599. Эксперимент без псевдонима
В Монреале я написал роман "Сумерки стерв", где ведущий следствие детектив находит эротическую повесть и по ней выходит на преступника. Тогда же я начал писать "Декамерон XXI века". Поэтому охотно откликнулся на предложение критика Ю. Гладильщикова написать большую теоретическую статью об эротике в искусстве. Статья называлась: "Эрато - третья из муз". Юра отнес ее в "Независимую газету", где она и была напечатана. В. Третьяков то ли не разобрался, кто автор, то ли сделал вид, что не разобрался. Во всяком случае это единственная статья, которую я опубликовал под своим именем в российской прессе за последние двадцать лет.
Статья заняла в газете полстраницы. Я имел много отзывов, некоторые обиделись. Говорят, актриса Т. Догилева обиделась очень.
600. Евгения Маврикиевна
В Монреале я написал пьесу о Ленине, которая была издана в Лондоне ("The Enemy of the People" Overseas Publication Interchange Ltd, London. 1989).
Пьеса написана только на основании подлинных документов. Другое дело, говорили ли авторы воспоминаний правду, судить я не берусь. Однако могу утверждать, что действующие лица находились в указанное время в указанном месте, документы приводятся подлинные, фамилии и имена даже второстепенных персонажей подлинные. За одним исключением.
Я нигде не смог найти имя некоей Суменсон, которая вместе с Коллонтай перевозила Ленину деньги из Швеции в Петербург. И я придумал ей имя - Дора.
Каково же было мое изумление, когда через несколько лет в трех серьезных работах я нашел упоминание о Доре Суменсон!
Однако радость моя была преждевременной. Теперь опубликованы документы, где приводится настоящее имя Суменсон - Евгения Маврикиевна.
Таким образом, уважаемые авторы, упоминавшие имя Дора, поверили мне.
Это означает, что они читали мою пьесу. И на том спасибо. Попутно замечу, что поставить ее еще никто не решался.
14. Мы все из юности, но каждый - из своей
14.1. Школа - источник знаний, самых различных
601. Гиббон в мокрых штанах
Школа. Это было очень давно. Только отдельные воспоминания.
Десятый класс. В тот день у нас по расписанию было два урока математики подряд. Утром классная руководительница сообщает новость: заболел учитель математики. Но долго радоваться не пришлось. Оказалось, что эти два урока проведет математик из параллельного класса, имя его я забыл, но помню, что ребята почему-то звали его Гиббоном. Это был мужчина лет сорока, в прекрасном костюме, постоянно флиртующий с молодыми учительницами.
Школа тогда была только мужская, и шутки у нас были тоже мужские. На переменке мы налили воду в презерватив, завязали его и играли им в мяч. Когда Гиббон появился в классе, презерватив оказался на его столе. Со словами: "Какое безобразие" - он положил его в карман и сообщил, что на втором уроке проведет контрольную. Это нас, естественно, не обрадовало.
Все мы были комсомольцы, все носили комсомольские значки. Булавкой от значка ребята прокололи презерватив в кармане Гиббона, и когда после первого урока он явился в учительскую, преподавательницы ахнули: вся неприличная часть брюк была мокрой.
Гиббон убежал домой. Вместо контрольной нас отправили в спортзал.
602. Урок физики
Кто-то принес на урок физики игрушку уди-уди. Привязали к проводу, идущему через весь класс. И звуки уди-уди стали раздаваться то в одном конце физического кабинета, то в другом. Учитель физики Александр Терентьевич (фамилию, к сожалению, забыл) сначала не мог сообразить, в чем дело. Потом игрушку поймал и обратился к классу с сакраментальным вопросом: "Кто принес?". Естественно, ответом было молчание. Школа тогда была мужская и ябед среди нас не было.
- Хорошо, - сказал Александр Терентьевич. - Соколов и Климов, ступайте к стене, будете там стоять до конца урока.
Те отправились к стене.
- Но они не виноваты, - сказали сразу несколько человек.
На что физик возразил:
- Я знаю, что не виноваты. Но для класса важно, чтобы кто-нибудь понес наказание. Разве это важно, постоит у стены Соколов или кто-то другой? Важно, что на каждое преступление есть наказание.
- Но ведь виновные не наказаны. Разве это хорошо? - возразили мы.
- А я их наказал. Очень строго наказал. Они сейчас сидят и дрожат от страха. Как они посмотрят на перемене в глаза товарищам, которые были наказаны! Они доказали всему классу, что они трусы, что для них товарищество пустой звон, что на них надеяться нельзя. Если они так начинают жизнь, то она у них будет трудной. Когда-нибудь они пожалеют, что не постояли у стены.
603. Физика и лирика
Учитель физики Александр Терентьевич человеком был строгим и в бытовой лексике не силен. Однажды ему понадобился какой-то прибор из химического кабинета, он попросил кого-то из учеников сходить к химичке Марии Павловне и взять этот прибор.
- Она ученикам не даст, - ответили мы. - Только преподавателям.
Физик подумал и сказал:
- Напрасно. Не такой уж и ценный у нее прибор, чтобы так беречь.
Хохотали мы долго.
604. Сердце джаза - барабан
В десятом классе мы с друзьями организовали джаз оркестр и сыграли два номера на школьном вечере. На следующий день все учителя так или иначе высказывались по этому поводу. Высказывания были отрицательными, ибо в те годы джаз не приветствовался. Особенно доставалось Саше Куркину, который играл на барабане.
Мы с тревогой ждали последнего урока, химию, так как химичка Мария Павловна была очень остра на слово.
Однако весь урок Мария Павловна посвятила химии. Раздался звонок на окончание урока.
- Пронесло! - обрадовался Саша Куркин и весело развел руками.
Мария Павловна сразу же среагировала:
- Улыбаетесь, Куркин. Вы так же дурацки улыбались вчера, когда играли на барабане. Другие хоть на музыкальных инструментах играли а вы… на барабане. Всю жизнь пробарабаните.
605. С кем надо морально разлагаться
В десятом классе к нам пришел учитель физкультуры, веселый добродушный парень, окончивший институт физкультуры. Он дружил с нами, и мы с интересом слушали его истории про победы у дам.
Он подал заявление в кандидаты в члены КПСС, но на партсобрании ему отказали. Он нам жаловался:
- Сказали, что я морально разложился. И кто сказал! Географичка Лилия Ивановна! Так ведь я разлагался с ней. И как!
606. Анна Каренина
Был у нас в школе парень - Коля Соколов. Учился он плохо. Словом, был тем, кого называют двоечниками.
Как-то на перемене я беседовал с учителем литературы Григорием Петровичем Березкиным. Речь шла об "Анне Карениной". Я что-то утверждал. Григорий Петрович не соглашался.
- Да ты читал "Анну Каренину"? - в запале спора спросил он.
- Нет, - признался я. - Мне Соколов рассказывал.
Григорий Петрович замер в удивлении. На следующей перемене он подошел ко мне:
- Мы все в учительской смеялись над твоей шуткой.
607. Опять двадцать пять за рыбу деньги
Наша учительница немецкого языка Инна Александровна рассказывала, как однажды в Германии переводила беседы русского майора-хозяйственника с немецкими поставщиками. Майор этот сыпал пословицами. Она сказала майору:
- Я не могу переводить пословицы.
На что получила ответ:
- Приказываю вам, товарищ старший лейтенант, точно переводить то, что я говорю.
Она отрапортовала:
- Так точно, буду переводить точно.
Во время следующей беседы майор сказал:
- Опять двадцать пять за рыбу деньги.
Она перевела дословно. Немец обалдел:
- О поставке какой рыбы спрашивает герр майор?
Немец пожаловался полковнику. И началось…
А потом полковник сказал майору:
- Еще одна пословица - и я тебя…
Разумеется, сказал это на хорошем строевом языке.
После этого майор стал как шелковый, все время спрашивал Инну Александровну, сможет ли она перевести его слова.
608. Я и девчонка с косичками
После войны школы были разделены на мужские и женские. В мужских школах мальчишки обязаны были стричься наголо вплоть до седьмого класса включительно.
Однажды весной иду я, семиклассник, по улице, а навстречу - девчонка с косичками, моя соседка по дому. Она остановилась и принялась хихикать:
- Такой большой и подстриженный. Хи-хи.
- Зато, - строго ответил я, - у меня в волосах нет паразитов, как у тебя.
Она открыла рот:
- У меня нет паразитов. У меня нет паразитов.
Я прошел дальше, а она бежала вслед и повторяла:
- У меня нет паразитов.
Лет через пять она мне рассказала:
- После той встречи я начала мыть волосы три раза в день. Вот уж моя мать тогда удивлялась!
609. Я и барон
Как-то, возвращаясь с футбола, я встретил знакомого по школе. Учились мы с ним класса до пятого. Имя его я не помнил. Знал только, что все звали его Барон.
- Здорово, Барон.
- С футбола?
- С футбола.
И обычный разговор о футболе.
Вдруг откуда ни возьмись компания. Человек пять. Один с хода - по физиономии Барону, другой - мне. А самый главный говорит: "Ну, Барон, убьем мы тебя". А так как я понял, что меня полностью отождествляют с Бароном, то приготовился разделить с ним его печальную участь.
Но тут появилась группа еще более отъявленных бандитов, человек десять. Я приготовился к самому худшему. Но оказалось, что это - "наши". К сожалению, "наши" не сразу поняли, что я тоже "наш".
"Наши" отогнали "чужих", и мы все вместе пошли по каким-то квартирам, где-то пили. И в середине ночи два типа совершенно бандитского вида привели меня домой и сказали открывшей двери матери:
- Сын твой отличный парень. Наш.
Мама потом говорили, что ее не испугал мой вид: в кровоподтеках, ссадинах. Мальчишка есть мальчишка. Испугали ее мои друзья.
- Тебе вряд ли следует продолжать с ними знакомство, - вежливо посоветовала она на следующий день.
Конечно же, я не запомнил моих новых друзей. Но после того дня иногда какие-то подозрительные личности здоровались со мной.
610. Папа и стулья
Отца своего я видел редко. И интересовался мной он мало. Но однажды так получилось, что он оказался дома, когда позвонили из школы (учился я тогда в шестом классе) и сказали, что классный руководитель хотел бы видеть родителя. И отец пошел в школу. Должен признаться, что и мать моя к тому времени тоже ни разу в школе не бывала: концерты, гастроли. Воспитанием моим занималась бабушка.
Отец с интересом рассматривал классы.
- Все так изменилось с тех пор, как я последний раз был в школе! - признался он встретившей его классной руководительнице.
А в последний раз он был в школе в 1928 году.
Когда же он узнал о причине его вызова в школу: я совершил хулиганский поступок - сломал учительский стул, то пришел в восторг.
- Вы меня очень обрадовали, - сказал он ошалевшей классной руководительнице, - я очень боялся, что мой сын растет тихоней, знаете, бабушкино воспитание, а у меня нет времени им заниматься. Значит, говорите, хулиганит?
- Хулиганит, - успокоила его классная руководительница.
611. Отец выдирает зуб
У отца заболел зуб. Да так, что без врача не обойдешься.
По дороге в поликлинику он зашел в буфет и для смелости…
- Вы принимали спиртные напитки, - констатировал зубной врач. - На вас теперь не будет действовать наркоз. Но откладывать нельзя. Я вам вырву зуб без наркоза.
И вырвал без наркоза.
612. Доктора, доктора
Однажды моей бабушке, которая внимательно следила за моим здоровьем и за тем, что и когда я ем, не понравился мой внешний вид, и меня начали таскать по врачам. Участковый врач решил проверить меня на туберкулез. Анализ оказался отрицательным, но подозрения остались, и бдительная бабушка записала меня к платному врачу, знаменитому профессору Берлину. Попасть к нему на прием было трудно, и брал он за визит много.
Профессор оказался щуплым старичком маленького роста. Он минут десять меня слушал и вынес самый удивительный диагноз, который мне когда-либо доводилось слышать. Он сказал:
- У вашего внука или есть туберкулез, или нет. Но лечить будем.
Я потом часто вспоминал этого профессора. Мне казалось, что многие врачи приходят к подобного рода диагнозу, но стесняются в этом признаться. Советские врачи в этом случае говорили: "Не болен" - и не давали освобождение от учебы или работы. Американские врачи, для которых главное - не ошибиться, отправляли на консультацию к совершенно ненужным специалистам. Французы, которых всегда осаждают агенты фирм, предлагающих различные лекарства, выписывали с два десятка дорогостоящих препаратов.
А туберкулеза у меня так и не было. И об этой болезни я вспомнил уже в возрасте 75 лет, за четыре дня до отлета из Орландо в Париж. К нам домой явился субъект, назвавший себя инспектором по борьбе с туберкулезом, и сообщил, что, по их данным, мы с супругой полгода назад летели в одном самолете с больным туберкулезом. И посему нам следует сдать анализы. Без документа о положительном результате нас на борт самолета не пустят. До отлета, я напомню, оставалась четыре дня. И нам пришлось сделать эти анализы. Результат оказался отрицательным - и на самолет нас пустили.
613. Аттестат зрелости
Осенью 1952 года состоялся 19-й съезд партии, и началась кампания "Критики и самокритика".
К нам в школу - учился я тогда в 10 классе - приехала ответственная дама из горкома партии и присутствовала на комсомольском собрании. Поднимались мои товарищи и критиковали. Критиковали себя за недостаточно хорошие оценки и случаи недисциплинированности. Критиковали школьную программу. Учителя тоже критиковали школьную программу. Мне это надоело, я встал и сказал, что в школе у нас много хорошего: у нас очень высокий процент успеваемости и так далее.
После этого сразу выступила гостья из горкома и обрушила на меня весь свой партийный гнев. Я был обвинен в непонимании линии партии, в зазнайстве и во многих других грехах.
Учился я хорошо и был одним из претендентов на золотую медаль. Но любовью у школьного начальства не пользовался. Перед выпускными экзаменами хорошо относившийся ко мне учитель литературы, бывший белый офицер, интеллигентнейший Григорий Петрович Березкин, сказал мне:
- Медаль тебе они не дадут. Возьмут твое сочинение, поставят пару запятых - и четверка.
Тогда с четверкой по литературе не давали даже серебряную медаль.
- Попробуй сдать сочинение мне, чтобы я смог прочитать его первым.
Я написал сочинение и ждал, когда Григорий Петрович останется один. Но напрасно. Его постоянно окружала пара моих недоброжелателей. Я понял, что ничего у меня не получится, и уже готовился отнести сочинение комиссии.
И тут произошло нечто еще более ужасное. В зал вошла та самая дама из горкома, которая была недовольна моим выступлением. Она меня сразу узнала:
- А, это ты. Посмотрим, что ты написал.
В голосе ее звучал металл.
Я понял, что ждать бессмысленно, и сдал сочинение.
Через полчаса вышел Григорий Петрович и сказал:
- Она написала на твоем сочинении: "Великолепная работа. Молодец. Отлично".
Мне, правда, потом устроили маленькую гадость по математике, но дать мне медаль им все-таки пришлось - серебряную.
Прошло много лет, и я начал догадываться, что визит этой дамы на экзамен случайным не был. Кого-то я должен благодарить.
614. Урок национализма
Умер Сталин. Мы, ребята, десятиклассники, человек десять, решили пробиться в Колонный зал, где был выставлен гроб.
Нам удалось добраться до площади Дзержинского, и там нас арестовали. Всех переписали и отвели в подвал. Через двадцать минут в подвал спускается солдат, вызывает одного меня и отводит в патрульную комнату.
В комнате сидит офицер, как бы теперь сказали - кавказской наружности. Он спрашивает меня по-армянски, говорю ли я по-армянски. Я отвечаю:
- Нет.
Он спрашивает:
- Почему?
Я объясняю:
- Рано умер отец, а мать - не армянка.
- Не армянка, - он покачал головой.
Потом немного подумал и успокоил:
- Ты не расстраивайся. Она, может быть, тоже хороший человек.
Он меня отпустил. Как я ни просил его отпустить других ребят, он не соглашался. На прощание он произнес фразу, которая тогда меня удивила:
- Армянину здесь делать нечего. Подумаешь, умер грузин. Дай мне слово, что пойдешь домой.
Слово я дал, но домой не пошел.
615. Покойник с усами
В Колонный зал я все-таки попал. В толпе познакомился с девчонкой лет десяти. Потом в разграбленном продуктовом магазине нашел луковицу, разрезал, сунул девчонке под нос и, держа ее за руку, прошел через все кордоны. Солдатам говорил: мы с сестрой живем вот в том доме, пропустите нас. Вид зареванной девчушки действовал безотказно. Нас пропустили до Пушкинской улицы. Кстати, девчонка там и жила.
А дальше медленное передвижение к Колонному залу. В десять часов вечера я проник в Колонный зал. Голодный и усталый, я сначала не увидел гроб, а когда увидел, Сталина не узнал: очень уж большие усы. Я повернулся к мужику, который шел сзади меня:
- Это не Сталин. Это Буденный.
- Сам ты Буденный, - ответил он. Потом сказал: - А и правда, на Буденного похож.
Придя домой, я проспал почти целые сутки.
- Это хорошо, что ты в Колонный зал попал, - позже сказал мне учитель литературы Григорий Петрович Березкин. - Одной из тем выпускного сочинения обязательно будет что-нибудь, связанное со Сталиным. Ты и опишешь, как ходил к его гробу.
Но он ошибся. К концу мая ветры перемен достигли Министерства просвещения. Ни в одной теме Сталин упомянут не был.