- Тем самым ты сможешь обезопасить себя, если считаешь, что и твоя жизнь в опасности. Убийца оценит твой шаг, - вразумлял я.
- Этим Пашку уже не воскресить, - он по-прежнему стоял на своем.
- В таком случае остается одно: усиленно поработать с родственничками убитых экспедиторов. Кстати, на чем основано твое предположение об их участии в убийстве сотрудников уголовного розыска?
Алешин развел руками:
- Оснований нет. Просто на этом заострял внимание Паша. Я считал это бредом, но теперь, когда его не стало, думаю, что, возможно, он прав.
- Но дело экспедиторов числится за тобой, и кому как не тебе знать их родственников и их возможности. Ведь судя по тому скандалу, учиненному в прокуратуре женой одного из погибших, по высказываниям в газете, они просто уверены, что молодые люди были убиты милиционерами и ни о каком ночном ограблении магазина не может быть и речи.
- Как видишь, они оказались правы, - и вновь кислая ухмылка посетила лицо Алешина. - А о возможностях родственников судить не берусь, но если все-таки предположить, что это месть, то тут есть одно большое-пребольшое "но".
- И как же оно выглядит?
- А выглядит оно так: твои сослуживцы не на улице были убиты, не в подъезде, а в спокойной домашней обстановке, в кроватях, после распития спиртных напитков.
- И что же из этого следует?
- А то, Вадя: чтобы приводить человека домой и пить с ним на брудершафт, надо хорошо его знать. Ты же первого встречного не потащишь в квартиру, ты же не алкаш. В тебе же имеется человеческая осторожность да плюс еще чутье профессионала.
- Согласен, - кивнул я.
- Значит, выходит: как в случае с Макаровым, так и в случае с Пашкой они проводили вечер с кем-то из хорошо знакомых им людей. Мало того: этот человек покидал квартиру, и будущие жертвы, сморенные дозой алкоголя, спокойно ложились спать. А ночью происходило что-то невообразимое.
- Но неизвестный нам пока человек мог и не покидать квартиры, - возразил я. - Допустим, он оставался ночевать.
- В обоих случаях не найдено никаких улик, указывающих, что еще кто-то оставался на ночь в квартире, - парировал Алешин. - Но если даже и оставался - это опять должен быть хорошо знакомый им обоим человек. А теперь вопрос: может ли такой человек, хорошо знакомый с ними обоими, находиться среди родственников убитых экспедиторов?
- Маловероятно, - выдал я сразу ответ. - Мы наверняка заметили бы его.
- И что же из этого следует? - указательный палец Алешина взметнулся вверх.
- Одно: насчет мести родственников мы с тобой нафантазировали.
- Принимаю, но с существенной поправкой: они могли материально заинтересовать лицо, которое состояло в дружеских отношениях как с Макаровым, так и с Чегиным.
От такого вывода Алешина я даже несколько обиженно фыркнул:
- Уж не намекаешь ли ты на то, что сей гусь работает в уголовном розыске?
- Намек понял верно, - Алешин закрыл глаза и кивнул.
- Может быть, и фамилию назовешь? - вырвалось у меня с ехидцей.
- Фамилии не знаю, но почему-то уверен: этот человек носит милицейскую форму.
- И ты был у него в гостях и оставил свои пальчики на ноже, точно таком же, как у тебя? - со злостью выговорил я.
- Да уж, этот нож не вписывается в версию, - в отчаянии проговорил он.
- А ведь нож могли подменить.
Уставившийся перед собой в стол, он поднял на меня глаза.
- Подменить здесь, у тебя дома, - уточнил я.
- Как? - недоуменно спросил он.
- Ну, пришел к тебе человек. Посидели вы, как мы с тобой сидим, за рюмкой водки или бокалом пива, и он, улучив момент, берет твой нож, заменив его подобным.
- Кто он? - вырвалось у Алешина уже с издевкой.
- Тебе лучше знать, кто бывал у тебя в последнее время.
- Вадя! - Алешин подался в мою сторону. - Мы приходим опять к тому же выводу: этот человек, кроме меня, должен был быть хорошо знакомым Макарову и Чегину…
- …и носить милицейскую форму, - закончил я фразу.
- Не исключается, - он на сей раз был не так категоричен.
У меня не имелось никакого желания затевать спор, хотя бы из-за отсутствия фактов. Собственная правота и отстаивается только при их наличии, а так все выльется в пустое словопрение, которое может дойти до взаимных обид.
- Ладно, Юрок, отдыхай и подходи теперь посерьезнее к знакомствам, и в квартиру никого не тащи, особенно поздним вечером, - сделал я наставление.
Он устремил на меня злой взгляд.
- Да не шучу, просто дельный совет, - и я подал ему на проща-ние руку.
Х
Я крутился у телефона, как оса возле вазочки с вареньем, решительно брался за трубку и отдергивал руку. Сообщать радостное всегда приятно: положительные эмоции через край хлещут, словарный запас неиссякаем. Иное дело - горе. Не очень-то хочется им делиться…
Ее голос радушен и беззаботен:
- Да, я слушаю вас.
Эта простенькая, произнесенная с придыханием фраза раньше всегда отзывалась в моем сердце приятным волнением, выбивала его из ритма равнодушия. Если во мне имелся какой-то гадкий осадок, принесенный с работы, после этих слов он бесследно улетучивался. Наступало время благородных чувств и мыслей. Мы каждодневно разговаривали с Жанной по телефону, встречались намного реже. А то, первое наше свидание, стояло особняком, возможно, потому, что оно было первым и казалось сказочным, ведь в наших отношениях сияла первозданная чистота, сродни только что легшему на землю снегу. Тогда в беспросветности рутинных дел я выкроил свободное время и пригласил ее, как и обещал, в гости. Она не отказала.
Я умилялся ее движениям, ее речи. Мой вначале воровато-восхищенный взгляд стал, думаю, вполне мальчишеским и открыто выражал влюбленность. Я становился рабом ее красоты.
Быстро текли часы нашего общения. И когда она взволновалась по поводу позднего времени, я, не держа никакого умысла, предложил ей остаться. Она отказалась. Попытался уговорить, но в ее голосе послышались резкие нотки, и я осознал всю бесполезность своих попыток. Однако меня это нисколько не расстроило. Знающая себе цену женщина, не разменивающая себя при маломальском увлечении, - это тоже своего рода шарм, причем в наше время редкий. Тогда, в тот поздний час, я проводил ее до дома, до самой двери квартиры, за что был удостоен поцелуя в щеку и приглашения в гости в удобное для меня время. В ущерб работе я скоро отыскал это время, предупредил о визите и объявился перед ней с букетом цветов, отутюженный, пахнущий дорогим одеколоном, словно жених на смотринах. В волнующем ожидании свидания не предусмотрел только одного: подарка для ее дочери, почему-то наивно полагая, что ее не должно быть при нашей встрече.
Девочка оказалась общительной, подвижной и очень смышленой для своих неполных пяти лет. Она сама представилась мне: назвала имя "Инна" и при этом сделала легкий книксен. Инна стала моим гидом по квартире: показывала, рассказывала, а когда дошла очередь до игрушек, вдруг выдала: "Когда у нас будет папа, он купит мне большую говорящую куклу".
Наши с Жанной взгляды встретились, она виновато улыбнулась, потупила взор и заторопилась на кухню, оставив меня наедине с дочерью.
Тот вечер остался памятным еще одним событием. В поздний час, когда Инна уже спала, а я с сожалением был вынужден признать, что пора домой, мы оказались в тесноватой прихожей напротив друг друга. Сила взаимного тяготения привела нас к нежным объятиям. Поцелуй отдавал той упоительностью, когда все рисуется в розовом цвете, а впереди лишь вечность, полная возвышенных чувств и непреходящего счастья.
В последние дни нас связывал лишь телефон. Несколько минут общения протекали на волне влюбленности. Во мне постоянно жило, даже несмотря на служебные неудачи, ощущение безмерного счастья, будто стал баловнем судьбы и в жизни у меня все складывалось гладко. Я, заваленный, словно в каменоломне, делами, обломками версий, пытался вырваться на свободу и всеми правдами и неправдами стремился выкроить день для очередного свидания. Увы, на сей раз мой звонок не вызовет трепетных чувств.
Мой голос, видимо, соответствовал моему внутреннему состоянию. По крайней мере, в трубке послышалось обеспокоенное:
- Что-то случилось? Неприятности на работе?
- Убит Паша Чегин.
- Как… убит?
- В собственной квартире. Похороны послезавтра.
Пашку Чегина хоронили в дождь и порывистый ветер. Вроде бы был он в жизни спокойным человеком, а вот на тебе, разверзлись хляби небесные. Возможно, не до конца раскаялся Пашка в совершенных грехах и оставался для Всевышнего по-прежнему подручным убийцы, а не поддавшимся малодушию человеком, вот и не послал Он для последнего Пашкиного пути благодатной погоды.
Жанна постоянно находилась рядом со мной. Ее ладошка покоилась на сгибе моего локтя. Глаза опущены. Она явно старалась не смотреть в сторону гроба. Лишь однажды я оставил ее одну, когда прошел самые трудные в жизни метры, подставив плечо под самую тяжелую в мире ношу.
На кладбище дождик поутих, и даже выглянуло солнце. Прощание было недолгим. Все впечатления слились воедино: немногословная траурная речь, удары молотка по крышке гроба, три залпа в воздух из автоматов, истошный вопль Пашкиной жены и боль от впившихся в мою руку ноготочков Жанны.
XI
Смерть Пашки Чегина тревожила мое сердце каждодневно, ежечасно. Именно мне приходилось осуществлять розыскные мероприятия по этому загадочному убийству. Вернее, не мне одному. У начальства мы проходили как оперативно-розыскная группа, куда, помимо меня, входили еще коллеги из управления и районного уголовного розыска. Результат наших совместных потуг равнялся нулю. Мы знали лишь точное время убийства и, кроме отпечатков пальцев Алешина на рукоятке ножа, в нашем распоряжении появились папиллярные узоры неизвестного человека, оставленные на бокале с недопитым пивом. Сравнение их с отпечатками пальцев, найденных тоже на бокале в квартире Макарова, не принесло ожидаемых результатов. Они принадлежали разным людям, что несколько подсекало версию о схожести почерка обоих убийств. В общем, уподобились скалолазу на отвесной гладкой стене, когда нет даже мельчайшей трещины или небольшого выступа, чтобы найти точку опоры. Так и мы почти наугад шарили в поисках улик и не находили их.
На предмет алиби были проверены все рецидивисты, все люди с криминальным прошлым, к которым Чегин имел хоть какое-то отношение по роду своей деятельности. Трассологи пытались идентифицировать следы, оставленные на бокале, с имеющимися у них в банке данных. Но все тщетно.
Однако версия о мести по-прежнему оставалась главенствующей, по крайней мере в моем сознании. Именно придерживаясь ее, а в большей степени от безысходности или в расчете на удачу я вызвал к себе повесткой жену одного из убитых экспедиторов. О ней я знал немного: имя, фамилия, адрес и место работы - одна из поликлиник города, где она значилась процедурной сестрой.
Мария Сладкова явилась в точно назначенное время. Она открыла дверь, молча вошла, так же молча положила передо мной повестку и опустилась на стул. Женщина была не лишена привлекательности. Лицо миловидное, с утонченными чертами, но открытый взгляд тяжел и проницателен.
- Вам уже, видимо, известно из газет, что были убиты двое сотрудников милиции.
- Известно, - кивнула она и дополнила: - Это те самые, что превратили моего мужа в разбойника и застрелили его.
- Пусть будет по-вашему, - не стал я возражать.
- Господь справедлив, и Он покарал их, - заявила она.
- Вот тут-то есть некоторые сомнения, что их покарал Господь.
Мне пришлось выдержать очередной тяжелый взгляд.
- Вы подозреваете меня? - проговорила она на удивление спокойно.
- Давайте скажем так, - пытался я несколько схитрить, - мы хотим вас исключить раз и навсегда из числа подозреваемых.
- Как мило с вашей стороны, - хмыкнула она. - И что же я должна для этого сделать?
- Видите ли, оба наших сотрудника свои предсмертные часы провели предположительно в компании с женщиной…
- Что вы хотите от меня? - перебила она, возвысив голос.
- Чтобы вы прошли дактилоскопирование, - не стал я крутить вокруг да около и замер в ожидании ее реакции.
- Хорошо, - спокойно проговорила она.
- И еще, - продолжил я, - вам необходимо пройти почерковедческую экспертизу.
- Как угодно.
Уравновешенное поведение женщины породило большие сомнения в успехе затеянного мною. Результаты дактилоскопии подтвердили мои худшие опасения: отпечатки пальцев не совпадали, а значит, в квартире Макарова и Чегина в их предсмертные часы были другие люди. Вопрос: кто они? - по-прежнему оставался открытым и казался неразрешимым.
Ничего не прояснила и почерковедческая экспертиза. Анонимку в прокуратуру писал кто-то другой. Разница в почерке была видна даже невооруженным глазом. И в этом направлении оказалось больше вопросов, чем ответов.
Но неприятности для меня на этом не закончились. Неожиданный оборот приняло дело об убийстве Марины Петруниной. Ассоциация предпринимателей через газету обвинила милицию в нежелании отыскать преступника. Реакция на заявление последовала незамедлительно: высшее начальство по инстанции потребовало не только отчета о проделанной работе, но и новых мероприятий по скорейшему изобличению убийцы. Крайним в этой цепочке оказался я. Пришлось посетовать на трудности, пообещать, хотя меня уже одолевало чувство, что это заковыристое дельце перейдет в разряд "глухарей", это, конечно, не делало мне чести, не говоря уже об уязвленном самолюбии профессионала. Но шансы отыскать убийцу Марины Петруниной с каждым днем таяли. Я было воспрянул духом, когда с помощью осведомителя и интуиции обнаружил существовавшую связь между ныне убиенными: предприимчивой женщиной и опером из районного уголовного розыска. Воспаленное воображение уже рисовало картину успеха. Однако доказать, что именно Макаров из корыстных побуждений задушил богатенькую любовницу, не удалось. Следов его присутствия в квартире женщины в день преступления не обнаружили, обыск же в его собственном жилье тоже ничего не дал. И осталось лишь предположение, которое уже не подтвердить ни той, ни другой стороне. Мертвые, в отличие от живых, умеют крепко хранить свои тайны. Так что и в этом деле мне приходилось топтаться на месте, а вернее, в надежде отыскать что-то новенькое обсасывать все те же идеи, как отжившему свой век и потерявшему всякое чутье псу старые кости.
Устроив себе перерыв в работе, я добежал до пельменной. Заказал сразу двойную порцию. Ел неспешно, со стороны, наверное, казалось, что смаковал. Но какое, к черту, смакование, если, пережевывая пищу, не ощущал ее вкуса, ибо мысли витали далеко. Ладно бы в голову лезло что-то приятное: ожидание какого-то радостного события или предстоящая встреча с любимой женщиной. Нет, не давала покоя работа, которую не запрешь в ящик стола, не оставишь в стенах казенного заведения, обязательно увяжется за тобой, как малое дитя.
Впрочем, в эти минуты насыщения мысль о возможной встрече с женщиной меня все-таки посетила. Я вспомнил про молодую особу с выделявшимися на лице губками. Попытался определить, что она могла недоговорить и что я могу из нее еще выжать. Веской причины для очередного визита не нашел. Едва ли она захочет добавить что-то существенное, дабы не подвергать себя лишнему риску, только потеряю время. А не мешало бы вызнать у нее что-то более конкретное о Ловчиле, или как его там, Кеше, Иннокентии. Для меня он сейчас единственный маячок в бескрайнем море несостоявшихся версий. И как знать, не он ли поработал в квартире любвеобильной и денежной женщины. Сказать, что его розыском не занимались, - значит обвинить самого себя в бездеятельности. По моей установке оперативные работники буквально выискивали на рынках человека по имени Кеша. Однако ни в деловых, ни в криминальных кругах о нем ничего не слыхивали. Я даже подключил к этим поискам своего главного осведомителя, чьи ребята, "поддерживая державный интерес", дурили в азартные игры заезжих дельцов с юга. Все напрасно. Либо он приврал, хвастаясь, что его кормит рынок, либо он "ковал" там деньги под другим именем.
После второй съеденной порции пельменей мне пришла мыслишка попросить пухленькую Олечку походить со мной по рынкам и поискать бывшего ухажера убитой подруги. Идея понравилась, но ненадолго. Бесперспективность была очевидной. Если бы даже Ольга дала согласие побродить со мной в ущерб своим планам денек-другой по толкучкам, вероятность найти среди тысяч и тысяч людей искомое лицо мала. Он вообще мог по какой-то причине не появляться там. Да и судя по тому, что нам, несмотря на все усилия, так и не удалось составить фоторобот, Ольга действительно не запомнила его внешность. Но даже если бы верткая птица удачи позволила схватить себя за хвост и мы в толпе наткнулись бы на него, особой причины для торжества не было бы. Что я мог вменить ему в вину? Дружбу с женщиной, которую убили в собственной квартире с целью ограбления? Он наверняка сей факт не стал бы отрицать. Да, дружил, а потом потерял интерес, и разошлись, как в море корабли, отсалютовавшие друг другу прощальными гудками. И больше не виделись.
А определить, говорит он правду или лжет, у меня нет возможности. Я, конечно, могу задержать его на трое суток - а вдруг сломается в следственном изоляторе, - за это время провести обыск по месту жительства на предмет улик. А если все впустую? Не настолько он глуп, чтобы прятать награбленное, если, конечно, причастен к преступлению, в собственной квартире. Что делать тогда? Вступает в силу шаблонная схема: освобождение из изолятора, глубокие извинения, мол, пардон, ошиблись.
Да, бесперспективность идеи очевидна, и это я окончательно понял, когда допил компот. Приложил салфетку к губам, да так и застыл, заинтригованный новой мыслью, как казалось, более стоящей.
Но почему она пришла именно сейчас, а не раньше? Видимо, от отчаяния, от тупиковой ситуации. Хотя по своей простоте и очевидности она должна была посетить меня намного раньше. Ну что ж, и у опытного опера бывает проруха, а я к таковым себя еще не причислял: стажа-то всего-ничего, и десятка лет не наберется.
Пришедшая мысль была люба еще и потому, что появился повод позвонить Жанне и встретиться. И эту идею я тут же воплотил в жизнь.
Она заканчивала в три. По пути мы зашли в садик за Инночкой. Для девочки у меня припасена шоколадка с любимой ею ореховой начинкой. Проговорив "спасибо", она следом повергла меня в смущение вопросом:
- А почему вы не хотите стать нашим папой?
- Инна! - строго воскликнула Жанна.
Да, вопрос по-детски наивный, но сложный по своей сути, и вот так сразу не объяснишь, что сначала взрослым нужно разобраться в глубине своих чувств, довериться, познать друг друга, в чем-то изменить себя.
- Придется подумать над твоим предложением, - не оставил я вопрос без ответа.
Мы продолжили путь втроем. Инна посередине. Ее рука доверчиво покоилась в моей ладони. Со стороны нам наверняка завидовали: вот идет молодая семья на вершине благоденствия, в ореоле счастья.