84. Юные художники и майор Стебунова
Я замечал, что идея оказаться в армии под началом женщины повергала некоторых представителей сильного пола в уныние.
Однажды я оказался в компании, где два студента Суриковского училища вели себя высокомерно, девушкам просто хамили. Я спросил их, на каком они курсе. Они ответили: на третьем.
- Может, и пронесет, - заметил я как будто мимоходом.
Они, естественно, заинтересовались, что именно пронесет.
- В Бресте будет установлена огромная картина в честь защитников крепости. Для этого студентов целого курса вашего училища призовут на год. Вы будете рисовать эту картину. Жить будете, естественно, на казарменном положении.
- Откуда ты знаешь? - спросили они.
- Вашим командиром будет майор Стебунова. Ей по этому случаю присвоили внеочередное звание.
Я говорил авторитетно, и мне верили.
- Кто она такая? - заволновались художники. - Художник?
- Не думаю, - ответил я. - Просто командир. Красивая девушка. Молодая, но строгая. У нее не забалуешь. Чуть что не так, сто приседаний.
Художники притихли. Стали вести себя прилично.
А майор Стебунова действительно существовала. Она работала на одной из кафедр академии, где я когда-то учился. Это была тихая мирная тетя, одна из тех, про которых говорят: "И мухи не обидит".
85. Нужное слово в нужный момент
Работала в школе дама по фамилии Горюнова, сестра посла Д. П. Горюнова. Ей почему-то не давала покоя преподавательница русского языка Таня Конева, молодая и красивая, всегда модно одетая женщина.
- Она просто следит за мной, - жаловалась мне Татьяна. - Все ей надо. "А куда вы идете? А вы там уже вчера были…" Достала.
Причины быть недовольной у Тани были. Она, как бы сказать мягче, "дружила" с венгерскими слушателями. И часто к ним ходила.
Однажды зимой Татьяна направилась по тропинке к корпусу, где жили венгры. Горюнова ее догнала:
- Куда это вы, Танюша, торопитесь?
- Вот в тот корпус.
- Зачем?
- У меня там знакомые.
- А кто?
- Венгры.
- А зачем вы к ним идете?
Татьяна не выдержала и спокойно ответила:
- Совокупляться.
Употребила она более грубое слово на "е".
Горюнова остолбенела, остановилась. Татьяна пошла дальше.
- Таня, ты не боишься, что она поднимет скандал? - спросил я ее на следующий день.
- Нисколько. Во-первых, она побоится произнести это слово. А во-вторых, кто же ей поверит, что такая интеллигентная дама, как я, может сказать подобное!
С тех пор Горюнова стала обходить Татьяну стороной, не здоровалась. Татьяна была счастлива.
Как важно в нужный момент найти нужное слово!
86. Почасовик Морозов и египетский коньяк
Был у нас прекрасный переводчик с португальского языка Володя Морозов. Он работал почасовиком. Когда зачитывали список переводчиков, в конце добавляли: "И почасовик Морозов". Поэтому его и стали звать "почасовик Морозов". И сам он так представлялся.
Если всем зарплату выдавали в положенные дни два раза в месяц, то почасовик получал деньги сразу после подписания мною ведомости. И, чего греха таить, иногда я подписывал липовую ведомость, почасовик отправлялся в бухгалтерию, а оттуда - прямо в магазин.
Когда речь шла о футболе, он почему-то переходил на очень плохой немецкий. Если он говорил: "Wollen sie Fußball spielen gehen sehen?", это означало "Не пойти ли нам на футбол?".
Однажды он принес на футбол литровую бутылку египетского коньяка. Отпив глоток, дальше пить мы отказались и отдали бутылку какому-то пьянчуге. Тот попробовал и замахал руками:
- Такое я не буду.
87. Как бороться с замерзанием стекол
Однажды переводчик с испанского языка Энри Пилия привез из дома бутыль чачи и с почасовиком Морозовым распил ее в комнате студенческого общежития МГИМО. И они, как бы сказать поприличнее, испачкали окно.
На следующий день Пилия и почасовик решили окно помыть, принесли тазик с теплой водой, открыли окно и начали мыть. Все бы хорошо, но на улице был январь и мороз градусов под двадцать. Удивленным прохожим Пилия объяснял:
- Окно замерзло. Ничего не видно. Решили помыть.
Говорил он это с кавказским акцентом, а обалдевшие прохожие замечали:
- Оно у тебя опять замерзнет.
На что Энри отвечал:
- Опять помою.
Прохожие приставляли палец ко лбу.
88. Тамара с ремнем
Был у нас переводчик с испанского языка Володя Пелевин, блондин с голубыми глазами. Считал он себя неотразимо красивым и на женщин смотрел свысока.
Он почему-то очень боялся почасовика Морозова. Тот при встрече сурово смотрел на него и говорил:
- Смотрите, Пелевин.
Однажды ко мне пришла преподавательница политэкономии Тамара Тхоржевская, молодая и красивая женщина:
- Олег, поговори с Пелевиным. Он мне вчера сказал на семинаре: "Если слушатели отвечают правильно, я тебе не буду переводить их ответы. Я тоже политэкономию изучал".
Замечу только, что Тамара была кандидатом экономических наук, а Володя окончил институт иностранных языков.
Я обещал Тамаре, что поговорю. Действительно, поговорил. Но…
Через неделю ко мне в кабинет влетает Тамара:
- Что ты сделал с Пелевиным! Когда я вхожу в аудиторию, он вскакивает и стоит смирно как солдат. Обращается ко мне на "Вы" и по имени-отчеству.
Я понял, в чем дело. Вызвал почасовика Морозова:
- Что ты сделал с Пелевиным?
- А ничего. Я ему сказал, что если он будет продолжать грубить Тамаре, то мы его выпорем.
- Как? - удивился я.
- Он тоже удивился. Я объяснил: "Положим тебя на диван и выпорем. На твое счастье, Тамара пока не дала согласия, но смотри…".
89. Упорство не всегда поощряется
В те годы в Москве перешли с шестизначных номеров телефона на семизначные. Если кто-то ошибался и набирал шестизначный номер, автомат ему отвечал:
- Вы забыли набрать цифру "2" перед нужным вам шестизначным номером.
Однажды ко мне в кабинет ворвались две переводчицы:
- Иди послушай.
Я вошел в переводческую комнату и увидел слушателя, который разговаривал с автоответчиком:
- Я понял, что надо набрать цифру "2", но скажи, если я наберу… - он называл номер - это будет правильно?
Было особенно смешно еще и потому, что он говорил с явным кавказским акцентом.
- Я не прошу тебя объяснять, я хочу, чтобы ты сказала, правильно или нет. Ну что ты заладила! Я все понимаю, я прошу только ответить. Нет, ты ответь. Почему не хочешь нормально ответить?
Я ушел. Девчонки рассказывали, что их терпению скоро настал предел и они объяснили ему, в чем дело.
90. "Гудок" зовет
Однажды мы с Виктором Якуниным решили посмеяться над экономом нашей школы Леней Кривовязом и подписали его на совершенно ненужную ему газету железнодорожного транспорта "Гудок". Причем на два экземпляра: один домой, другой на работу, чтобы "утром не ждал газету и ехал на работу" и чтобы в субботу и воскресенье "не ездил на работу только для того, чтобы почитать газету".
Получив первые три экземпляра, Леня отправился на почту в отдел доставки корреспонденции и попросил отменить доставку. Ему ответили, что для этого надо предъявить квитанции о подписке, которые мы с Виктором, естественно, уничтожили.
Через пару дней к Лене домой наведалась его старшая сестра, балерина Большого театра, которая постоянно наблюдала за младшим братом. Увидав в почтовом ящике два экземпляра "Гудка", она спросила, зачем он выписывает эту газету. Леня, чтобы отделаться, сказал, что его очень интересует жизнь железнодорожников.
Сестра уехала, а через два часа пожаловала мама. Поговорив сначала о том о сем, она стала интересоваться его здоровьем:
- Как ты себя чувствуешь? Ты выглядишь утомленным…
- Да здоров я, здоров, - успокаивал он мать.
- Я вижу, что здоров, но… Леня, это правда, что ты выписываешь "Гудок"?
- Правда.
- Зачем?
- Меня разыграли.
- Почему тебя разыграли? Леня, скажи мне правду.
Кончилось это тем, что сестра купила Лене путевку в пансионат, вернувшись из которого, он нашел у себя в почтовом ящике десять последних экземпляров "Гудка".
91. Об умении заказывать в ресторане
Проводив в Шереметьево на родину очередную партию слушателей, я, Витя Якунин и Леня Кривовяз отправились в тамошний ресторан. Заказали бутылку коньяка, отбивные.
- И по порции черной икры, - попросил Леня.
- Икры нет, - ответила официантка.
- Галочка, я тебя прошу.
- Правда, нет.
- Позови метра.
Подошел метр. Мы много раз бывали в этом ресторане и хорошо знали его.
- Николай Михайлович, - начал упрашивать Леня. - Мы сегодня устали, намучались, 50 человек пропускали через таможню. Нам бы икорки…
- Ленечка, - отбивался метр. - Для тебя все сделаю. Но икры нет.
- Хорошо, - согласился Леня. - Подзовите Галочку и скажите: "Галя, принеси Лене и его друзьям три порции черной икры".
- Так ведь икры нет, - не сдавался метр.
- Тогда что вам терять! Она вам скажет: "Николай Михайлович, вы же знаете, что икры у нас нет". Попросите.
Метр махнул рукой:
- Две порции. Больше, правда, нет.
На том и поладили.
92. Старость и молодость
Все переводчики у нас были молодые, не старше тридцати, за исключением переводчика с венгерского языка Юры Герта. Ему было тридцать пять.
Как-то девчонки начали подшучивать над ним:
- Ты, Герт, старый.
На что тот ответил:
- Да, мне тридцать пять. Это означает, что я дожил до тридцати пяти. А вот доживете ли вы до тридцати пяти, никто не знает.
- Он испортил нам настроение на целый день, - жаловались они мне потом.
Так получилось, что одна из них, Инна Седько, попала в автомобильную аварию и до тридцати пяти не дожила.
3.3. Дела и люди
93. Борис Пуго
В середине 1967 года на партсобрании Центральной комсомольской школы я должен был отчитываться за работу моего факультета. Из ЦК ВЛКСМ приехал, как тогда было принято, проверяющий. Он представился:
- Борис Пуго.
Так я познакомился с будущим членом ГКЧП, будущим министром внутренних дел. Тогда его должность называлась "ответисполнитель аппарата ЦК ВЛКСМ".
За три дня до собрания Борис прибежал ко мне в кабинет:
- Старик, против тебя замышляется заговор. Завкафедрой исторического опыта КПСС собирается обвинить тебя в каких-то грехах и сколачивает группу.
С заведующим кафедрой исторического опыта КПСС К. Д. Шалагиным отношения у меня были сложные. Особенно они накалились после того, как при составлении программы для студентов из Западного Берлина я вычеркнул "аграрную политику КПСС". Мотивировка была проста: в Западном Берлине нет ни одного крестьянина, и аграрную политику проводить некому. Заведующий кафедрой охарактеризовал мои действия как "неблагодарную попытку скрыть от передовой общественности западных стран ленинскую аграрную политику". Ни больше ни меньше.
Борис был на моей стороне:
- В обиду я тебя не дам. Выступлю последним, попытаюсь все сгладить. Не волнуйся.
Я тут же вызвал пять переводчиц и отправил их по библиотекам, где хранились кандидатские диссертации по марксистским дисциплинам. И строго наказал искать диссертацию Шалагина.
В первый день они не смогли ничего найти, но уже на следующее утро Ира Полозова позвонила из Ленинки:
- Нашла. В 1951 году он защитил диссертацию на тему "Борьба товарища Сталина с титофашистами".
Теперь я был готов к собранию.
Где-то в середине доклада я стал распространяться по поводу того, что некоторые товарищи защитили диссертации очень давно и жизнь внесла коррективы не только в научные, но и в политические выводы, сделанные в них. И потом выложил:
- Один товарищ даже защитил диссертацию на тему "Борьба товарища Сталина с титофашистами".
В 1968 году это звучало дико. Аудитория захохотала. Я начал смягчать:
- Конечно, мы понимаем, какое тогда было время. Но думаю, что было бы правильно, если бы товарищи, написавшие такие диссертации, подкорректировали их в духе времени и повторно защитили.
Сразу же после меня слово взял Шалагин. Из его выступления следовало, что за всю историю высшей школы декана лучше меня не было.
Борис сидел ошарашенный. Потом я рассказал ему, как все получилось. Мы подружились.
94. Личный гость посла
Как-то в августе 1967 года Жоз Гукасов попросил меня подъехать к нему в КМО (Комитет молодежных организаций). Жоза не месте не оказалось, и я отправился обедать в цековскую столовую. Там встретил Бориса Пуго. Мы сели за один столик, поговорили о том о сем.
В КМО меня ожидал сюрприз: уже в тот день вечером я должен был лететь в Марокко представлять советских студентов на съезде марокканских студентов.
Поездка планировалась заранее. Но марокканцы не давали визу, и я про командировку забыл. За день до открытия конгресса визу дали.
- Мне не с чем выступать, - отнекивался я.
- В посольстве помогут.
И я полетел в Марокко.
В аэропорту Рабата меня встретил советник по культуре посольства Николай Клушин, в будущем мой хороший приятель.
- У вас есть приветственная речь? - спросил он с места в карьер.
У меня не было приветственной речи.
- Не страшно. Подготовим. Но готовить нужно прямо сейчас. Конгресс открывается сегодня вечером. Советский делегат должен выступать в первый день конгресса, но вы только что прилетели, и мы попросим перенести ваше выступление на завтра.
Я согласился.
- Где будем готовить выступление? - спросил он. - В посольстве или у меня дома? Дома нам никто не помешает.
Я согласился готовить выступление у него дома.
А дома нас ждала его гостеприимная жена, и мы начали с обеда. Я вытащил бутылку "Столичной".
- Лучше сначала виски, - предложил Клушин.
Мы ели прекрасный борщ и говорили о Москве. Потом открыли мою бутылку. Словом, к шести вечера, когда должен был открыться конгресс, мы были не в очень транспортабельном состоянии. Но Клушин был настроен решительно:
- Все равно появиться на конгрессе надо.
Выбрались только к семи. Не успели мы отъехать от дома, как на светофоре к нам подошли какие-то ребята.
- Советские товарищи, осторожно! Король запретил конгресс. Все делегаты и гости арестованы.
Мы вернулись домой и перешли к кофе с коньяком.
В десять раздался телефонный звонок. Звонил посол Лука Фомич Паламарчук.
- Советский гость арестован, - взволнованно сообщил он. - Срочно приезжайте в посольство, будем готовить ноту протеста.
На что Клушин нетвердым языком возразил:
- Советскому делегату удалось скрыться. В настоящее время он укрывается у меня дома.
- У вас дома небезопасно, - забеспокоился посол. - Я немедленно вышлю машину.
Через несколько минут к дому подрулил черный мерседес с советским флагом. На заднем сиденье сидел посол. Я уселся рядом.
- Отныне ваш статус - "личный гость посла", - объяснил мне Паламарчук. - И будете жить в посольстве.
95. Мужественный делегат и два жирных гуся
На следующий день Клушин придумал:
- У тебя обратный прямой билет в Москву. Можно воспользоваться случаем и получить разрешение на возвращение через Париж. Я устрою стыковку так, что пробудешь в Париже пару дней.
Даром слов на ветер он не бросал.
И в тот же день в Москву полетела телеграмма, в которой говорилось, что советскому делегату с риском для жизни удалось укрыться в посольстве, и посольство просит разрешение на немедленную эвакуацию его через Европу.
Вся комсомольская знать была в то время в Ленинграде на конгрессе "Октябрь и молодежь".
Мой давний босс Борис Пастухов, тогда второй секретарь ЦК ВЛКСМ, после слов о тяжелых условиях работы комсомола и подвигах его героев зачитал эту телеграмму, и весь конгресс принял резолюцию в поддержку "мужественного советского делегата". И в Рабат пошла телеграмма: "Согласны на любой маршрут возвращения советского делегата, гарантирующий его безопасность. Привет советскому делегату!".
Следующие два дня мы с семейством Клушиных разгуливали по Рабату, а в последний вечер он повез меня на "явочную квартиру". Там действительно собрались находившиеся на нелегальном положении руководители молодежной организации Марокко, и мы подписали манифест. А после манифеста был ужин с двумя жирными гусями.