Услышав, что заплакала Кристи, я, как обычно, пошел, дал ей бутылочку с шоколадным напитком. Поцеловал в лобик. Книжку закончил читать часа в два ночи. Дождь не прекращался, шумел в деревьях. Я пошел на кухню, вымыл посуду после ужина, сам помылся в ванной и отправился спать. Тут я увидел, что Кристи, как это нередко бывало, перекочевала из своей кроватки в нашу спальню и улеглась рядом со своей мамой на мое место. Поднимая ее на руки, я заметил, что она опять намочила постель. Я отнес спящую в ее спаленку, уложил, сменил штанишки нашему "маленькому ангелочку" и, не желая будить Колетт, чтобы сменить простыню, взял одеяло и улегся на софе в гостиной.
Проспал я час-полтора, может, два. Разбудил меня крик жены: "Джеф! Джеф! Помоги!.. Что они со мной делают?!" И тут же услышал вопль Кимми: "Папа! Папа! Папочка!.." Перед собой я увидел четырех незнакомцев.
Он провел рукой по застывшему лицу, судорожно откашлялся.
- Ближе других стоял ко мне около софы и журнального столика здоровенный негр в армейской полевой куртке с сержантскими шевронами на рукаве. Он двинулся, рыча, ко мне, опрокинул столик с журналами и цветочным горшком. Он схватил меня за верх пижамы…
Моя бедная кареглазая Колетт… такая добрая, красивая, мы жили с ней шесть лет душа в душу… Ей было только двадцать шесть лет… Их было четверо, они ворвались ночью в нашу квартиру, зажгли свечи и скандировали: "Убей свиней! Убей свиней!" Двое молодых белых парней с длинными волосами, один негр, тоже совсем молодой, и девушка с распущенными светлыми волосами до пояса, со свечой в руках, а в руках у парней - ножи… Все в протертых джинсах и джинсовых куртках. Безумные глаза… Они зажгли свечи и повторяли нараспев: "ЛСД! ЛСД! Убей свиней! Убей свиней!" Я не верил, не мог поверить, что они способны на убийство…
Что я могу сказать о них? У меня не было времени их рассматривать. Волосы и бороды грязные, нечесаные, мокрые от дождя. Один из белых был шатен с усами, другой блондин. Кажется, он был в перчатках… Шатен повыше, длиннолицый, довольно красивый, а глаза пустые… с меня ростом, в красном свитере с капюшоном. Фигура мускулистая, спортивная. На шее - крест на цепочке, какие-то бусы, кожаный ремешок. Второй с виду итальянец, похожий на хорька. Глаза - гвоздики. Жирные волосы. На них не было верхней одежды - видно, подъехали к дому на машине. Да, второй парень был в серой робе с накладными карманами. Рожа наркомана. Девчонка невысокая, невзрачная, светлая, с веснушками. Глаза тоже выкаченные, безумные, как у ведьмы. Узкое лицо, нос с горбинкой. Противный резкий голос. Мини-юбка, высокие светлые сапоги. Грязно-белая фетровая шляпа с широкими, мягкими полями. Они меня взяли врасплох, я никак не мог ждать нападения - ведь Форт-Брагг не Сайгон, не Ня-Чанг, а главная база американской армии! Я забыл о внутренних врагах, не менее коварных и жестоких, чем вьетконговцы. Когда я их увидел, я подумал, святая простота, что у них что-то случилось с машиной и они постучались за помощью. И вдруг я увидел в их руках ножи. Все во мне застыло. Негр ударил меня моей бейсбольной лаптой по голове. Я ухватился за лапту - она была скользкой, словно от крови. Я отбивался как мог, кричал, ругался, грозил. Вдруг острая боль пронзила мне грудь. Меня ударили в грудь ледорубом. Теряя сознание, я пробил себе путь к софе, к коридору. Кажется, снова я слышал: "ЛСД! ЛСД! Убей свиней! Убей свиней!" Думаю, что я начал приходить в себя, а они, заметив это, снова наносили мне удары ножами, и я опять терял сознание. Я не видел, как убивали моих любимых, не видел…
Очнулся… Болела голова, болела грудь, было трудно дышать. В квартире было темно и тихо. Налетчики ушли… след простыл… Я весь дрожал как в лихорадке, зуб на зуб не попадал… Рваная, окровавленная пижамная куртка была стянута на руки. Я кое-как высвободил руки, с большим трудом поднялся на ноги, потащился по комнатам… увидел Колетт… вытащил у нее нож из груди… Пульса у нее не было… сердце не билось… И у детей тоже… у моих дочерей… Я пошел на кухню - увидел, что дверь закрыта. Передняя дверь тоже была закрыта. Видимо, они пришли с черного хода, со двора, через кухню… В ванной я осмотрел свои раны… одна из них, самая тяжелая, пузырилась при выдохе… я понял, что у меня пробито легкое, левое легкое работает вполсилы… Острие ледоруба прошло в двух пальцах от сердца… Я не верил, не мог поверить, что Колетт, Кристи, Кимми… все они убиты, умерли, мертвы… Я стал звонить, звать "скорую помощь"… звонил из спальни, из кухни… Пытался сделать искусственное дыхание жене - воздух пузырился в ранах на ее груди… значит, легкие пробиты… и детям пытался делать, и тоже… тоже кровь пузырилась в ранах… Кругом - кровища… Вернулся к Колетт, смотрю на ее исколотую ножом грудь и глазам своим не верю… Зачем-то я накрыл ее грудь своей пижамной курткой… Пошел опять к дочкам… Делал искусственное дыхание Кимми и Кристи… все напрасно… Но я не мог посмотреть правде в глаза, поверить, что они убиты…
Машинально бил я кулаком по груди, чтобы заставить забиться остановившееся сердце… зажимал нос, дул в рот, чтобы восстановить дыхание… Сначала - несколько сильных вдохов, затем - глубокие выдохи каждые пять секунд… раз, два, три, четыре, пять - вдох… раз, два, три, четыре, пять - выдох… Нажимал ладонью на грудь - шестьдесят нажимов в минуту… Но воздух выходил из легких наружу, как из дырявых мехов… Это меня убивало…
Когда я пришел в себя, по квартире нашей ходила военная полиция. Я лежал, обнимая свою мертвую жену. - Тут он с трудом подавил рыдания. - Они убили ее. Сначала избили до потери сознания, а затем нанесли ей сорок ударов ножами. Так установили военные врачи. У меня насчитали семнадцать колотых и резаных ножевых ранений. Так же исколоты и изрезаны были и мои бедные дочурки - пятилетняя моя Кимберли и Кристина, двухлетний ангелочек!..
В зале суда женщины утирали глаза. Бывший полковник-зеленоберетчик Роэлт, который мог бы недрогнувшей рукой отправить к Будде всех детей Вьетнама, Южного и Северного, тоже поднес платок к увлажнившимся глазам.
На вечернем заседании суда из перекрестного допроса, которому подверг подсудимого дотошный и въедливый прокурор, Грант вдруг увидел, что в трогательных показаниях Мак-Дональда больше дыр, чем в решете.
В протоколе, составленном военной полицией при обнаружении трупов жены Мак-Дональда и его детей, указывалось, что кровавый отпечаток следа ноги Мак-Дональда вел из спальни младшей дочери Кристины, и имелась фотография этого следа.
В залитой кровью квартире полиция обнаружила экземпляр популярного журнала "Эсквайр" об убийствах, совершенных калифорнийской бандой Чарльза Мэнсона, которые могли послужить моделью для инсценировки Мак-Дональда.
Из семнадцати ранений Мак-Дональда не оказалось ни одного тяжелого, повредившего важную артерию или вену на руках или на шее. Был один лишь легкий прокол легкого. И лишь на эту рану потребовалось наложить швы.
Согласно акту, подписанному военными врачами, у Мак-Дональда не было ни одного ранения, которого он не мог бы нанести себе сам.
- При желании и достаточной решимости, как известно, - сказал в абсолютной тишине прокурор, - самоубийца легко закалывает себя ножом, был бы нож достаточно большим и острым. А у Мак-Дональда не было, как ни странно, ни одного по-настоящему опасного ранения. Видимо, сей любитель судебной медицины не знал, что вопросы инсценировки убийств и самоубийств хорошо и всесторонне у нас изучены и разработаны. С научной точностью выявляются не только самострелы, но и ложные суисидальные попытки и убийства, инсценированные с помощью ножей всех видов. Но военно-судебно-медицинские эксперты, занимающиеся делом Мак-Дональда, хорошо подготовленные в этой области, не завершили свою работу в связи с неожиданным прекращением следствия. Мак-Дональд, видимо, не знал, что можно, изловчившись, нанести себе ножевое ранение, например, в то место между лопаток, куда не достают собственные руки. Для этого достаточно, скажем, зажать нож в дверях на соответствующем уровне и с расчетом напороться на его острие. Разумеется, для этого требуется воля и выдержка. Но изуверам их не занимать.
Большому компьютеру университета Северной Каролины я задал такой вопрос: какие шансы уцелеть у человека, на которого напали четыре бандита с ножами, которыми они нанесли семнадцать ранений? Электронно-вычислительная машина ответила мне: шансы уцелеть у этого человека ничтожные. А сколько, спросил я эту мудрую машину, этого оракула нашего времени, получил бы он смертельных ранений? Семь-восемь, ответила машина. Сравним это с числом ножевых ранений, нанесенных убийцами Мэнсона Шарон Тейт: шестнадцать ранений, из них пять смертельных. Почему меньше? Потому что машина учитывала, что на Мак-Дональда якобы напали трое мужчин и одна девушка, нанесших ему в среднем по четыре удара, в то время как на Шарон Тейт сыпались ножевые удары одного парня и двух девушек, нанесших ей в среднем по пять ударов ножом.
Итак, компьютер практически не допускает, чтобы Мак-Дональд уцелел! И совершенно невозможно, чтобы он не получил даже ни одного опасного для жизни, ни одного тяжелого ранения! Невозможно!
А далее мы еще увидим, что ножи мэнсоновских убийц были почти вдвое меньше! Вот эти документы. Прошу приобщить их к делу.
Есть люди, которые ни на грош не верят машинам. Что ж, я собрал консилиум из пяти экспертов судебной медицины, патологоанатомов во главе с авторитетнейшим доктором Сайрусом С. Сполдингом, членом Американской академии судебной науки, и задал им тот же вопрос. Все пятеро джентльменов ответили, что только чудо могло бы спасти Мак-Дональда, что у него не было практически шансов уцелеть. Из этих пяти светил судебной медицины четверо считают - вот акт, - что такое чудо не могло состояться. А машина, шестой эксперт, чудес не признает. Таким образом, этот суд присяжных признал Мак-Дональда по сути дела виновным в предъявленном ему здесь преступлении. Разумеется, я не могу и не хочу предрешать приговор этого высокого суда, но убежден, что все мы должны прислушаться к вышеуказанному вердикту.
Доктор Сполдинг и его коллеги рассказали мне, что лица, стремящиеся обмануть закон с помощью инсценированного нападения, часто наносят себе тяжелые, опасные для жизни раны. Мало того, случается, что они переусердствуют, переиграют и покалечат или даже убьют себя. Мак-Дональд, как мы видим, не переиграл. Нет, он явно не доиграл, слишком пожалел себя. В порядке консультации доктор Сполдинг и его коллеги сообщили мне - и вот акт, - что характер ран Мак-Дональда был таков, что он не мог потерять от них сознание. Шок, конечно, допустим, если верить версии Мак-Дональда, которую опровергают факты. Шок мог вызвать беспамятство, хотя и это вряд ли могло быть, учитывая особую психоустойчивость подсудимого, удостоверенную специальными тестами "зеленых беретов".
Таким образом, доктор Мак-Дональд не терял сознания. Он лежал на полу, в луже застывающей крови, в объятиях мертвой, убитой им жены. Свет оставался включенным. Он видел закатившиеся глаза Колетт, выражение смертельного ужаса на ее лице, лице женщины, которую он еще недавно любил. Перед глазами у него были Кимберли и Кристина, зарезанные им в их спальнях. И со стен на него смотрели Колетт и дочери, здоровые, улыбающиеся, смеющиеся, полные жизни…
Тянулись часы, бесконечные как вечность. У него успокоился пульс. Но могло ли успокоиться его сердце? Что было у убийцы на душе? Этого никто никогда не узнает. Он попал в ад. В ад, который сотворил сам. Он не мог встать, не мог пошевелиться, потому что засыхающая кровь скрепила объятия Колетт. Он ждал прихода людей и страшился этого прихода. Кухонную дверь он оставил открытой, чтобы скорее нашли, скорее пришли…
Телефонистка штабного коммутатора в ту ночь, в ночь с понедельника 16 февраля на вторник 17 февраля 1970 года, дремала, когда раздался телефонный звонок. Отвечая, телефонистка взглянула на настенные часы: 3.40.
- Кэсл-драйв, дом пятьсот сорок четыре… Помогите!.. Напали, зарезали… Скорее!.. - Голос слабый, еле слышный.
- Соединяю вас с военной полицией. Говорите!..
- Кэсл-драйв, пятьсот сорок четыре… На помощь!.. Зарезали!..
Сержант военной полиции услышал, как говоривший выронил трубку и она обо что-то ударилась.
Дежурный сержант тут же связался с патрульной машиной:
- Кэсл-драйв, пятьсот сорок четыре. Неизвестный только что телефонировал: налет, дескать, резня…
- Во сне ему, что ли, приснилось! - заворчал старший патрульный. - С полдюжины раз проезжали мимо - тишь, гладь, божья благодать.
Разгоняя ночную тишину воем сирены, пронзая дождливый мрак светом мощных фар и пляской красных и синих маяков, сначала одна, а вскоре две, три, четыре патрульные машины помчались по спящим улицам военного городка Форт-Брагг. Визжа тормозами, останавливались они у двухэтажного четырехквартирного дома, разделенного на две половины, каждая в четыре окна, с двумя дверьми в каждом из двух подъездов. На крайней правой двери белела поперечная надпись:
К-Н ДЖ. Р. МАК-ДОНЛЛЬД
Это был стандартный кирпичный дом с пятикомнатными офицерскими квартирами. Белое крыльцо из дерева. Четыре каменные ступени, тоже белые. Кнопка звонка справа. Дверь была заперта. На звонки и стук кулаками в дверь никто не отвечал. В окнах света не было.
- В протоколе военной полиции, - вздохнув, проговорил прокурор, - записано, что в квартире Мак-Дональдов свет был потушен. Спрашивается, кто потушил свет. Вряд ли бы это сделали мифические убийцы-хиппи. Мертвецы это сделать не могли. Выходит, свет машинально погасил сам ответственный квартиросъемщик. Значит, не так уж тяжело он себя поранил. В его истории болезни сказано, кстати, что только одна ранка пузырилась кровью в правой стороне его груди. Даже врача не потребовалось на то, чтобы ее забинтовать - это сделал санитар. Обращает на себя внимание такая деталь: дома он говорил полиции, что на него напали двое белых мужчин и один черный, а также одна белая женщина. Санитар же показал военному следователю, что ему Мак-Дональд говорил уже о двух черных, одном белом мужчине и одной белой женщине. Любопытная неувязка. Он утверждал, что женщина держала перед собой зажженную свечу, но в протоколе нет никакого упоминания о запахе свечи или о каплях стеарина. Еще одна неувязка.
- Поразительно и то, - после паузы продолжал Крейг, - что в истории болезни говорится: пульс у подсудимого при оказании ему скорой помощи был нормальным - семьдесят восемь ударов в минуту. Вполне нормальным до у него и давление крови: сто двадцать на семьдесят. Температура: девяносто девять, тоже нормальная. Никаких швов не потребовалось. Все это совершенно не вяжется с истерическим его поведением. "Что с моей женой? Как мои дети? - кричал он, а затем вопил: - Они испоганили Америку! Они убили моих детей, мою жену!"
Первым допрашивал его начальник армейского уголовного розыска базы Форт-Брагг Франц Джозеф Гребнер. В своем рапорте он отметил, что соседи Мак-Дональдов ничего ночью не слышали, хотя Мак-Дональд утверждал, что кричала жена, кричали дети и что в их квартире практически не было настоящих следов борьбы. Не было никаких грязных следов на полу, хотя уже неделю лили дожди. Под нажимом сверху Гребнер отказался от этих замечаний, на суд не явился.
Крейг поднял к близоруким глазам новый документ:
- Я хочу впервые огласить некоторые факты из заключения патологоанатома. Здесь говорится, что при исследовании трупа Колетт был обнаружен довольно длинный светлый волос, приклеенный кровью к ее левой ладони, а под двумя ногтями правой руки нашли частицы человеческой кожи. Спрашивается, куда пропали эти ценные находки! Мак-Дональд, как мы видим - светлый блондин. Не его ли кожу нашли под ногтями у Колетт? Вспомним, что на груди его были замечены царапины. Не от ногтей ли его жены?..
Разумеется, адвокат Мак-Дональда неоднократно прерывал прокурора, а судья по его требованию вымарывал "необоснованные утверждения и намеки".
- Извольте, - сказал Крейг, - я буду придерживаться только фактов, ваша честь. Цитирую далее заключение патологоанатома: "При вскрытии трупа был обнаружен убитый несколькими ударами кинжала ребенок мужского пола с первыми светлыми волосами на голове…"
В зале послышались судорожные глухие рыдания: Мак-Дональд обхватил голову руками, плечи его тряслись.
- Показательно, - продолжал Крейг, когда Мак-Дональд взял себя в руки, - что пресса Форт-Брагга и Фейетвилла в одночасье пришла к выводу, что семью Мак-Дональда вырезала банда хиппи мэнсоновского толка. Шериф графства поспешил заявить, что в Фейетвилле поселилось до двух тысяч хиппи, покупающих героин и другие наркотики у солдат Форт-Брагга - самой большой военной базы в США. Шериф, как истинный патриот, поносил коммунистов, стоящих якобы за антивоенной молодежью Америки, растлевающих ее физически и морально. "Это героин убил семью нашего героя!" - витийствовал этот блюститель порядка. Эпидемия страха охватила всю округу. Бойко шла торговля оружием. Черным грозили судом Линча. В Фейетвилл хлынули легконравные девицы. Они бомбардировали Мак-Дональда письмами, предлагая ему руку и сердце. В барах грохотал рок. Город переживал новый бум.
А "бесстрашные" "зеленые береты" срочно вооружались, превратили в неприступную крепость Форт-Брагг, обзаводились злющими сторожевыми псами, покупали новые замки для своих дверей…
Возмущенный шум в зале заставил Крейга прекратить свою речь. Адвокат из Калифорнии назвал речь Крейга "антиамериканской" и начал зачитывать лестные характеристики Мак-Дональда - школьные, принстонские, армейские: "Капитан Мак-Дональд многое сделал, чтобы понизить процент заболеваемости венерическими болезнями на базе… "Триппер - это тот же самострел! - заявлял он. - Еще генерал Паттон требовал ввести смертную казнь за триппер!.."
Сестра Мак-Дональда назвала брата "атлетическим интеллектуалом", вундеркиндом, который избрал карьеру врача, потому что любил все живое и ненавидел смерть.
Подполковник Рон Гаррисон, отвечая на умело поставленные вопросы Кабаллеро, сказал, что Джеф Мак-Дональд - это душа-человек с большим сердцем, что незадолго до налета "голубей" на его дом он подарил дочкам пони, безумно любил жену.