Дорт приехал в пятницу вечером на "вольво" цвета майского жука. Клод видел этого человека на фотографиях, и он, что и говорить, не казался ему красавцем. Но когда Дорт появился в фойе гостиницы, где в кресле с журналом в руках его давно уже поджидал Клод, у того застучало в висках. "Шанталь соберет чемоданы и уедет", - подумал он, разглядывая свою жертву.
Перед ним был щуплый человечек, как все горбуны высоко и прямо державший голову. С короткой, словно одежная щетка, стрижкой, с крупным удлиненным носом, большим лягушачьим ртом и оттопыренными ушами он был уродлив и неприятен. При встрече с такими людьми хочется побыстрей разойтись и стараться на них не смотреть.
За Дортом шел рослый розовощекий швейцар в красной ливрее с двумя чемоданами. Они остановились у конторки портье.
- Карл Дорт! - очень громко и как-то задорно и весело сказал приезжий. - Я письмом заказывал номер с видом на море.
- Добрый день, месье Дорт. Ваш номер выходит окнами на Ла-Манш. Вот ключ, горничная вас проводит.
Пышная нормандка в национальном костюме с кружевами, похожий на обезьяну Дорт и атлет-швейцар двинулись к лифту.
- Это на каком же этаже? - опять громко спросил Дорт.
- На втором, месье.
- Великолепно!
Кажется, общителен, заключил Клод, держится просто - уже хорошо.
Первое впечатление оказалось правильным. В тот же вечер, проходя мимо стола, за которым ужинали Клод и Шанталь, Дорт поклонился и пожелал приятного аппетита. Дальше события развивались стремительно и точно по сценарию Клода. На следующий день, оставив Шанталь одну в вестибюле отеля, через час он нашел их оживленно беседующими.
Дорт быстро встал и протянул руку, растянув, как резиновый, свой невероятный рот.
- Карл Дорт, в некотором роде политический деятель Соседней страны. Мадам Сен-Бри рассказала мне о ваших лошадях. Я обожаю лошадей и с радостью ездил бы верхом.
Дорт широко растопырил длинные руки, сделавшись похожим на паука. Своим жестом он, видимо, хотел выразить сожаление, что не может ездить на лошадях.
- Но, увы и ах! Скажите, месье Сен-Бри, а какую породу…
"Этого еще не хватало!" - воскликнул про себя Клод.
- А не выпить ли нам чего-нибудь? - пришла на выручку Шанталь, не отводя своего пристального гипнотизирующего взгляда от Дорта. - Что вы предпочитаете, месье Дорт?
Горбун был откровенно польщен ее вниманием.
- Мы в Нормандии, в стране кальвадоса, мадам.
Они прошли в бар, и Клод по привычке направился было к стойке, где любил удобно расположиться на высоком табурете, упершись ногой в приступок. Но Шанталь взяла его под руку и повела к низкому мраморному столику. Когда расселись, Дорт с трогательной благодарностью проникновенно посмотрел на Шанталь - за этим столом, в кресле с высокой надежной спинкой, он чувствовал себя уверенно и был с ними на равных.
- Мы только что говорили с мадам Сен-Бри о Марселе Прусте. Я вполне согласен с ним в том, что наша внутренняя жизнь есть некий поток сознания. Помните, как в "Обретенном времени" он анатомирует своего героя?
Клод понюхал ароматный кальвадос и снисходительно улыбнулся.
- Месье Дорт, очень и очень извиняюсь, но никогда не держал в руках Марселя Пруста.
Дорт часто-часто заморгал.
- Вы не читали Пруста?
- Ну и что тут такого? - вмешалась в их разговор Шанталь. - Есть вещи, которые Клод не знает, он ведь всегда занят лошадьми, жокеями, скачками. У него свои интересы, свой круг имен.
- Да, моя дорогая! - Клод поцеловал ей руку. - У каждого свой круг, месье. К тому же сейчас столько развелось литераторов, что за всеми не уследишь.
- Но Пруст умер более полвека назад…
- Тем более, месье Дорт. Тем более!
Подошел портье.
- Месье Сен-Бри, вас к телефону.
И Клод надолго оставил их вдвоем.
- Вы не удивляйтесь, месье Дорт, - ласково говорила Шанталь присмиревшему вдруг собеседнику, - мой муж славный парень, но не больше. Хомуты, уздечки, седла, стойла - вот его мир, стихия и страсть. Простите уж его за Пруста. Ну что делать - не читал.
- У вас, извиняюсь, есть дети?
- Нет, месье Дорт.
- Тогда, я еще раз извиняюсь, что же вас связывает? Какие интересы?
- Никаких.
- Но как же так можно?!
- Итак, на чем же мы с вами остановились в творчестве Марселя Пруста, месье Дорт?
На следующий день Клод наблюдал из окна спальни, как они долго гуляли по набережной. Дорт что-то без умолку говорил, смешно вертел большой головой над маленьким туловищем, размахивал руками и был похож на рассерженную ворону. Шанталь слушала задумчиво, молчала, иногда кивала головой.
День был хмурый, ветреный. Косматые волны с воем набегали на безлюдный пляж, рыскали по нему, рвались к набережной, но перепрыгнуть гранитный барьер не могли и, глухо урча, откатывались назад. Эти двое, поглощенные беседой, похоже, не замечали ни тусклого дня, ни бушующей стихии. Без устали ходили они взад-вперед по мокрому розовому асфальту набережной, забыв про обеденный час.
- Мадам Сен-Бри простит мою нескромность, - театрально обратился к ней вечером Клод, - если я полюбопытствую - о чем с ней так увлеченно беседовал депутат?
- Об английских поэтах "Озерной школы".
Клод встрепенулся.
- О, мои любимые поэты! Вордсворд, Колридж, Саути. Жаль, что приходится разыгрывать невежду-лошадника, а то бы я прочел депутату познавательную лекцию о лейкистах и их влиянии на младшее поколение - Байрона, Шелли, Китса.
Шанталь покачала головой.
- Нет, Клод, познавательная лекция не требуется. У Дорта свое и весьма оригинальное видение жизни, искусства. К людям, к явлениям, словом, ко всему он подходит с болезненным состраданием, с жалостью, очень по-доброму. Право, странно как-то… Казалось бы, его надо жалеть, а жалеет он. Щедро жалеет, искренне. И стремится всем помочь, что-то исправить. Он и меня жалеет, что я с вами, и вас, как оказалось, тоже - за бедную конюшенную жизнь. Себя только не жалеет. Странный человек.
В другой раз, вернувшись из кинотеатра, куда Клод не пошел под предлогом срочного разговора с Парижем, Шанталь рассказала:
- Сейчас мы шли по улицам и молчали. Фильм был тяжелый. Даже не столько тяжелый, сколько жестокий и с доброй порцией мистики. Главный герой одержим предчувствием, что черные силы, ну, сатана, что ли, дьявол, которые против него, заключены в маленькой девочке, играющей в мяч. Почему - объяснить не может, но чувствует это и панически боится девочек с мячом. И вот однажды он едет с кем-то в открытой машине но проселочной дороге, и на пути предупреждение: "Впереди опасный мост - может рухнуть, проезд не рекомендован". "Даю голову на отсечение, что проеду, - говорит он, - у меня сильная машина и на скорости я буквально перепрыгну через этот мосток". Нажимает на газ и летит. Но он не заметил тоненькую стальную проволоку, натянутую через мост на уровне его шеи, и срезанная голова летит в пересохшее русло ручья. И тут откуда-то появляется маленькая кукольная девочка с бантом, берет голову за волосы и, прыгая, играет ею, как мячом. Прощаясь со мной, Дорт сказал: "Мой дьявол - это вы, мадам Сен-Бри. Как у того, который боялся девочку с мячом". Я удивилась, но он не стал объяснять.
- А где мы находимся, Шанталь, на какой стадии?
- Дорт влюблен. Это бесспорно.
- Влюбленный всегда стремится еще и влюбить в себя. При всех своих внешних недостатках Дорт не из робкого десятка. Он вас обволакивает по принципу Наполеона, говорившего: "Дайте мне ухо женщины, и она будет моя".
- Возможно. Но разница между Дортом и Наполеоном в том, что он не держит в голове расчета добиться победы своим красноречием. Когда он часами говорит со мной, то я вижу: нет ни игры, ни позы. Он чистосердечен и искренен.
Утром Клод объявил о своем отъезде в Париж по срочным делам.
- Надеюсь, вы не дадите скучать моей супруге? - сказал он на прощанье Дорту.
Через несколько дней по возвращении Клод нашел полную идиллию - влюбленный мэр и Шанталь обедали за одним столом, были веселы, держались по-дружески. При его появлении сконфузились и умолкли.
- Дорт объяснился, - сообщила вечером Шанталь. - Но очень хитро, полушутя-полусерьезно, как бы проверяя мою реакцию, - если отвергну, то, мол, буффонада.
- Но вы, надеюсь, не отвергли?
- Я ему тоже ответила в шутливом тоне и, кстати, совершенно искренне призналась, что мне будет недоставать наших прогулок и бесед. И тогда он отбросил наигранный тон и пошел напрямик, объявив, что все зависит от меня, - если захочу, то наша дружба не прервется никогда. Я, естественно, напомнила, что замужем, он возразил: "Вы и месье Сен-Бри не пара". И так далее. Одним словом, Дорт готов объясниться с вами, если я на то согласна. "Вы с ума сошли! - воскликнула я. - Вы не знаете Клода, он убьет и вас, и меня, обоих, в одну минуту".
- Очень правильная реплика, - похвалил Клод. - Хотя и не предусмотрена в моей пьесе.
- Тогда он приуныл, сказав, что своя жизнь ему недорога, но моей гибели не желает. На том все и застыло.
- Но, как вижу, вы оба весьма оживлены и в прекрасном настроении.
- Внешне - да. Однако я знаю, как страдает Дорт. Он буквально ломает голову над тем, как бы меня спасти.
- А вы?
- Смеюсь, говорю ему: "Разве я похожа на несчастную, которую нужно спасать? От кого, от обожающего мужа?" - "А если бы вдруг он исчез, пропал ваш супруг, - спрашивает он, - что бы вы стали делать?"
- Он убьет меня, Шанталь!
- Не дурачьтесь, Клод. Я ответила, что оставшуюся жизнь провела бы тогда здесь, в этом нормандском отеле, бродила бы с ним, с Дортом, по набережной, дышала ветром Атлантики и слушала стихи поэтов "Озерной школы".
- Великолепно! Он согласен?
- Ну, как вы думаете?
- Итак, Шанталь, кульминационный момент настал.
В гостиничном ресторане все трое теперь были за одним столом. Дорт приходил всегда раньше, ждал их и ничем не выдавал ни своей ревности, ни неприязни к Клоду, которого жалел и щадил за неумение поддержать литературную беседу. В тот решающий, по замыслу Клода, день они пили за обедом вина больше обычного. Клод волновался и подливал себе, а заодно и им; Шанталь была рассеянна и пила то, что ей наливали, машинально, Дорт - заодно со всеми, чтобы не отстать.
В конце обеда появился величественный, как английский лорд, метрдотель и на серебряном подносе подал Клоду телеграмму. Раскрыв ее, он побледнел, попытался встать, но как подкошенный рухнул в кресло.
- Что случилось, дорогой?
- Конец.
- Что случилось, месье Сен-Бри? Неприятности?
- Пропало все. Сгорел конный завод. Сгорели мои конюшни, лошади, рысаки. Не осталось ничего.
- Но они же застрахованы, месье Сен-Бри?
- Застрахованы. От несчастного случая и стихийных бедствий. А это, как сообщают, умышленный поджог. Страховка не полагается.
Шанталь, забыв о роли жены разорившегося коннозаводчика, с живым любопытством зрителя наблюдала за спектаклем.
- Мы разорены? - с деланным испугом спросила наконец она и вдруг рассмеялась. - Это нервное, простите меня.
И вытерла настоящие слезы.
- Полностью разорены. И в долгах.
Клод встал из-за стола и, пошатываясь, вышел из ресторана.
Дорт вскочил и бросился вслед за ним.
- Простите, мадам, я скоро вернусь.
Догнав в фойе Клода, он с силой взял его под руку.
- Не раскисайте, вы же мужчина, месье Сен-Бри. Это не конец вашей жизни.
Клод вздохнул, подумав: "Ой-ой-ой! Он меня снова жалеет и утешает".
- Что вы собираетесь делать?
- Когда?
- Вообще и в частности, после краха вашего предприятия.
- Газеты буду продавать. Вразнос. В кафе и барах. И Клод вспомнил старика разносчика газет, у которого недавно покупал вечерний выпуск "Фигаро" в каком-то ресторанчике в Париже.
- Я серьезно спрашиваю, что вы намерены делать теперь? - Он выделил голосом "теперь".
- Вы так спрашиваете, будто хотите мне предложить…
- Хочу! И предлагаю. Сколько вам нужно, чтобы все восстановить?
Клод посмотрел на горбуна, поднял глаза к лепному потолку, пошевелил губами и назвал сумму.
- Вы получите эти деньги.
- Да? С неба или из-под земли?
Дорт с силой ткнул себя пальцем в грудь.
- Я вам их дам!
- Вот как! Да вы, оказывается, миллионер и к тому же филантроп.
- Нет, месье Сен-Бри, не филантроп, не альтруист, а, как и все в нашем мире, человек корыстный. Я предлагаю сделку. Вы получаете деньги, а взамен - оформляете развод.
Клод сделал страшные глаза.
- То есть как развод, месье Дорт?
Дорт очень волновался и походил на отчаянного игрока, идущего ва-банк: лицо человека, одержимого идеей-фикс, глаза требовательные, даже злые.
- Как это так - развод? - уже мягче, чтобы не пугать Дорта, переспросил Клод. - Вы, должно быть, спятили.
- Официально - вот как, месье Сен-Бри. Со всеми формальностями. Я вам плачу деньги за развод. И все ваши лошадки, стойла, конюхи - снова при вас. А Шанталь - свободна. И поступит она со своей свободой так, как ей заблагорассудится. Таковы мои условия. Я не сумасшедший. А может быть - сумасшедший. Но раз в жизни - пусть!
Клода подмывало поломаться, поиграть комедию или несильно дать горбуну по физиономии. Но вдруг разом сделалось скучно и противно, хотя все случилось так, как хотел, как рассчитал, к чему вел.
- Хорошо, - сказал он утомленно и почувствовал, что на самом деле устал. - Я согласен. Давайте чек и забирайте жену.
- Я ее отнюдь не забираю, месье Сен-Бри! Просто она будет свободна от вас и пусть поступает, как ей угодно.
- Бросьте вы это, Дорт. - И Клод заговорил резко, с вызовом. - Не считайте меня дураком больше, чем я есть.
Или я не вижу ваши ужимки, домогательства? Мне бы давно пора вздуть вас, как следует, а я руку жму.
- Вы возбуждены, месье Сен-Бри. Понимаю ваше состояние.
- Еще бы! Потерять и конный завод, и жену.
- Но все в жизни поправимо. Считайте, что уже обрели потерянное имущество, а утрата женщины, как писал один поэт, непременно обещает обретение другой.
Но тут уж Клод не мог отказать себе в удовольствии поставить на место депутата Соседней страны, мэра и знатока английской поэзии.
- Писал это не "один поэт", месье Дорт, а Шелли, но совсем по другому поводу. Писаны эти строки о любящей женщине, которая жертвует собой ради счастья ее любимого с другой - настолько она его обожала и боготворила. Чувствуете разницу, месье?
Дорт был ошеломлен, и Клод даже забеспокоился, что его неожиданно прорвавшиеся познания могут расстроить сделку.
- Пишите же чек, месье Дорт. Дело есть дело.
Дорт покачал головой.
- Нет, нет! Чека не будет. Я привезу наличными. Мне так удобнее. Я должен съездить кое-куда, чтобы достать деньги.
- Езжайте. И возвращайтесь побыстрее, пока я не передумал.
"Как бы он сам не одумался!" - промелькнуло у Клода.
Шанталь не расспрашивала, зачем понадобилось жечь несуществующие конюшни и почему внезапно исчез Дорт.
Оставшись, наконец, вдвоем, они много гуляли по окрестностям и, как старые добрые друзья, которые не виделись много лет, рассказывали друг другу о себе. И Клод узнал, что муж Шанталь страдал нервным расстройством и покончил с собой, выбросившись из окна.
Они наобум, бесцельно бродили по узким безлюдным улицам Кобура, и Клоду казалось, что идут они по вымершей Помпее. И на душе было пусто. Как в самом городе, как в безлюдных кафе и чайных салонах.
- Вы очень любили своего мужа, Шанталь?
- Если скажу "да", то получится банальный односложный ответ, и вы ничего не поймете. Лучше я расскажу вам что-то о нем.
Она застегнула верхнюю пуговицу пальто, взяла Клода под руку.
- Жили мы в небольшом двухэтажном домике с множеством торшеров, светильников, бра. Одним словом, у нас всегда было светло и уютно. Дом мы снимали. И когда мужа не стало, я легко рассталась с домом, потому что вся мебель, картины и прочее были тоже арендованы.
Мой муж служил в государственном учреждении. Он был старше меня, гораздо старше, и имел выслугу лет.
Шанталь замолчала, остановилась, повернулась лицом к Клоду и, не выпуская его локоть, требовательно спросила:
- Скажите, в чем вы видите смысл жизни?
- Вообще или моей?
- Вашей!
- По-разному, Шанталь…
- Что значит - по-разному?
- В разное время по-разному. Юношей я видел смысл моей жизни в свершении великих подвигов. Но я чрезвычайно жестоко наказан за свои заблуждения… Есть такое явление природы - шаровая молния. Происхождение ее еще не выяснено. Огненный шар нежданно врывается в ваш дом - через открытое окно, форточку, дверь - и взрывается, испепеляя все внутри. Так было и со мной.
Клод помолчал, сам удивляясь точному сравнению, которое получилось экспромтом.
- После удара шаровой молнии обитель моих грез и мечтаний выгорела дотла. Но я, как видите, уцелел. Смысл моей жизни отныне не в том, чтобы отстроить новую, а разобраться в этом непознанном феномене - шаровая молния…
Шанталь разочарованно вздохнула. Она ждала другого ответа.
- Мой муж считал, что все на свете сущая чепуха - деньги, вещи, явления природы, служебная карьера. Он называл это мишурой. Смыслом жизни для него была я. Это была даже не любовь, не обожание в общепринятом смысле, а философия, религиозный культ. Муж был неистощим на выдумки доставлять мне радости, выражать свое преклонение. На службу он уходил очень рано, когда я еще спала. А в час пробуждения звонили в дверь и вносили корзину цветов. И так каждый день.
- Но вам не наскучила монотонность?
- Вы знаете, нет! Цветы не повторялись - всегда приносили разные.
Клоду сделалось весело. Он увидел Шанталь в ином ракурсе, который был скрыт заданной ей ролью. И, словно подхваченное ветром с Ла-Манша, уносилось, исчезало беспокоившее его сожаление, что навсегда расстается с неповторимо красивой женщиной. Как бы подбрасывая хворост в огонь, пристрастно расспрашивал ее о прошлой жизни, чтобы еще и еще убедиться в том, что она совсем не та, за кого принял ее, кем вообразил.
- По вечерам, - охотно вспоминала она, - мы смотрели фильмы, спектакли, ходили в гости или принимали у себя. "Тебе понравилось манто героини американской картины?" - спрашивал меня муж, и если я отвечала "да", то назавтра такое манто висело в моем гардеробе.
- Шанталь, дорогая моя Шанталь! Дорт - тот самый, кто вам нужен! Он двойник вашего покойного супруга. Он будет его продолжением, уверяю вас.
- Вы думаете?
- У-ве-рен! Он осыплет вас цветами, по воскресеньям станет возить в гости и показывать как произведение искусства, в будни по сто раз на день звонить и справляться о здоровье, вечерами сидеть у ваших ног, как верный спаниель.
- Похоже, вы правы… И я вновь обрету себя, свою прежнюю жизнь, не так ли?
- Конечно же!
- Все снова будет, как в Швеции… Мне так не нравится суматошный Париж. Хемингуэй сказал, что это вечный праздник. А по-моему - вертеп. Клод, я вам очень благодарна и признательна.
- Да, каждый из нас получит то, что хотел, а вы - еще и мужа в перспективе.
- Я прекрасно понимаю, что при моем участии вы делаете какие-то свои аферы. Ну и с богом! Меня они не касаются. Я, кажется, вас ни в чем не подвела, верно?