21 час 30 минут
Внизу кое-кто прилег на диваны - фотограф Коля даже похрапывал, - кое-кто читал. Владимиру читать не хотелось. Он лежал на кожаном диване, подложив руки под голову, и размышлял.
Он любил подводить иногда в свободную минуту, как он их называл, "жизненные итоги". И это не было пустыми мечтами или воспоминаниями, сожалениями о неудачах или торжеством в связи с достигнутым. Нет. Владимиру в жизни была присуща та же черта, что и в спорте: он стремился не повторять ошибок. Он анализировал свои неудачи, как, впрочем, и успехи, стараясь избежать первых и закрепить вторые. Сейчас у него все было хорошо. Несколько дней назад его вызывал полковник и беседовал. Вообще беседовал, "за жизнь". Это был не первый случай, полковник знал жизнь своих подчиненных порой лучше, чем они сами. Л порой даже их мысли и сокровенные мечты. В общем, Владимир понял, что его мечта близка к осуществлению - его направят на учебу в Высшую школу министерства! Да, это было бы здорово! И когда он побежал сообщить эту новость Николаю, то не очень удивился, услышав, что аналогичный разговор полковник имел в то же утро и с его другом. Еще бы! Как можно было их разлучить?
Ох, Николай, Николай! Владимир улыбнулся. Он вспомнил, как вел себя Николай вначале по отношению к Тане. А она к нему. Как присматривались друг к другу его лучший друг и его любимая, его будущая жена. Настороженно, ревниво - не отнимет ли другой Владимира?
А потом как-то сразу понравились друг другу.
Таня поразила Владимира своей, еще неведомой ему тогда женской проницательностью.
- Ты знаешь, Володя, - сказала она как-то, - он замечательный парень, твой Рыжий. Он надежнейший. С ним я готова тебя одного не только на ваши операции пускать, а даже с девушками гулять. Он-то уж твое счастье всегда будет защищать. А, как известно, твое счастье - это я. - И Таня посмотрела на Владимира своими карими смеющимися глазами.
- Кому известно? - притворно удивился Владимир.
- Всем известно, мне Николай говорил, что ты в Управлении всем направо-налево рассказываешь, даже хотел объявление повесить: Так и так, мол, у меня есть Таня, которую я обожаю и даже надеюсь, что, если я буду очень хорошим, она, возможно, тоже отнесется ко мне с некоторым вниманием!..
- Ох, болтушка! - Владимир рассмеялся и поцеловал жену.
Но та, вдруг став серьезной, продолжала:
- Только, знаешь, мне кажется, что все его веселье от печали.
- Как - от печали? - насторожился Владимир.
- Ну так. Словно у него есть какое-то скрытое горе. Может, любит кого-нибудь безответно, а скорее, какая-то давняя печаль. В общем, не знаю, но у меня такое ощущение…
Владимир молчал, дивясь Таниному чутью. Она тогда еще ничего не знала про Нину.
С Владимиром Николай виделся ежедневно - на службе, на тренировках, в институте.
У Тани было не так уж много свободного времени: техникум (она училась на радистку), домашние дела.
Воскресенье же они почти всегда проводили вместе - втроем. Таня не требовала, как некоторые женщины, недавно вышедшие замуж, чтобы они все время оставались с мужем вдвоем. Наоборот, ей было даже приятно, чтобы кто-то видел ее счастье, кто-то близкий, кто бы не завидовал ему, не был бы к нему равнодушным, а радовался ему. Она словно хотела показать Николаю: "Вот видишь, твой Володя в надежных руках!"
Хорошие у них бывали прогулки, хорошие и интересные.
Таня почти всегда была веселой. Но иногда вечером, оставшись с Владимиром наедине, затевала серьезные разговоры.
- Скажи, Володь, почему ты решил стать милиционером? - спросила она однажды. - Ведь ты мог пойти просто в юридический институт или в физкультурный. А почему так?
Владимир отложил конспект, понимая, что заниматься сегодня больше не удастся.
- Почему решил стать милиционером? Да как тебе сказать. Ну, в школу-то мы пошли (он сам не замечал, как начинал говорить и за себя и за Николая) просто потому, что у ж очень там все интересно было. А вот теперь, теперь, я уже могу, наверное, точно ответить почему мы полюбили это дело. Думаю, что могу… Он помолчал.
- Так почему? - поторопила Таня. Она не любила, когда не получала скорого ответа на свой вопрос (а на вопросы ее было порой совсем не просто ответить).
- Видишь ли, это дело характера, темперамента. - Владимир нахмурил брови, он старался понятнее изложить свою мысль, чтобы и самому, как это часто бывает в таких случаях, лучше ее уяснить. - Мы ведь в революции не участвовали, в Отечественную под стол пешком ходили - с оружием в руках, словом, не боролись… - Он замолчал, ища подходящее слово.
- За что не боролись?
- Ну, за Родину нашу, за все. - Владимир раздвинул руки, словно хотел обнять что-то очень большое. - За коммунизм…
- Коммунизм еще не наступил, - категорически заметила Таня.
- Да не в этом дело…
- Впрочем, наступил, - так же категорически сказала она.
Владимир недоуменно посмотрел на нее.
- Ну, как тебе объяснить? - Таня наморщила лоб. - У людей некоторых уже наступил. В душе, что ли, в сердце, в поступках. Словом, я не могу объяснить! Ты прости, я перебила…
Владимир помолчал, обдумывая Танину мысль, потом продолжал:
- Так вот, я говорю, с оружием мы с врагом не сражались. Понимаешь? И мне почему-то кажется, что в милиции мы как-то восполним этот пробел. Погоди, погоди! - Он поднял руку, словно останавливал еще невысказанные Танины возражения. - Я знаю, ты сейчас скажешь, что любой рабочий, инженер, врач, уж не говоря, скажем, о пограничниках, летчиках-испытателях, - что все они делают не меньше, а иные и больше, чем воевавший солдат. Можно быть бухгалтером, всю жизнь крутить ручку арифмометра и, сэкономив государству сотни тысяч, принести великую пользу. Я не спорю. Это так. Но вот с нашим темпераментом, вот моим и Колькиным, мы должны, как бы тебе объяснить, ну фактически, что ли, драться… И притом с самым плохим.
Владимир помолчал.
- Ты опять можешь сказать, что какие-нибудь сорняки на полях, трахома, чума, засуха страшнее тысячи преступников и потому агроном, врач, мелиоратор, которые с этим борются, делают более важные дела. Но у них все же не такие ощутимые враги, вот именно в смысле ощутимости. А наши - они реальны. Они здесь, возле нас, и их надо корчевать в активной борьбе, в буквальном смысле с оружием в руках. Ведь даже когда настанет коммунизм, надо будет воевать с засухой и болезнями, а вот пока есть на земле преступники, коммунизм не наступит. Разные есть, конечно, преступники, большие и малые, у "них" и у нас. Я не говорю о "тех". Но здесь, внутри страны, мы должны их выкорчевать. И когда я это делаю, мне ощутимее мой вклад в общее дело. Но это, конечно, вопрос характера, повторяю, темперамента… - Владимир улыбнулся и взял Таню за руку. - Я понимаю, что я не Плевако. Все это звучит, конечно, довольно неясно. Да? Ничего не поняла?
- Я все поняла. - Таня говорила серьезно, серьезное выражение было и в ее карих глазах. - Я отлично поняла. Вот за это я тебя, наверное, и люблю.
Их беседу прервал звонок.
Это пришел Николай.
Пока Таня ушла на кухню готовить чай, Николай, как всегда, в шутливом тоне рассказывал:
- Ужас! Полная деградация преступности! Уходят лучшие люди! Убийцы переквалифицируются в карманников, скоро станут фальшивыми нищими- пойдут по вагонам электрички и будут петь: "С неразлучным своим автоматом побывал не в а-да-ной я стране…" Ты знаешь, кто появился на нашем светлом горизонте? "Повар"! Да, да, тот самый. И что ж ты думаешь? Решил "завязать", бросить свою надежную, тихую профессию убийцы и вступить на зыбкий путь карманных краж. Словом, так. - Николай заговорил серьезно. - "Повара" действительно выпустили. Прописан он в области, в Москву приезжает на "гастроли". Есть сведения, что занялся карманными кражами. В основном холит по театрам, циркам и концертам перед началом или после окончания, когда народ спешит, толпится у входных дверей. Пойду присмотрюсь. Если нащупаю- будем брать. - Он помолчал. - Плохо другое. Он не карманник, он убийца. Я его тогда сразу понял и дело его старое потом смотрел. Если такого граждане поймают на деле (кто-нибудь крикнет), он и не моргнет - пустит в дело нож. Поэтому его надо изъять немедленно. Я…
Но тут вошла Таня с подносом, где дымились стаканы с чаем, и домашними печеньями, предметом ее великой гордости.
Деловой разговор пришлось прекратить.
Пока пили чай, Таня внимательно разглядывала Николая.
- Коля, а почему ты сегодня такой нарядный? - подозрительно спросила она. - Последний раз, помнится, я тебя с галстуком видела у нас на свадьбе. И то с Володиным. Уж не влюбился ли ты? А?
Таня вся оживилась от такого предположения-какие возможности для советов, указаний!
- Да что ты! - Николай таинственно отводил взгляд. - Так…
- Нет. - Таня даже привстала, пытаясь заглянуть Николаю в глаза. - Нет! Говори! Влюбился, да? В кого? Ну не томи. Куда идете? Наверняка ведет тебя к родителям знакомиться! Иначе ты б так не разоделся. Она кто?
- Она повар, - преувеличенно смущаясь, ответил Николай, - в столовой в нашей, в Управлении. Володя ее знает. Ты ведь ее знаешь, Володька? Да? Она еще тебе всегда больше мяса накладывает. Очень красивая. - Николай, оживленно размахивая руками, старался описать красоту своей дамы. - Глаза! Больше тарелок! Руки ловчей ухватов, зубы…
- Ну ладно, ладно! - Таня была разочарована. Романа у Николая явно не намечалось. Он, как всегда, валял дурака. - Но куда ты все-таки идешь такой нарядный?
- А она, - оживленно басил Николай, - увлеклась теперь театром. Мы с ней теперь театралы, интегралы, меломаны, клептоманы… - Тут он подавился словами и замолчал, испуганно глядя на Таню, - он знал ее проницательность, когда дело касалось их с Владимиром работы. Опасения его оправдались.
- "Меломаны"! - зловеще заговорила Таня. - "Клептоманы"! Опять ваши карманники! Даже на отдыхе, даже в театре вы должны кого-то ловить. Я не дурочка, я все понимаю…
Но Николай придумал новый прием, чтобы отразить нападение. Перекрывая Танин голос своим могучим басом, он закричал:
- Да! Иду в театр ловить воров! У нас теперь новые обязанности! Мы выполняем задание Управления по охране авторских прав! Есть приказ: весь уголовный розыск бросить на просмотр пьес и фильмов - не стащил ли один автор у другого сюжетик. Вот. Вчера задержали двоих - один выкрал два акта у малоизвестного иркутского драматурга, другой стянул три реплики у Мольера…
Так сидели и болтали они за столом часов до десяти. В десять, посмотрев на часы, Николай встал:
- Не удалось сходить с моей дамой, с моим дорогим поваром, в театр, пойду хоть встречу у входа…
Он распрощался и ушел. А на следующий день в Управлении жаловался Владимиру, что опять "Повара" не нашел.
Сведения поступали все чаще. То карманная кража совершена у входа в Большой театр, то прямо в фойе цирка, то у Консерватории. Было известно, что "работал" "Повар", но сколько ни бродил Николай возле театров перед началом и после окончания спектаклей, "Повара" он так и не встречал.
И вот сегодня наконец поступили точные сведения: "Повар" должен быть у Театра А.С.Пушкина. "Интересно, - размышлял сквозь дрему Владимир, - возьмет его Колька на этот раз или того опять не окажется?" Не дежурь Владимир сегодня, он бы, конечно, пошел с Николаем…
Резкий голос из репродуктора заставил его вскочить. В комнате наступила тишина. Подполковник Голохов негромко и сухо проговорил:
- Врач, эксперт, фотограф, Логинов, Анкратов - на выезд…
Владимир быстро подтянул расслабленный на отдыхе ремень, схватил фуражку. Вот оно! Наконец-то!
Дежурная группа торопливо вышла во двор. У дверей уже урчала мотором оперативная машина. Обмениваясь на ходу короткими фразами, подошли к "Волге".
В этот момент высокая фигура подполковника Голохова показалась в дверях. Он быстро прошел к машине, сел рядом с водителем, негромко скомандовал: "Поехали! Побыстрей!"
Воцарилась тишина. Никто не произнес ни слова. На происшествие выезжал сам дежурный по городу. Значит, происшествие это было чрезвычайным…
22 часа 30 минут
Шипя и завывая сиреной, синяя с красной полосой "Волга" вылетела к "Эрмитажу", визжа на повороте, свернула к Пушкинской площади, минуя испуганно застывшие при звуке сирены автомобили, пересекла улицу Горького и понеслась вдоль бульвара к Никитским воротам.
И, когда на полном ходу машина затормозила напротив Театра А. С. Пушкина у бульварной ограды, Владимир почувствовал, как невидимые ледяные пальцы прошлись по его спине, поднялись к затылку и сдавили затылок так, что на мгновение стало трудно дышать.
- Товарищ подполковник… - Владимир сам не узнал своего голоса, хриплого, задыхающегося.
- Да, Володя.
Больше Голохов ничего не сказал. Он открыл дверцу и вышел из машины. За ним вышли врач и Алексей Логинов, второй оперативник. Владимир вылез из машины последним, ему казалось, что ноги его налились свинцом. Он испытывал странное чувство: будто он стоит в стороне и наблюдает за другим Владимиром Анкратовым, который вот вышел из машины, перелез вслед за остальными через ограду и прямо по траве меж кустов движется к небольшой группе людей, стоящей в боковой аллейке бульвара.
Владимир уже знал, что он увидит, когда подошел к расступившимся при виде Голохова милиционерам в форме и в штатском, безмолвно стоявшим в этой узкой, плохо освещенной аллейке.
…Николай лежал на спине, рыжие волосы, казалось, потускнели в бледном свете дальнего фонаря, руки не были разбросаны в стороны, а сжаты в кулаки и сведены у груди, словно в свой смертный час готовился он к решающей схватке. На белом, как бумага, лице застыло удивленное выражение.
Он лежал безмолвный и беспомощный, казавшийся сейчас особенно молодым, но то лежал не мальчик, а боец, он не умер, а погиб, и в чертах этого удивленного, совсем юного в смерти лица был отпечаток какой-то суровой решительности, словно твердо шел он по начертанному пути, и вот только смерть остановила его…
Рядом валялась книга. То ли брал ее Николай для маскировки, то ли просто прихватил с собой.
Врач, как всегда, протер очки, наклонился над убитым, знаком подозвал двух милиционеров, чтобы помогли перевернуть тело…
Возле Голохова стоял немолодой майор, видимо, старший из прибывших на место работников ближайшего отделения милиции. Он докладывал:
- …хотел закурить - вот с двух сторон нашли. - Майор раскрыл ладонь, на которой лежали сигарета и зажигалка. - А тот, видимо, шел сзади, да как шел! Тише комара. Ну, лучшего места не найти. Сами видите - здесь подряд два фонаря не горят, темно, да и нет никого. Он остановился прикуривать, сгорбился, словно нарочно спину подставил. Ну тот и ударил. А силища у него, видать, как у быка, да опыт, наверное, есть - с первого удара. По лицу видно, - он указал на Николая, - сразу… Вот сейчас врач скажет.
Врач, подошедший к концу доклада, кивнул головой.
- Удар, товарищ подполковник, нанесен с чудовищной силой, - сказал он, - и исключительно точно: нож пробил широчайшую мышцу спины, прошел через межреберный промежуток и проник в сердце или легкое почти на всю длину. Это не обычный нож. Лезвие узкое, но очень твердое, типа стилета. Смерть наступила мгновенно.
Послышался вой сирены. Шурша шинами, у ограды остановилась машина "скорой помощи". Как и перед этим милиционеры, санитары перепрыгнули через ограду и, на ходу расправляя носилки, направились к убитому. Их белые фигуры, словно привидения, странно выделялись на черном фоне кустов.
Николая осторожно, как будто боялись причинить ему боль, подняли, уложили на носилки.
Последний раз Владимир увидел на секунду мертвое лицо друга. Потом тело прикрыли простыней и понесли. Санитары, тяжело ступая по траве, удалились в сторону машины.
Все это время Владимир стоял с безучастным видом. Вокруг ходили люди, его даже кто-то нечаянно толкнул, слышались негромкие разговоры. Но он ничего не замечал, только смотрел на зажигалку. Он подарил ее Николаю в день его рождения, и тот ею очень дорожил. В тот день гости разошлись поздно, и Николай отправился ночевать к Владимиру, жившему недалеко от ресторана, где отмечалось торжество (Нина на этот вечер была поручена заботам соседки). Они долго разговаривали, лежа в "постелях" (Николай на диване - гостю почет, - а Владимир на полу).
Николай любил иногда мечтать о будущем. Делал это он, как обычно, в шутливой форме, давая волю своей неисчерпаемой фантазии.
- Ты понимаешь, Володь, что меня смущает, - гудел в темноте его озабоченный бас. - Пока мы лейтенанты, нам вместе служить не трудно - один отдел. Станем капитанами - куда ни шло; майорам тоже в одном Управлении место найдется. Но ведь лет через пять будем мы с тобой комиссарами первого ранга, и конец: меня, видимо, сделают министром охраны общественного порядка, тебя тоже - начальником горотдела на Чукотке: вместе двум таким чинам в одном городе место-то не найдется. А? Володь?
Но потом Николай заговорил серьезно:
- Эх, Володя, попасть бы нам в Высшую школу! Я не знаю, что бы делал, днем и ночью учил, конспектировал, язык бы выучил, честное слово! А то только родной да воровской - маловато. А кончил бы - честное слово, диссертацию защитил! Не веришь? Защитил бы! Я даже тему знаю: "Превентивные меры по борьбе с детской преступностью". Если к тому времени она еще будет у нас. Да, вот так…
Он помолчал.
- И еще, Володя, я мечтаю: неужели Нинку никак нельзя поставить, хоть на искусственные какие, на ноги? Ведь смотри, что делается: зрение возвращают, кожу пересаживают, сердце, понял, сердце остановившееся оживляют… Хоть что-нибудь придумать!
…Так мечтал он в ту ночь, с горечью вспоминал Владимир. Придет время, и наука что-нибудь придумает - Нина будет ходить, а вот сердце Николая, пробитое ножом, уже никто не оживит.
Как посмотреть в глаза Нине? Задыхаясь от тоски, Владимир представлял себе, как сообщит ей страшную весть. Он понимал, что сделать это должен только он. Ведь просила его: "Береги Николая". А он не уберег. Какое значение имеет то, что он был в ту минуту далеко, что смешно его в чем-либо упрекать. Все равно он никогда себе этого не простит. Себе? Нет, не только себе. "Твоя обида - моя обида", - так поклялись они, двое голоштанных ребят, тогда за сараем. Их было двое. Теперь Владимир остался один. И месть за Николая - это его кровное дело, его долг!
Владимир стоял бледный, сжимая кулаки. Его наполняла безмолвная, слепая ярость. Попадись ему в эту минуту убийца, он бы задушил его, сжег на медленном огне! Одна мысль сверлила мозг: найти, немедленно найти преступника! Владимир знал его - Коростылев, с нелепой и непонятной кличкой "Повар", хотя в прошлом работал шофером. Владимир был уже достаточно опытным работником, чтобы представить себе всю сцену, словно она произошла у него на глазах.