– Ауфвидерзеен, – вяло пробормотал я и, поеживаясь на холодном русском ветру, зашагал в направлении подземного перехода. Рабочий лень у москвичей закончился часа полтора назад, и в метро не было уже давки, а к телефонам-автоматам – длинных очередей. Те, кто хотели назначить свидание, уже это сделали. Те, кто отзванивал домой, чтобы соврать о срочной сверхурочной работе, тоже освободили уже таксофоны. Оставался только один частный сыщик, которому предстояло тоже договориться насчет свидания. К сожалению, совсем даже не любовного. Возможно, совсем наоборот.
Я сел в вагон метро и на всякий случай доехал до Павелецкого и вышел в здании вокзала. Народу тут всегда было много, и человек у стойки таксофонов не выглядел одиноким тополем на Плющихе.
Оставалось бросить жетон и набрать нужный номер.
– Алло! Компания "ИВА", – откликнулся незнакомый равнодушный голос после недолгого гудка. – Вас слушают…
Я испытал мгновенный прилив жестокого удовлетворения. Это был не Колян и не Автоматчик, а кто-то третий. Не исключено, конечно, что говорил простой их сменщик, заступивший на пост по графику Но, скорее всего, оба моих знакомца сегодня не на дежурстве по уважительной причине: где-нибудь в подвале особнячка на улице Щусева их бьют по мордам, добиваясь признания в попытке ограбления своей конторы. Я думаю, вопрос о сообщниках им уже задавали не раз и не два. И после каждого вопроса давали им в рыло. Теперь, при желании, я мог бы вообще убить и тех двоих, и наглого Сержика в остроносых итальянских туфлях. Убить одним словом, одним намеком в трубку на их соучастие. Однако убивать невиновных, пусть и хамов, не входило в мои планы. Наказание должно быть соизмеримо с поступком. За око извольте возвратить око, за чужой зуб – свой собственный. Но не целую голову.
– Алло! – произнес я, стараясь говорить быстро, но разборчиво. В моем распоряжении секунд сорок, потом они меня могут засечь. – Вы сегодня что-то потеряли?
– Что-что? – переспросил голос в трубке. Уже не равнодушно.
– Дискета, которая была в сейфе, у меня. Поняли?
– Подождите! – заторопился голос в трубке. – Я сейчас… минутку…
Ага, сообразил я. Он уже все понял. Смотри, как у него тон переменился! "ИВА" уже догадалась, что дискета, подброшенная мною в сортир, – туфта. Теперь он хочет потянуть время. А я не хочу.
– Вы уже поняли! – резко проговорил я. – Теперь слушайте…
– Подождите… – нервно перебил голос на другом конце провода. – Я простой дежурный на пульте, надо вызвать начальство…
Я бросил взгляд на часы. Оставалось секунд десять.
– Ровно через два часа я перезвоню. Ответить мне должен человек, уполномоченный уже для ведения переговоров. Ясно?
Не дожидаясь ответа, я дал отбой. Последняя фраза заняла всего семь секунд, уложился. Даже если у них система поиска абонента самой последней модели, все равно они не успели засечь мой сигнал. Порядок, Яков Семенович. Ровно через два часа, когда я вновь позвоню, они будут наготове. Но тогда как раз их ожидает небольшой технический сюрприз.
Я опять вернулся в метро и спокойно доехал до своей станции. Не было смысла целых два часа мотаться по городу. Кроме того, следовало переодеться. Кроме того, я устал и проголодался. Вдобавок я просто соскучился по птичке Жанне Сергеевне. Не ври уж, уточнил я сам себя. Твое вдобавок и есть во-первых. Тебе не терпится поскорее ее увидеть…
Так, препираясь со своим внутренним голосом (не есть ли это первая стадия шизофрении?!), я добрался до нашего – с птичкой – жилища. По привычке я подстраховался и отмахал лишних метров пятьсот, проверяя, не засветил ли я все-таки свой новый дом. Однако все было чисто. Одинокая дворняга, деловито шмыгнувшая из подворотни, даже не посмотрела в мою сторону, а людей поблизости и вовсе не было.
Вообще это был довольно безлюдный дворик, даже по утрам. Вечерами же здесь и вовсе наблюдалось затишье. Или просто мне так везло.
– Яшенька! – кинулась ко мне Жанна Сергеевна, едва я переступил порог квартиры. – Родненький, ты цел? Ты в порядке?
Она обняла меня и, привстав на цыпочки, поцеловала так, будто мы не виделись по меньшей мере неделю. Я тут же некстати вспомнил, что Наталья даже в постели не любила целоваться, объясняя это аллергией к моему любимому табаку. Иногда у моей бывшей супруги появлялась аллергия буквально ко всему: к моему одеколону, к стирке, к мелким купюрам и, само собой, ко мне самому. Пойми, Яков, – томно цедила она, не забывая отпихнуть меня крепкой пяткой на край супружеской кровати, – по моему гороскопу мне в эти дни не рекомендованы волнения и интимная близость, в смысле половых отношений… Я тихо зверел от одной только этой безумной фразы, но тихо и смирялся, ибо в любой момент могли пролиться слезы. Бог ты мой, почему мне тогда встретилась Наталья, а не эта ласковая птаха?
Я наклонился, привлек к себе птичку и поцеловал ее в ответ. Это был до-о-о-лгий поцелуй, когда в голове уже шумит от недостатка кислорода, но нет сил оторваться.
– Ох, – сказала наконец птичка. Я перевел дыхание и тут только обнаружил, что забыл захлопнуть за собой входную дверь. Мне это крайне не понравилось. Осторожно выскользнув из объятий, я поскорее закрыл дверь и вновь поймал себя на мысли, что влюбленный частный сыщик – наполовину покойник. Между прочим, это было как раз изречением моего коллеги Кремера. Что, однако, не помешало ему потерять голову. Во всех смыслах этого выражения. За две минуты, пока мы задыхались с птичкой в глубоком поцелуе, никто бы не воспрепятствовал любому начинающему убийце произвести прицельный выстрел мне в затылок. И тот факт, что убийцы сегодня, на мое счастье, не случилось, меня ничуть не оправдывает. Когда убийца будет, оправдания просто не понадобятся…
– Здравствуйте, Жанна Сергеевна, – нежно произнес я, прислонившись спиною к двери. – Я в порядке. Со мной-то как раз ничего не случилось…
– Господи! – воскликнула птичка. – Я уже все знаю! По радио уже говорили, час назад. Ужас! Я дрянь, мне не надо было ни за что отпускать тебя в этот театр… Какой кошмарный несчастный случай!…
– Как – несчастный случай? – цепенея, проговорил я.
– Ну да, – удивленно сказала Жанна Сергеевна. – Так сообщили в новостях. Плохо закрепленные декорации… Яшенька, что с тобой?
Я в три прыжка преодолел расстояние от входной двери до дивана в комнате, схватил в руки переносной пульт телевизора и стал давить на кнопки. Вечерний выпуск теленовостей только начинался. Мигнула и погасла рекламная картинка с ивой над рекой, затих гитарный перебор и возник сосредоточенный диктор.
– Трагически оборвалась жизнь Генерального прокурора Российской Федераций Ильи Владимировича Саблина, – сказал диктор строгим голосом с подобающей моменту траурной гримасой. – Во время его выступления на литературной презентации в театре "Вернисаж" несколько сложных декораций, плохо скрепленных между собой, обрушились на сцену…
На экране появились падающие колонны с летящими вниз смертоносными пегасами, и я вновь, уже в который раз за вечер, пережил отвратительное чувство бессилия, когда на твоих глазах погибает человек, а ты не способен хоть что-то сделать. Телевизионщики снимали с балкона: оттуда все, происходившее на сцене, могло действительно показаться стихийным бедствием, последним днем Помпеи с картины, какой-то жуткой случайностью. Но мне, из первого ряда, видно было все отчетливо. Колонны никогда бы не упали САМИ. Их ПОДТОЛКНУЛИ! Я даже знал, откуда и с какой стороны начали валиться друг на друга эти огромные спички, увенчанные стальными лошадьми-убийцами работы сумасшедшего американского авангардиста. И охрана прокурора, я уверен, видела то же, что и я.
– Жанна Сергеевна, – сказал я, тщетно пытаясь унять волнение. – Они врут! Это совсем не несчастный случай. Это самое настоящее убийство. Прокурора ХОТЕЛИ уничтожить – и уничтожили.
Птичка уставилась на меня.
– Как же так… – пробормотала она. – Они же сказали… Может, ты ошибся?
Мне захотелось ее успокоить, однако я не мог повторить телевизионное вранье и просто промолчал. Экран тем временем занял какой-то прилизанный чиновник среднего возраста, сидящий за столом в окружении телефонов. Телефонов было много, разноцветных, с гербами, а чиновник – очень деловит. Почти так же, как дворняжка, встреченная мной возле дома. Судя по титрам, это был некто Кравченко И.П., заместитель Генпрокурора.
– Мы проведем тщательное расследование, – заверил он невидимого журналиста, – и те, кто допустил халатность, будут привлечены к строжайшей ответственности…
– А вы уверены, что это только халатность? – спросил из-за кадра журналист. Умница! – тут же с признательностью подумал я. Да не бойся, спрашивай! – Ведь у покойного Саблина наверняка были враги…
– Да еще какие, – не выдержав, произнес я вслух, как будто по ту сторону экрана кто-то меня мог услышать. Птичка схватила мою ладонь и сжала. Она тоже, как и я, теперь не отрывалась от телевизора.
Прилизанный чиновник на экране покачал головой.
– Покушение исключено, – объявил он. – Уже нет сомнений, что мы имеем дело с прискорбным несчастным случаем. Безответственное нарушение техники безопасности…
– Гнида кабинетная, – с ненавистью сказал я громко. – Не тебя ли прочат в Генпрокуроры? – До меня вдруг дошло, что это, наверное, тот самый Кравченко, который в ЦК курировал МУР еще до моего прихода на Петровку. Мой бывший начальник майор Окунь, мужик хладнокровный и циничный, при воспоминаниях о цэковском кураторе начинал исходить тихой яростью. Если это и есть злой гений Петровки Измаил Петрович, то объективному расследованию не бывать.
По экрану тем временем прибежала рябь, Кравченко исчез, и возник световой зайчик с надписью "Реклама". Я уже знал, что сейчас опять зазвучит пронзительно гитара, дерево станет клониться над водой и в лучах заходящего солнца заполыхают три больших буквы: И, В и А. "ИВА". Иринархов Виталий Авдеевич. Зэк N 1. Некоронованный император российской республики. Убийца… В последнем я уже почти не сомневался.
– Ты думаешь, это они сделали? – прочла мои мысли птичка Жанна Сергеевна. Она по-прежнему не выпускала моей руки.
– А кто же еще? – горько спросил я. – Саблин был единственным, кто мог помешать триумфальному освобождению будущего депутата. Теперь Кравченко его наверняка отпустит. И формально будет прав. А фактически…
– Идут последние приготовления к выборам в Щелковском избирательном округе, – сообщил с экрана вновь появившийся диктор. Траур с его лица уже улетучился. Он был преисполнен значительности. Затем на месте его физиономии появилась осточертевшая толпа бабок и парней-статистов с портретами бородатого кандидата. В принципе, одну и ту же толпу достаточно было снять всего один раз, а потом прокручивать по любому поводу. – Согласно социологическим опросам службы профессора Виноградова, – важно произнес голос все того же диктора, и тут же возник голубой компьютерный фон с разноцветными столбиками процентов, – кандидатуру Виталия Авдеевича Иринархова, противозаконно находящегося под стражей, поддерживает, шестьдесят восемь процентов избирателей. На втором месте, с огромным отрывом от лидера, известный эколог Наиль Амирханов – одиннадцать процентов. На третьем месте представитель демократического блока…
– Вот так, Жанна Сергеевна, – сказал я мрачно. – Вам все теперь ясно?
– Ясно, – тихонько ответила птичка. Она прижала мою руку к своей щеке, потом к своим губам. Щека была горячая, а губы – влажными.
Разноцветные столбики профессора Виноградова сменились пухлой физиономией ведущего криминальной телехроники. Было перечислено количество краж, убийств, разбойных нападений и изнасилований, произошедших в стране за один день. По лицу ведущего было видно, что для него все это – мертвые цифры, вроде виноградовских столбиков. Сотней больше, сотней меньше. Статистика. В заключение пухлолицый комментатор скороговоркой сообщил, что российская культура понесла тяжелую утрату, ибо на улице Москвы от рук не установленных хулиганов погиб известный писатель Г.К.Черник… Эта скотина так и сказала – Гэ и Ка, не удосужившись даже произнести полностью Гошины имя и отчество или хотя бы по-людски назвать его Георгием. Нет: Гэ-Ка, потому что написано в сводке, а уточнить имя этому толстому гаду было, по всей видимости, недосуг.
Прости нас, Гошка, проговорил я мысленно. Оказывается, просто неустановленные хулиганы застрелили тебя из американской автоматической винтовки. И вы простите нас, Илья Владимирович Саблин. Вас, разумеется, накрыл всего лишь очередной полтергейст. Буйство стальных пегасов на одной отдельно взятой театральной сцене. Все в порядке, граждане. Идите и проголосуйте за единого кандидата коммунистов и беспартийных. Худшее, что вам грозит, – несчастный случай. Но ведь все под Богом ходим…
– Может, все-таки передумаете теперь? – спросил я у Жанны Сергеевны. – Дело, как видите, приобретает все более опасный оборот,
– Ни за что! – вскинула головку моя птичка. – Я уже сказала, раз и навсегда. – И она вдруг взглянула на меня с испугом, словно опасаясь, будто сейчас-то Яков Семенович Штерн скурвится и пойдет на попятную.
– Очень хорошо, – кивнул я Жанне Сергеевне. – Потому что теперь, даже если бы вы передумали, я бы уже не передумал.
Птичка внимательно посмотрела мне в глаза. Я кивнул.
– Яшенька, – тихо сказала Жанна Сергеевна. – Ты делаешь это уже не только из-за меня, да?
Я смущенно кашлянул. Все высокопарные слова я истратил еще несколько лет назад, когда ухаживал за Натальей. К тому же были вещи, о которых неудобно было говорить вслух. Слова дружба, долг, ненависть теряли в весе, как только их произносили во весь голос.
Поэтому я отвечал:
– Я делаю это не только из-за вас. Еще и из-за денег. Работа у меня такая…
– Неправда, Яшенька, – убежденно проговорила птичка. – Но я тебя понимаю. Об этом нельзя спрашивать. Я дура, извини.
Я погладил ее по голове и случайно глянул на часы. Пора было уже идти и звонить этим сволочам. Поесть я так и не успел, однако есть мне почему-то расхотелось. Неужели нервничаю? Спокойно, спокойно, Яков Семенович. Инициатива пока в твоих руках, не потеряй ее…
Выйдя из дома, я снова прошел по безлюдному двору и за несколько минут добрался до метро. Ехать мне предстояло уже не до "Павелецкой", а по совсем другой ветке, до станции "Кропоткинская". Сюрприз был именно там. Обычно я держал его на крайний случай, не использовал слишком часто, опасаясь, что мой секрет раскроется. Но сейчас, по-моему, не время экономить.
Собственно, это было не мое открытие. Об одном здешнем телефоне-автомате мне рассказал мой верный лейтенант Алеша Цокин, а тому – какой-то его приятель с ГТС. Оказалось, что в городской телефонной сети существовало несколько летучих голландцев – неучтенных таксофонов древней, чуть ли не довоенной модификации, которые чудом уцелели после всех мыслимых модернизаций телефонного парка. Они были, но их как бы НЕ БЫЛО. Они давно исчезли со всех схем, данные о них потерялись в пыли архивов, а компьютерный определитель номера при столкновении с этими монстрами давал колоссальные сбои. Даже район, откуда был произведен звонок, вычислить навскидку было невозможно. Для телефонных хулиганов, любителей позвонить в супермаркет и предупредить о заложенной бомбе, такие таксофоны были бы сказочным подарком.
Но я-то не собирался хулиганить.
Нужный мне телефон располагался на фасаде старого жилого дома по улице Пречистенка. С улицы аппарат под хлипким навесом не был виден, а во дворе как раз никого не было. К тому же почти у всех в этом доме были свои телефоны, и им-то старый автомат был ни к чему… Только бы не испортился! У меня уже был случай, когда любознательная молодежь отрезала древнюю трубку. Пришлось тогда с помощью Цокина самому ликвидировать последствия аварии.
Телефон, однако, был цел. Я пару секунд послушал тембр гудка, улыбнулся и набрал номер.
Трубку взяли сразу же. Меня ждали.
– Вас слушают! – напряженно сказал чей-то голос. Это был голос уже не дежурной шестерки, а настоящего ШЕФА. Кого-то из хозяев. Босса, как выразился бы Цокин.
– Я насчет дискеты, – спокойно проговорил я. – Надеюсь, вы в курсе?
– Так, значит, это вы…
Босс, взявший трубку, кажется, тоже успокоился. Я подумал, что они наверняка боялись, что похититель может не позвонить. Сейчас они будут высчитывать, откуда говорит этот злоумышленник. Ну-ну, поищите.
– Именно я, – подтвердил я. – Поговорим об обмене?
Я просто почувствовал, как там, в особнячке на улице Щусева, мой собеседник облегченно вздохнул. Видимо, он принял меня за обычного вымогателя. Ну, не совсем обычного – удачливого. Который знал, где и что красть.
– Сколько вы хотите за дискету? – тут же поинтересовался он. – Полмиллиона баксов?
Я промолчал.
– Мало? Миллион?
Легкость, с которой этот уполномоченный босс называл такие цифры, означало одно из двух. Либо нам в руки действительно попало что-то серьезное, либо платить они все равно не собираются, а надеются отобрать похищенное просто так. Но, скорее всего, верны все-таки сразу оба этих либо. Человека, который унес что-то ТАКОЕ, невозможно оставлять в живых. А покойнику баксы без надобности.
Человек на том конце провода принял мое молчание за знак несогласия с последней цифрой.
– Ладно, полтора миллиона в мелких купюрах – и вы возвращаете дискету. Согласны наконец? Да отвечайте вы!
В голосе его мне послышалось раздражение. Как видно, ему только что донесли, что отследить телефон не удалось. Прекрасно.
Я выдержал еще легкую паузу и произнес:
– Деньги мне не нужны.
– Так что же вам нужно? – со злобным нетерпением спросил босс.
– Мне необходим, – произнес я с расстановкой, – текст романа Стивена Макдональда "Второе лицо". Того самого, который собирается издать "Меркурий". Меня вполне устроит запись на дискете.
– Что-о-о-о?!! – воскликнул босс. Такого ответа он не ожидал.
Я с удовольствием повторил свои слова.
– Вы сумасшедший? – с некоторым страхом полюбопытствовал мой собеседник. – Вы отказываетесь от полутора миллионов зеленых и просите какой-то… какое-то…
– Я просто очень люблю романы Стивена Макдональда, – мягко перебил я. – Не могу, знаете, дождаться выхода книги. Невтерпеж…
Кажется, человек на том конце провода окончательно уверился, что имеет дело с опасным психом. Хотя, конечно, в каком-то смысле я действительно был психом. Но не будем отвлекаться.
– Итак, – с нажимом произнес я. – Вы отказываетесь?
– Да нет, – покорно ответил голос в трубке. Там поняли, что сумасшедшему не надо противоречить. И правильно. – Где и когда хотите произвести обмен?
– Завтра, – коротко сказал я. И не торопясь объяснил ГДЕ. – В двенадцать ноль-ноль.
– Это невозможно! – взвыл голос. – Там всегда полно народа!
– Совершенно верно, – подтвердил я. – Но там, где мало народа, у вас может возникнуть искушение меня прикончить. А я этого не люблю.
– Да, но… – начал было собеседник. Я не дал ему договорить.
– И без глупостей, – предупредил я. – Не вздумайте меня кинуть. Вам же будет хуже. Захватите с собой машинку, чтобы я смог проверить, ту ли дискету вы мне принесли. Поняли, босс?
На другом конце провода тяжело вздохнули:
– Да кто вы такой, черт возьми?