Владимир огорчился. Вечно путают газеты. Ребята на смех поднимут, скажут: "Чего врал, что чемпион? Арканатов - чемпион". Но огорчение длилось недолго - все же здорово быть чемпионом Европы! И не в тяжелой атлетике там или борьбе, где мы к этому привыкли, а именно в дзюу-до, которой занималась-то наша команда совсем недавно. И Николай тоже чемпион!
Тренер Михаил Андреевич часто притворно удивлялся.
- Поразительно! - говорил он. - Опять вместе. Что Европа, что первенство страны - всегда рядом! В прошлом году - Ветров первый, Анкратов второй, в этом году - Анкратов первый, Ветров второй. У вас как, наперед расписано? Вот друзья!
Действительно, нелегко было найти еще такую дружбу.
Вместе в школе, вместе в Школе милиции, вместе в заочном юридическом, вместе с секции самбо. В один день вручили им комсомольские билеты, в один день кандидатские карточки.
И даже женитьба Владимира не нарушила этой дружбы. Правда, к девушкам они относились по-разному. Владимир встретил Таню, женился и нашел свое счастье.
Николай, на первый взгляд, был куда легкомысленнее. Его огненная шевелюра, веселый нрав, густой бас и неиссякаемая любовь к жизни привлекали к нему девушек.
Он был великим охотником до разных, как он выражался, "массовых мероприятий" - загородных пикников, домашних вечеров, коллективных походов в театры, кино, на стадионы. Правда, была у него черта, немало раздражавшая его подруг: Николай слово "массовые" понимал буквально. В "мероприятие" он вовлекал человек по десять. Иногда единственным представителем сильного пола бывал он сам. Но это его не смущало - веселья, острот у него хватало на всех своих, ревниво посматривавших друг на друга приятельниц.
- Понимаешь, - говорил он Владимиру, - богатство моей натуры настолько велико, а сердце столь любвеобильно, что я просто не считаю себя вправе одаривать какую-нибудь одну королеву! Это значило бы обижать лучшую половину человечества. А этого я допустить не могу.
И он радостно смеялся, гулко и басовито.
В действительности, ему просто никто не нравился. А может, причина крылась в другом. В том, о чем не знал никто, кроме Владимира.
У Николая была сестра. Только она и больше никого на свете. Были у него когда-то отец, мать, старший брат; был дом.
Во время войны хоть и летали еженощно над Москвой немецкие самолеты, разрушений в столице было мало. Не среди немногих словно срезанных бритвой домов оказался тот, в котором жили Ветровы. Небольшой, деревянный, в зеленом дворе на окраине, он взлетел в небо, рассыпавшись словно яркий фейерверк, исчертив осеннюю ночь огненными искрами. Рассыпался и похоронил под черными головешками всю Николаеву семью, рано окончившееся детство.
Николаю не было пяти лет, сестренке Нине - четырех. В ту ночь Коля ночевал у тетки: та, бездетная, незамужняя, частенько брала его к себе. Нину, обожженную, с изувеченными ножонками, нашли спасатели в десяти метрах от дома, куда ее, наверное, отбросила взрывная волна. Нина не кричала, не плакала, она лежала молча, устремив неподвижный взгляд в багровое небо.
Было непонятно, как уцелела девочка, но еще непонятнее, как выжила она после ампутации обеих ног.
Детей взяла к себе тетка.
Тетка умерла, когда Николай кончил школу.
Ветровы остались вдвоем: брат и сестра-калека.
Она не только потеряла ноги, что-то еще случилось с позвоночником. Словом, ни о каких протезах, даже о костылях, не могло быть и речи.
Утром Николай поднимал сестру с постели, переносил в кресло. И там она сидела до вечера, читая, слушая радио, глядя в окно на уходящие вдаль постройки, строительные леса, подъемные краны (им дали комнату на седьмом этаже нового дома в Юго-Западном районе). Соседка-пенсионерка (в квартире было всего две комнаты), женщина столь же ворчливая, сколь и добрая, кормила Нину обедом, а то и ужином. Деньги на хозяйство брала, а за услуги категорически отказалась, как следует отчитав Николая, когда он предложил ей это.
- Привык со своими бандюгами! А люди людьми должны быть, а не зверьем…
Николаю нечего было возразить на эту истину.
Едва начав зарабатывать деньги, Николай, ценой жестокой экономии на своей (не на Нининой, разумеется) еде и вещах, купил телевизор. Теперь Нине было не. так скучно, когда брат был занят вечерами на службе.
Вот на сестру и изливал Николай всю свою нежность. На других девушек, неверное, уже не хватало. Для них оставались смех, остроты, всегда бодрое настроение, веселое ухаживание, редкий поцелуй.
Из друзей только Владимир бывал у Николая. И всегда поражался его отношению к сестре. Нина почти всегда молчала, никогда не смеялась, лишь изредка ее бледные губы раздвигала улыбка.
Николай старался развлечь ее, с увлечением и юмором повествовал о своих делах. Если послушать, его служба в уголовном розыске - сплошное развлечение и отдых. Все преступники были дураками и трусами, неизменно оказываясь в глупом положении; милиционеров они боялись как огня и чуть что подымали руки вверх; а все операции проходили под сплошной смех и в рассказах Николая превращались в эдакие веселые экскурсии.
Но Нину трудно было обмануть. Обостренным чутьем осужденного на пожизненную неподвижность человека она о многом догадывалась. Владимир не мог забыть, как однажды, когда он зашел перед операцией к другу и тот зачем-то вышел на кухню, Нина шепнула:
- Береги его, Володя, прошу тебя, береги! Если с ним что-нибудь случится, я умру! Слышишь?
Владимира поразили тоска и отчаяние, прозвучавшие в словах всегда такой спокойной Нины.
С тех пор он невольно чувствовал какую-то ответственность за Николая. Это было глупо, потому что Николай ни в чьей защите не нуждался - он был молодым, веселым, сильным, полным жизни. Да и вообще во время операций его назначали старшим, и Владимир обычно попадал к нему в подчинение.
Был случай, когда Николай спас другу жизнь.
Оба они служили в отделе, занимавшемся среди прочих дел и борьбой с карманными ворами.
Однажды их вызвали в суд как свидетелей по делу одного из пойманных ими карманников. (Есть такой нелепый порядок, что милиционеры, задержавшие карманника, вызываются по его делу как свидетели.) Тот карманник был не простой. Это был опасный преступник, убийца, по прозвищу "Повар", отбывший срок наказания и вернувшийся домой. Потребовались деньги, и он отправился "заколотить кусочек" в троллейбус. Но то ли утратилась квалификация за долгие годы тюрьмы, то ли не повезло (в троллейбусе случайно ехали Ветров и Анкратов), но преступника задержали.
Суд еще продолжался, когда Владимир и Николай, закончив свои показания, покинули зал, с папками в руках торопясь на занятия.
Неожиданно их окружила группа хулиганов - дружков "Повара", человек пять или шесть.
- Гады! Вам больше всех надо! Да? Довольны? Довольны?
Хулиганы наступали, и неожиданно один из них, здоровый детина, видимо имевший когда-то представление о боксе, изо всех сил ударил Николая в челюсть. Николай упал. В то же мгновение хулиган почувствовал, как ноги его отрываются от земли и сам он летит через голову на асфальт. Не обращая внимания на безжизненно распростертого противника, Владимир наклонился над другом. Ошеломленный, Николай уже пришел в себя и даже приподнялся на локте. Вдруг глаза его сузились, резким движением он дернул Владимира в сторону, одновременно сильно выбросив вперед ногу. Раздался вскрик, ругательство и звон выпавшего из руки нападавшего ножа.
Опоздай Николай на секунду - и нож оказался бы у Владимира между лопатками.
Дальнейшее заняло меньше минуты. Трое хулиганов убежали со скоростью, которой позавидовал бы и мировой рекордсмен, двое были доставлены в ближайшее отделение.
А друзья торопились на занятия, обмениваясь шутками.
- Ну, ты хорош, - смеялся Владимир, - от комариного щелчка и с ног долой. Парню-то лет десять, не больше, а может, и все семь…
- А ты тоже, - презрительно усмехался Николай. - Да это я занимал исходную позицию, чтоб его ногой двинуть. Я же знал, что без меня тебя любой младенец пристукнет…
Они весело смеялись, а потом огорчились - выяснилось, что опаздывают на занятия. Вот это была забота! А та драка, нож, хулиганы… Ну что ж, это уж неизбежные "неудобства" профессии. Если о них думать, на другое времени не хватит…
20 часов
Владимир сходил в столовую, пообедал и одновременно поужинал, позвонил и доложил об этом Тане, которая подробно рассказала ему обо всех делах, переделанных ею за истекшее после очередного телефонного разговора время, и поднялся на второй этаж.
Он застал подполковника Воронцова, который настойчиво втолковывал кому-то по телефону:
- Вы что - дальтоник? Я же вам сказал - черные трусы. Чер-ны-е, а не бежевые! И потом: тот лесок вы так и не проверили? Нет? А там ямы песочные, мог упасть. Ну вот что - выезжаю сам. Ждите у леска.
Он сердито опустил трубку на рычаг и вышел. В маленькой комнате раздавался, как всегда, негромкий, голос подполковника Голохова:
- …Гражданин жалуется, что котлеты недоброкачественные. Что значит - не отвечаем? Мы, дорогой, за все отвечаем, ясно? За все в городе! Да! И за продукцию этой фабрики-кухни тоже. Пошлите кого-нибудь из ОБХСС, пусть проверят.
Не успел он повесить трубку, как раздался говорок Бибина:
- Заместитель дежурного по городу слушает. Да. Да. Чья машина? Ага. Ясно. Свою же машину и разувает? К техосмотру готовится? Добре. Добре. Пускай крепко готовится - ГАИ шутить не любит! Ничего. Ничего. Наше дело проверить. Гражданин бдительность проявил, а мы проверили. Точка.
Бибин встал, потянулся. В большую комнату вышел подполковник Голохов. Дежурные знали: скоро "передых" кончится, начнется вечер, ночь, а с ними и возможные происшествия. Это днем - тухлые котлеты, мусор, пьяные. Вечером происходили дела посерьезней.
- Ну-ка, Анкратов, - Голохов повернулся к Владимиру, - расскажите-ка ваше знаменитое дело с врачом. Это когда, на той неделе было? Уезжал я на два дня - не знаю подробностей.
- Да ничего особенного, товарищ подполковник, дело как дело…
- Ну-ну, не скромничайте. Не случайно же вам благодарность по Управлению объявили. Давайте докладывайте.
- Это в сто седьмом автобусе было, - начал Владимир, - между "Украиной" и мостом. Знаете? Мы там нащупали компанию. Раз проехали - зря, два - зря. В общем, во вторник накрыли…
В тот день на задержание шайки карманников направилась оперативная группа уголовного розыска в составе трех человек во главе с лейтенантом Анкратовым. Благодаря счастливой случайности шайку обнаружили сразу: подходя к остановке автобуса, Владимир услышал одну - две фразы, произнесенные на воровском жаргоне. Этого было достаточно. Шайка, вот она, вот эти четверо немолодых, хорошо, даже элегантно одетых мужчин, в велюровых шляпах и дорогих галстуках.
Настоящие карманники - это не мальчишки с нахальными взглядами и неловкими руками, таких берут за шиворот и, хнычущих, отводят в отделение. Нет, истинный представитель этой древней, ныне почти вымершей воровской профессии - человек немолодой, солидный. При виде такого подозрение падет на кого хочешь, только не на него. "Работает" он не один, а с ассистентами, которые намечают жертву, ощупывают карманы, а затем, толкаясь, извиняясь, нажимая, прося передать билет и т. д., поворачивают жертву так, чтобы "главный" мог начать свою молниеносную и незаметную работу. И, если все проходит гладко, "главный" в течение нескольких секунд расстегивает самые сложные застежки, самые обтягивающие пиджаки и пальто, вырезает специально оборудованными бритвой или ножницами карман и вынимает добычу. Он сразу же передает ее одному из своих ассистентов, а тот старается как можно скорее покинуть место кражи. Важно - передать бумажник, деньги, тогда "главному" нечего бояться: не пойман, как говорится, - не вор. При малейшей опасности карманники роняют добычу и бритвы под ноги, и тогда доказать их вину становится практически невозможно.
И шайка, и оперативная группа аккуратно стали в очередь, и вскоре на задней площадке сто седьмого автобуса, покинувшего остановку "Гостиница "Украина", оказались среди других пассажиров, тесно прижатых друг к другу, восемь человек: четверо воров, трое милиционеров (разумеется, в штатском) и будущая жертва- приезжий туркмен в очках, как потом выяснилось, врач.
Очень быстро воры определили, что во внутреннем боковом кармане врача лежит толстая пачка денег. Толкаясь, они повернули его поудобнее к "главному", заставив взяться левой рукой за поручни и открыть тем самым левый бок. Всего несколько секунд понадобилось интеллигентному человеку лет пятидесяти, с лицом профессора, чтобы расстегнуть на туркмене плащ и пиджак, вскрыть карман, вынуть деньги и передать их стоявшему рядом ассистенту. Все шло как по маслу, словно хорошо отрепетированный номер.
Но в самое последнее мгновение номер не удался… Ассистент, уже готовившийся спрятать деньги в свой карман, почувствовал, как сильная, ловкая рука внезапно зажала его собственную руку, в которой он держал деньги, и завела ее ему за спину. Захват был крепкий, но, если так можно выразиться, "вежливый". Вору не было больно, пока он не оказывал сопротивления. Однако он понимал, что при малейшем движении кисть будет сломана.
Пока Владимир держал ассистента с зажатым в его руке вещественным доказательством, двое других сотрудников схватили "главного". Но они хоть и разбирались в самбо, однако мастерами не были. К тому же пожилой "профессор" оказался наделенным огромной силой и более чем стокилограммовым весом. Оставшиеся ассистенты, как им и полагалось в таких случаях, вели себя, как остальные пассажиры, и никакой помощи своим не оказывали.
Справиться с "главным" помощникам Анкратова не удавалось. Пришлось ему, отпустив ассистента, применить прием, который сразу успокоил силача. Но зато ассистент тут же выбросил деньги на пол. Ошеломленный всем происходящим, ничего не понимающий приезжий вежливо подобрал деньги и пытался их вручить всеми силами отбивавшемуся от них карманнику.
- Вы уронили, - приветливо улыбаясь, втолковывал туркмен.
- Ничего я не ронял! Это не мои! Не мои! - кричал в ярости ассистент.
- Ваши, - убеждал туркмен, - сейчас подобрал. Бери…
Автобус остановился, и дверь открылась. Первыми из машины выскочили двое ассистентов. Их никто не задерживал - все равно против них не было улик.
Затем на тротуар вывалился Владимир. Одной рукой он железным захватом держал "главного", другой тащил за рукав отчаянно отбивавшегося туркмена. Напуганный всем происходившим, видимо плохо понимавший русский язык, он кричал: "Я не брал, ничего не брал, я доктор!" - и потрясал пачкой каких-то командировочных удостоверений и книжечек. Сколько Владимир ни пытался ему втолковать, что обокрали его самого, он ничего не хотел слышать. Двое других милиционеров, освобожденные Владимиром от заботы о "главном", схватили оставшегося ассистента.
Подъехала оперативная "Волга". Ассистента и врача усадили в нее, с ними сели помощники Владимира, и машина помчалась в милицию. Автобус, пассажиры которого, жужжа словно пчелы, взволнованно обсуждали происшествие, покатил дальше по своему маршруту.
А на тротуаре остались "главный", Владимир и подъехавший на мотоцикле с коляской милиционер. Усадить в коляску вора оказалось делом не легким. Несколько раз он пытался сильно ударить Владимира ногой в живот, и лишь быстрота реакции, приобретенная в занятиях спортом, помогала Владимиру вовремя избежать удара. В какое-то мгновение преступник освободил руку и, выставив вперед огромные пальцы, хотел нанести Владимиру удар в глаза. Молниеносным движением тот успел увернуться.
Принимавший участие в усмирении карманника мотоциклист не выдержал:
- Да что, право, он ведь убьет! Надави ты ему руку, чтоб знал, черт!
Владимир только усмехнулся:
- Ишь ты какой!
В конце концов вора посадили в коляску и доставили в отделение…
- Вот тут-то самое смешное и произошло, товарищ подполковник, - закончил свой рассказ внимательно слушавшему Голохову Владимир, - когда врачу показали надрезанный карман и вернули деньги. Он только тогда понял, что обворовали-то его (а то все кричал, шумел), и как кинулся на задержанного, еле оттащили, задушить хотел!
Владимир смеялся. Он не помнил о вооруженных бритвами ворах, о могучем преступнике, пытавшемся искалечить его. Он помнил о смешном эпизоде и, вспоминая, смеялся. Смеялись и дежурные.
Они были милиционерами, и рисковать жизнью было частью их профессии.
- Ну, а как потерпевший? - спросил Голохов.
- Благодарил, товарищ подполковник, - Владимир продолжал улыбаться, - благодарил. Адрес просил, хотел каракуль прислать. Я говорю: "Не надо, рано, вот буду полковником, тогда присылайте на папаху". - И комнату дежурного вновь огласил веселый смех.
В это время быстрым шагом вошел подполковник Воронцов. Сапоги его были в глине, к фуражке прилепились древесные листья. Он прошел к телефону, заглянул в журнал и набрал номер.
- Гражданка Сорокина? Помощник дежурного по городу. Нашли вашего Вову, повезли к вам, сейчас приедет. Да что вы плачете! Радоваться надо, а не плакать. В парке, как я говорил. Пошел парень погулять - воздухом, знаете ли, подышать, и в яму провалился. Напугался, сам никак не вылезет. Все. Все. Только, чур, не наказывать! Обещаете? Нет, вы обещайте, он и так напуган. Ну то-то. Чаем напоите, и пусть спит. - Подполковник Воронцов на секунду замолчал. - Берегите сына, гражданка Сорокина, он у вас один… - Голос его прозвучал глухо. Казалось, говорит кто-то другой. - А вот этого не надо, зачем благодарить, это наша обязанность… Ну, до свиданья, до свиданья!
Он поспешно повесил трубку и еще минуту стоял около телефона, продолжая держать руку на аппарате. Потом, словно очнувшись, смущенно улыбнулся:
- Пойду почищусь - вон заляпался как. Все, понимаешь, обыскали, чуть не целое отделение ходило, а до ям не дошли. Я те ямы еще с прошлого года запомнил. Ну парень там и сидел. Он и сам бы вылез, да больно испугался. Белобрысый совсем, а мать - русый, говорит…
Он укоризненно покачал головой и, вынув из нижнего ящика стола сапожную щетку, вышел.
Минуту в комнате царило молчание. Потом Голохов вздохнул и, посмотрев на Владимира, сказал:
- Месяц назад сын у него погиб. Только школу кончил. Совсем мальчишка. Нелепый такой случай…
Он встал, поправил фуражку и ушел в свой кабинет. Некоторое время Владимир сидел неподвижно. Потом тоже встал и спустился на первый этаж. На площадке лестницы подполковник Воронцов, отложив щетку, наводил бархоткой глянец на свои вычищенные сапоги…