Дипломаты, шпионы и другие уважаемые люди - Олег Агранянц 42 стр.


633. Художник и пейзаж

Часто бывал у нас в Успенском отчим Леона живописец Николай Жуков. Сейчас его не помнят, но в те годы он был художником официальным и посему известным. Он рисовал юного Ленина, иллюстрировал "Повесть о настоящем человеке", дважды получал Ленинскую премию.

Однажды мы трое: я, Геннадий и он - вышли из дома. Мы с братом полюбовались пейзажем, а потом принялись дурачиться, наивно полагая, что юмор художник оценит.

- Все хорошо, - говорил я, - но по краям неба надо добавить немного сиреневого и березки переставить в центр.

- Я не согласен, - возражал Геннадий. - Надо подвинуть лес и реке добавить синевы.

К нашему удивлению, Жуков не только не понял нашего юмора, но и обиделся. Обиделся настолько, что пожаловался потом дяде.

Однажды тетя Клава попросила его нарисовать портрет жены Геннадия. Он долго отказывался, потом нарисовал. Не знаю, какое у него было видение (уж не знаю, где ставить ударение в этом слове), но он изобразил нечто, настолько не похожее на Наташу, что даже тетя Клава, всегда решительно пресекавшая нашу критику художника, вынуждена была признать:

- Наверное, у него было плохое настроение.

Лет через десять, когда я был деканом Центральной комсомольской школы, он мне позвонил и попросил устроить его племянницу переводчицей.

Я согласился и рассказал, чем она будет заниматься: синхронный перевод и поездки с африканцами в больницы.

Жуков сухо меня поблагодарил.

- Пусть она заезжает, - закончил я разговор.

Племянница не заехала.

634. Мнение специалиста

Однажды мы с Геннадием были в одной компании. Тогда шел матч на первенство мира по шахматам между Фишером и Спасским. Присутствующие недоумевали, почему Фишер так легко выигрывает.

В спорах Геннадий участия не принимал, хотя считался специалистом: у него был первый разряд по шахматам. Наконец кто-то обратился к нему:

- Каково ваше мнение, почему выигрывает Фишер? Есть ли этому объяснение?

- Просто в шахматы Фишер играет лучше, чем Спасский, - спокойно ответил Геннадий.

635. А вы говорите: Штирлиц

В 1956 году зимние каникулы в академии не совпали со студенческими, и я оказался единственным молодым бездельником на все дачные поселки в районе Успенского. В это время в Молоденово отдыхал после инфаркта сосед по даче тестя брата Владимир Семенов, заместитель министра МИДа, бывший Верховный комиссар в Германии после войны. Ему прописали пешие прогулки, а один он ходить боялся. Дядя заставил меня его сопровождать. Семенов очень хотел, чтобы я заходил за ним как можно чаще, и поэтому каждую нашу прогулку рассказывал интересные вещи. Время тогда было такое, что особенно о секретах не волновались.

Он рассказал мне о том, что в начале 1945 года в Стокгольме советский посол Александра Коллонтай вела переговоры со специальным представителем Геббельса об условиях сепаратного мира с Германией. Он назвал мне фамилию представителя Геббельса, но я ее забыл. А вы говорите: Штирлиц…

636. Воровство на благо отечественной науки

В Москве открылась американская выставка. Геннадия интересовали книги по фотосинтезу. Одна книга ему очень понравилась, и он ее… украл.

При выходе из американского павильона его остановили люди в штатском и повели в отделение милиции.

Там он начал доказывать, что эта книга нужна ему для работы, и это было правдой.

Через полчаса явился какой-то человек и попросил Геннадия показать пропуск из НИИ, где тот работал. Человек внимательно изучил пропуск, потом спросил:

- Вам еще какие-нибудь книги нужны?

- Нет, - ответил брат.

- Если нужны, скажите. Мы вам поможем.

637. Ночной гость

Другой мой дядюшка - дядя Дима - был внешне очень похож на Михаила Жарова. Несмотря на вполне серьезную должность, - а работал он главным хирургом Горьковской области - шутником он был неисправимым.

Однажды в два часа ночи решил он поехать ко мне домой. Помнил, что у нас квартира на первом этаже восьмиэтажного дома, когда входишь справа - первая. А какой дом - не помнил.

И он начал обходить соседние дома. Везде звонил в квартиру на первом этаже. Когда разъяренные хозяева открывали, и он убеждался, что мы там не живем, извинялся:

- Извините, на съемках задержался.

Ему верили и прощали.

Нас он нашел почти в три ночи.

638. Шапка и хирург

Однажды дядя Дима отправился в погреб за капустой. У тети Клавы там стояла большая кадушка с нашинкованной капустой.

Дядюшка не рассчитал (а был он с хорошего перепоя) и упал головой в кадушку.

Когда он вернулся в дом, его новая пыжиковая шапка была вся в капусте.

В этот день он должен был присутствовать на семинаре в 1-м Московском медицинском институте.

Вечером он рассказывал:

- Разделся я в вестибюле. Потом мы перебегали из одного корпуса в другой, и я не одевался. К вечеру прохожу мимо вестибюля, где утром раздевался, и слышу, как две тети говорят:

- Пусть этот мерзавец только появится, я ему все выскажу.

- Да, - сокрушалась другая. - Ты бы эту шапку на улицу выкинула проветрить.

- Да выкидывала, но что проку! Так воняет, что перед людьми извиняться приходится.

Дядя понял, что брать эту шапку при них не стоит. Он взял пальто и, дождавшись, когда они куда-то отлучились, схватил свою шапку - и бежать.

- В метро от меня шарахались, - рассказывал он.

На следующий день он купил новую шапку, а старую подарил шоферу.

639. Неприличный доктор

Дядя Дима рассказывал, что однажды в Горький всего на один день должен был приехать проездом известный доктор А. Н. Рыжих, самый крупный специалист в стране по геморрою.

Дядя решил собрать врачей и попросить доктора прочесть лекцию. Рыжих согласился. Дядя пригласил всех к себе на дачу на берегу Волги. А так как был еще конец апреля, а на даче зимой никто не жил, он велел домработнице привести дачу в приличный вид.

А через день домработница жаловалась дядиной жене:

- Я старалась, два дня работала, думала: приедут серьезные люди. А навалили хулиганы, особенно гость из Москвы. Он нарисовал на бумаге огромную жопу и все время тыкал в нее карандашом. А что потом говорили - и вспоминать стыдно.

640. Пирожки в кармане

Приемы на конезаводе вспоминаю с удовольствием: какой-то дореволюционный разгул - тройки, икра, водка.

Однажды принимали американскую делегацию. На следующий день после приема к дядюшке явился его зам Александр Ильич Попов. Должность у Александра Ильича была звучная - "завкон", занимался он лошадьми еще до революции, был человеком "старых правил", изъяснялся по-старинному.

Войдя в комнату, он заявил:

- Вчера на приеме я вел себя разнуздано. Не утаивайте от меня ничего. Я должен все знать.

- Да нет. Вели вы себя, как обычно. Вполне достойно, - успокоил его дядя Боря.

Александр Ильич вынул из кармана два завернутых в бумагу пирожка:

- А это что? Как же я должен был вчера быть пьян, если допустил неслыханную вольность: воровал пирожки!

Дядя Боря как мог его успокоил, а потом, когда тот ушел, ругал своего брата.

- Это ведь ты подсунул.

И верно: уважаемый хирург развлекался тем, что заворачивал маленькие пирожки в бумагу и засовывал их в карманы гостей.

641. Дядя Боря и министр

Вызвал как-то министр совхозов А. И. Козлов моего дядю и после решения каких-то проблем сказал:

- Мне неудобно говорить, но жалуются на тебя, Борис Дмитриевич: неопрятный ты.

Всегда аккуратно одетый дядя Боря был удивлен.

- Говорят, одну рубашку не снимешь целый месяц, - продолжал министр. - Нехорошо.

Дядя рассмеялся и объяснил:

- Так это я из Финляндии привез дюжину нейлоновых рубашек. Очень красивые. Но одинаковые. И меняю рубашки каждый день.

- Купи какую-нибудь рубашку "Мосшвеи" и через день меняй. Ты лицо официальное, должен думать о своем авторитете.

Что дядя Боря и сделал.

Он и мне привез одну такую рубашку. В первый же день я пролил на рукав чернила. И каково же было мое удивление, когда я опустил рубашку в воду - и пятно исчезло. Учился я тогда в восьмом классе и до поступления в академию носил эту рубашку.

642. Как поссорились Александр Федорович с Владимиром Семеновичем

Соседом по даче Яковлева Александра Федоровича, тестя моего брата, профессора, заведующего кафедрой политэкономии в Финансовом институте, был заместитель министра иностранных дел Семенов Владимир Семенович. Люди они были разные: верный марксист аскет Семенов и диссидент, жуир Яковлев, отношения между ними были самые скверные.

А тут еще Семенов завел добермана, который лаял всю ночь и пугал внучку Яковлева.

Словом, однажды профессор взял ружье и пристрелил собаку.

Заместитель министра похоронил добермана около забора, отделявшего его участок от профессорского, и поставил памятник, настоящий памятник из мрамора. На нем было написано мелкими буквами "Здесь покоится доберман Анчар, которого злодейски убил" и дальше огромными буквами "Профессор Яковлев Александр Федорович".

Гостей Яковлева брала оторопь, когда они видели памятник со словами "Яковлев Александр Федорович".

После чего профессор поставил двухметровый сплошной забор, оставив дипломата наедине со своей скорбью.

643. Необученный академик

В Успенское часто приезжал сын академика А. И. Маркушевича. Однажды мы были у него дома в Москве и он показал нам военный билет своего отца.

Там было написано: "Гражданская профессия - академик. Военная профессия - рядовой необученный".

644. Корова Афишка дает порошковое молоко

Мы с братом любили подшутить над домработницей Нюрой. Кулинарка она была отменная, пироги ее я помню до сих пор, особенно ватрушки.

- Что-то молоко сегодня порошковое, - сказал брат утром.

- Как порошковое! - возмутилась Нюра. - Сама Афишку доила.

- Значит, Афишка стала давать порошковое молоко, - не унимался Геннадий.

Нюра пожаловалась дяде Боре. Тот отлично понимал юмор и вздохнул:

- Вот ведь какие времена! Афишка стала давать порошковое молоко.

Только тетя Клава шутку не приняла и распорядилась:

- Никаких ватрушек целую неделю.

- Понятно, - ответил я, - Афишка дает порошковое молоко, на ватрушки оно не годится.

За что получил подзатыльник.

645. Трудная жизнь подхалима

Один сотрудник НИИ, где работал мой брат, привез из заграницы игрушку - самописку, чернила которой сначала оставляли пятно на костюме, потом бесследно исчезали.

Другой сотрудник решил выслужиться перед начальством. Он тайком взял со стола чудо-самописку и отправился к заведующему лабораторией.

- Я вам покажу сейчас веселую шутку, - весело начал он и брызнул на светлый костюм шефа чернила.

Радости шеф не выказал.

- А теперь пятно исчезнет, - веселился шутник.

Но пятно не исчезало. Дело было в том, что он взял не ту самописку.

- Сейчас исчезнет, - мямлил шутник.

- У вас очень странные шутки.

С защитой диссертации неудачливому сотруднику пришлось повременить.

14.4. Годы, которые нельзя назвать скучными

646. Я встретил вас

Я часто бывал в доме Юрия Александровича Шапорина.

Однажды на Новый год композитор и его жена ушли в гости, и молодежь расположилась в его большой квартире на Миуссах.

Где-то около двух ночи раздался звонок. По ту сторону двери мы услышали знакомый голос Ивана Семеновича Козловского:

- Я встретил вас - и все былое…

На пороге стояли сам Козловский и аккомпанировавший ему на гитаре А. Иванов-Крамской.

Узнав, что Юрия Александровича нет дома, Козловский допел куплет, выпил рюмку водки (где-то я читал, что Козловский не пил!), спел еще один куплет и, поздравив компанию с Новым годом, удалился.

Юрий Александрович Шапорин был человеком веселым. Я слышал, как он подшучивал над своим соседом Арамом Хачатуряном:

- Тому, кто умрет первым, повезет. Ему повесят мемориальную дощечку в самом центре. А для второго останется место сбоку.

А. Хачатурян не любил разговоров на эту тему и останавливал его:

- У меня после твоих слов портится настроение на целый день.

Сейчас на этом доме рядом висят две дощечки.

647. Кот Вениамин, нищий и Юрий Олеша

Сына Шапорина звали Славой. И можно было понять наше негодование, когда мы узнали, что сосед по подъезду назвал своего кота Славой. Мы возмутились и решили свезти "тезку" на Птичий рынок. Наш приятель Юра Веденский не верил, что мы продадим кота, и заключил с нами пари: если мы кота продадим, он будет просить милостыню у Казанского вокзала.

Кота мы продали, и Юра с девяти утра до часу просил милостыню на площади возле Казанского вокзала. Сидел, положив перед собой шапку, и тряс головой. К слову, вопреки расхожему мнению о больших заработках нищих, за четыре часа попрошайничества он заработал меньше, чем мы - за продажу кота на Птичьем рынке.

Полученные деньги мы пропили в кафе "Националь", куда, когда было на что, частенько захаживали. В те годы там часто можно было встретить М. Светлова, а особенно Ю. Олешу. Они не гнушались знакомством с нами. А Олеша остался мне должен рубль.

648. Хрущев и официант

Судак "Орли" и пятьдесят граммов коньяку в кафе "Националь" стоили девяноста одну копейку. Платили мы с чаевыми один рубль. Но после повышения Хрущевым цен на мясо и молоко цена увеличилась до девяноста трех копеек.

- При чем тут судак "Орли"! - возмутился писатель Ю. Олеша. - Судак - это рыба!

На что официант грустно ответил:

- Вам-то что, вы все равно платите рубль. А нам чаевые уменьшились на две копейки.

В те годы это были деньги. На футболе бутерброд с красной икрой, с вареной колбасой или с сыром стоил восемь копеек, с полукопченой колбасой, с черной паюсной икрой (боюсь, что слово "паюсный" теперь не знают) - десять. Самыми дорогими были бутерброды с черной зернистой икрой - пятнадцать копеек.

649. Как менять жилплощадь

Моего приятеля Юру Веденского обидели родственники девушки, с которой он встречался. Их не устраивало, что он живет на окраине, в Черемушках. Сами они жили в квартире в самом центре Москвы, прямо на Петровке. Однажды, когда Юра пришел к ним, его выгнали, сказали, чтобы больше не появлялся.

Особенно распинался дед, такой здоровый, с огромными усами. Да и сама Дульсинея фыркнула:

- Уезжал бы ты к себе в Черемушки!

- Надо отомстить, - предложил я.

И мы отомстили.

Я явился на Мещанскую улицу в Бюро обмена жилплощади. Там написал бланк, передал сотруднице бюро и заплатил рубль.

А через десять дней вышел в свет еженедельный сборник, в котором, кроме всего прочего, было помещено объявление: "Меняю отдельную трехкомнатную квартиру на Петровке со всеми удобствами на две комнаты в разных районах в коммунальных квартирах. Приходить после девяти вечера по адресу…". И далее упоминался адрес Юриных обидчиков. Такой супервыгодный обмен должен был привлечь внимание. И привлек.

В течение следующей недели мы несколько раз подходили к их дому после девяти часов. Желающие получить трехкомнатную квартиру в центре шли толпами и, выходя, ожесточено комментировали свой визит, называя хозяев самыми обидными словами, шумели, ругались, угрожали. А однажды мы увидели, как милиционер выводит деда. Судя по всему, тот ударил какого-то посетителя. Деда держали за обе руки, он размахивал усами и кричал, что "он это так не оставит".

Через месяц я оказался вечером в центре и решил подойти к их дому. Каково же было мое удивление, когда я услышал крики и ругань: "Если не меняете, не давайте объявлений".

650. Конец света

Был у меня знакомый со странными именем и отчеством - Полуект Полуектович, а сокращенно Полик. Жил он в небольшом городке под Москвой. Недалеко от его дома была церковь. В помещении за церковью на столе стоял ящик, куда участники похоронных церемоний бросали пожертвования. Будучи школьником, Полик частенько заглядывал туда. Деньги никто не считал, брал он немного, и все сходило.

Но потом ящик оборудовали специальным устройством, и когда однажды он его открыл, раздался гудок. На улице стояли люди, и они могли в любую минуту войти. Полик испугался, стал метаться и искать, куда спрятаться. Выход был один - гроб. Он лег в гроб и притаился. В этот момент траурная процессия зашла в помещение, и люди начали о чем-то говорить между собой. Говорили они долго. Полик терпел, терпел, потом поднялся во весь рост и заорал: "Конец света! Конец света!". Представьте себе: люди после похорон, большинство старики, и вдруг покойник поднимается из гроба и кричит: "Конец света! Конец света!".

Кто-то от страха закричал, кто-то упал в обморок. Требовали его сурово наказать. Спас его высший церковный начальник. Когда ему рассказали эту историю, он принялся хохотать и распорядился не возбуждать против парня дело.

651. Как начинались стиляги

Сейчас часто пишут о стилягах. Некоторые политологи даже усматривают в них "стихийный протест неординарных одиночек против советской власти". Я могу смело причислить себя к самым первым советским стилягам. Наша компания была приглашена изображать стиляг и танцевать в очень популярном тогда фильме "Дело Пестрых". И многие стиляги тех времен старались подражать Юре Веденскому и Инне Каневской, которые танцевали рок-н-ролл и были показаны в фильме крупным планом. Мы часто встречались с главным стилягой тех времен Ф. Кузнецовым, сыном завхоза шведского посольства.

Хулиганить хулиганили, это было. Будущий поэт Н. Олев на четвереньках переполз улицу Горького, а будущий диссидент Алик Гинзбург прошелся по той же улице Горького в черном пиджаке, в белой рубашке с черной бабочкой, но в тапочках и шортах.

Сейчас бы их посадили!

652. Диссидентов бесплатных не бывает

Как-то на даче у Наума Олева мы разговорились о диссидентах. Олев к ним относился скептически:

- Ну какой диссидент Алик Гинзбург? Ты же его хорошо знаешь.

Алика я хорошо знал.

В диссиденты Алик попал случайно. После трудностей с институтом он устроился секретарем к К. Паустовскому, а когда тот умер, Алика перевели к А. Солженицыну. В те годы Солженицын ему не нравился. "Очень вредный старик", - жаловался он нам. А потом все пошло.

Странное дело. Когда я работал в США, а Алик обосновался в Париже, он упорно отказывался встречаться со мной. Безо всяких объяснений. У меня даже возникла мысль, а настоящий ли это Алик Гинзбург, - уж больно он внешне не был похож на того Алика, которого я знал.

И я часто вспоминал слова Олева, сказанные тогда на даче:

- Запомни. Неоплаченных диссидентов не бывает. Это я знаю не понаслышке.

Назад Дальше