Да потому, что Франклин на банкноте в сто долларов, Грант - в пятьдесят, Джексон - в двадцать, Гамильтон - в десять, Линкольн - в пять, Вашингтон - в один доллар. Более солидные купюры эти бедолаги в глаза не видят. А в кассе радио "Свобода" и подавно.
- Продавцы льда, - мрачно заметил Грант. - Но сейчас лед поднимается в цене.
- Это верно. А на этой чертовой мельнице, - сказал Уин, оглядываясь на черное, похожее на морг, здание радио "Свобода", - мои прежние приятели-эмигранты, словно старые клячи с завязанными глазами, скачут под кнутами погонщиков из "фирмы", вертя мельничное колесо, перемалывая в жерновах черной пропаганды правду с полуправдой и неправдой. Власовцы, полицаи, предатели всех мастей. А стоит ли игра свеч? Как заявил один неглупый человек, если выключить "великую машину американской пропаганды", то история будет по-прежнему развиваться своим путем, но не так шумно. Пользы от болтовни "Голоса Америки" на двадцати языках действительно мало, да вреда много, как видно из нынешней небывалой кампании.
- А из тебя, Уинни, - усмехнулся Грант, - вышел бы отличный комментатор "Голоса Америки": уж больно быстро ты говоришь.
- Есть такой грешок. - Бек рассмеялся. - Как-то, более пятнадцати лет назад, я проверил по диктофону, что говорю в среднем около двухсот слов в минуту. Страшно обрадовался: с такой же скоростью шпарил и мой тогдашний кумир Джон Кеннеди, согласно жалобам его стенографисток. Но ведь дело не в скорости…
"Великий млечный путь" был люден, ослепительно плясал сполохами, оглушительно гремел в сотни децибел музыкой из динамиков.
- Знаю, что, когда у нас нанимали новых комментаторов и дикторов для вещания на СССР из числа всякого отребья, предателей своего народа, мы никогда не напоминали им о судьбе лорда Хау-Хау. Ты слышал про этого англичанина - продался нацистам, вещал из Берлина. Предателя поймали после нашей победы и вздернули. И правильно сделали. А ведь эти проходимцы на радиостанции "Свобода" ничем не отличаются от прохвоста и самозваного лорда Хау-Хау…
- В русском секторе Берлина, - продолжал Бек, - в пригороде Карлсхорсте, я впервые увидел фотографии казненных нацистских преступников. Здорово впечатляет. И Геринга повесили, хотя он успел отравиться… И вот мне пришло сейчас в голову, что, если в фойе радиостанции "Свобода" выставить фотографию повешенного лорда Хау-Хау, весь ее штат разбежится до ленча куда глаза глядят.
- Есть "кока", - доверительно сказал им разодетый как нувориш хлыщ, торговец кокаином.
- Все покупают золото, - справедливо напомнил ему Бек.
- У меня есть девочки, мальчики, - пальнул вслед хлыщ.
- Счастливый папа, - ответил Бек.
Мокрый, грязный асфальт отражал огни Бродвея. Соул-рок сшибался с твистом, в шейк вплеталось старинное танго, танго вдрызг разносил какой-то дьявольский танец, еще не имеющий названия.
Компания русских служащих радиостанции "Свобода" садилась в такси.
- Едем в "Медведь"! - крикнул один из них по-русски другой группе, садившейся во вторую машину. Таксисту он сказал по-английски с сильным русским акцентом: - Ист Пятьдесят шестая улица. Ресторан "Медведь"…
- В печати много пишут о том, - сказал Бек, - что наши патриоты-рестораторы, болея за душманов, публично выливают сейчас "Столичную" на асфальт, но эти алкаши вряд ли изменят своей первой любви.
Рок с блюзовым оттенком, сотрясая выносной динамик над входом в дискотеку, громоподобно славил красоту девочек Миссисипи. Группа "Руморз" наяривала свой последний шлягер "Ливень". Ансамбль "Бич Бойз" из Эл-Эя, чей ударник некогда дружил с самим Чарли Мэнсоном, жарил "Леди Линду". А вот - бывают же такие совпадения! - маска волосатого Мэнсона. Его анафемская рожа пребывала в теплой компании других страшных масок, висящих в витрине старой лавки и изображающих трансильванского графа-вампира Дракулу, Бориса Карлова в роли чудовища Франкенштейна, гигантскую гориллу Кинг-Конга. Среди всей этой нечисти не хватало доктора Джеффри Р. Мак-Дональда. Впрочем, с этим монстром из монстров, разгуливающим все эти десять лет на свободе по милости министра юстиции, можно запросто встретиться на Бродвее лицом к лицу…
- А сейчас мы совершим с тобой еще один патриотический вояж, - безапелляционно объявил Грант Беку. - Никаких "но". Успеешь улететь. У нас уйдет на это предприятие не больше часа.
- Сдаюсь, - сказал, подняв руки, Уинстон Бек, - сдаюсь, как сдался мой родной Ричмонд генералу Гранту!
Поймали желтый кеб. Грант бросил таксисту:
- Бэттери парк!
Старинный Батарейный парк стоит на южной оконечности острова Манхэттен. Проехали мимо Уолл-стрита. Грант показал рукой на великолепно освещенную статую Свободы. Темнело. В просоленной мгле осатанело хлестал дождь пополам со снегом. Бурно гудели нью-джерсийские воды за монументом. Стоит он на острове, который ныне называется островом Свободы, в полутора милях от берега Манхэттена.
- Вон там, в Бруклине, - сказал Грант, показывая влево, - я родился и вырос, ходил в школу. Пэррот-стрит. Школа имени Гамильтона. Оттуда отец меня однажды привез сюда, поглядеть на статую. Это мое последнее воспоминание об отце. В июле сорок четвертого он высадился в Нормандии, в декабре погиб в Арденнах, похоронен в бельгийской земле… "Свободу" закрывают у нас зимой в пять вечера - успеем. Здесь я буду твоим гидом…
Переправа на пароме "Мисс Либерти" заняла ровно восемнадцать минут. Качало. Почти шквальный ветер рвал звездно-полосатый флаг на пароме. Из широкой гавани, в которой горели огни океанских кораблей, доносились печальные гудки теплоходов.
"Мисс Либерти" подплыл к острову Свободы. Вблизи вся статуя оказалась покрытой светло-зеленой ржавой окисью. Впрочем, этот русалочий цвет очень идет старой мадемуазель, творению эльзасца из Страсбурга Фредерика Огюста Бартольди, которого вдохновлял образ незабываемой молодой парижанки с факелом, погибшей у него на глазах на баррикаде.
Ярче двух с половиной тысяч лун горел в ее поднятой правой руке факел Свободы, разгоняя мрак над островом, но, оказывается, это так мало: свет факела виден лишь на пятнадцать миль с моря или земли. А в прежние, доэлектрические времена маяк статуи был еще менее надежным. Совсем другое дело - прообраз его, факел Свободы на парижской баррикаде…
- Когда японцы напали на Пирл-Харбор, - вспоминал Грант, - когда мы вступили в войну против Японии и Германии, я с мальчишками видел, как погасли огни статуи. Загорелись они снова только в день Победы над Гитлером, и этот день я тоже никогда не забуду. Вместе с русскими в Сталинграде мой отец в Арденнах сделал все для Победы, но я знал, что он уже никогда не вернется. Это был в одно и то же время самый счастливый и самый несчастливый день в моей жизни…
Они вошли под немилосердно секущим дождем со снегом, морским бризом и солью внутрь пьедестала, покоящегося на бетонном фундаменте.
Поднялись на смотровую площадку на высоте 260 футов над уровнем Атлантического океана. Теперь они попали в голову статуи. В ней погуливали, посвистывали сквозняки из двадцати пяти окошек в короне. Видимость в хорошую погоду - 15 миль. Сейчас из-за скверной погоды едва можно было разглядеть мириады огней Манхэттена.
На Бека сильное впечатление произвели размытые дождем контуры могучих монолитов-небоскребов Нижнего Манхэттена. Внушительное, что и говорить, зрелище. Железобетонные громады кажутся вечными, как египетские и мексиканские пирамиды, а на самом деле земельные спекуляции привели к тому, что здания в деловом центре великого города трижды сменились за последние полвека с лишним, все выше вознося сверкающие стеклом и металлом этажи к небу, уже подпирая поднебесье плоскими крышами бастионов "большого бизнеса". Как писал Бакминстер Фуллер, инженер, философ и публицист, в недолговечности городских зданий и хаотичного динамизма метрополиса проявляется смена "статичного, ньютоновского видения мира новым, воспитанным на энштейновском понятии относительности". Да, статичны лишь трущобы Гарлема и Баури, да устаревший городской транспорт с подземкой, да грязь на улицах и во дворах…
- Имеются ли здесь летучие мыши? - осведомился Уин. - А гул какой!.. Перефразируя слегка О. Генри, я скажу от имени "Свободы": "Меня сделал полунемец и подарил от французской нации американскому народу, чтобы поставил он меня у ворот своей индейской земли, где я буду приветствовать еврейских и ирландских эмигрантов, прибывающих в голландский город Нью-Йорк".
Грант показал Беку остров Эллис, или, как его называли эмигранты со всего мира, включая и бедных евреев, "остров Слез". В его таможнях и карантинах, ныне упраздненных, переведенных в другое место, долго томились 16 миллионов изгнанников и переселенцев, жертвы взяточников и грабителей, прежде чем приняла их "земля обетованная". А многих - больных, безденежных - не приняла, отправила обратно.
- Вид в хорошую погоду великолепный, - говорил Грант, - в любое время суток. Я смотрел вот в те окна, как возвращались на кораблях наши солдаты из Франции после победы над Гитлером, и ревел как корова!.. Кажется, к старости я становлюсь сентиментальным. Теперь я понял, почему привез тебя сюда:
"Свобода" - моя подружка детства! Увы, она опять нуждается в капитальном ремонте - операции омоложения…
Когда пошли к лифту, Бек быстро осмотрелся и глянул прямо в глаза Гранту:
- Слушай меня, Джон, внимательно. Взвесь все и откажись, если не хочешь, не можешь рисковать. Перед отъездом сюда я получил письмо. Все письма я тщательно осматриваю, взвешиваю. Даже обнюхиваю, как аэропортный пес, натасканный на взрывчатку или наркотики. На этом среднего размера "манильском" конверте казенного вида штемпели нью-йоркского и вашингтонского почтовых отделений показались мне подозрительными. Шутники, балующиеся сюрпризными хлопушками в почтовых отправлениях, избегают, как правило, посылать свои эпистоли по почте, опасаясь нечаянных взрывов - вся работа и расходы насмарку. У меня есть свой способ проверки и распечатки подозрительных посланий: вышел во двор с перочинным ножом и шнуром, потянул из-за угла конверт. Грохнул взрыв, как от гранаты, едва не вылетели стекла в окнах офисов на нижних этажах. Я отдал на анализ клочья конверта. Лаборатория установила тип взрывчатки - "Ку-пять", сверхмощная пластиковая взрывчатка…
- Ого! - воскликнул Грант. - "Гордость Дюпона"! Так называли ее "зеленые береты". Втрое мощнее тола. Мы поджигали ее и подогревали на ней наши рационы в походах. Дает адскую температуру, но не чадит и не воняет, как тол.
- Да, да! Намажешь лист бумаги этим "маслицем" и посылай недругу сэндвич! До чего дожили! Вместо новогодних поздравлений посылаем друг дружке бомбы по почте!
Он достал из кармана небольшой ключ, показал его Гранту. Того поразил брелок: любовь Уинстона Бека к иронии и тут не оставила его. Брелок изображал "розу ветров". Герб ЦРУ.
- Отделение "Бэнк оф Америка", - молвил он, - на Пенсильвания-авеню около здания ФБР. Номер депозитного сейфа. Это запасной ключ - если что случится со мной, там материалы следующих бюллетеней. Возьмешь?
- Придется, - проворчал Грант.
- Я дал понять "фирме", что секретные разоблачительные документы о ней будут немедленно опубликованы. Это мой единственный козырь, благодаря которому, надеюсь, со мной не случится ничего страшного.
Бек вытащил из кармана другой ключ с брелоком в виде знаменитого брюссельского Мальчика Писа, по преданию спасшего свой родной город тем, что затушил, помочившись, горящий фитиль, зажженный врагами, собиравшимися взорвать городские ворота бочками с порохом. По другому преданию, услышанному Грантом в Брюсселе, куда он заезжал, проводя отпуск в путешествии по Западной Европе, Мальчик Пис помочился из окна на головы ненавистных испанских солдат, захвативших Бельгию, в честь чего брюссельцы поставили ему сначала каменный, а затем бронзовый памятник.
- А этот ключ, - с улыбкой сказал Уинни, - сюрприз для "призраков", если они расправятся со мной. В другом банке, который они наверняка найдут, их ждет в сейфе изрядный заряд "Ку-пять". А Мальчик Пис символизирует, так сказать, мое отношение к ведомству адмирала Тэрнера.
Он спрятал брелок в карман.
Лифт "выплюнул" какую-то молодую парочку.
- Не теряйся, парень, - посоветовал Бек. Тот хохотнул.
- Когда нас забрасывали в Северный Вьетнам и в тыл партизан в Южном, - вспомнил Грант в спускающемся лифте, - мы прошли полный курс форт-брагговской грамоты и знали, как отправлять "письма-бомбы". Пластиковая взрывчатка, микродетонатор, вставленный во взрыватель с боевой пружиной и бойком. Открывающий письмо выдергивает чеку, пружина срывается с места, боек ударяет в детонатор. Маленький его взрыв сливается с большим взрывом "Ку-пять!"… И - крышка: нет лица, нет ваших рук.