– Колись, док! Не тяни кота за яйца…
Тот остановил машину у бордюра, словно для набора решимости, но заговорил до банальности обыденно:
– Да ничего особенного… Господи! С медсестричкой у меня шашни. Роман!.. Она это так называет… Хочется ей романтики… – Пауза. – Ты-то тут при чём?
Док, очевидно, начал строить свои догадки в том же романтическом направлении – неправильные догадки:
– У тебя на неё виды, что ли? Бат-тюшки! Я ж не знал! Да и лямур у нас до тебя начался… Так что извиняй… Коли так-то…
В одном своём соображении доктор был безусловно прав – в том, что Антон действовал сейчас самостоятельно. Томас даже откровенно и нагло – пугающе! – расслабился под рукой участкового.
Хотя… Почему пугающе? Его, доктора, зато теперь в возможной панике с привлечением посторонних, настоящих ментов на службе, можно не опасаться…
Но и смягчать свой "наезд" сразу нельзя было – вдруг Томас "включил дурака"… Довольно умело, надо сказать, включил и сейчас "стрелки переводит". Молчание, однако, затянулось. Да и стоять тут нельзя было. Доктор молча и медленно опять поехал.
– Так это ты к ней, значит, приехал?
– Не к ней, а на квартиру… Снял я квартиру…
Герой-любовник удивлённо посмотрел в зеркало заднего вида. Мгновенное его прозрение стало затуманиваться новыми вопросами: за кем следил Малой, за ней или за ним? А если за ним, то с чего вдруг?
– А она там?
– Нет! – доктор отреагировал так быстро, что для Антона звук ответа брякнул ложью, словно в пустом ведре. – Слушай, Антон… Давай, ты успокоишься… Нет её там, правду тебе говорю… Это не её дом… А где её, я даже и не знаю – незачем мне… Она говорила, что с родителями живёт… Я бы туда в любом случае не пошёл бы… Ну что мне, с родителями знакомиться, что ли?!
Соблазнитель чуть было не добавил в сердцах "Нах они мне нужны!", но сдержался, дабы личную трагедию несчастного влюблённого не усугублять своим несерьёзным к ней отношением. Антон, между тем, отметил, что они всё больше отдаляются от заветного двора. Мало этого, оклемавшийся от внезапности доктор, по виду сначала принимавший его за психа, уже перестроился из правого ряда в центральный и ехал теперь вполне себе уверенно.
– А на фига вам квартира? Работы, что ли, не хватает?
Он всё-таки отпустил доктора совсем – не хватало ещё вляпаться куда-нибудь.
– Ну, Антон… Девушка же… Это для умудрённой замужней какой-нибудь – трижды уже замужней! – встречи на стороне романтичны. Служебный роман, то да сё. Дежурство, новая недомашняя обстановка, острота, адреналинчик – вот её романтика, которая усиливает-украшает желание… Когда скрип старого домашнего дивана вызывает только мысли о покупке новой мебели… А это! Девушка же совсем! Для неё романтика пока ещё – это свой дом, в смысле, без родителей… Свой муж… То да сё… Ну, я и согласился квартиру снять… Не покупать же ей!..
На последней фразе, неосторожно и цинично вырвавшейся-таки из контролируемого плена риторики, Томас осёкся и замолчал.
– А кто хозяин этой хаты?
– Да бабка какая-то… Я толком и не знаю… А зачем тебе?
Малой снова уверенно завёл руку за шею водителя, давая понять, что тот рано расслабился. Машина опасно вильнула.
– Да это не я договаривался! – заголосил испугавшийся доктор. – Это она! Я только деньги даю.
– А не боишься переплатить?
Молчание. Непонятно было, от чего: то ли от угаданного червячка в мозгу доктора, то ли от его не предполагавшегося ранее наличия. Антон надавил посильнее… Не рукой – вопросом:
– Или девка такая сладкая, что о деньгах даже думать не хочется?
– Это нетактичный вопрос, – только и придумал, что сказать на это доктор, будучи снова испуганным и максимально осторожным в высказываниях насчёт дамы.
– Ладно. Расслабься, док. Во сколько у вас стрелка?
– С кем?
– С любовницей! С кем… Свидание когда?
– Антон, перестань! – джентльменская решительность была озвучена весьма истерично. – Я тебя прошу…
– О чём?
– …Она здесь не причём! – вторым и главным смыслом этого возгласа было "Я здесь не причём!".
– Успокойся, док. Раз ты приехал, значит и она придёт. Поворачивай обратно, вези меня назад. И тогда всё – можешь быть свободен. Ты мне больше сегодня не понадобишься.
– Нет! – Томас опять справился с волнением.
– Что значит нет?
– Нет! Не поедешь ты туда…
– Ах ты!..
Антон снова попробовал придушить доктора, но теперь тот стал откровенно сопротивляться. Завозились. Водитель вертелся, пытаясь выскользнуть-вырваться, изгибался и упирался – то в педаль газа, то в педаль тормоза. Машина с коробкой-автоматом дёргалась и виляла недолго. Резко припустив и забрав влево, она правым крылом вскользь прошлась по впереди идущему бамперу, врезалась в отбойник, разделявший встречные полосы и остаточным заносом развернулась под небольшим углом почти против движения – так, что лобовая и левая боковая, водительская, сторона стали встречными для идущих сзади машин.
Последнее, что, перед тем как выскочить, видел Малой – это был тяжёлый грузовик с многометровым капотом впереди кабины. Последнее, что он слышал, когда уже выпрыгнул подальше от дороги и поближе к бордюру на разделительной полосе, – это был предсмертный резиновый визг резко и однозвучно смятой, словно фольга с растаявшей шоколадкой, машины доктора, протаскиваемой ещё с полсотни метров людоедскими колёсами дизельного монстра.
Когда всё закончилось и стихло, Антон обнаружил себя сидящим на асфальте с отсутствием каких бы то ни было признаков каких бы то ни было травм. Вообще ничего! "В рубашке родился…" Одна неприятность – одежду теперь придётся чистить…
Успев упрекнуть себя за неуместную мелочность – шоковую, очевидно, – он подбежал – даже не прихрамывая! – к эпицентру… Эпицентру чего?
Трагедии, как оказалось. Прибывшие спасатели вскрыли своим "консервным ножом" жестянку и достали то, что было до аварии доктором.
Антон даже не мог дать себе отчёта в том, что сам факт гибели как таковой его совершенно не трогал. Он с поистине маниакальным упрямством судорожно стал протискиваться сквозь гущу спецов в униформе. Он расталкивал и материл не стесняясь тех, кто его удерживал, предполагая его шоковое состояние. Он, наконец, вырвался из цепких рук бывалых медиков из скорой помощи, но увидеть то, что хотел и на что невольно – подсознательно уже – рассчитывал, так и не успел. Он даже уколом транквилизатора не был избавлен от постигшего его враз ощущения фатальной и непоправимой теперь недостачи чего-то в жизни. Он скрипел зубами от злости и слабости – он хотел и не смог посмотреть внутрь головы доктора Томаса. И теперь никогда так и не сможет узнать, был у того мозг под черепом или нет!
Глава 17
После скандала в семье – первого настоящего по ощущениям, по "всё пропало!" – Диана проснулась во вчерашнем состоянии. Опустошённость давешнего вечера не удалось выспать… Да и как? Сна-то как такового не было. Приливами накатывало забытье. Дрожащими отливами – возвращение в явь. Наконец, как положено нервной ночью, стали терзать навязчивые вопросы: "А что, собственно, произошло? С чего меня так разбередила мужнина пьянка? Она ему по жизни мешает? – Нет! – Мне мешает? – Одному только моему моральному женскому эгоизму, пониманию, что мужу и без меня бывает неплохо… Материальная сторона ведь вовсе не страдает. Тогда что? Почему не спится?"
Проводя так минуты, потом часы в отнюдь не истерическом – развлекательном даже! – самокопании, Диана сумела детально восстановить вчерашний разговор… вернее, свою даже в истерике связную речь и несвязное даже в старании мычание мужа… и снова ощутила ту же, что и вчера, щемящую боль от одного только припоминания своего вопля о том, что не только "всё вокруг, но и она сама тут принадлежит Кире", с намёком – уловил ли по пьяни? нет, наверное – и на его собственную принадлежность благодетелю-папе.
Вот он, корень невроза! Словно бы всевышний для озарения Дианы заставил сначала её же уста раскрыться и озвучить неуловимую и неудобную истину. Значит любит её Бог, раз даёт понимание пусть даже таким способом…
"И ведь не первый уже раз в разных комнатах спим! Но никогда такого отчаяния не было… А может было? Наступало, да я сама не давала ему до ясности развиться? Точно! Мелочью оно представлялось… Не хотелось его… С чего бы, дескать. Дом – полная чаша. Счастье расписано на годы вперёд… Кем? Папой! Папой расписано-то!!! Это не наше счастье – это его покой… Потому и нужна ему наша любовь вся такая выставочная… Если она вообще была и есть… Удобство – вот что было и есть! Суррогат… Действенный, надо сказать… Надёжный!"
И тут как-то сами собой сквозь лёд памяти стали проступать тёплые по ощущениям моменты жизни с Кирой. И совершенно оправданно из своей неглубокой ещё "заморозки" оттаял первой радостной капелью последний банкет по случаю очередного их общего, а не только Кириного успеха – диссертации. Но как только тёплые капли недавней гордости за Киру – и за себя, жена ведь! – отметились звоном по льду замёрзшей души, то, словно мгновенная яркая молния, стрельнул и обжёг из памяти самый первый там взгляд на неё Антона – полный сухих слёз и невыкрикнутых слов.
"О, господи!" – аж до дрожи протряс этот взгляд из памяти, тяжело упавший на её разболтанную эмоциями психику. Бедная женщина даже вспотела.
"Нет! – взяла себя в руки мгновенно, как только подумала об успокоительных таблетках. – Нет и нет, Антоша! Ты – не вариант. С тобой не до таких переживаний было бы… Никакого аристократизма – сплошная борьба за жизнь в условиях нищеты".
Она подумала так в совершенно искренней ледяной твёрдости… Но и ощущая уже мягкость, когда вспышка обожгла и потухла, и после неё остался лишь слабый, хотя и устойчивый – первая любовь всё-таки! – огонёк в душе, окончательно тающей в действительно тёплых воспоминаниях.
Когда сидела и пила кофе на кухне, Диана ещё раз попробовала – и весьма успешно! – убедить себя в общей удаче своей брачной партии. Но и не отметить своего облегчения от того, что муж ушёл, и что она не отреагировала на его призывный к миру взгляд, тоже не могла. "Похмеляться, поди, отправился", – подумала она, впрочем, абсолютно беззлобно и успокоилась безо всяких таблеток и капель.
"Сила в нём есть… Всегда была… Когда прижмёт – сам бросит. Пускай пресытится. Перебесится. Или действительно прижмёт что-то так, что сам свою пьяную гулянку забудет. Мало таких случаев, что ли? Нравится она ему пока…"
И тут ей с сарказмом нового отчаяния стало пронзительно ясно, что если и прижмёт её мужа что-то, то уж точно не её обида или гнев… "Папаша прижмёт, больше некому!" – она даже хохотнула в удовлетворении, что и этот барчук – её муж – всего лишь барчук, но не барин.
Однако эта мысль даже не обижала – она злила. Выходило из этих рассуждений, что Диана сама по себе тогда вообще никто – собственность Кирилла, папин подарок в виде разрешения на ней жениться. Действительно кукла – плюш… почти как плешь бессловесная.
"Интересно, а если измена? Как он отреагирует? Ну-ка, попробуем смоделировать ситуацию…"
И первым делом она вполне рационально начала прикидывать, чем это может обернуться лично для неё, и делая для себя печальное открытие, что она своего мужа толком-то и не знает.
"Тут ведь как… Мужики гораздо болезненнее переносят женскую измену, чем наоборот. Природа – ничего не поделаешь… Но один мужик, почувствовав только возможность женского адюльтера, делает нужные ей выводы и меняется в нужную ей сторону – это бывает редко, но этого я и хочу. Другой бросает изменницу, не задумываясь. А третий вообще никак такую возможность не рассматривает – не принимает её всерьёз. Но когда вдруг узнает о свершившемся (или якобы свершившемся) факте, то и убить может… Сначала его, потом её, а потом и себя… И ладно бы – его и себя… Но ведь и её! Вдруг и этот такой же… Перемкнёт в мозгах – собственник же! И задуматься не успеет – не сможет – о том, что есть что терять и кроме неверной жены. Два наглухо проигрышных варианта против одного призрачно выигрышного… Нет, риск явно неадекватен! Измена – это крайний случай, однозначно. А вот слабый намёк на сохранившуюся независимость жены, могущую стать фактором измены… Чтобы не только с небес на землю спустился, но и нрав свой явил при полном отсутствии состава преступления, но вполне возможном его возникновении при его таком ко мне отношении. Точно! Чтобы не только умом понял, но и гордыней своей прочувствовал. Если же оставить всё как есть сейчас, то дальше будет только хуже, ибо всё ещё только началось, и до пресыщения явно далеко…"
Телефон… Светка… Этой-то чего надо?
– Да. Привет.
– Что с тобой? Привет. Голос какой-то…
– Заболела… Нервы…
– Что так? Со своим что ли?..
"Оно тебе надо?" – мысленно разозлилась Диана на точность предположения подружки. Промолчала.
– Динь-динь, слушай, – защебетала трубка тем ласковым тоном, каким подруги приглашают друг друга в свои сердечные тайны. – А ты этого Антона хорошо знаешь? Ну, того…
– Знаю. А что?
– Ну, ты же знаешь, что было, да?
– Было – прошло… Дальше что?
– Да я хотела его навестить в больнице… Думала – раненый же… Меня защищал… Так романтично!..
"Дура", – мелькнуло безотчётно злобно в Динь-динь-голове.
– …Накрасилась, приоделась, надушилась… Лучше, чем в кабак, прикинь, в больницу-то!.. Собралась, короче, с гостинцами, а его там нет уже. Значит, не сильно раненый, раз уже отпустили. Даже обидно стало – трагизма… вернее, пока ещё, слава богу, только драматизма поубавилось… Хотя… Был бы он уже инвалидом, то ещё хуже было бы… На черта он такой нужен? Утку ему под кроватью менять?..
Диана, наконец, улыбнулась – её бодрил ироничный рассказ Светки о своих переживаниях и связанных с ними событиях… "Или наоборот: событиях – переживаниях? Неважно! Но Светка не дура всё-таки, и это хорошо!"
Она расслабилась.
– Ну… Завершай.
– Слушай, Динь-динь… Неудобно мне как-то… Надо бы выразить признательность…
– Ладно тебе! Скажи – понравился.
– И не без этого… Есть в нём что-то такое… Короче, как мне его найти?
У Дианы был номер телефона Антона. Но какая же мужнина жена признается в этом? Да кому?! Подружке. Вы с ума сошли!!! Она и сама не знала, зачем его с Кириной телефонной базы втихаря списала… Списала и всё! Уж, ясное дело, не затем, чтоб звонить! Поэтому ответила так:
– У Кирилла его номер есть. Придёт – спрошу.
– Диночка, ты – чудо! Только…
– Что ещё?
– Самой мне как-то неудобно… Навязываюсь, типа… Что-нибудь подумает ещё… Ну, ты понимаешь…
– М-м-ц, ой-й! – постановочно цыкнула Диана, мгновенно вспомнив про божий промысел. – Ладно. Сошлись на нас с Кирой и пригласи его куда-нибудь, ну, за компанию – вчетвером. Ага?
– Динь-динь, ты – чудо! – ещё более искренне прощебетала подружка. – Жду от тебя номера. Целую.
– Пока, – отключилась Диана, уже о другом думая и торжествуя: "Надо же, как удачно пасьянс складывается!"
Она отдавала себе отчёт, что подружкин стёб больше всего ей понравился в той части, где было про Антона, но она же и знала уже, что компания будет не из четверых человек, а из троих только – без Киры. Да и Светка нужна только для повода… И болтовни потом.
Взгляд в юность – Диана
Антон, став студентом, сделался значительнее. Мысленно усмехаясь собственной наивности, он, однако же, искренне удовлетворенно улыбался от одного только профессорского обращения к первокурсникам: "Коллеги". Приятно ощущать себя на равных с маститым, настоящим профессором. Ощущение, конечно, искусственно культивируемое самим профессором-либералом, и Антон это умом понимал. Но одновременно, проанализировав этот простейший психологический прием, он отмечал его эффективность – обращение подкупало сознание настолько, что на подсознательном, безотчётном уровне лекции этого преподавателя стали любимыми и наиболее посещаемыми. Разумеется, надо было учитывать, в первую очередь, безупречную, образную манеру изложения, вкус к деталям и прочие достоинства лектора. Но и его "коллеги" – тоже.
Каково же было изумление всей первокурсной братии, когда на первой же сессии душка-профессор, балагур, шутник и умница начал на полном серьёзе так ее "валить", что у некоторых наиболее заблуждавшихся случался ступор при одном только взгляде на "любимого преподавателя". Этот факт Антон с огромнейшим удовольствием внёс в свою копилку знаний и опыта реальной жизни. Профессор понравился ему ещё больше. Антон мысленно пожимал его руку. Он шёл сдавать ему зачёт с отчаянным воодушевлением, как на поединок. Он, естественно, сдал. Но не без соперничества, не без споров, которые вызвали ещё больший всплеск уважения, только теперь уже обоюдного. Антон понял, что он может быть интересен даже профессору – доктору наук. Малой даже в зеркало некоторое время после зачёта смотрел с почтением. Правда, недолго…
Целиком и полностью, с удовольствием отдаваясь занятиям и только о них уже несколько месяцев думая, зашёл как-то Антон в главную университетскую библиотеку. Ему надо было посидеть над редкими старыми университетскими книгами, которые ввиду их редкости и ветхости на вынос не выдавались. Можно было, конечно, воспользоваться их виртуальными копиями. Но Малой испытывал удовольствие, прикасаясь к старым изданиям. Ведь по ним занимались несколько поколений студентов в те времена, когда и слова-то "компьютер" ещё не было. Причём, занимались не где-то там дома, жуя бутерброд. А именно в читальном зале библиотеки. Часами сидели. Изучали. Конспектировали. Методично и упорно. Умнейшие люди! Безо всяких компьютерных штучек. Это завораживало. Компьютер – ведь, что? Вещь, несомненно, хорошая, полезная. Но это только инструмент. Думать, всё равно, должна живая голова. А над старым изданием… Да в старинном читальном зале… Как сто… Двести лет назад. И читается, и запоминается, и думается интереснее. В этом была вся "фишка". Малой своим трепетным отношением к учёбе и всему, что с ней связано, быстро заработал устойчивую положительную репутацию во всех аудиториях университета. В библиотеке, в том числе. Видя, как у него горят глаза при одном только прикосновении к старым книгам и как при этом подрагивают руки, библиотекари дружно внесли его в свой негласный VIP-список особо приближённых. Ему безропотно выдавали очень редкие издания, имевшие не только библиографическую, но и огромную денежную цену. Антону доверяли. Он это осознавал и гордился собой. А что? Тоже ведь образец его исключительности. Другим не дают под любыми предлогами. А ему – дают! Да ещё и с приветливой улыбкой. Он, отходя от стола библиотекаря, ловил на себе уважительные… даже завистливые взгляды знатоков, а на непосвящённых умел смотреть свысока, даже будучи ниже их ростом. Учитесь, бараны! Во всех смыслах учитесь. И во всех смыслах – бараны.
Получив для изучения раритет и глядя только на него, буквально физически ощущая магическую сакральность изложенного в нем знания, испытывая головокружение от возможности глазами прикоснуться к нему и даже мозгом впитать его, Антон Малой однажды машинально уселся на первое попавшееся в читальном зале свободное место. Осторожно положил перед собой том. Погладил его. И собирался уже было открыть, как услышал рядом:
– Привет. А ты осмелел, как видно…