Докерти приготовил лист бумаги, и я оставил их там, чтобы Рэгз изложил всю историю Стью. Я возвратился в участок, воскрешая в памяти, как эта оборванка билась в паническом страхе, вновь чувствуя ее тонкие запястья в моей руке. Когда ее выпустят на свободу, это будет запуганная темноволосая женщина, обрюзгшая от тюремной баланды, с лицом, огрубевшим и покрасневшим от многолетней работы в тюремной прачечной, возможно, уже не способная вспомнить черт лица своего Томми.
Домой я приехал в начале одиннадцатого. Дети уже были в постели. Мег сидела на диване, штопая брюки Бобби. Развалившись в моем кресле, Дуайт смотрел очередную часть телевизионного сериала. Подняв глаза, он пробормотал какое-то приветствие. Он и не подумал уступить мне кресло. Мег бросила обеспокоенный взгляд сперва на меня, затем на него. Она заметно расслабилась, увидев, что я сажусь на диван. Когда на экране появилась реклама, мы обменивались какими-то репликами. Дуайт к нам не присоединялся. Когда в половине одиннадцатого передача закончилась, он встал, потянулся, зевнул и, сказав "ну, покедова", отправился спать.
Я приглушил звук и сел с ней рядом.
- Как он вел себя?
- Все нормально. После обеда поспал. Ненадолго выходил на задний двор. За вычетом времени, что мы ели, он все время сидел у телевизора.
- Ты несклонна вдаваться в подробности.
- Было четыре телефонных звонка, дорогой. Звонили и… говорили гадости, потом бросали трубку.
- Черт бы их побрал!
- Не расстраивайся. У них просто не все дома.
- Но, должно быть, к телефону подходил кто-то из ребят…
- Я завела новое правило. Снимаю трубку только я. Да, было несколько раз, когда мимо проезжали машины, еле ползли, а люди в них разглядывали наш дом.
- Долго так продолжаться не будет.
- Сегодня днем я ему сказала, что если… он захотел бы рассказать, каково ему пришлось там… это принесло бы ему облегчение. Он ответил, что самое лучшее, чем я могла бы ему помочь, это слезть с его шеи.
- Обходителен до ужаса.
- Он так держал себя всегда, когда мы детьми были - если что-то не по нему было либо когда он затевал какое-нибудь дело, зная, что этого делать не следует. Я, наверное, не вынесу, если он опять во что-нибудь ввяжется. Дорогой мой, я просто не выдержу этого.
- Надо бы нам за ним присматривать.
- Милый, он попросту себе не представлял, что ты в этом кресле всегда сидишь.
- Не обязательно мне сидеть в каком-то определенном месте.
- Это твой дом. У тебя должно быть право…
- А что насчет детей?
- Дуайт к детям не привык. Возможно, они будут его раздражать.
- Ну не позор ли это?!
- По сути дела он практически их не замечал. Бобби держался очень скованно. Но вот Джуди приставала к нему как заводная. Ты же ее знаешь. Она так уверена, что все вокруг ее любят. Да, вспомнила. Та девушка еще раз звонила. Эта Кэти Перкинс. Он с ней довольно долго говорил. Я старалась прислушиваться, и мне показалось, что она хотела приехать сюда его повидать, а он ее отговаривал. Мы с Бетти Роблинг говорили совсем по другому поводу, и я ее спросила о Кэти Перкинс. Бетти сказала, что девушка она приятная, но странная немного и не очень управляемая. В прошлом году бросила колледж. Работает в управлении телефонной компании. Для Дуайта было бы так замечательно, если бы он смог… найти себе действительно милую девушку.
И снова у меня встало перед глазами лицо той девицы, что пыталась сбежать, - изможденное, с жесткими чертами. Она больше подходила для Дуайта Макейрэна.
В комнату боязливо вошла Лулу, тихо взвизгнула и устремила на нас немного сконфуженный взгляд.
- Что б ты лопнула, Лулу, - сказала Мег. - Каждый раз как она видит Дуайта, она с громким визгом куда-нибудь забивается.
- Потому что он пнул ее, - сказал я.
С недоверием она посмотрела на меня.
- Ты шутишь, Фенн?
- Да нет. Когда мы подъехали, как раз перед тем, как ты вышла, она стала прыгать вокруг него. Ты знаешь ее повадки. И тут он изо всей силы шарахнул ее коленом.
- И бедняжка Лулу думает, что он хотел так сильно ее стукнуть?
- Да, и я тоже так считаю. Она шлепнулась на землю в шести футах от него и убежала, чтобы забиться под гараж.
- Но… если он действительно нарочно ударил ее, то это потому, что он… оттого, что…
Она запнулась и отвела взгляд в сторону. Я коснулся ее руки. Но она отпрянула от меня, встала и медленно направилась в спальню. Я слышал, как дверь тихо прикрылась. В ногу мне ткнулась голова Лулу. Я почесал у нее за ушами. Она снова стала повизгивать. Ей не нравилось то, что произошло с ее домом. Мне тоже.
Но я был не в силах утешить Лулу. И Мег.
В отсутствие Мег я бы сделался тупым животным, действительно так - холодным и расчетливым малым. Я способен на любые логические построения. Но у нее щедрое сердце и способность делать счастливым каждый ее божий день. Сплошь и рядом у меня возникает ощущение, что мне не добиться с ней контакта, равно как и с другими людьми, кого я знаю, не передать мне, что я чувствую. Никогда я не в состоянии сказать ей вещи, которые должны быть сказаны. Мне лишь остается уповать на то, что инстинктивно она понимает меня, и пояснения не требуются.
Лулу уставилась на меня своими светло-коричневыми любящими глазами. Мне подумалось, не такой ли же беззащитный взгляд у Кэти Перкинс.
Спустя два дня я отправился в школу побеседовать с мистером Теодором Перкинсом, найдя его в кабинете, когда занятия уже окончились. Крупный, лысый мужчина с мягкими манерами, он выразил готовность поговорить, узнав, кто я.
- У меня хорошие девочки, лейтенант, - сказал Перкинс. - Две старшие замужем, одна очень счастлива, другая совсем несчастна. Их мать умерла семь лет назад. Ее родственники возражали против нашей свадьбы. Мы вместе с ней скрылись. У нас был прочный и счастливый союз. Сами понимаете, у нас нет права заставлять наших детей брать во всем с нас пример и разделять все наши взгляды. Каждое сердце имеет свою путеводную нить. Кэти исполнилось двадцать два. Теперь это женщина. Когда же все началось, она была ребенком, полным мечтаний и фантазий. Я верил, что у нее это пройдет. Мне казалось, что это наваждение, жертвой которого может стать любая юная девушка. Откуда мне было знать, что такое протянется пять лет?
Я ему не стал рассказывать, что это обычное явление, происходящее всякий раз, когда к тюремному заключению приговаривают более или менее приличного человека за преступление, замешанное на страсти и широко освещавшееся прессой. Женщины откликаются, пишут письма, стараются устроить встречи в тюрьме - в надежде, что в состоянии исправить его искалеченную жизнь.
- На протяжении последних шести месяцев, лейтенант, в ожидании освобождения Макейрэна Кэти как бы все сильнее напрягалась. Она думает, что любит его.
- Они никогда не виделись.
- Я знаю. Но они переписывались. Возможно… это будет ей на пользу. Можем ли мы быть уверены в обратном?
- Макейрэн никому не может принести пользы, мистер Перкинс.
- Он живет у вас в доме.
- Поскольку он сводный брат моей жены, а она - женщина очень ответственная, в известной мере он за это платит - заставляя меня чувствовать себя в этой ситуации максимально неуютно, я ведь полицейский. На мой взгляд, это жестокий, порочный, опаснейший человек.
Гримаса боли появилась у него на лице.
- Я старался убедить себя, что он не таков, лейтенант Хиллиер. Я… я не способен вести разговор на эту тему с Кэти. Она во власти наваждения. Не могли бы вы… побеседовать с ней?
- Думаю, попробовать можно.
Договорившись с ней заранее, я встретил ее, когда она в пять часов закончила работу в своей телефонной компании. Это была высокая блондинка с карими глазами на круглом, миловидном, полудетском лице. Держалась она отчужденно, немного с вызовом и явно чувствовала себя не в своей тарелке. Мы беседовали за кофе в небольшой закусочной, расположенной в полуквартале от ее конторы.
- Не стала бы с вами разговаривать, если бы отец не взял с меня обещания, что я с вами встречусь.
- Похоже, Кэти, я встреваю во что-то, что меня вовсе не должно касаться.
Частично это ее обезоружило.
- Похоже, - сказала она.
- Во-первых, зачем вы ему стали писать?
- Потому что все были против него! - с жаром воскликнула она. - Это было несправедливо. На его стороне никого не было. На него все набросились, как свора собак. Теперь как никогда он нуждается в поддержке.
- Как случилось, что вы так увлеклись мужчиной, которого никогда не видели?
- О, я с ним виделась. Отец этого не знает. Дуайт не помнит, но я-то помню. Быть может, он вспомнит, когда меня увидит. Это случилось, когда он работал в магазине спортивных товаров. Я тогда была ребенком. Я зашла купить кроссовки. Он был такой милый и смешной, даже заставил меня рассмеяться. И так обходительно себя вел. У меня денег тогда не хватало, так он столько изъянов навыдумывал в той паре, что я выбрала, что тут же их уценил. Это было еще до того, как он с той ужасной женщиной связался. Она жизнь ему разрушила, и я не сомневаюсь, что он ее не убивал. Мне кажется, что из-за того, что он такой большой и сильный, из зависти к этому, всякие карлики и отправили его за решетку. И еще не хотели, чтобы он возвращался сюда, но в письмах он мне обещал, что вернется. Вы и представить себе не в состоянии, что за чудесные письма он мне писал. Никто на свете его по-настоящему не понимает.
- Он всегда умел очаровывать, особенно симпатичных девушек.
Она покраснела.
- В письмах он не стремился очаровывать. Они были искренними.
- Итак, каким будет следующий шаг?
- Не знаю. Хотела бы помочь ему, сделать все для этого, что он мне позволит, буквально все. Но мне остается ждать, когда у него появится… желание меня увидеть. Как… как он себя держит, а?
- Ест, спит и смотрит телевизор. Иногда выходит на задний двор. Дальше от дома не уходит.
- Я умираю от желания побыть с ним, поговорить. Но не в силах этого сделать, пока он не почувствует, что… готов увидеться со мной.
- А что, если вы обнаружите, что это не тот человек, каким вы его себе представляете, Кэти?
- Но мне известно, что это за человек. Сейчас он чувствует себя тяжело оскорбленным, он обозлен, но в душе это мягкий человек, вот если бы окружающий мир дал ему возможность проявить свою мягкость…
- Послушайте меня. Этот мягкий человек пошел в услужение к Джеффу Кермеру за две сотни наличными в неделю. Джефф и послал его мягко урезонить человека по имени Дэвид Морриса, рост пять футов шесть дюймов, вес сто сорок фунтов. Самым мягким образом Дуайт сломал Дэвиду оба запястья, вывихнул плечо и переломал половину ребер, и Джефф остался доволен работой, поскольку как раз за это он ему и платил.
Ее широко раскрывшиеся карие глаза наполнила боль.
- Вы все это сочиняете!
- С какой стати?
Она медленно покачала головой.
- Не знаю. Наверное, есть какая-то цель. - Она была тонкой, явно ранимой девушкой, хорошо сложенной, миловидной, с мягко очерченным ртом, небольшой грудью, хрупкими руками, от нее исходил приятный аромат. - У вас должна быть какая-то цель. Может, вы и не были у моего отца. Может, это он к вам приходил попросить встретиться со мной.
- Нет. Причина в следующем. Мне попросту не хочется, чтобы вам раз за разом приходилось извиняться за то, что говорит или делает Макейрэн. Я не хочу, чтобы в этом романе на расстоянии вы, Кэти, продолжали проявлять жертвенность. Мне хотелось бы, чтобы вы непредвзято допустили вероятность того, что все написанное вам является частью сложнейшей лжи, что в нем ни намека на мягкость нет, что вас он просто хочет использовать.
- Но все это не так, - прошептала она.
- Просто оставьте возможность для маленького сомнения. И дайте ему возможность эти сомнения рассеять либо - упрочить их. Присматривайтесь, и - только. Если же он посвятит вас в свои планы и они покажутся вам не слишком симпатичными, дайте мне знать. Знаете, он всегда был мастером использовать женщин, заставляя их верить любому его слову.
- Но на этот раз он…
- Если, по вашему мнению, между вами могут возникнуть какие-то прочные отношения, немного здорового скептицизма в начале не повредит, Кэти.
- Скажите мне, зачем вы все это затеяли?
- Потому что я стольким рискую, что не вправе допустить ни малейшей промашки. Разыгрывается решающая игра, и я поставил все на кон. Мою жену, мой брак, мою работу, мою репутацию и репутацию моих друзей.
- Ясно. Когда, по вашему мнению, он захочет со мной повидаться?
- Понятия не имею.
- По телефону я говорю с ним каждый день. Мне кажется, до встречи со мной он хочет немного прийти в себя. Стать таким, каким он был до того, как его упрятали за решетку. Наверное, оба мы ощущаем смущение и неловкость. Я имею в виду, после того, как пишешь другому о чем-то очень личном, очень волнуешься, когда то же самое предстоит сказать в глаза.
- Извините, но мне сложно представить его смущение в связи с чем бы то ни было.
- Поскольку вы по-настоящему его не знаете.
- А вы знаете?
Она вздернула подбородок.
- Уж я-то знаю.
- Я мог бы рассказать вам кое-что еще, но вы ведь мне не поверите?
- Нет.
- Но не отбрасывайте саму идею поставить что-то под сомнение, тогда вы так быстро и так глубоко не увязнете, Кэти.
- Попытаюсь, - ответила она. - А теперь мне пора. Вы… оказались симпатичнее, чем я предполагала. Вы не такой, каким он вас описал в одном из писем. Он назвал вас холодным, эгоистичным праведником, которому наплевать на людей и которого заботит лишь соблюдение буквы закона. Он еще писал, что удивляется, как его сестра вас выносит.
- Я сам этому удивляюсь.
Снова вспыхнув, она произнесла:
- Мне казалось, что когда мужчина выходит из заключения, он должен хотеть… увидеть девушку. - Она вздохнула. - Очень он странный.
- В этом, Кэти, я с вами согласен.
Когда мы вышли из закусочной, я проводил ее взглядом. Она шла к автобусной остановке на углу. Ветер трепал ее светлые волосы и нижнюю кромку обтягивающей юбки. Она двигалась, как настоящая леди. Я знал, что это следующая жертва. Макейрэн нанизывал их как бусины на нитку.
Шли дни, и меня охватывало все большее нетерпение, все большее раздражение. Без всякой радости я возвращался домой, однако когда я беспричинно задерживался, то испытывал чувство вины. Даже когда он находился в той комнате, что прежде принадлежала Бобби и дверь была закрыта, я все равно ощущал его присутствие. Для меня это было вроде едкого запаха, исходящего невесть откуда, запаха, который поселяет в вас тревогу, поскольку с ним связана возможность возникновения пожара.
Мне вновь пришлось потолковать с Бобби. У нас с ним был долгий разговор перед тем, как я привез Макейрэна из Харперсберга - в то время как раз соседские дети стали дразнить Бобби. Мег мне сказала, что ведет он себя весьма странно. И вот в ближайшее субботнее утро, а оно выдалось погожим, мы отправились на игровую площадку и уселись на лавочку. Он был очень скован. Я надеялся, что дети получатся похожими на мать, но у обоих цвет лица был, как у меня, желтоватый, волосы постоянно лоснились, черты лица скрывали какую-то печаль, хотя у Джуди из-за ее жизнерадостности это не бросалось в глаза.
- Должно быть, от ребят тебе достается, - начал я.
- Терпеть можно.
- Помнишь, я тебя учил, что нужно про себя повторять, чтобы полегче это переносить?
- Ясное дело.
- Помогает?
- Да вроде, - произнес он с деланным безразличием.
- Бобби, для матери это очень тяжелый момент. Она нас любит, но любит она и своего брата. А знает она его гораздо дольше, чем нас. И нам следует облегчить ей жизнь, делая… делая вид, как если бы все шло прекрасно, хотя это и не так.
- Не представляю, как она может любить его так же, как нас.
- Любовь, Бобби, не подчиняется логике.
Он надолго замолк, затем повернулся ко мне - его побелевшее лицо было искажено гримасой, глаза превратились в узкие щелочки.
Он выкрикнул:
- Ненавижу этого убийцу, эту грязную сволочь!
- Ты что? Ну-ка полегче!
- Ненавижу его! Если бы его застрелили вот сейчас, я бы животики надорвал от смеха.
- Отшлепать бы тебя надо, старина.
- Давай. Мне без разницы. Ничего от этого не изменится.
- Что, в конце концов, он такое тебе сделал?
Я видел, как переменилось выражение его лица, черты на нем разгладились и обрели некую таинственность.
- Мне он ничего не сделал.
Я провел слишком много допросов, чтобы не заметить, что легкое ударение было сделано на слове "мне".
- Значит, Лулу?
- Нет.
- Джуди?
- Нет.
- Твоей матери?
- Я обещал не говорить.
Вытянуть все это из него не заняло много времени, потому что он сам не слишком хотел держать данное им слово. Для него это было чересчур трудно. Ей не следовало просить этого у него. В тот день он возвратился из школы. Мег и Дуайт о чем-то спорили в кухне, причем так громко, что не слышали, как он вошел. Он видел, как Дуайт ударом кулака в живот свалил Мег на пол, затем направился в свою комнату и с грохотом захлопнул дверь. Бобби расплакался. Она медленно, морщась от боли, поднялась, ее стошнило в раковину, после этого она увела Бобби в нашу спальню. Она легла на постель, обняла его обеими руками, и они так лежали, пока оба не выплакались, потом она взяла с него обещания, что он не станет об этом рассказывать. Рассказывая это, он глотал слезы, стараясь делать это тайком. Я бы обнял его, но ему было уже восемь лет, и на игровой площадке мелькали его приятели.
Подняв на меня влажные от слез глаза, он произнес:
- Она, наверное, знала, что если скажет тебе об этом, ты его тут же в тюрьму отправишь. Наверное, лучше бы ты его посадил. Он больно ей сделал. Он сделал ей ужасно больно, папа. Совсем… совсем другое дело, если кто из парней тебя с ног свалит. А это - просто жуть. Ты его отправишь теперь в тюрьму?
- Твоей матери не хотелось бы, чтобы он снова очутился в тюрьме. Это тоже причинит ей боль, хотя и совсем другую.
- Но… он портит наш дом!
Я понимал, что Бобби имеет в виду. Приятели уже несколько раз его окликали. Он не обращал на них внимания.
- Вскоре все утрясется. Потерпи. Постарайся держаться как обычно, чтобы мать о тебе не волновалась. А теперь беги играть с твоими приятелями.
- Ты собираешься ей сказать о том, что я тебе рассказал?
- Как ты решишь.
Он насупился и оставался таким некоторое время.
- Думаю, пусть лучше она знает, что тебе все известно, папа. А ты его ударишь так же, как он ее ударил, а, пап?
Мне надо было с честью выбраться из затруднительного положения.
- Если она мне позволит, - ответил я, - он ей брат.
Я еще немного посидел, наблюдая, как он вместе с друзьями носится по площадке. Встал и пошел домой. Мег пошла за покупками. Дуайт был в своей комнате. Когда Мег вернулась, я помог ей внести продукты. Из комнаты Дуайта доносились звуки радио. Я присел на край столика, наблюдая, как она выкладывает купленное. Мне нравится смотреть, как она движется. Она тонко ощущает чувство баланса, есть в ней какая-то ловкость, движения четкие и определенные.