К дому следующего физика, Бредихина, пришлось пилить через центр, выстаивая по десять-пятнадцать минут в каждой пробке. Проще и быстрее, честное слово, было бы доехать на метро, подобно тысячам других безлошадных москвичей; всего одна пересадка на "Боровицкой". Название станции неожиданно напомнило мне о редакторе "Московского листка", с которым мы так недавно расстались, и я твердо решил, что дело об убийстве Маши Бурмистровой я просто так МУРу не отдам. Хотя всякий мой официальный интерес к этому убийству только насторожит Петровку, а тогда жди от милицейских какой-нибудь мелкой подлянки: внезапной глухоты их телефонов, утери вещдоков и пр. Заколдованный круг получается. Кстати, слово "круг" вновь пришло мне на ум уже по другому поводу. Когда я, старательно обогнув Преображенское кладбище, вырулил на Большую Черкизовскую и никакого дома номер пять, строение "в", не обнаружил. Пришлось спешиться, приткнуть своего "жигуленка" у какой-то галантерейной лавки на Преображенском валу, вернуться к станции метро и уже от станции "Преображенская площадь" начать свой анабазис. Номер пятый я нашел практически рядом с метро, однако чуть подальше был уже номер седьмой - безо всякого намека на какие-то побочные строения. Пришлось вернуться обратно к дому пятому и тщательно обследовать внутренние дворики. Дома пять, буквы "а" и "б", оказались в первом же таком дворике. Вид у обеих букв был какой-то нежилой, а свежевырытая траншейка, кучи щебня, досок и отделочного кирпича поблизости наводили на мысль о том, что запустение продлится недолго, хотя вряд ли оба здания и впредь будут предназначены для жилья. Скорее, здесь разместятся какие-нибудь офисы или магазины. В крайнем случае - казино, чья близость к станции метро сыграет свою положительную роль: гражданам, оставившим на зеленом сукне все до копеечки, будет гарантирован бесплатный жетон. Мелочь, а не так обидно.
Фантазируя на тему будущего здешнего казино, я чуть не пропустил искомое строение "в". Правда, и заметить этот дом было довольно мудрено. От постороннего наблюдателя здание было наполовину скрыто кучами строительного мусора, с одной стороны, и буйной зеленью - с другой. К тому же и табличка с номером и буквой успела то ли выцвесть, то ли проржаветь, и в результате прочесть что-либо на ней можно было лишь при изрядном напряжении сил.
Но я напряг свои силы и прочел. Убедившись, что передо мной и впрямь жилище господина Бредихина Николая Федоровича, я критически осмотрел дом. Когда-то, еще при царе Горохе, это было наверняка очень приличное деревянное строение на каменном фундаменте, накрытое добротной дощатой крышей. Однако со времен упомянутого монарха дом, похоже, толком и не ремонтировался - разве что поверх гниющих досок крыши кое-как настелили десятка два кривых жестяных листов, которые хороший хозяин предпочел бы скорее выбросить, чем позориться. Судя по всему, господин Бредихин хорошим хозяином не был. Потому его жилище давно уже напоминало ту самую избушку на курьих ножках, что когда-то повернулась к лесу передом и к нам задом - да так и замерла навсегда в этой неудобной позе. Чтобы найти дверь, пришлось протискиваться мимо мусорных куч, а затем подниматься по допотопной лестнице, по которой было страшно взбираться без помощи перил, однако опираться на хлипкие перила - еще страшнее. Благополучно добравшись все-таки до двери, я стал привычно озираться в поисках звонка или хоть дверного молотка, но, не найдя ни того ни другого, просто интеллигентно постучал по дверным доскам костяшками пальцев.
Тишина в ответ.
Я стукнул вторично: уже посильнее. Еще интеллигентно, но уже с некоторым раздражением. По-прежнему тишина.
Если передо мной действительно сказочная избушка, то положено стучать и в третий раз. Теперь я уже забарабанил кулаком, отгоняя предчувствия, что любой сильный удар может разнести в щепки весь этот прогнивший теремок. Дверь выдержала. Она, возможно, вынесла бы и удары ногой, но тут я сообразил: можно ради интереса попробовать потянуть дверную ручку на себя.
Просто, как все гениальное. И гениально, как все, что проще пареной репы. Дверь со скрипом отворилась. Из двери пахнуло сыростью.
- Николай Федорович! - проговорил я с порога.
Молчание. Только скрип потревоженной двери. Николай Федорович определенно не торопился подавать голос. Или не мог? Я с испугом подумал, что в такой избушке запросто можно обнаружить даже не труп хозяина, а уже его готовый скелет, обмотанный многолетней паутиной. Как в фильмах про Индиану Джонса.
Я рискнул войти - и сразу погрузился из солнечного света в кладбищенский полумрак. Дверь за мною закрылась. Окна же здесь были не то занавешены на совесть (со времен немецкой бомбежки?), не то на совесть забиты фанерой. Непонятно, правда, для чего хозяину понадобилось использовать совесть таким образом. Но, в конце концов, дело вкуса. Я зашарил по стене в поисках выключателя, но только поцарапал палец; двинулся вперед наугад, растопыривая руки, словно неопытный слепец, пока не наткнулся на нечто. Нечто по габаритам походило на письменный стол и таковым оказалось. Я воспрянул духом: на столе могло быть что-то вроде светильника. Так и есть! Пальцы мои вскоре нащупали увесистое подножие какой-то конструкции с кнопкой у основания. Ну, была не была. Я нажал на кнопку и ощутил прилив радости. Ибо конструкция в самом деле оказалась лампой и даже работающей. Тусклый конус света выхватил из мрака несколько предметов. Я знал, что, как только мои глаза привыкнут, я смогу обозреть всю комнату. Терпение, Макс, подумал я. Скоро ты сам все увидишь. Либо небо в алмазах, либо скелет в шкафу.
Увы, радостью первооткрывателя в полной мере насладиться я не успел.
Потому что за спиной своей услышал весьма неприятный звук. Неприятный именно оттого, что слишком хорошо знакомый.
Звук взводимого курка. Точнее, курков - что было в тысячу раз хуже. Приятно работать с профессионалами. Всегда знаешь, что от них ждать, чего и когда бояться. Знаешь, когда следует поднимать лапки кверху, а когда стоит проявить чудеса героизма и сделать это, по возможности, побыстрее.
К великому сожалению, человек за моей спиной никаким профессионалом не был. Это я понял уже по звуку. Профессионалы не пользуются двустволками ижевского завода тысяча девятьсот двадцать затертого года выпуска. Так что, вероятнее всего, выпалить в меня из обоих стволов собрался сам хозяин избушки. Большая радость стать жертвой охотничьей картечи. Память издевательски преподнесла мне строчку из Михаила Юрьевича. "Повсюду стали слышны речи: "Пора добраться до картечи!"" Ну вот - один уже и добрался. Сейчас он мне устроит Бородино.
Осторожно-осторожно я стал поднимать руки, демонстрируя свои исключительно мирные намерения. Поворачиваться я покамест не спешил.
- Николай Федорович, - произнес я медленно. - Это какое-то недоразумение. У меня к вам разговор. Минут на пятнадцать, не больше. Потом я уйду и не буду вам мешать…
- Никаких разговоров, - услышал я в ответ. Голос был старческий, тягучий, надтреснутый. Таким голосом обожают разговаривать тени отцов Гамлетов и прочие выходцы с того света. Равно как и те, кто находится на полпути туда.
- Но почему? - спросил я. Вряд ли старик успел по моей спине догадаться, какое ведомство я представляю. Скорее, он всего лишь впал в маразм. Наверное, воображает, что он - опять на фронте, а я - какой-нибудь штурмбанфюрер СС. Если так, то разговаривать ему со мной точно не с руки. Сейчас как вдарит в спину оккупанта из обоих стволов!..
На мое счастье, маразм был не настолько крепок, как я опасался.
- Я уже вашим все сказал, - не без торжественности объявил мне этот охотничек-любитель. - Здесь я родился, здесь я и умру, и пошли вы все со своими долларами… Ну-ка, попробуйте меня отсюда выселить!
- Минутку-минутку! - воскликнул я обрадованно. Вот уже второй раз за день меня принимают за кого-то другого. - Вы, наверное, ошиблись. Моя фамилия Лаптев, я из МБР.
- Откуда? - строго переспросил хозяин квартиры и двустволки. Ну да, с чего бы ему помнить все наши новые названия?
- С Лубянки, - доходчиво объяснил я. - С площади бывшего Дзержинского. Знаете, там такой домик…
- Повернитесь, - разрешил, наконец, надтреснутый голос. - Но рук не опускайте, я еще вам не поверил.
Я повернулся. Глаза мои уже успели привыкнуть к скудному здешнему освещению, и я смог рассмотреть предполагаемого господина Бредихина. Для своих семидесяти шести он сохранился неплохо. Конечно, морщины. Конечно, залысины. Но руки, держащие двустволку, почти не дрожат. И есть шанс, что он не спустит курок рефлекторно - просто потому, что у него зачешется указательный палец.
- Так вы, выходит, не от Оливера заявились? - задумчиво осведомился человек с ружьем. - То-то я смотрю, лицо незнакомое. Оливеровскую команду я вроде знаю, да и зрение, слава богу, еще в порядке…
- Рэкет? - спросил я с чисто профессиональным интересом. Любопытно было узнать причину "наезда". Старик, прямо скажем, не производил впечатления какого-то особенного богача. Как раз наоборот. - Местные бандиты, что ли?
- Сволочи местные, - кратко ответствовал хозяин, однако в подробности почел нужным не вдаваться, а я и не настаивал. - Итак, что же понадобилось от меня КГБ? Решили, наконец, привлечь за анекдот, рассказанный мною в одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году?..
У дедули было чувство юмора, хотя и мрачноватое. Под стать всей обстановке в избушке.
- Почти угадали, Николай Федорович. Решили, что пора, - произнес я протокольным голосом. - Ну, а если серьезно… - И я, не вдаваясь в детали, рассказал о событии на улице Алексея Толстого.
- А ну-ка покажите снимочек! - Бредихин сменил гнев на милость и даже отставил в сторону свою берданку. В голосе его я, однако, не уловил никакого особенного сочувствия к покойному.
Я опустил, наконец, руки, вытащил из кармана заветный обрывочек и дал его Бредихину. Тот подошел поближе к настольной лампе и принялся внимательно разглядывать фото.
- Вот они… - проговорил он с непонятной интонацией. - Киты… Зубры… У всех Сталинских премий, как грязи. Дачи… Звездочки… Жратвы навалом было, из распределителей. А нам бросали подачки, куски со стола. Хорошо пройдут испытания - гуляй, Ванька, от рубля и выше. Ошибочка выйдет - с кашей слопают и косточек не обглодают… Да и кто бы наши косточки там заметил…
- Значит, вас на этой фотографии не было? - уточнил я, вежливо прерывая мрачные стариковские излияния.
Бредихин злобненько захихикал:
- Где уж нам уж выйти замуж… Так высоко я не летал. Это все им - премии, ордена, звездочки. Пайки всегда самые жирные…
Старик явно начал повторяться. Очевидно, несправедливость, допущенная по отношению лично к нему лет пятьдесят назад, глубоко его перепахала.
- А кто, по-вашему, мог быть еще на этой фотографии? - поинтересовался я у Бредихина. Была надежда, что он-то может знать. В слове "злопамятность" есть слово "память". Чем черт не шутит…
- Да хрен их знает! - неприязненно пожал плечами Николай Федорович. - Меня туда не приглашали. Это вот Борик Сокольский возле них одно время терся… Авторитет зарабатывал, сукин сын!
- Талантливый физик? - полюбопытствовал я.
- Редкостная дубина, - припечатал Бредихин. - Своих идей полчайной ложки, а все туда же: "Мы теоретики"… Тьфу! Что он, что его шеф…
- А вот покойный Фролов… - начал я, уже предполагая, каков будет ответ хозяина избушки.
- Просто тупица, - объяснил мне Бредихин. За каждым ерундовым советом не к Зельдовичу своему бегал, а ко мне…
- А вот профессор Куликов из Курчатовского института… - напоследок я решил назвать Бредихину еще одну фамилию, но он и от нее отмахнулся.
- Не помню такого, - пробормотал он. - Надо еще разобраться, с какого такого рожна все эти стали академиками, докторами, профессорами. Конечно, они все получали с самого верха. Премии, ордена, пайки опять же…
Бредихин завел ту же пайково-звездочную песенку уже в третий раз, и я понял, что пора сматываться. Память Николая Федоровича, как выяснилось, ничем не лучше куликовского склероза. Тот просто мог чего-то не помнить, а Бредихин отчетливо помнил - но лишь то, что все кругом были ловкачами, дубинами и только зря обжирали наше богатое государство. Прямо скажем, информация небогатая и не приближающая меня к разгадке. Покойный Фролов мог быть, конечно, и тупицей, но вот убили его уж точно не за это.
- До свидания, Николай Федорович, - проговорил я, двигаясь к выходу. - Желаю вам удачи.
- Академиками они стали, - вместо "до свидания" объявил мне Бредихин. - Спрашивается, за какие-такие заслуги? Какой-то несчастный Борик Сокольский…
Конца фразы я не услышал, поскольку скатился вниз по лестнице, пренебрегая всякой техникой безопасности. Вот вам и минус два, подумал я. Возможно, и третий куликовский фигурант окажется ни при чем. Как, интересно, при таком склерозе Куликов ухитряется управляться со своим циклотроном?
Последнюю мысль я додумывал уже в машине, хотя и не очень долго. Примерно до первой серьезной пробки на Стромынке, после которой уже ни о чем, кроме как о состоянии московских магистралей, думать уже не хотелось.
К особняку на Новой Басманной, где проживал последний из кандидатов Куликова - доктор наук Григоренко Владимир Михайлович, - я подъехал на полчаса позже, чем рассчитывал, и в весьма расстроенных чувствах. Какая-то сволочь на "татре" легонько приложилась к моему заднему бамперу и наверняка оставила на нем царапину или вмятину. Нагло запарковав "жигуль" в непосредственной близости от кривых детских "грибочков" (все равно ни одно чадо не стало бы играть в такой грязи), я вышел из машины и осмотрел травму. Так и есть - вмятина размером с кулак. Ну, по крайней мере, с кулачок. Новая брешь в моем бюджете. Хорошо еще, что не надо мотаться в "Автосервис": с тех пор как мой сосед по дому получил лицензию, я хотя бы избавлен от траты времени. Но не от траты денег. Не начать ли мне брать взятки у своих подопечных? Только вот кто бы дал…
Дом, где квартировал господин Григоренко, выгодно отличался и от типовой многоэтажки Сокольского, и уж тем более от рассыпающейся избушки злобного Бредихина. Всего лишь в двух десятках метров от нищих "грибочков" и поломанных качелей располагался такой четырехэтажный оазис дореволюционной, но вполне крепкой и элегантной постройки. Этот дом, очевидно, холили, лелеяли, вовремя ремонтировали и даже разбили под окнами приятного вида клумбу. От набегов варваров клумба была надежно защищена довольно высокой оградой, состоящей из заостренных металлических кольев. Какой-нибудь безденежный влюбленный, задумавший нарвать здесь букетик роз для своей Лауры, как минимум, рисковал последними брюками. Очень предусмотрительно, ничего не скажешь.
Стараясь не шуметь, я поднялся на второй этаж и притормозил у дверей четвертой квартиры. Рука моя потянулась уже к кнопке заграничного музыкального звонка (настраивался на четыре мелодии, по выбору хозяина, производство Финляндии; я сам бы купил такой, будь у меня лишних полсотни долларов). Однако я вовремя заметил, что дверь прилегает к косяку неплотно. Стало быть, не заперто. Следовательно… Мной овладели нехорошие предчувствия. Может, бредихинская халупа и не нуждалась в дверном замке, но здесь-то незапертая дверь выглядела более чем странно. Как сигнал бедствия или как неуклюжая ловушка. Примем за основу версию номер один, решил я, вынимая свой "Макаров" и радуясь оттого, что после встречи с очкастым и толстяком я успел-таки пополнить свой боекомплект. И раз, и два, и… Если я не прав, хозяин меня, надеюсь, простит.
И три! Вперед, Макс!
Я распахнул дверь, в прыжке преодолел коротенький коридорчик и очутился в комнате, которая мне немедленно что-то напомнила. Вот именно: жилище убиенного физика Фролова на улице Алексея Толстого. Здесь, как и там, следы былой роскоши разбросаны были по комнате в невероятном и оскорбительном для вещей беспорядке. Сам хозяин, разумеется, извинил бы меня за неожиданное вторжение, если был бы жив. Но что-то мне подсказывало: пожилой человек, надежно привязанный к своему креслу, едва ли просто заснул. В такой позе, увы, не спят.
Каргина, увиденная мной в доме на Новой Басманной, отличалась от того, что я вчера лишь наблюдал в доме на улице Алексея Толстого, только одним, зато крайне существенным обстоятельством - количеством посетителей. Вчера на месте происшествия нас было полным-полно: я, майор Окунь, эксперты Сережи Некрасова, сам Сережа и плюс невидимые милиционеры, долдонившие на кухне насчет пуговиц желтого металла или чего-то наподобие.
Сейчас же нас было только двое. А если считать покойника - то трое.
Крепкий блондинчик, обернувшийся на шум, увидел сначала дуло моего пистолета и только потом - меня самого. И пистолет блондинчику не понравился гораздо больше, чем я. По крайней мере, смотрел он именно на дуло, когда сам, не дожидаясь моей команды, стал медленно поднимать руки.
- За что же ты его так? - укоризненно спросил я. - Старших надо уважать, а не наоборот…
Когда застаешь человека на месте преступления и это преступление - убийство при отягчающих обстоятельствах, самое лучшее, что можно делать, - это болтать какие-нибудь угрожающие киношные глупости. То есть выпускать пар и давить в себе мерзкое желание устроить немедленный самосуд. В духе СМЕРШа первых лет войны. Шпион? Получи пулю между глаз. По такому идиотскому правилу и работали в ту пору эти бравые ребята. Сколько народу покрошили тогда - никто и не считал. Сколько же из них было настоящих шпионов? Спросите что полегче.
- Я не виноват… - проговорил блондинчик. - Я тут… случайно зашел, честное слово! Вижу, дверь открыта…
Произнося эти слова, он одновременно двигался в сторону спинки кресла с покойником. Довольно-таки технично двигался, почти незаметно. Слишком технично для случайного прохожего.
- Замри! - сказал я, когда блондинчику уже показалось, будто он вот-вот спрячется от моего "Макарова". - Одно движение - и я стреляю.
Блондинчик послушно замер. И правильно. Это был один из тех случаев, когда лучше не спорить.
- Стреляю я неважно, - развил я блондинчику свою мысль. - Хочу, например, попасть в плечо, а попадаю в живот. Хочу попасть в руку - попадаю почему-то в сердце…
Дурацкая эта присказка обычно работала вполне эффективно. Но сегодня, вероятно, был какой-то особо невезучий день. Потому что за моей спиной веселый голос сообщил:
- Зато я стреляю отлично. И если уж хочу попасть в затылок - непременно попадаю почему-то в затылок… Ну, бросай свою "пушку". Медленно, медленно… Вот так. А ты подними… Раззява, куда же твои глаза глядели?
- Он так неожиданно заскочил, - разнылся блондинчик, нагибаясь, чтобы подобрать мой пистолет. Я с трудом удержался, чтобы не дать ему пинка. Но удержался. Потому что при наличии второго пистолета за спиной этот акробатический этюд мог бы стать для меня последним. Проклятье! Если бы сейчас проводились отборочные соревнования по кретинизму, то я первым вышел бы в финал. Ну почему, интересно, я не сообразил, что киллеров может быть двое? Отчего не догадался, что один, вероятно, после удачного убийства преспокойно удалился в туалет. А когда я начал бузить, преспокойно вернулся… Поэтому раззява - это именно я, а никакой не блондинчик.