Антон вздрогнул от неожиданности, ведь никого же не существовало. И тут на тебе… Приземлился с небес. Повернулся на голос. И мгновенно забыл обо всём. И о томе с великим опытом предков – тоже. Оказалось, что Малой, не глядя, уселся рядом со своей желанно-ненавидимой… или ненавидимо-желанной красавицей. Той самой – задорной и весёлой – громче всех хохотавшей над ним, убегавшим от их ватаги в подъезд.
– Меня зовут Диана, – красавица удовлетворённо улыбалась от произведённого эффекта. – Я знаю, ты – Антон. Да ты рот-то прикрой, ха-ха, неприлично же. Библиотека все-таки… А ты уже на весь университет прославился своими успехами и сидишь, разинув рот. Не вяжется с твоей репутацией…
– Диана значит "божественная"… – смог пробормотать Малой. Во рту была пустыня.
– Да. Родители ничего оригинальнее не придумали кроме этого вычурного имени.
– Почему же вычурного? Красиво: Ди-а-на… – он хрипел и сипел.
– Нравится? Мне тоже деваться некуда. Хотя для простоты можешь звать меня просто Дина.
Тут к ним с упрёком на лице повернулся впереди сидящий "гранитогрыз". Пришлось замолчать и уткнуться в свои книги. Но для Антона великое знание, законсервированное когда-то на страницах раритетного тома, стало невозможным к восприятию, словно оно расконцентрировалось после открытия книги, как мгновенно расходящийся в атмосфере распечатанный из консервной банки воздух. Он механически привычно глазами бегал по строчкам, но чтобы что-то уловить… Какое там! Он висками чувствовал свой бешеный пульс. Он был так напряжён, что близок к обмороку. Антон не знал, что делать, что говорить хотя бы шёпотом. Он только чувствовал, что надо бы что-то говорить. Он знал, что надо при этом смотреть ей прямо в глаза… Ну если не смотреть, то хотя бы заглядывать. Избавляться тем самым от своего глубочайшего смущения и приводить в смущение её. Он это знал по художественно расписанным и прочитанным теориям обольщения, но практически не мог управлять своими ощущениями. Просто сидел и тупо смотрел в книгу. Дина отвлеклась от своего конспекта и взглянула на него:
– О-о-о, юноша, как все серьёзно, – с искренним участием в голосе прошептала она, склонившись к самому его уху, отчего Антон пронзительно ощутил её запахи: духи, ягодную жвачку во рту, утренний шампунь в волосах и даже – о, господи! – запах её кожи. В висках застучало ещё сильнее. – Давай-ка, Антон, прервёмся. Пойдём покурим. Заодно проветришься, а то на тебе лица нет.
– Пойдём… Только… Я не курю…
– Так подышишь. Познакомимся хоть, соседство обязывает.
Стоя рядом с "божественной", кое-как смог вернуть книгу удивлённой библиотекарше. Смог даже прошептать, что ненадолго, мол, и еще вернётся. На деревянных, негнущихся ногах пошёл вслед за девушкой. Она, конечно же, по своему женскому обыкновению понимая, что молодой человек покорён, в походке перед его глазами еще кокетливо качнула бёдрами. Антон был окончательно убит. Он чувствовал себя маленькой собачонкой, которую красавица ведёт на невидимом поводке. Он ничего не мог с собой поделать. Он просто шёл за ней. В висках бешено – тук-тук-тук-тук…
Во дворе Диана уселась на скамейку, закинула ногу на ногу и посмотрела на Антона:
– Садись. Чего стоишь-то?
– С-спасибо…
Сел. Спина ровная. Диана усмехнулась:
– Да расслабься ты. Это уже даже не смешно…
Она залезла в свою сумочку, достала пачку тонких сигарет, прилепила к пачке жвачку и продолжила одной рукой рыться в сумочке. Бормотала ругательства. Антон, как заворожённый, смотрел на пожёванный бесформенный кусочек, прилепленный к целлофану на пачке. Для него этот кусочек своей святостью был подобен церковному воску. Если бы она в капризе велела ему проглотить его – он бы проглотил. Он бы с благоговением проглотил бы даже кусок пластилина. Или глины. Если бы только она его об этом попросила!
– Слушай, Антон, будь другом. Прикури у кого-нибудь. А то я зажигалку не могу найти. Самой неудобно как-то… Мужчина рядом, а я хожу, спички стреляю…
Она достала из пачки сигарету и дала ему. Антон неумело воткнул ее в рот и с готовностью кинулся к другим лавочкам с людьми. Вот уж пёс так пёс! Попросила бы тапочки в зубах принести – с других бы снял, а принёс.
Раскуривая сигарету для Дианы, Антон кайфовал. Ему был по фигу ментоловый вкус её дыма – он бы кайфовал, даже прикуривая бамбук. Это была ЕЁ сигарета. Он мог ЕЙ хоть как-то помочь. Вот оно – счастье! Когда вернулся и вручил, то с горечью отметил, как она пальчиками аккуратно вытерла фильтр и только потом со смаком затянулась.
– Чё молчишь-то? Скажи что-нибудь. Спроси…
– А чё спросить-то?
– Вот странный. Спроси, на каком я факультете?
– Н-на каком ты… вы факультете?
– О-о-ох-х. Ты… Вы… Говори за мной: Дина, на каком ты учишься факультете. Вопросительная интонация.
Антон мало-помалу брал себя в руки:
– Так на каком же?
– Филология, конечно. Самый женский факультет. Скажи теперь: а почему-то я тебя раньше здесь не встречал.
– Действительно. Уж сколько месяцев прошло…
– Так мы с тобой, Антоша, разными коридорами… Да чего там! … разными дорогами ходим. Ты-то, поди, из библиотеки не вылезаешь. А я первый раз там была. Хвост висит. До сих пор не сдала.
– Двоечница что ли?
– Ага. И по поведению "неуд", – Диана весело смотрела и даже подмигнула. – Что, отличник, не гожусь я в подруги? Ха-ха-ха. Даже знакомства со мной, наверное, водить не надо. Вдруг испорчу парникового мальчика-ботаника…
Диана, глядя в глупое выражение лица Антона, невольно весело расхохоталась. Даже закашлялась дымом.
– Кхе-кхе-кхе… Чё сидишь? По-хло-кха-пай по спине.
Для Антона это было за счастье. Он не похлопал – он погладил. Аж в глазах потемнело, а в голове помутилось.
– Ладно. Пошли обратно. Ты, вроде, оклемался. Нравлюсь так, что ли?
– Да, – уверенно, наконец, и твердо сказал Малой и сам себе понравился. – Очень. И давно уже.
Девушка игриво улыбалась:
– Так ты ж меня не знаешь совсем…
– Может поэтому и нравишься.
Антон на последней фразе стал настолько твердым, настолько уверенно посмотрел Диане в глаза, что она даже испугалась от неожиданности. Антон это заметил и развил атаку:
– Дай свой телефон. Позвоню как-нибудь.
– Зачем?
– Двойки помогу исправить.
Диана улыбнулась и записала свой телефон на той самой сигаретной пачке, оказавшейся уже пустой.
Глава 18
– Малой! А тебе не кажется, что при такой фамилии тебя становится слишком много?! – это был тот самый Полковник – начальник отдела полиции, получивший сводку "по территориальности" и увидевший там в числе фигурантов странного ДТП со смертельным исходом знакомую беспокойную фамилию. – Коллега, я его заберу для разбирательства?
Это был даже не вопрос, а утверждение… Но подчёркнуто уважительное обращение "коллега", прозвучавшее корпоративно-доверительным тоном и ласково влетевшее в уши молоденького офицера, должно было того не напрячь, а наоборот – расположить дознавателя на "великодушное" согласие. Однако:
– Так точно, тэрищ полковник… Но тут есть один нюанс.
– Какой ещё нюанс? – доверие и уважение, кои, по мнению старшего по званию, и так были необязательны и даже вредны – "летёха вон, сразу оборзел!" – мгновенно сменились раздражением, пока только как от укуса комара. – Потрудитесь объяснить.
– Так точно, – тот был хоть и молод, но привычен, и не дрогнул от полковничьей строгости. – Имеются свидетельские показания, что данный гражданин Малой душил водителя, отчего и произошло ДТП. Водитель погиб.
– А кто он?
– Хирург-травматолог. Завотделением.
– Бред какой-то… Зачем ему его душить? А? Малой? Ехал с ним в машине?
– Да.
– А чё ты с ним ехал? Куда?
– Друзья, вот и ехал. Катались. Разговаривали.
– А чё душил тогда? Сзади, что ли? Может дурачились просто?
Малой подхватился по примеру виденных им хулиганов: "А я чё? А я ничё".
– Ну да! Обхватил сзади за шею… Теперь на волне эмоций меня хотят выставить виноватым… Сами дистанцию не держат… Смертельный исход… Вот и отмазываются, как могут.
– Ну! – кивнул и скривил рот в убедительной очевидности Полковник. – Чё тут неясного-то? В натуре, лейтенант, тех надо "трясти"!
– Дак и тех "трясут"… Здесь-то надо оформить…
– Оформляй, как слышал. Пришлёшь потом через меня протокол ему на подпись.
– Готово уже.
– Ну давай, Малой, подписывай и поехали. Следствие закончено, забудьте.
Садясь в личную машину Полковника, Антон не тешил себя иллюзиями о его благородстве, проявляющемся уже во второй раз. Статистика, показатели и отчёты отдела – вот причины чудесного спасения Малого. Спасения на этот раз уже не от автомобильных колёс, а куда более опасных – государственных.
Ещё он подумал, что к собственному удивлению взволнован в эти минуты именно этой государственной несправедливостью, повёрнутой в его случае к "своему" человеку ласковой стороной, выгораживающей его и готовой скоренько утопить – для отчёта! – других, чужих, невиновных. Ему бы сейчас думать о смерти, причиной которой он стал… А вот, поди ж ты! И не думается совсем. И не то чтобы страшно, а просто по фигу.
– Рассказывай, что произошло?
– Да вы сами всё правильно изложили, тэрищ полковник. Так и было.
– А чего ты тогда там, на месте ДТП, метался, как ужаленный? Расталкивал всех. "Пропустите, покажите" орал. Чё увидеть-то хотел?
– Да горячка просто. Шок.
Полковник повернулся. Задержал взгляд. Чувствовалось, что не поверил. Но душу пытать не стал – отвернулся снова на дорогу. Добавил только на удивление смиренным и приправленным опытом тоном:
– Много тебя, Малой, становится. Ох, не к добру это…
И напоследок, высаживая у дома:
– Иди. Не прощаюсь… Чувствую – не надо.
И только в квартире, закрывшись, раздевшись, оберегая раненую ногу от воды под душем, Малой ощутил острую небезразличность к событию. Его снова стал грызть изнутри факт того, что он так и не увидел, был ли в черепе доктора мозг.
Интуиция заставила Полковника принять быстрое решение. Но скорость его принятия – даже спонтанность! – нимало его самого не взволновали. Он был опытным человеком и хорошо себя знал. Чутьё сыскаря ни разу ещё ему не изменило… Он во многом поэтому и полковником-то стал! Положился он на свою интуицию и теперь.
По его вызову в кабинет вошёл толковый и амбициозный в плане карьеры, то есть чуть больше приличного уважающий начальство, опер. Тот самый, которого расспрашивал о безмозглом трупе Малой. Опер, войдя, изображал на лице нужную степень беспокойства – мало ли зачем начальство вызывает.
– Дело у меня к тебе, – негромко сказал, вставая словно бы для встречи, Полковник, указал на стул у своего стола, скомандовал в дверь приёмной, что занят, и запер её на ключ.
– И дело… м-м-м… аккуратное, скажем так, – садясь в своё кресло, добавил он ещё тише, чем начал, и вставил свой выработанный годами немигающий охранный взгляд прямо в зрачки подчинённому оперу.
Тот хотел было сменить маску с волнения на готовность, но смутился и уронил выражение верности в пол – полковничьего сверления не выдержал.
– Да ты не тушуйся! – Полковник и не пытался скрывать удовлетворения властью – зачем? – тут это не принято! – и продолжал в снисходительной интонации. – Ничего незаконного… Аккуратность нужна… деликатность даже… тайна, короче!.. так как дело касается нашего с тобой коллеги. Улавливаешь тонкость?
Опер с псовым выражением глаз нашёл-таки в себе силы, чтобы не кивнуть головой. Хотя очень хотел! Успел даже подумать в полковничьей паузе, нагнетавшей значительность, ответственность и доверие, что имел бы хвост – уж им-то точно бы вильнул. А так – сдержался. Даже зауважал себя – уверенней стал… Бодрее в своей готовности.
– Не нервничай… Он не преступник, – продолжал Полковник всё тем же вкрадчивым тоном. – Во всяком случае, ничего на него нет. Пока! Но что-то как-то много беспокойства в последние дни с ним связано. То он сам пострадал, то люди рядом с ним страдают… Гибнут даже! Он вроде не при чём… Но он всё время был в самый роковой момент в самом роковом месте. Понимаешь? Почему это? Судьба? Она из неконкретной категории домыслов! А мы оперируем фактами. Они таковы… Первый: в результате хулиганского нападения на нашего коллегу в свободное от его службы время, он оказывается в больнице с ножевым ранением. Потом там происходит несчастный случай со смертельным исходом, единственный свидетель которому – свидетель, подчёркиваю! – наш коллега. Второй факт: ДТП, в котором гибнет водитель – врач, завотделением, где лежал наш коллега после ранения, который, к тому же, в момент аварии находился в машине врача и, по некоторым данным, применял к нему насилие аккурат в трагический – роковой! – момент аварии. Душил его, типа… Сидя сзади. Оговорюсь, официальная версия – водитель не справился с управлением, машину занесло, в неё врезался большегруз, наш коллега то ли успел выскочить, то ли его выбросило из машины… Согласись, многовато совпадений… Это странно.
Полковник снова замолчал, давая возможность оперу как следует впитать и усвоить весь объём странности, нырнул в свой сейф, достал початую дежурную бутылку хорошего армянского коньяка, две дежурных невымываемых рюмки, с ломким и тонким металлическим звуком выложил шоколад. Налил. Приглашая, качнул своей рюмкой и вылил её в рот. Смачно напряг прижатый к нёбу язык, цикнул, разлепляя ставшие сочными сухие служебные губы, закусил с удовольствием шоколадом, развернулся за пепельницей, поставил её рядом с бутылкой, закурил, выпустив в потолок – уверенный в себе человек! – струю плотного дыма. Всё это – не спеша!
Опер всё сидел не выпивая. Он думал. Но не о заявленной начальством странности, а о желании начальства предвидеть-предупредить возможное ЧП с личным составом, способное испортить отчётность. Цинизм? Ну и ладно! Карьеры ведь без выполнения таких поручений не строятся. Доверяет ведь – уже хорошо!
Опер наконец выпил. Шоколад трогать не стал. Курить тоже. Субординацию никто не отменяет даже в доверительных случаях.
– А ещё что на него есть?
– "Ещё" – это как раз ты и найдёшь! – тон Полковника мгновенно стал начальственным, не переставая – тонкое умение! – быть вкрадчивым.
– Кто он? – главный вопрос.
– Малой. Участковый. Отложи всё. Займись им, – и подмигнул, как заговорщик. – Докладывать ежедневно… Шёпотом! Это если ничего чрезвычайного не будет. А если… То докладывать сразу же!.. Но всё равно – шёпотом.
Выходя из кабинета начальника, опер к выложенному тем списку странностей добавил ещё одну свою – давешний интерес участкового к самоубийце.
"Действительно странно… В смысле, интересно…"
Поразмышляв уже без показной услужливости, опер стал оправданно себя чувствовать Опером, но понял, что при всей неофициальности поручения никаких козырей, кроме секретного доверия начальства, у него не появилось. Он, если что, даже полковничью "доверчивость" разыграть не сможет в свою пользу больше, чем того пожелает сам Полковник. Ну задание, ну неофициальное… Ну и что?! Речь ведь идёт о коллеге… О чести мундира… О святом! И эту полковничью щепетильность поймёт любой проверяющий – такой же мент и такой же, скорей всего, Полковник. Отсюда вывод: придётся поработать. Добросовестно! А там, глядишь, может и с самого Малого какой-то приработок выйдет. В деньгах вряд ли… Но в карьере-то! Полковник оценит… Да и впрямь! Что-то там у этого участкового есть… Слишком выпирать стало. Это неспроста.
Глава 19
Заглянув в глаза жене после того, как проспался, Кира понял, что привычно шутливого её ворчания не услышит, на которое он тоже уже привык игриво оправдываться, мол "Ну, ки-иса… Ну чего ты? Я больше не буду". Он даже слегка ожесточился, словно бы доигрывая давешнюю, начатую ею же самой, сцену "Всяк сверчок знай свой шесток".
Он с громким плеском принял душ и побрился, обильно надушился, сменил бельё, сам сварил себе кофе, нарочито мыча себе под нос популярный назойливый мотивчик. Сам сполоснул посуду, гремя ею показательно громко под чрезмерным напором воды, забрызгав всё в радиусе метра вокруг себя и себя в том числе, отчего снова пришлось менять бельё, промокшее под распахнутым халатом. Оделся в изысканный "casual" и, выходя из квартиры, смалодушничал всё-таки – подбросил и поймал, обращая на себя внимание жены, ключи от машины. За руль, мол, иду садиться! Нечего тут меня конченым забулдыгой представлять. Жена, впрочем, внимания не обратила. Тоже показательно!
Потом, когда добрался до машины, завёл её и сделал паузу в своей стремительности на прогрев двигателя, то даже не успел до конца задать себе вопрос "Куда?". Ему сразу вспомнилась медсестра с полненькими губками из больницы. Её трогательно глупенькое лицо, не умевшее ещё скрывать эмоции. Её гладкая кожа на шее. Её пчелинообразная фигурка под приталенным халатиком, не очень низкий край которого позволял полностью видеть стройные и плотные икры на высоких каблуках и даже коленки, рождавшие соблазнение своим лёгким – совсем чуть-чуть! – мельканием между полами халатика, чья нижняя пуговица оставляла-таки игривую узость для приличия и обширный простор для воображения.
Но главное – это свежесть девушки! Не возрастная, а психологическая.
Прежние Кирины любовницы – даже самая последняя – уже вошли или стали входить в привычку и становились скучны.
Взбодриться… по крайней мере, попробовать… сейчас, на волне карьерного успеха, было бы то, что нужно. "То, что доктор прописал!.. А медсестра выполнила процедуру", – пошутил он сам себе в зеркало. Тем более, что впечатление, произведённое им своей неотразимостью на девушку, было слишком очевидно. Буквально – видно было в очах её влажных, распахнувших крылья своих ресниц до максимально возможных пределов, когда Кирилл накануне галантно склонился к её руке для поцелуя.
Кира понимал, что понравился ей, и чувствовал, что она, тем самым и будучи весьма симпатичной, понравилась ему.
"В больницу! А повод? Она – повод! Нет… Это не годится… Почувствует свою женскую власть, начнёт хвостом крутить, дескать, ухаживайте за мной, добивайтесь меня… Природа такая… Рефлексы неосознанные, чтоб их… В бабах вообще мало осознанного… Мозг у них – лишний орган. Этим курицам он без надобности… Даже мешает! Как аппендикс. Инстинкты да рефлексы – вот их ипостась… Вот инстинкт и разбудим… А рефлекс потушим".
И Кире в тему вспомнилась книжка сказок для взрослых и детей, которую ещё в юности давал ему почитать Антон.
"Как там, у Шварца, министр-администратор даму на рандеву приглашал? Мне ухаживать некогда. Вы привлекательны, я привлекателен – чего же тут время терять?".