– Мелочь всякая, – старлей протянул Лакшину каску, в которой, словно грибы в лукошке, лежали отнятые у бандитов вещички. Тот профессионально оценил товар и извлек из кучи брелок от автомобильной сигнализации.
Алик перекосился от ужаса. Он стоял в метре от заложенной им утром мины, и если этот дурик сейчас нажмет кнопочку… А дурик, судя по всему, именно это и собирался сделать. Идиотская врожденная привычка – раз есть кнопочка, значит, надо на нее обязательно нажать. Птичка, блин, выскочит! Черт, жмет ведь, жмет!!!
– Ложись!!! – громовым раскатом прокатилось эхо над полями, поднимая в небо потревоженных ворон.
Прокричав, Алик рухнул в траву и вжался в грунт, словно придавленный трехтонной плитой таракан. Из земли вырвался небольшой фонтан огненных брызг, сопровождаемый слабым хлопком.
– Вставай, подрывник, – рассмеялся Лакшин, бросая брелок в каску. – Ты кому бомбу-то заложил? Бетону, что ли?.. Слышь, Бетон, с тебя простава за сохранность здоровья. Кабы мы зарядик не убавили, лететь бы тебе сейчас над Блудой. Понятые, все видели?
Два мужичка, стоявшие в сторонке, утвердительно кивнули. Генка перекрестился, хотя в Господа не веровал. Крендель, молча наблюдавший за сценой, о чем-то задумался и вдруг, резко оттолкнув омоновца, подскочил к эстонцу.
– Ах ты, падла черножопая! Собака эстонская! На хозяина руку поднял! Взорвать решил?! Задушу, пидор нерусский…
Обидные слова сопровождались не менее обидными ударами по лицу лежащего Алика ботинками сорок пятого размера.
– Ну-ка, брек! – раздалась команда, и Кренделя оттащили от лежащего товарища.
– Что-то нервишки шалят, Алексей Максимович. Отдыхать надо чаще.
Буров, тяжело дыша, посмотрел на советчика. Напротив, в новом полковничьем, с иголочки, мундире стояло руководящее звено Северного отдела внутренних дел, мило, дружески улыбаясь.
– Ты?! – искренне удивился Крендель.
– Не ты, а вы, хамло, – звено ткнуло пальцем в широкую грудь Кренделя. – Кстати, а почему вооруженный, особо опасный преступник без наручников?
– Никуда не денется, – заверил старлей.
– Береженого Бог бережет… Надеть! И на остальных тоже.
Смотрящего заковали в американские кандалы, подаренные им же милицейскому ведомству в качестве генеральной спонсорской помощи. Возмущению последнего не было предела. (Опускается.)
– И кто это здесь преступник? – закончив с вульгарно-бранной частью, Буров перешел к существу вопроса.
– Как кто?! Вы, уважаемый Алексей Максимович! Не знаю, как в штате Огайо, но в нашем государстве незаконное ношение огнестрельного оружия – уголовное преступление. До четырех лет. А если по предварительному сговору, то все шесть.
Звено, подцепив прутиком за скобу, подняло пистолет ТТ с земли.
– Извольте… Вы взяты с поличным. Или это дырокол?
– Это не мой! – яростно огрызнулся Крендель. – Мало ли что тут с войны валяется?
– Не было в наших краях войны… Лакшин, верните оружие, куда положено. И это тоже, – звено кивнуло на кольт Камаева.
Ваня четко выполнил приказ руководства, без дрожи в руках воткнув оба ствола за пояса несчастных. Затем взял у старлея обрез и сунул его Генке.
– С поличным так с поличным, – Лакшин обернулся к мужичкам. – Господа понятые, подойдите поближе… Отлично. Сейчас мы в вашем присутствии изымем у этих людей оружие и составим протокол. Будьте добры, взгляните.
Оперуполномоченный прутиком указал на рукоятки и ствол обреза, эротично торчащий из Генкиных плохо выглаженных брюк. Понятые синхронно кивнули, после чего Лакшин умело изъял оружие, разрядил и сложил на травку.
– Распишитесь.
– Ах ты, морда ментовская! – опять взорвался оскорбленный до глубины души Крендель, – сволочь неблагодарная! Забыл, кто тебя начальником сделал?! Кто дочке твоей толстожопой белый рояль с русалками подарил? Кто вас, козлов, креветками кормит?! Кто вам столы на праздники накрывает?!!
– Начальником меня назначило Министерство внутренних дел, а остальное – клевета, – спокойно ответило звено. – Всех в машины!
Крендель прыгнул вперед и зубами вцепился в погон звена.
– Фука, фука пофорная…
Омоновцы бросились к Кренделю, оставив Генку и Камаева без присмотра. Камаев, находившийся в тяжелой депрессии, ничего дурного не помышлял. Генка же понял, что это его единственный шанс. Он сорвался с места, опрокинул одного из понятых и со скоростью молодой лани помчался к обрыву. Наручники за спиной ужасно мешали, но болевшие челюсть, лоб и копчик придавали сил и вдохновения. Пара омоновцев бросилась следом, громко ухая сапогами. Бег и им давался с трудом – тяжелые бронежилеты и каски весили в сумме килограммов тридцать, а маски затрудняли дыхание. Правда, они, в отличие от беглеца, были людьми тренированными и выносливыми. Генка же, избалованный алкоголем, никотином и вынужденным бездельем, начал задыхаться уже после первых десяти метров спринта. Таким образом, погоня обещала быть недолгой. За спиной послышался крик Лакшина: "Не стрелять! Брать живым!"
Генка поймал ртом слепня, зацепился за камень, но устоял. Слепень ужалил в язык и улетел. Преследователи уже дышали в спину чесночным перегаром, еще несколько усилий, и их цепкие руки вопьются мертвой хваткой в карденовский пиджак.
– Стоять, пидор!
"Сам пидор", – подумал Генка, но не остановился, понимая, что в этом случае его ждет, как минимум, реанимационная палата.
До обрыва пять метров! Четыре! Три!..
Руки тянутся к пиджаку, приклад автомата заносится для страшного удара…
Два!
Рука хватает воротник!..
Один!
Приклад опускается!
Ноль!
Воротник трещит! (Подделку сунули! Убью!)
Генка летит в шумные воды Блуды. Омоновцы замирают на самом краешке, не рискуя прыгнуть следом. Тяжелы жилеты, утянут на дно. Бурная ярость! Прощай, премия!
Быстрое течение подхватило авторитета и понесло к мосту. Плыть самостоятельно бедняга не мог, во-первых – не умел, а если бы и умел, то в наручниках далеко бы не проплыл. Единственное утешение, что на дворе лето, и вода теплая. Омоновцы с обрыва наблюдали за героическим заплывом, пока Генка не исчез за поворотом… Генка же, наглотавшись грязной водицы, уже задыхался и практически ничего не соображал. Река несла его безвольное тело к бетонным сваям, торчавшим из воды. За них можно бы зацепиться и отдышаться, но как зацепиться, если руки твои скованы одной цепью? А если проскочишь мост, все – здравствуйте, рыбки, кушать подано. Генка замолотил ногами по воде, пытаясь переместиться левее, хотя бы метра на полтора, тогда есть шанс упереться в сваю. Ну! Ну! Ох, е…!
Не получалось… Не хватило каких-то пяти дюймов! Генка поровнялся со сваей, но не мог за нее ухватиться! Он летел мимо! Стой, сволочь, стой!!! Тормози!!!
Не тормозилось… Плакать хочется… Как обидно! На фига я вписался в это говно? Жил бы себе на вокзале, никому б дела не было. А сейчас? Тону! Тону!!! А-а-а!!!
Из последних сил он дернулся к свае, голова чирканула по холодному камню… Все, бесполезно…
Ой!
Генка почувствовал резкую боль в затылке, вернее в волосах. Ноги резко пошли вперед, по течению. Он от неожиданности нелепо дёрнулся и проглотил очередную порцию воды.
– Руку, руку давай… Тихо ты, не брыкайся! Что-то потянуло Генку назад, к свае. За волосы. "Попался", – блеснуло сознание. Авторитет запрокинул голову и посмотрел назад…
– Шурыч!!!
Шурик, словно Тарзан, вися на свае, держал одной рукой Генку, не давая ему уплыть.
– Руку! Руку!!! Генка кивком показал за спину. Шурик отпустил волосы, ухватился за цепочку наручников и подтянул авторитета к себе.
– Вставай на крюк ногой. Вон торчит! Генка заметил, что из сваи по всей высоте торчат куски арматуры, по которым, вероятно, Шурик и спустился к воде. (Рояль! Рояль в кустах! Хрен с ним, зато жив!)
– Шу… Шурыч!!! Я больше не хо… не хочу…. Верни все взад!.. Тьфу! Ох, мамочка!..
– Верну, верну… Как ты, нахлебался? Отдышись, и полезем. Тут рядом.
– Мне обрез подсунули, Шурыч, морду разбили, пиджачок порвали… Слепень еще, сволочь летучая, за язык цапанул. Я ведь с открытой душой, Шурыч…
– Спокойно, спокойно… Поползли… Они уже ушли, не бойся…
На берегу Генка лег на травку и закрыл глаза. Шурыч осматривал наручники.
– Пилить придется… Ты зачем на экскаваторе приехал? Я слышал, на танках, на вертолетах на стрелки ездят, но чтоб на экскаваторе?!
– С мужиком знакомым договорился за пузырь. Мы вместе вагоны когда-то разгружали, а сейчас он на стройке. Не пешком же мне в город возвращаться? А так хоть какие ни есть, а колеса. Генка выплюнул головастика.
– Сашок… Я прошу, как человека прошу – верни меня назад. На вокзал. Буду спокойно гальюн чистить, ну его к бесу, этот авторитет… Одни синяки из-за него. Как хорошо раньше было… Свобода, сам себе хозяин. Верни, Сашок, пожалуйста…
– На тебя не угодишь… А как же маслины?
Всеобщий почет?
– Не нужен мне почет, когда зубы наперечет, – срифмовал страдалец. – Вернешь, а?
– Тебе уехать придется, наверное…
– Уеду, не впервой, а сортиры чистить в любом месте надо. Ты, главное, сделай, чтоб меня не искали. Чтоб отстали все от меня. Сделаешь, Сашок?
– Сделаю. Сам тебя породил, сам тебя и утоплю… Но у меня последняя просьба, личная… Пока ты еще не утонул…
ГЛАВА 13
Участковый Егошкин переступил порог избы и снял фуражку.
– Здоров, Сигизмундыч.
Бригадир, варивший пельмени "Раванелли", обернулся на голос.
– Здравствуй, лейтенант. Проходи. Хотел чего?
– Да вот, рейдую, решил заглянуть. Давненько тебя не видно было.
– Ужинать хочешь ? – предложил Бригадир. – "Раванелли" у меня сегодня. Очень вкусные пельмени, мясо натуральное, тесто не плавится даже при сорока градусах, особые добавки…
– Спасибо, Сигизмундыч, я уже… Егошкин прошел в комнату и уселся на табурет.
– "Круговорот" читаешь ? – кивнул он на брошенную газету.
– Да. Неплохое издание. Сильные авторы, острые темы… Оформление, обратно, цена невысокая. Я подписался на почте, так дешевле.
Участковый положил фуражку на стол и взял газету.
"КРОВАВАЯ БОЙНЯ В ЛЕСУ".
– Беспредел, – пробежав заметку глазами, заметил лейтенант, – троих лопатой укокошить… А всего, говорят, уже семнадцать за ним. Тьфу-тьфу, в нашем районе ни одного эпизода. Но искать все равно заставляют.
Бригадир искоса посмотрел на Егошкина.
– Кого?
– Ну, этого… Пока не установили. Почерк один и тот же. Довольно редкий – лопатой мочит. Мотивы тоже не ясны.
– Семнадцать, говоришь?
– Вообще-то есть версия, что не все эпизоды его, – Егошкин отмахнулся газетой от назойливой мухи.
– А чьи?
– Под него работают… Многие убитые занимали высокие посты. Теперь, если мужичка возьмут, всех собак на него и повесят, а дела закроют.
– Закроют ? В кодексе написано, что дело можно или приостановить, или прекратить, или направить в суд. Про "закрыть" ничего нет.
– В кодексе? – удивился Егошкин. – Надо же! Не читал. А я уже год закрываю, и ничего…
Бригадир достал с полки Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации и протянул участковому:
– Дарю. Почитай на досуге. – Спасибо, Сигизмундыч, – лейтенант спрятал взлохмаченную брошюру в форменную сумку. – Да, такого красавца поймать – минимум внеочередное звание. И почетная грамота за подписью министра. А то и медаль. – Точно не будешь есть? – хозяин вылавливал пельмени из кастрюли. – Может, водочки ?
– Водочки? Грамм сто принял бы… А то до утра рейдоватъ.
Бригадир достал из шкафа граненый графинчик и две стопочки.
– А Ксюха где? – поинтересовался Егошкин.
– В лицее. Должна вернуться скоро.
– Да какой же лицей в одиннадцать вечера?
– У них коллоквиум сегодня. Бригадир полил "Раванелли" сметаной "Боярушка" и перемешал. Разлил водку.
– Давай за здоровье и долголетие. Выпили. Участковый поставил стопку, достал папиросы "Беломорканал".
– Можно?
– Кури… Зря от пельменей отказался. Хороши.
И сметанка отличная.
– Я чего Ксюху-то вспомнил, – участковый разогнал рукой папиросный дым, – не знаю, как тебе и сказать… Я в прокуратуру сегодня заходил по своим делам, со следователями поболтал о том о сем. Ксюху же вроде изнасиловали?
– И чего?
– Да следователь говорит, не было там никакого изнасилования… Мол, призналась ему Ксюха во всем. Ты извини, Сигизмундыч, но она в спецуре на учете состоит как валютная дама… В районной гостинице тусовалась, прихватывали ее наши пару раз. Учебу в путяге, то есть в лицее, запустила, вытурить могли. Вот чтоб не вытурили, она заяву и накатала об изнасиловании. Дескать, тяжелая психологическая травма, не могла заниматься, уроки учить… Сейчас-то дело уже закрыли, ну, в смысле прекратили, но нервов людям пришлось изрядно помотать… Давай-ка еще по капелюшечке, да пойду я дальше. Три адреса проверить надо с ранее судимыми. На причастность. Ты чего, Сигизмундыч? Мотор, что ли, прихватило?
Бригадир схватился за горло, сдавленно закашлялся и упал на пол. Лицо пошло синюшными пятнами, рот жадно хватал воздух, глаза вылезли из орбит.
– Сигизмундыч, блин, ты чо, подавился? Бригадир пальцем показал на тарелку с пельменями.
– Ох ты, Боже ж мой! – вскочил с табурета Егошкин и врезал кулаком по спине старика.
Изо рта Бригадира со свистом вылетел склизкий пельмень.
– Жрешь всякую дрянь, – участковый помог хозяину подняться, – купил бы лучше мяса.
Бригадир не ответил, тяжело дыша и вытирая платком пот.
– Ладно, давай за спасение. Лейтенант налил еще водки и залпом опрокинул стопку.
– Вот водовка у тебя, действительно, мировая. Не "Урожай", часом?
– "Тибеда".
– Запомню. Ну все, бывай… Чего у тебя лопата-то на стенке висит? Ты б еще грабли повесил…
…Бригадир стоял на вершине холма и смотрел вдаль. Тяжелый, вязкий туман укутал равнодушную землю. Лишь кое-где местами сквозь толстую, влажную шубу выглядывали маленькие-зеленые островки стремительно уходящего лета… Холодный ветер рвал седую бороду, пронизывал насквозь смертельно уставшую душу…
Неужели все зря? Последние силы растрачены на месть, которая была его смыслом и целью, поддерживала его в самые тяжелые минуты, раздувала костер гаснущего сознания. А ведь он уже считал себя своего рода мессией, мстящим не только за поруганную честь любимой внучки, но и спасающим мир от всякой нечисти… Он, Бригадир, делал мир чище и добрее, избавляя его от пятнадцати ублюдков, способных грабить, насиловать, убивать. Он выполнял свою миссию, не ожидая никакой награды, даже простого человеческого спасибо. А теперь? Черное оказалось белым? Кто были эти люди? Что знал он о них? Особенно о толстяке, первым упавшем к его ногам? Что он кричал перед смертью?..
– Бригадир!!!
Он поднял глаза к небу. Почудилось…
– Бригадир!!! Он обернулся.
– Ангелина?! Ты?! Как ты меня…
– Да, это я! Я все знаю… Не переживай. Мы все имеем право на ошибку. Ну, ошибся, ну бывает. Ты же считал себя правым. Ты мстил. Вспомни Ницше: питать мысли о мести и осуществить ее – значит испытать сильный припадок лихорадки, который, однако, проходит. Но питать мысли о мести, не имея силы и мужества выполнить ее, – значит носить в себе хроническую болезнь, отравление души и тела… Пойдем со мной. Она улыбнулась и протянула ему руку
– Пойдем, Бригадир…
– Ты веришь мне? – глаза старика наполнились слезами, – веришь?
– Верю, Бригадир. Ты классный чувак! Он прижал Ангелину к себе, погладил ее мягкие каштановые волосы.
Потом обнял девушку за тонкую талию, закинул лопату на плечо, и они медленно спустились с холма.
– Куда теперь, Ангелина? У меня нет выбора. Завтра для меня не наступит никогда.
– Наступит. А выбор есть всегда. Мы еще можем успеть на избирательный участок и проголосовать за движение "Единение".
– Ты уверена, что они достойны?
– Я уверена, что они победят. А нам надо быть с победителем. Не так ли, Бригадир?..
***
– Ох, и попили мы вчера… Горлов-Глоткин припал к горлышку пивной бутылки, словно к святому Граалю.
– С кем? – спросил Шурик, включая компьютер.
– С Максом… Не хотели ведь. Марго коньяку выкатила, ее собираются по телеку крутануть, в программе "Доброе утро, Крутой", не – "Доброе утро, Китай". Ну, в общем, как-то так… Продюсер подсуетился… Марго и преставилась. Мы раскатали пузырек, еще захотелось. Знаешь, как оно бывает, чего тебе говорить. Макс сгонял, взял парочку. Да без закуси… Лица стерты, краски тусклы… ("Машина времени".) Ох, е-е-е (Чайф).
– Это из какой песни? Культурный хроник вновь припал к животворящему сосуду.
– Из народной… А потом конфуз вышел. Макса, придурка, на девок потянуло. Давай, говорит, вызовем. Есть у тебя девки знакомые?
– Девок-то полно, вызвать не долго. Тьфу, как вспомню… Открыл я блокнотик, высмотрел телефончик какой-то Нади. Номер набрал – и по схеме. Надя? Надя. Узнаешь? А чего ж не узнать? Ты свободна сейчас? Свободна. Приехать можешь ко мне в редакцию? Посидим, поболтаем, молодость вспомним. Хорошо, приеду. А подружка у тебя есть свободная? Ну, есть. Захватишь? Ладно. Адрес помнишь мой? Естественно. Жду… Ох, мама моя дорогая, лучше б я книжку записную дома забыл… Через час заваливается к нам моя собственная жена с ейной лепшей подружкой Асей. Обе в белом… Ты прикидываешь, до чего мы надрались?! Я домашний телефон узнать не смог! Ха-ха-ха… Хорошо, к их приезду Макс уже сломался и язык у него отказал… Пришлось в тачку загрузить и домой отправить, к маме. Девки, девки…
Горлов допил бутылку и убрал ее под стол. – А вообще хреновы у нас дела, Шурыч. Как Лазарь сгинул, так все и покатилось под откос. Капиталовложений нет, а без них не работа, а издевательство. Если спонсора не найдем, через пару месяцев закроемся, к чертям собачьим. Батискафыч кидается на всех, как собака. Да карп у него вдобавок копыта откинул… Все из-за Бетона этого чокнутого. Своими бы руками… Мы с Максом место себе потихоньку ищем. Макс вроде с "Миром беспредела" договорился. Только между нами, Шурыч. Он там с Цветковской шалит, типа любовь у них. Хотя "Мир" тоже скоро свернется. Поговаривают, его Крендель держал. А Крендель теперь сам знаешь где. В изоляторе собственного изготовления. Вместе со своими обалдуями в надувном бассейне плавает.
– "Беспредел" не свернется, – возразил Шурик, – у них тиражи сумасшедшие, они без спонсора вытянут.
– Ну, дай Бог. А я вот не знаю, куда и податься. В желтые газеты приглашают, но меня не тянет. У меня все-таки имя. Не гений, конечно, но… Оно дороже денег. У тебя-то как?
– Кручусь… Компьютер в общаге завис, в смысле уперли, приходится от руки писать.
– Да, кругом криминал. Шагу не ступи… Короче, Шурыч, ежели не купит нас никто, то не знаю, что и делать.
Несчастный Глоткин положил голову на стол и мгновенно захрапел. В кабинет заглянул Артем Карасев.
– Привет. Макса нет?